Нигмат ирикон

После происшествия с мальцом, я ушёл себя и замкнувшись почти ни с кем не разговаривал. По ночам меня терзали жуткие кошмары, а при свете дня, солнечный свет не согревал мою душу. Вскоре что-то во мне стало меняться, я стал видеть в своих снах посторонних людей, давно ушедших из жизни и даже тех, кто собирался переродиться на землю и каждая душа, будь она вознесённая или ожидающая пришествия, хотела больше узнать, насколько изменилась земля, за тот или иной отрезок времени. В реальности я уже не жил, а существовал, и лишь в мире сновидений протекала моя настоящая жизнь, где у меня  появлялись друзья, у кого я спрашивал про моего друга Малявку. К сожалению, души все как один твердили, что беглецы находятся в оболочке справедливости, где выясняется степень совершённого ими преступления и исходя из этого предопределяется их дальнейшая участь, участь тех, кто посмел наложить на себя руки, при жизни. Однажды, я оказался на берегу чудесного озера, вода в озере была прозрачной как стекло, где плавали рыбы неописуемой, невидимой красоты. Небо над тем озером было золотым, лишь в одном месте на другом берегу, зависала чёрное облако, под которым, под проливным дождём сидела некая душа старика, ищущая покоя. Увидев меня, он встал и пошёл в мою сторону, ненастье приближалась ко мне, оказавшись рядом я почувствовал прохладу, а дождь обнявши моё тело, посеял в мою душу, жажду воспоминаний по-настоящей жизни. Старик уже стоял напротив меня, будто читая мои мысли, произнёс

-- Да пусть дождь сей, смоет печаль терзавшую твою душу.

На что я спросил кто он? И почему за ним по пятам ступает ненастье.

Глубоко вздохнув и присев на срезанный пенёк, старик печальным голосом начал отвечать

-- Меня зовут Ерёма. Скоро к тебе придёт мой сын в одеянии монаха. Прошу передать ему, что Маруся оклеветала его. И тогда хмурое облако, оставит меня в покое.

С этими словами, я стал слышать голос моего товарища Малявки, с чем старик, отступил с того места и мгновение испарился, а под облаком с которого уже не шёл дождь, появился мой малец, счастливым выражением лица ангельским голосом произнес

-- Не приближайся ко мне, не то тебя ждёт участь страшнее моей.

Почему спросила я, на что он ответил

-- Негоже живому трогать мёртвого, иначе случится беда.

Тогда я спросил, нашёл ли он свою маму, в ответ прозвучал весёлый детский смех, сквозь чего он стал громко кричать

-- Оболочка справедливости оправдала мой побег и теперь я отправлюсь домой, я очень скоро её увижу, но никогда больше не встречусь с тобой.

Раздался гром и сверкнула молния, с облака снова полил ливень который начал смывать с моего взора, счастливое лицо моего друга и товарища. После этого сновидения, моё состояние улучшилось и в один из дней я открыл глаза, передо мной стоял старый добрый очкарик и крепко держал меня за руку, тихо на ухо прошептал

-- Проснись на дворе светит солнце, пора отогреть душу от печали.

Слова  его были сказаны в нужное время и в нужный час, я встал и за долгое время вышел на свежий воздух, где под лучами всемогущего солнца, потихоньку стал возвращаться к прежней жизни к настоящей моей реальности.

Время шло, Лапша осознав неизбежность родной плоти и сделав правильный выбор, простил своих приёмных родителей и вернулся в свой отчий дом. Ржавый не выдержал и сбежал с приюта, а Роберт по его собственной просьбе перевели в другой интернет, поскольку он больше не в состоянии был смотреть на койку малыша. Кровать на которой спал малец, навеки закрепили за ним и более никого, никогда туда не клали, кроме ярких свежих цветов на которые я смотрел по ночам и успокаивался надеясь, что мой брат обрёл покой и умиротворение.

Кошмары терзавшие меня больше не беспокоили, но моя душа по-прежнему всё чаще оказывалось на границе миров, там откуда приходят вновь рождённые и куда возносятся душу умерших в пространство, дорогу куда можно было отыскать, лишь в моих сновидениях. Наконец в один из дождливых дней ко мне зашёл очкарик, вслед за ним, топотом тяжёлых керамзитовых сапог, появился монах, очкарик вежливо кивнув головой развернулся и молча вышел за дверь.

Монах стоял передо мной в чёрной рясе, некоторых местах прошитой нитью серого цвета, а длинные волосы на голове скрывала неряшливая шапка-ушанка.

