Сучка

I.
 Иду я как — то по своему московскому двору и вдруг слышу вдогонку: «Курва»! Оскорбление явно адресовано мне, я одна на дорожке, а сбоку, у подъезда, на лавочках - группа старушек, они, выходит, и хулиганят.
 Я не из тех людей, которых хамство обескураживает, меня оно мобилизует.
Ну, я - прямиком по газонам - шагаю к этим пенсионеркам, выхожу на них, как на свет Божий, говорю: как я поняла, вы тут всем звания раздаете, и вот мне стало интересно, вы - то сами, кто такие есть?!
 Вижу, бандиток этих человек пять, четверо тут — же, бочком — бочком, и — в подъезд, а пятая, самая крошечная и лупастая, осталась, сидит, пялиться на меня с лавочки.
- Вы меня Курвой назвали? - Спрашиваю у нее, - вот Курва пришла поглядеть вам в глаза. Вам не стыдно?
 Бабуля оказалась не робкого десятка, сначала, правда, сробела, но взяла себя в руки, хотя хвостик своей мысли искала долго, наконец, как — то приободрилась и отвечает мне с вызовом:
- Да мне - то чего стыдиться, это же ты так одеваешься.
- Как «так»?
- А так, что сразу понятно, что белесая сучка ищет кобеля.
- Да сучка - то, может, и ищет кобеля, да только это, извините, не ваше собачье дело.
Против собак я ничего не имею, но с наглецами надо разговаривать на их языке.
 Седовласая крохотуля огляделась по сторонам, поняла, что кругом никого нет, а, значит, и скандалить не интересно.
- Да пойми ты, дурочка, - уже миролюбиво заговорила она, - что, если замуж хочешь выскочить, то одеваться — то так не надо.
- А как надо?
- Как приличные женщины одеваются. Мужик, он дурак и не следует все разом выставлять, как на витрину. Ты, наоборот, все скрой юбочкой или пальтецом по длиннее, а он пусть и гадает, какая — ты там. А ты ляжками голыми вертишь, ну, разве не дура? Да еще и гонор свой кажешь, когда надо прикидываться овцой.
- Я, гляжу, вы прямо специалист по мужчинам.
- А как же. Ведь у меня пять мужей было, все отправились на Тот свет. Скоро и я пойду догонять. Тебя как зовут — то?
- Оксана.
- Оксанка, значит. А меня Надежда Михайловна.
Вот так мы с ней и познакомились.
 В тот день эта матрона все же сумела мне испортить настроение, был в ней какой — то камешек, который трудно было раскрошить голыми руками.
В общем, смалодушничала я и впоследствии старалась проходить по двору, когда Михайловны и ее ОПГ у подъезда не было. Неприятно было с ней встречаться, но, как на грех, ушлые бабули торчали на улице чуть не круглые сутки, а эта Надежда Михайловна, так, кажется, вообще из него не уходила. Так и маячили ее седые патлы и беретка с червячком поперек моего пути.
 Но это полбеды, беда в том, что сердобольная старушка задалась целью во что бы то ни стало выдать меня замуж.
И вот слышу:
- Оксанка!
Ну, иду к ней, а что делать.
- Садись, - показывает она на лавочку.
- Ты нынче, юбчонку, чай, еще короче надела, чегой — то я не пойму?
- Надежда Михайловна, чего вы ко мне прицепились? Кругом полно девушек и женщин, которые одеты куда более вызывающе, ну, идите, ругайтесь с ними. Если у меня красивые ноги, почему я должна их прятать?
- Ты, девка, не кипятись, а послушай, что тебе скажет Надежда Михайловна. - Была я в гастрономе, в нашем, «24», а там, в мясном отделе — мужчина, ну, такой хороший, морда красная, ручищи, как грабли, вот будет тебе хороший муж.
- Это с чего вы взяли?
- А с того, что по нему сразу видно, этот своего не упустит, режет мясо, как версты отмахивает. Не успела я оглянуться, как он меня обвесил на семьдесят грамм. Хотела я бучу поднять, да вовремя про тебя вспомнила, дай, думаю, Оксанке его припасу. При нем всегда будешь сыта и одета.   Все мясники такие. А выскочишь замуж, там долг мне и возместишь, да еще и с спасибо скажешь.
