Пламя души

– Или садись или закрой уже дверь, – раздался нервный голос водителя.
Я дернул головой, словно очнувшись от сна.
– Сейчас. Уже сажусь, – ответил я, все еще пребывая в растерянности.
Быстрый взгляд вокруг: широкая улица, шум проезжающих машин, толпы спешащих по своим неведомым делам безликих людей, торчащий в автобусной остановке джип с вдавленным в капот красным самокатом. И я, стоящий на тротуаре перед открытой дверью дорогого спорткара. Все как обычно.
– Как обычно? – вслух спросил себя я.
– Да, да, ничего нового, падай давай, – вдруг ответил мне мужской голос из машины. – А эти самокатчики сплошное разочарование, бедные и глупые люди, ничему жизнь не учит.
Пригнувшись, я забрался в машину и закрыл за собой дверь. В голове стоял какой-то сумбур, мысли скакали, как зайцы, не останавливаясь ни на секунду, чтобы дать себя понять.
За рулем сидел мужчина лет сорока, одетый в белые хлопковые брюки и синюю рубашку с закатанными по локоть рукавами, на ногах были белые кеды с черным шнурками. Он приспустил с глаз черные солнечные очки авиаторы и улыбаясь посмотрел на меня.
- Ну что, поехали? Сейчас здесь будет столпотворение. Авария же, всем хочется посмотреть на то, как плохо другому. Кто-то даже, возможно, на словах выразит сочувствие, обеспокоенность, пустит слезу, но в душе каждый будет радоваться, что это произошло не с ним. Это и есть природа человека, кто бы что ни говорил.
Я медленно кивнул и потянулся за ремнем безопасности. На привычном месте его расположения оказалась сплошная обшивка машины.
– Что-то потерял? – смеясь спросил меня мужчина. –  Какой ремень? Только драйв, только хардкор! А вообще, машина собиралась под заказ, и ремни я не заказывал. Ну нет их в комплектации, да и не нужны они нам с тобой.
После чего, нажав на кнопку запуска двигателя, он резко вдавил педаль газа в пол, и мы со свистом стирающихся об асфальт шин умчались в закат.
Нет, стоп, какой закат, на улице ярко светит солнце. Хотя на месте аварии вроде был густой туман. Или нет. Не помню. Я помотал головой, стараясь раскидать сознание по полочкам, но не вышло. Ощущение, будто в моей голове кто-то поработал миксером, и пару раз попробовал получившееся. Боли нет, но вот понять, что происходит не получается.
Надо успокоиться, подышать, улыбнуться, показав этому миру зубы, и укусить его за мягкий неподатливый… Что я такое несу? Откуда в голове советы доморощенных тупых блонд из интернета. Хотя успокоиться и подышать не помешает, чем я и попытался заняться под шум ревущего мотора мчащейся вперед машины.
Я закрыл глаза, правой рукой взявшись за висящий у меня на шее талисман в виде половины старой квадратной монеты, глубоко вдохнул, выдохнул, и снова открыл их, повернув голову к водителю.
Он в свою очередь, держась одной только левой рукой за руль, ловко маневрировал в потоке ничуть не снижая скорости, но что самое удивительное и пугающее – все это он делал с улыбкой смотря на меня.
– Прошу прощения, но куда мы едем? – попытался я перекричать шум мотора.
– Вперед, – ответил мужчина, наконец повернувшись лицом к дороге. – Любое движение – это всегда путь вперед сквозь время и пространство. Да ты не волнуйся, довезу в целости и сохранности. Тебя давно ждут.
– Кто меня ждет? – спросил я удивленно.
– Родственник, – коротко ответил водитель. – И следующий час ничего у меня не спрашивай и не отвлекай меня. Сиди собирай своих внутренних тараканов в кучу и пытайся снова с ними подружиться.
В это время вид за окном начал меняться – мы выехали из города и теперь стремительно оставляли по бокам поле ярко синих цветов. Внезапно на нас обрушилась стена плотного, тяжелого дождя, резко стемнело. Казалось, что машину качает из стороны в сторону. Закрыв глаза, я почувствовал себя будто в маленькой лодке, раз за разом яростно сопротивляющейся накатывающим волнам бушующего шторма.
– Родственник, – негромко повторил я. За свои двадцать с небольшим лет так называть я мог только своего деда. Родителей я не помнил. Когда мне было два года случилась то ли авария, то ли они просто бросили меня, оставив от себя только фото, сделанное на полароид. На небольшой цветной карточке было трое: длинноволосая девушка шатенка, одетая в свободное ярко-желтое платье, сидящая на стуле и держащая на руках вырывающегося мальчика, и стоящий за стулом улыбающийся высокий мужчина в сером костюме тройке с ярко рыжей торчащей во все стороны шевелюрой.