На истощённых скулах, сквозь рыжую бороду проявлялись морщины горечи и утраченной надежды на жизнь. Стрелки часов висевших на стене, прошагали несколько оборотов, но монах всё стоял тяжёлым взглядом смотрел в мою сторону, будто не зная с чего начать наш разговор. Внезапно сняв с плеча мешок он стал ковыряться в нём и достав свечу которую с трудом смог зажечь, с помощью отсыревших спичек, после взяв её в руки, охрипшим голосом начал читать молитву

-- Господи, дай мне силы рабу твоему Нигматы Ирикону

Перекрестился трижды

-- Спасти душу заблудшего и вернуть его на путь праведный. Дабы козни лукавого не трезвонили сердце мальчишки и отступили от столь юного непорочного создания. Дабы душа раба твоего, примирилась со своей смертной оболочкой и нашла умиротворение сотворённом Тобой мире. Господи, брось свой взор на раба твоего и прикоснись своей божественной рукой до плоти его, чтобы он смог ощутить твоё присутствие, заботу и беспокойство, кому так необходимо вера Твоя.

Нерешительно подойдя к моей кровати, на которой я сидел, монах поставил зажжённую свечу на рядом стоящую тумбу и сменив молитву на разговор начал обращаться непосредственно ко мне

-- Да прибудет с тобой Господь юное дитя. Люди молвят будто ты грех необратимы на себя надумал взять, в смерти друга себя винишь. За это обрёк себя на страдания, глаза по ночам не смыкаешь, а то и вовсе пробуждаться от сна не желаешь. Не ешь, не пьёшь и даже говорить ни с кем не хочешь, будто язык тебе кто отрезал. Покайся сын мой и слово тебе даю, непременно полегчает и душа твоя быть может успокоиться.

Сирота -- я ждал вас святой отец.

Нигмат ирикон -- Да я угадаю, тебя кто известил о моём приходе, это к лучшему, значит не придётся иные слова подбирать, чтоб прикоснуться к твоему сердцу. О снах твоих, мне известны, а случившееся беде я тоже знаю. Почему я здесь? Знаю, что в глубине своей юной души ты задаешься таким вопросом, я отвечу. Я здесь, потому что сам Господь меня послал, а вдруг случится так, что и вправду смуту твою отогнать сумею и пока есть надежда на слабый луч света, я буду там, где мне и положено быть.

Сирота -- Спасибо вам святой отец, я ценю вашу заботу, но меня сейчас больше беспокоит не моя участь.

Нигмат ирикон -- Я понимаю твоё беспокойство, но то во что ты уверовал огромная ошибка. Жизнь по определению не может быть тюрьмой. Жизнь - это самое удивительное и дорогое, что есть у человека, это дар всевышнего. Оглянись, неужели высокие деревья и птицы сидящие на её ветвях, это тюрьма. Земля по которой ты ступаешь, вода чем ты утоляешь жажду, пища которую ты вкушаешь, это всё дар Господа нашего и со словом Его, нужно это дар по имени жизнь принять, Каким бы он горьким и порочным не казался.

На мрачном и озабоченном лице монаха, проскочила незаметная улыбка и не показывая вида, довольствуясь тем, что всё же смог закончить, уготовленный рассказ строго по сценарию он впал в некое оцепенение, предчувствуя бурю, возникшей тишине.

Пауза была настолько велика, и убедившись что батюшка ожидал от меня слов больше, чем ему хотелось сказать их в мой адрес, воспользовавшись данной обстановкой я начал говорить, что должен был ему сказать.

-- Принять так же как и вы. Вы не смогли принять, то что было уготовлено вам от вашего Господа. Много лет тому назад вы сбежали из собственного дома и от стыда и позора укрылись под одеянием монаха. Помилуйте батюшка, вы ушли не дальше меня, мы оба изгои, на этим Богом забытой земле.

Мои слова заставили пошатнуться отца Ирикона, в его тяжёлом взгляде погас огонь надежды, а душу охватила смятение. Будучи в таком состоянии он не понимал, откуда мне известно о его прошлой жизни. Часы на стене всё продолжали бежать, а монах стоял сжатыми кулаками и поникшей головой и всё же набравшись смелости он сумел продавить из своих уст, лишь несколько слов

-- Кто ты? Бес или ангел.