- Да вы - то откуда знаете, что он хороший мужчина?
- Да мой третий тоже мясником был. На Дмитровском рынке резал свиные туши. В постели, правда, был никакущий, зато человек золотой, все — в дом, все - в дом. И обвешивал, и налево приторговывал, чтобы только меня порадовать. То бусы купит, то шубку. Круглые сутки работал, ночей не спал, домой не приходил. Так я, чтоб постель не выхолаживать, в полюбовники себе Никанора Матвеевича выбрала, это начальник депо с 4 — го участка. Жаль только, что покончались и тот, и другой, чуть не разом.
- От чего?!
- У Никанора жена Яга была, запилила. Она и мне два раза драла косы.
- А мясник?
- Этот туберкулезом заразился от туши. Быстро копыта откинул. Ну, да зато я с ним и не мучилась, свезла его на лечение в тубдиспансер, тут, в Звенигороде, там и отдал Богу душу. А уж я за ними, за двумя, как знатно жила - один кормит, другой тешит, как сыр в масле каталась, да вот недолго.
 А ты ступай, словом, в гастроном, у фитнесцентра круглосуточный, найди мясника, его Николаем зовут, скажи, что от меня. Я ему за тебя замолвила словечко, пообещал позвать на свидание. Да не тяни, ступай прямо счас, такие мужики на дороге не валяются, быстро найдутся желающие.
II.
 И вот шагаю я через двор снова и снова слышу:
- Оксанка, Оксанка, бой девка, подь сюда!
Подхожу.
- Ты чего волосья распустила? С косой тебе лучше, срама меньше, с косой как будто ты приличная. Ладно, не дуйся, сядь, послухай, что тебе Надежда Михайловна скажет. Ох и ногти — то у тебя какие яркие, так и режут глаза, все кобели сбегутся. Ну, да ладно, слушай.
 Была я с утра в поликлинике, а там новый врач — терапевт Евгений Михайлович. Я как на него глянула, так меня всю и осенило — вот он муж для Оксанки.
- Господи, этот - то мне за что?
- Как за что, когда в этом мужчине — сплошные достоинства.
- Какие?
- Во - первых, худой, как палка, значит, много не есть.
- А во — вторых?
- Во — вторых — в годах, помрет, квартирка тебе и достанется. В гости меня позовешь.
- Откуда вы знаете, может, у него нет квартиры?
- Да что ж он, до ста лет дожил и угол себе не нажил? Есть, говорю тебе, я уж и справки навела, жених — лучше некуда: больной, старый и вдовец. Прикинься, что захворала и иди к нему, ты ж к нашей поликлинике приписана. Жаль вот, что девка ты, похоже, здоровая, может раскусить.
- Чего ж он больной, он же сам врач? До ста лет будет жить.
- Не скажи. Врачи они быстро сгорают. Мой пятый тоже был доктор - «ухо, горло, нос». Не долго продержался.
- Что так?
- Ревнивый был, к каждому столбу ревновал на ровном месте. Ты - то меня знаешь, про меня тут любая скажет, что я женщина честная, а он изводился. Бывало, не успеем на улицу выйти, а он уж весь белый от злости: чего ты глазками стреляешь?
 А куда ж мне их девать, я ж их в карман не спрячу. Мы - то на людях, идут мужчины, один другого красивше, у того борода черная, у того штаны белые, ну бывает и погляжу, мне же интересно.
 Так по злости его удар и хватил, нашел чужие часы, они за кровать завалились, решил, что Ивана Гавриловича, ну и давай орать, покраснел весь, крикнул раз, крикнул два, схватился за сердце, да и отдал концы. Скорая не успела доехать.
- Из — за вас, выходит, умер?
- Да с чего ж это «из — за меня»? Он сам помер. Дурак, потому что, мозгов не было, все к сердцу брал, злоба ему очи застила, бывало путает — путает, да сам и запутается. Вот и часы — то не Ивана Гавриловича были, а Петра Аркадьевича, завсклада нашего.
 Она замолчала, и мы молчали минуты три. Переваривали.
- Ну, ты знаешь, Оксанка, мужик — то мой доктор был дурной, а как человек он был хороший.