Но мне можно сказать еще повезло – спустя два дня лежания без еды и воды, грязного и ослабшего меня сначала забрала к себе руководитель местной службы опеки, после чего через неделю на пороге ее дома, стуча тростью с золотым набалдашником в виде сфинкса, появился пожилой седой мужчина, представившийся профессором исторических наук и моим родным дедушкой. Он предложил женщине крупную сумму денег за то, чтобы она подержала у себя ребенка еще пару-тройку лет. Так у меня появилась няня и вроде как в перспективе дед.
Ровно через три года начались мучительные скитания. В связи с изучаемой тематикой – дед очень любил мифологию – все свое детство и юность я провел в путешествиях, сопровождая его по всему земному шару. Звучит, конечно, здорово, но на деле ребенок не был приспособлен к экспедициям. Да и, как выяснилось, дед не был приспособлен к маленькому внуку. В начале моим воспитанием занимался кто угодно, но только не он – студенты и аспиранты, сопровождающие профессора, местные сердобольные женщины, сочувствующие брошенному ребенку. Я будто не существовал для единственного родного человека.
Когда мне исполнилось семь, дед вспомнил обо мне. Эх, как я тогда обрадовался. Но в итоге последующие одиннадцать лет он тростью и все теми же аспирантами со всех кафедр института вколачивал в меня знания по различным школьным дисциплинам. Выяснилось, что дед не любил разговаривать по душам, а может просто не умел. Все его монологи, а это в основном были они, были поучительными. Он любил учить, или нет, не так ¬– дед любил показать собеседнику свое умственное превосходство. Я же, от безысходности, усердно учился и тихо ненавидел своего единственного родственника.
В день моего восемнадцатилетия мы уже как два месяца находились на раскопках предполагаемых захоронений Древней Греции. Экспедиция была неудачной, дед с каждым днем становился все раздражительней, часто срывался на коллег, подчиненных и на меня. Поздно вечером он прислал за мной человека. Секунд двадцать монолога и вот, я стою снаружи его палатки со злостью стиснув в руке прощальный подарок – половинку какой-то грязной древней квадратной монеты. Этот старый маразматик тоже решил меня бросить. Он просто выгнал меня. Я снова остался один.
Погруженный в воспоминания, я не заметил, как закончился ливень. Но тучи так и не сошли с неба, изредка где-то вдалеке вспышкой сверкала молния и раздавался гулкий грохот грома.
– Ну ты дрыхнуть! ¬А если бы волной накрыло? – вновь начал улыбаться водитель. – Мы, кстати, почти приехали.
Машина все так же быстро катилась по удивительно гладкому для наших широт асфальту. За окнами стали появляться одиночные фигуры людей, изредка это были группы. Но все же подавляющее большинство будто бесцельно бродило, двигаясь куда глаза глядят. Причем я это не образно ¬– движения людей были хаотичны, непредсказуемы. Иногда они сталкивались друг с другом, кто-то лежал и кричал, кто-то, спотыкаясь о свои же ноги падал и медленно неуклюже вставал, чтобы, вновь споткнувшись упасть.
Я в полу-паническом состоянии повернулся к единственному собеседнику, но тот с нисходящей с лица улыбкой заверил меня, что все в порядке, что так и должно быть, что они сами виноваты. Я почему-то поверил и даже немного успокоился.
Но в тоже время меня не покидало странное чувство… Я даже не мог точно описать его. Ближе всего была, наверное, тревога, или нет, обеспокоенность недосказанности и неизвестности происходящего.
Вдруг автомобиль резко остановился, развернувшись во время торможения на сто восемьдесят градусов.
– Станция конечная, – раздался из магнитолы женский голос. – Спасибо, что воспользовались услугами нашего перевозчика. Просьба покинуть средство передвижения и приготовить плату.
От неожиданности я даже немного растерялся.
– Да выходи уже давай, – произнес мужчина. – Нужно будет еще немного пройти. А пока привяжи-ка это к кнехту, – и бросил в мою сторону толстенный канат.
– Что? К чему?
– Зашвартуй нас, уйдет же. А я ведь за столько лет привык к ней.
Проследив взглядом к началу каната, я понял, что тот крепится к нашей машине. А рядом со мной внезапно, будто из ниоткуда появились два небольших, мне по колено, металлических столба, оканчивающиеся грибками в навершиях. Следующие десять минут под непрекращающийся хохот водителя, я швартовал спорткар. Как оказалось, свернуть и завязать толстый канат то еще удовольствие, но я справился. Весь взмокший я упал пятой точкой на землю опершись руками за спиной.