Понимая, что состояние святого отца ухудшалась с каждой пробитой стрелкой часов, я немедля стал отвечать на вопрос

-- Я ждал вас святой отец. Как вы знаете мои сны не такие, как у всех, я могу там жить, как на яву. Вы спрашиваете себя, откуда мне известно о вашей прошлой жизни. Рассказал мне старик кто назвался Ерёмой, бородатый, замученный временем старик "Маруся оклеветала тебя, вернись домой" повторял он раз за разом. Ему очень плохо и он застрял между двух миров, а его несчастное тело, будет омывать хмурое облако, до поры пока вы святой отец, не поправите ошибки допущенные вами в прежней вашей жизни.

Лицо священника побледнело от услышанного, страх окутал его сознание, он отказывался верить в то, что ему сказал мальчишка, но вдруг капля слезы сорвавшаяся с век, покатилась по щекам и в мгновении скрылась густой бороде лица,  лишь оставляя мокрый след, грустных и опечаленных глаз. Он впал в уныние и долго молчал, жалея только о расстоянии отделявшей его, от настоящего и прошлого где он когда-то совершил непоправимую ошибку, вдруг именно здесь на этом месте, ему время вспять вернуть захотелось. Душа омраченная мраком давала надежду быстро стучавшемуся и возрождающемуся сердцу. Сделав несколько тяжёлых вдохов и собрав все оставшиеся силы, он рожал кулаки, после чего начал говорить

-- Про прошлое своё я вспоминать не люблю и большой тяжестью на сердце с этим живу. Откуда, по правде ты про жизнь истинную в прошлом мою ведаешь, я не знаю. Дабы всё прояснить об истории своей, считаю делом чести поведать тебе то, о чём ты посмел мне напомнить. Имя моё Нигмат, по отчеству я Васильевич, но на деле батю Ерёмой величали и об имени родном, мало кто на свете знал. Родом я из маленькой деревушки, где всего проживало пять сотен душ староверов и наша семья была одна из них. В этом одеянии монаха я нашёл приют, но так и не обрёл покоя, даже стоя на алтаре божьем, раны прошлого по сей день кровоточат. Отец ушёл из жизни, когда мне было всего пятнадцать, а матушку свою представлял какой она была, лишь глядя на её фотокарточку, поскольку она умерла в тот миг, когда даровала мне жизнь. Остался я один, жил как мог и как Бог велел, пахал, после цапал, потом сажал и с наступившими осенними днями собирал урожай. Люди добрые, кто чем могли, тем и помогали и за это, поклон им до самой матушки земли. В семнадцать лет я был самодостаточным мужиком, вкалывал самого рассвета и до времени, пока солнце не скрывалось за горизонтом. После осеннего сбора урожая на сенокосе встретил девушку соседней деревушки, стоявшая от наших границ в нескольких десятках верст. С первого взгляда меня к ней потянуло будто к родному человеку. Мы полюбили друг друга и оба уже расставаться не желали. Спустя некоторое время я привёл её в свой дом с надутым и выпуклым животом и стали мы вместе жить счастливо, с трепетом и нетерпением ожидая часа, когда родится наш малыш. Однажды с наступившим морозным утром, моя возлюбленная уехала в свой материнский дом, проводив её, я долго стоял на веранде своей хаты и с наслаждением вдыхал свежий воздух напавшего дня. Радость моя была до той поры в ту суровую зимнюю погоду, когда мела метель, в гости завалилась моя тётушка Маруся и едва успев вступить на порог дома, как она в гневе набросилась на меня.

-- Ты что окаянный, жену себе другую не мог найти, именно на этой понадобилось тебе жениться.

Стала она кричать на меня, не понимая что за бес в неё вселился мои попытки успокоить взволнованную старушку не приносили результатов, а на вопрос что случилось она в безумии отвечала.

-- То и случилось, что не пара она тебе, отправь её немедленно домой, не то гореть тебе, гореть в преисподние за союз с ней.

Она была одурманена и всё повторяла

-- Верни её матери, пока нам всем худо не стало.

Я был взбешён, в здравом рассудке я ей говорил, что не стану отказываться от своей любви, пусть даже из-за родной тётушки.

Как вдруг из её уст, прозвучали слова положившие начало всем моим бедам, сделавшие меня изгоем.

-- Верни её, Нигматушка.

Стало она словом, втыкать нож мою в плоть.

-- Христом Богом тебя прошу, верни её матери, сестра она тебе по крови отцовской, верни пока отпрыск у вас не появился.

-- Как сестра?