- Чем же он хороший?
- А дачу успел достроить.
III.
 Как — то моя сваха позвала меня к себе домой:
- Завтра в четыре. Быть обязательно. Сюрприз будет! - Загадочно вращая очами, оповестила меня Надежда Михайловна.
 Пришла. В гостиной был накрыт небольшой столик: тортик, бутылка вина, ананас. Из — за столика, навстречу мне, привстал чернявый мужчина в галстуке и пиджаке, который застегивал:
- Познакомься, Оксана, это Олег Евгеньевич, он архитектор, работает в муниципалитете. Ну, а про тебя я ему все уже рассказала.
 Я протянула руку через столик, архитектор взял ее в свою лапку, накрыл другой и долго смотрел на меня с выражением приятного удивления.
- Какие архитектурные традиции связывают вас с хозяйкой этой квартиры, Олег Евгеньевич? - Спросила я, уже понимая, зачем меня сюда пригласили.
- Видишь ли, Оксана, я затеяла перестройку дачи, ну и вот, мне понадобился совет специалиста. - Встряла Надежда Михайловна, - а тут, как раз, и ты пришла. Так кстати, да ты присаживайся, чего стоишь?
- А дача у вас где?
- Да в Подлипках же, 50 квадратных метров, между прочим. Рядом лес, ой, ребята, а грибов там сколько!..
- 50 квадратных метров. Замечательно. Конечно, такой масштаб потянуть под силу лишь муниципальному архитектору! Вы бы лучше спросили, как вам перестроить ваш салон, Надежда Михайловна.
- Какой салон, милая?
- Брачный, который вы тут устроили, а то такие женихи у вас бывают, а потолки низкие, окна узкие. Тут генеральная реконструкция нужна!
- Подожди, Оксанка, не кипятись, ты все не так поняла.
- Да все я поняла, проектируйте дальше, только не забудьте колонны, фонтаны и пруд с лебедями.
- Где?!
- На даче в 50 метров!
IV.
 Во дворе меня догнал этот Олег Евгеньевич:
- Оксана, простите ради Бога, я не хотел.
Он забежал вперед, приложил ладони к груди.
- Я сразу сказал ей, что затея шита белыми нитками, ну вы же знаете, какая она, «приходите», и все тут. Но я и не думал, что она меня проведет вот так.
- Как?
- Грубо. Позвольте мне вам все объяснить, давайте присядем на лавочку, умоляю!
 Мы сели.
- Понимаете, она мне сказала, что у нее во дворе живет страшно несчастная девушка, которая никак не может выйти замуж, страдает, собирается с балкона спрыгнуть, ну все такое. Вот я приперся, как дурак, думал, что смогу как -то помочь, отвести беду.
- Надежда Михайловна ваша родственница?
- Она мамина знакомая. Простите меня еще раз.
- Да не за что, я уж привыкла к ее выходкам.
- Знаете, с ее слов я представлял вас какой — то серой мышкой, а вы совсем другая.
- Какая?
- Яркая, стильная, красивая. Вам если и нужна помощь, то только в виде охраны.
- Это еще зачем?
- Беречь вас от поклонников. Вы уж извините меня, что я вписался в эту дешевую комедию, готов искупить моральный ущерб, причиненный вам, ужином в ресторане.
- Ну, да. Ужин, вечерняя прогулка под звездами, чашка чая у меня на кухне, постель... Не скучно, Олег Евгеньевич?
Он задумался.
- А, знаете, Оксана, вы правы! - Поднял он глаза, - если уж и использовать шаблон, то предельно простой. Давайте сразу и по - простому?
- Давайте.
- У меня квартира, я не женат, зарплата, без вредных привычек. Выходите за меня.
- С таким счастьем и на свободе. Почему ж вы один?
- Да, знаете, все потому же, все какой — то правды не было. Все игры, маски, сплошное притворство. А вас увидел и вдруг честности захотелось.
- Вот так сразу?
- А чего тянуть? От Надежды Михайловны я про вас уже кое - что знаю, про себя я рассказал. Решайтесь.
- А как же романтика, любовь, острова?