– Пять минуточек, пожалуйста.
– Нет, – отрезал собеседник. – Вставай и пошли. Они начинают подозревать.
Люди вокруг, которых я уже даже перестал замечать, стали подходить все ближе. И мне это почему-то не нравилось. Я тут же тяжело поднялся и побрел вслед за уже успевшим отдалиться мужчиной.
 И снова мы двигались вперед через толпы слоняющихся людей.
– Кто это? – спросил я, чтобы развеять гнетущую тишину.
– Люди.
– Ну это понятно. Почему они такие?
– Какие?
Собравшись с мыслями, я вздохнул и открыл рот, чтобы ответить, но мои же мысли меня и предали, разбежавшись по уголкам сознания.
Он же понимающе улыбнулся и продолжил молча идти дальше. Спустя час мы вошли в туман, такой же, что был и на месте аварии. Или нет, не помню, да и не хочу. Не важно это все, не важно. В тумане продолжали проявляться силуэты людей. Это было удивительно видеть – столько людей и никуда не спешат. Так бывает? Наверное.
Внезапно в тумане что-то блеснуло.
– Начинаются костры, – объяснил провожатый. – Пока горит огонь, все эти люди будут здесь.
Костров становилось все больше. Возле них люди уже сидели. Да, также молча, но сидели. Я заметил небольшую закономерность – у первых огней сидящие были совсем разные: мужчины, женщины, дети. И одеты они были кто во что горазд. Почему-то запомнился маленький костер с крупной дамой в, вероятно, дорогущем платье, обшитом золотом и в белом парике увенчанным диадемой. Рядом с женщиной сидел индеец, он выглядел как в кино – рубаха, кожаные штаны, пара перьев в ободе на голове и большая дымящаяся трубка, которую он передал, сидящему возле себя мужчине, имеющему из одежды только набедренную повязку и широкий металлический ошейник на шее. Костры дальше становились крупнее и объединяли вокруг себя уже более однородные массы – я видел компании людей в тюрбанах, кимоно, с щитами, касками, копьями – они не кончались.
Все чудесатее и чудесатее, как сказала бы Алиса.
– А ну сидеть! – внезапно рявкнул мой провожатый на поднимающихся от одного из костров солдат.
Последние покорно с грохотом лязга доспехов снова опустились на землю вокруг огня.
– Тевтонцы, – пожав плечами ответил на мой немой вопрос мужчина. – Немцы продвинулись довольно далеко в понимании. Они начинают чувствовать ее, но и мы почти пришли.
– Постой, кто ты? – и почему я не задался этим вопросом раньше. – Как тебя зовут?
– Похоже мы близко к развязке, – ухмыльнулся мужчина. – У меня много имен, но ты можешь звать меня Харон.
– Тот самый?
– Лучше присмотрись к костру, – вместо ответа на вопрос он указал рукой на костер в десяти метрах на нашем пути.
Костер, на который указал Харон, был последним. За ним в паре шагов будто в воздухе висела полупрозрачная золотистая стена размером с большой рекламный баннер. За этой стеной стоял густой черный туман.
У костра же спиной ко мне и лицом к пламени сидел мужчина в костюме. Возле него в землю был воткнут предмет, похожий на палку. Когда я сделал пару шагов, отблеск от огня упал на предмет, точнее на его вершину – это был золотой сфинкс, точно такой, как на трости деда.
– Дед? – позвал я неуверенно, подходя ближе.
Мужчина у костра медленно встал и повернулся ко мне – широкая улыбка, огненно-рыжая шевелюра и костюм тройка.
– Привет сынок, – проговорил он с теплотой в голосе. – Я так долго ждал тебя.
Я не мог поверить своим глазам. Отец, а это был он, будто только что сошел с той единственной фотографии родителей, что у меня осталась.
– Почему вы бросили меня? – неожиданно для себя выдал я. – Где мама?
Улыбка отца погасла, плечи поникли, казалось, он резко постарел на пару десятков лет.
– Неисправность турбины. Мы почти были дома, когда самолет дернулся и ушел в свободное падение. Очнулись уже в лодке Харона, который и привез нас сюда, – мужчина прерывисто вздохнул и сел спиной к костру, опустив голову.
– Где мама? – снова спросил я.
– Что? – отец вскинулся, будто проснувшись. – Мама? Она была здесь, со мной, – он сглотнул и негромко начал рассказ.