Воскликнул я в безумии, меня словно кто-то в землю вбил, страх захватил мой рассудок.

-- Сестра она твоя.

Всё твердило окаянная старуха

-- Наталья, мать её нагуляла твою возлюбленную шестнадцать лет тому назад. Неужто батя не рассказывал тебе об этом, чтобы оградить от греха лютого.

С каждым её словом Я всё больше лишался дара речи.

-- Чего ты молчишь, верни её в родной дом, отрекись от неё.

Всё не унималась старуха, взяв моё лицо свои ладони, стала трясти мне голову и уже охрипшим голосом, закрыв свои проклятые очи, всё наматывала мне на уст.

-- Скажи что вернёшь, поклянись.

Не выдержав натиска старухи, я громко, обречённо прокричал в ответ.

-- Мы ждём ребёнка.

На мгновение, тишина сменила порочный разговор.

-- Грех-то какой.

Снова послышался обречённый голос старухи

-- Господи прости ты меня. Поздно узнала. Куда её мать смотрела, чтобы провалиться ей под землю. Позор какой, как людям глаза смотреть, как же теперь креститься, перед ликом господа. Отчего Ерёма не поведал тебе о ней, нагулял девочку от этой дряни, внимание ей не уделял, спрятался от позора, лишь бы тайна явью не становилась. До такого детей своих довёл, чтобы перевернулся он в гробу на том свете.

Пятясь назад к выходу одурманенная тётушка Маруся вышла на улицу и растворилась снежной пурге. Как я оказался за столом не помню, застывший словно камень, я потерял пространство, от открытой двери, полотно которого билось в проём с особой жестокостью, а свист вьюги наполнял мой слух невыносимой музыкой ада, наступающий холод огонь в печи побеждал. Сколько времени минуло с момента когда она ушла в пургу, точно не скажу, когда огонь в печи совсем погас, в дом ворвался Митрофан и схватив меня за плечи, запинаясь, стал вырывать слова, подобие моей смерти.

-- Нигмат, твоя тётушка Маруся в дом твоей жены пошла и Наталья нож вонзила прямо в грудь, с окровавленной рукой в метель ушла вон долой. После люди говорят след кровавый к речке вёл, где в проруби она, утопилась подо льдом.

Деваться мне было некуда, тяжёлой борьбе с Митрофаном, я сумел разлить керосин и поджечь свой дом, после пришёл на кладбище, где погребён был отец и в ярости, сбил кресты с его могилы, а после с тяжёлой ношей на душе безвозвратно покинул родные края.

Много лет спустя, уже будучи священником я встретил Данилу, старого старовера с наших мест. Облаченный в мантию, он так меня и не признал, хотя с особой внимательностью вглядывался мне в глаза. Назвавшись чужим именем, сдерживая свои эмоции, я расспросил его о своей истории, что с возлюбленной стало и дитём.

Данила поведал, что она родила девочку и сразу покинула родные края. Наталья, матушка её, сумела выжить. Тётушку Марусю предали замёрзшую землю как нечестивую, кресты сбитые с могилы моего отца посчитали кознями дьявола и прокляли весь наш род.

Нигмат Ирикона, охватила печаль, что он не смог сдержаться и заплакал капля за каплей слёзы срываясь с его щёк вдребезги разбивались об деревянный серый пол, чем печаль стала отступать и внезапно стала просыпаться надежда, которую он утратил много лет тому назад. Смахивая слёзы со своих стеклянных глаз, сквозь незаметный плач, который он почти смог унять, продолжил говорить

-- Случилось так, что я пришёл в эти стены, помощь тебе оказать, но Господь вся держатель распорядился иначе и ты посмел зажечь, давно погасший огонь моей души. Откуда тебе стало известно о боли моей, что я глубоко скрывал от сотворённого Им мира, не знаю и знать не желаю. Говоришь ли ты правду о сне в котором тебе явился мой отец? Но как бы там не было, пусть всё остаётся так, как Господь решил, а тебе надеюсь, что моя исповедь, покажет свет во тьме.

Закончил свой рассказ, монах разом смахнул с себя мантию и предстал передо мной в изношенном спортивном костюме. Подняв с пола мешок, неторопливо повесил на плечи, и уверенным топотом тех же керамзитовых сапог, не оглядываясь удалился за дверь. Больше святой отец не приходил, лишь остаётся надеяться, что оставив мантию он вернулся в свой дом, вернулся к прежней счастливой жизни.