- Уж поверьте, на острова у меня хватит, или вы думаете, что у нас чиновники мало получают? А любовь,.. вот на островах и посмотрим.
 И вы знаете, он мне почти нравился, своей прямотой, своей взволнованностью, каким — то мальчишеским максимализмом. Вот сразу все и - на доску.
- Скажите, а вам в управе работать не тесно?
- Удивительно точное слово. Тесно, но что поделаешь, так складывается жизнь. Если уж мы начали говорить откровенно, я всегда мечтал быть свободным художником, творить, как Гауди. Мне порой даже кажется, что я смог бы достроить его собор. Я ведь был в Барселоне и не раз, все видел. Я эту пластику чувствую кончиками пальцев и этот фон. Для такого шедевра лишь синее небо и достойно быть фоном.
- О,да. Прощайте, Олег Евгеньевич.
- Ну, почему, Оксана?
- Видимо, я не ваша Саграда Фамилия.
V.
- Оксанка, ты совсем с ума спятила? Я старалась, ночей не спала, такого мужика тебе перспективного подогнала, c положением, а ты противишься, как же так?
- Надежда Михайловна, еще раз вас прошу, оставьте вы меня в покое. Это ж у вас, кажется, дача аварийная в Подлипках, целых 50 квадратов. Вот и поезжайте туда, займитесь делом.
- Ой, дура непутевая, ой дура. Такого жениха проворонить. Богатый, симпатичный, умный, услужливый, он же лет через десять будет главным архитектором района, а, может, и всей Москвы. Ну, что он, нищеброд, хам, идиот или может извращенец какой, говори, ты же с ним на лавочке сидела?
- Он не хам и не идиот, а вполне приличный мужчина, и, кажется, хороший человек.
- Чего ж тебе тогда не хватает?
- Всего хватает.
- А чем же он тогда тебе не подошел?
- Это я ему не подошла.
 Сводница пожевала губами, воровато оглядела двор, сказала тихо:
- Вон оно что значит, а я то дура, подумала, что Оксанка носом вертит. Вот же кобель шелудивый, чистоплюй проклятый, бюджетник недоделанный, тьфу. У него, видать, какие то проблемы с головой, раз он такие коленца откалывает, тогда и черт с ним, не жалей... Да и ты тоже хороша, то ходишь разодетая, кобелей созываешь, а как стоящий кобель нарисовался, так и приперлась в каких — то штанах драных. Ты что, не могла одеться, как всегда одеваешься, когда ко мне ладилась?
- А как же "витрина"? Кто меня учил все скрывать, сохранять интригу?
- Так ты же различай ситуации, одно дело маргинальный элемент, совсем другое архитекторы.
- И потом, я же к вам шла, а не на свидание. Кто ж знал, что вы мне смотрины устроите.
 Она снова замолчала, потом вздохнула:
- Я гляжу, с жиру вы беситесь. И чего вам только в жизни не хватает?
 Ах, Надежда Михайловна, если б я знала, чего нам не хватает.
VI.
 И вот время шло. Не знала я же куда мне от этой сводницы деваться, и тут - новый кульбит:
- Оксанка, нужна твоя помощь.
- Что такое?
- На свидание иду.
- С кем?!
- Приличный мужчина, ведет у нас кружок хорового пения, Иван Сидорович зовут, взял пригласительные в театр «Сфера», там сцена прямо посреди зала. Пойду, гляну, как эти актеришки кривляются, помоги мне одеться по красивше, ты, я вижу, в этом деле шурупишь.
- Ну, ко, встаньте, - говорю. - Фигура у вас хорошая, подчеркивайте, не надевайте мешковатое, и какой — нибудь яркий шарф — желтый, красный или оранжевый. Вам пойдет, - крутила я эту Дюймовочку по всякому.
- А не ярко?
- Вам под глаза - в самый раз. Смелее, Надежда Михайловна, кажется, шестой наклевывается!
- Ну, что ты такое говоришь, он уж почти не слышит ни черта, и зарплата - кот наплакал, но, говорят, у него связи в Пенсионном фонде, глядишь, и мне пенсию накинут. Да и потом, надо же мне хоть изредка на люди показываться. Во дворе — то все - серый элемент, а в театре — культура, соображай, девка, соображай!