Падение их рейса быстро осветили по новостным каналам. В тот день со мной сидела моя бабушка – большой любитель телевизора. К сожалению, ее сердце не выдержало услышанного, как итог – инфаркт со смертельным исходом. Но это родители узнали уже здесь, когда встретились с ней у барьера Грани – той самой золотистой стены. Харон рассказал им о свойствах монет, чьи половинки были у каждого в нашей семье. Неказистые прямоугольные куски металла позволяли рассчитывать на помощь Харона в пути до барьера и продлевали время горения пламени души, без которого сознание покидало душу, и та снова перерождалась в мир живых. И так до бесконечности, пока душа не устанет идти по кругу и не впадет в безумие. Те же, кто имел при себе плату за проход барьера за Грань – целую монету – заканчивали цикл жизни и перерождения, что, как он понял, и является смыслом нашего существования. Услышав Харона, бабушка, сказала моему отцу, что он поймет, и отдала половину своей монеты моей маме, всю в слезах которую, законы этого мира буквально вынудили шагнуть в барьер. Попытку отца отдать свой амулет бабушка сурово пресекла, наказав дождаться сына, то есть меня, а сама не раздумывая ушла в туман. И отец ждал, просто сидя у костра, который поддерживался его половинкой, ему не требовались ни еда, ни вода, ни другие нужды. Отец словно дремал до момента, пока Харон не привел к нему хромого старика, опирающего на такую знакомую трость. Услышав историю произошедшего, дед воткнул трость в землю у костра и тоже ушел в туман, как он сказал, вслед за любимой, ведь где-то там они снова обязательно встретятся, переродившись.
Закончив говорить, отец встал и подошел к барьеру, молча устремив свой взгляд вглубь, будто пытаясь увидеть скрывающееся в нем. Я же быстрыми шагами подошел к нему и крепко обнял.
– Прости нас сынок, – тихо начал мой отец. – Мы не хотели для тебя такой жизни. У нас были большие планы, но судьба распорядилась иначе. И хотя бы сейчас я хочу поступить верно, ты пойдешь вперед, к маме, к завершению круговерти.
Я немного отстранился и улыбаясь со слезами на глазах произнес.
– Я практически не знал вас, а вы любили друг друга, и похоже меня. Поэтому к маме вместе с моей половиной монеты пойдешь ты, – на этих словах я толкнул отца с моим талисманом в кармане его жакета сквозь барьер.
– Прощай папа, я рад был тебя увидеть, ведь я наконец понял, что был нужен.
Отвернувшись, я вытер мокрое лицо рукавом.
– Через сколько погаснет мой костер?
– Кто знает, – ответил, хитро прищурившись Харон. – Ты пришел сюда с половиной платы.
– Но сейчас ее нет, я отдал ее отцу.
– Да, верно, отдал. Но рядом есть другая, что может стать твоей, стоит только взять.
– Где? – я посмотрел на Харона, на костер, на трость деда, снова на Харона и снова на трость.
– Именно, – улыбнулся Харон.
Сорвавшись с места, я подбежал к трости. – Где? Где монета? – повторял я раз за разом осматривая ее.
В теле трости даже половинку монеты спрятать было нереально, оставался набалдашник-сфинкс. Попытки открыть его ни к чему не привели, тогда я со злостью со всего размаху ударил тростью о землю. И сфинкс раскололся с первого же удара. Среди осколков на земле лежала она, так нужная мне часть платы, ровно половина. Но, чтобы горел огонь хватит и ее.
Подняв монету, я задумался – а что дальше. У кого из нашей семьи есть вторая половина? Я ведь никого не знал, да и решать дилемму, кто пойдет за Грань, а кто потеряет разум ради перерождения, не хотелось.
– А что там, дальше? – спросил я Харона кивнув головой в глубь темного тумана за барьером. – Здесь перерождение через смерть или путь за Грань. А дальше? Что, если идти в туман? Как ты сказал, любое движение – это всегда путь вперед сквозь время и пространство. Что, если я буду двигаться, пойду туда? Отец ничего об этом не говорил. Почему?
– А он и не знал, потому что не спрашивал. Мало кто спрашивает, да и не кому. Приходящих с платой за последние сотни лет были единицы.
Я снова посмотрел на тьму, сжал талисман деда в ладони, глубоко вздохнул и бросив взгляд на Харона произнес: – Я пошел.
Он молча улыбнулся, подал мне остатки деревянной трости деда, разгорающиеся словно факел, и благосклонно кивнув указал рукой в сторону клубящегося тумана. В сторону неизведанного.
Сколько себя помню, я все время куда-то бегу, куда-то тороплюсь. Никогда не понимал куда и зачем. Наконец-то у меня вроде как появилась цель, появился свой собственный путь. Что ждет меня впереди не известно, но я ни за что не сдамся, а там будь, что будет, ведь я существую, пока горит пламя моей души.