 В общем, поднялись мы с ней в ее квартиру, а надо сказать, к тому моменту, я уже и с подругами всеми ее перезнакомилась. Перебрали мы с ней гору шмотья - у хозяйки, как выяснилось, был довольно приличный гардероб - нашли ей серенькое пальтишко в талию, сиреневые ботиночки и сиреневые же перчаточки. Но все равно чего — то не хватало, и тогда я смоталась домой и принесла желтый шарф.
 Все было в тему, но все равно, не было чего — то главного, какого - то венца. И тут я поняла — прическа!
- Будем вас стричь, Надежда Михайловна! - Весело сказала я новоявленной моднице и пригласила своего парикмахера, это была девушка Наташа, живущая неподалеку.
 Надо сказать, что наша «невеста» поначалу уперлась всеми своими копытцами — не буду стричься, и все тут. Мне стоило немалых усилий, чтобы уговорить ее. Лишь когда я заверила, что стрижка — за мой счет, только тогда эта милая дама согласилась.
 И, знаете, произошло чудо. Я не ведаю, как Наташа угадала, видимо, что — то профессиональное, но она подстригла нашу знакомую так, что та полностью преобразилась.
 Сделала ей смелую, почти мальчуковую, прическу с челкой, словно отрезала все лишнее — морщины и годы, и мы невольно залюбовались враз помолодевшей Надеждой, она еще губки подкрасила, а я ее своими духами спрыснула.
 И вот наша модница надела свои ботиночки, перчаточки, пальтишко, обернула вокруг шеи подаренный ей желтый шарф, с гордостью и вызовом взглянула на нас. Ну, красавица! Держись хорист!
Так и пошла.
VII.
- Ну, как ваше свидание, Надежда Михайловна?
- Оксанка, я все поняла.
- А что такое?
- Все мужчины в том театре только на меня и смотрели.
- Старички?
- Почему «старички»? Там даже шестидесятилетние были и все — на меня, все - на меня. Много женщин туда приперлось, мужей — то дуры одних по театрам не пускают, но мужички их словно бы и не видят, только я у них королева. Чешу такая - желтый шарф, пальчики в колечках, ну просто умереть, не встать!.
- А как же ваш хоровик?
- Это который?
- Что вас на свидание пригласил.
- А — а, Иван Сидорович, что — ли? Ты не поверишь, этот слепундяй меня не узнал.
- Это как?
- А так. Проходите, говорит, проходите, женщина, вы мне свидание мешаете осуществлять. А сам поверх моей головы глазами ищет.
Говорю ему, вы зеньки то разуйте, это же я, Надежда Михайловна!
 Ну, спохватился, давай извиняться. Надежда Михайловна, я вам буду стихи читать, песни петь, а вы станете моей музой.
 А я себе думаю, да на что ж ты мне такой «хороший» сдался, когда ты не только глухой, да еще и слепой.
Кричу ему: вам не муза нужна, а сиделка скоро понадобиться — очки подавать, да челюсть шарить под кроватью.
- А поняли - то вы что?
- А то, что в девках я теперь не засижусь, там же весь театр чуть с ума не сошел при моем появлении. Драматург, режиссер, труппа — все лежали в лежку. Кстати, меня уже на свидание пригласили. Он бывший инженер, ну очень обаятельный, толстый, правда, не обхватишь, но оно и лучше - урежу продукты, ему своего жира надолго хватит.
 И дочка у него в турагентстве работает, путевочки нам подгонит, какие получше. В субботу идем в развлекательный комплекс, там вечер «Кому за...» и распродажа. Глядишь, он чего еще и купит, мне зимняя обувь нужна. Как думаешь, что мне пойдет — ботиночки теплые или сапожки?
VIII.
 С тех пор прошло больше трех лет. Я уже не живу в том дворе и не знаю, сидит ли там все также на лавочке Надежда Михайловна и ее подруги под серыми ли тучами, под синим ли небом.
 Но неизменно, проходя мимо любых дворовых пенсионерок, внутри я сжимаюсь в комок, все мне кажется, что грохнет дверь подъезда и чей -то скрипучий голос окликнет:
- Оксанка, сучка, ну — ка подь сюда.
Такая история.