Диалог-5

Психологический отчет. Сессия 5. Пациент: Сирота

Ещё одна история, вырванная из глубин его памяти, словно окровавленный осколок, вонзилась в моё сознание, рисуя чудовищную картину человеческой расправы. И чем больше я слушала, тем сильнее крепла уверенность: передо мной не безумец, а человек с израненной душой, но ясным разумом. Кратковременные провалы в памяти казались лишь отголосками пережитого кошмара, всплесками одиночества, не имеющими ничего общего с ярлыком неизлечимого недуга, что навесили на него коллеги. Но, несмотря на эту надежду, оставалась неразрешимая проблема – его непоколебимая вера в собственную обречённость, убеждённость в предначертанной судьбе, продиктованной неким всемогущим и таинственным голосом, словно эхом Господа в его истерзанной душе.

Задача казалась простой: убедить его, что сон не должен стать явью. Что, если он действительно болен шизофренией? (Дифференциальный диагноз — данный процесс постановки диагноза, помог бы мне как врачу сравнить схожие симптомы различных заболеваний и исключить те, которые не подходят, чтобы в итоге прийти к наиболее вероятной болезни. Этот метод помог бы отличить одно заболевание от другого, особенно когда симптомы нечеткие и могут указывать на множество состояний.  Исключить психотическое расстройство, несмотря на когерентность изложения. Требуется оценка на предмет позитивных/негативных симптомов и наличия бредовых идей. Тогда моя профессиональная этика требовала сдержанности. Любая попытка разубедить его, оспорить его убеждения, могла привести к непредсказуемым и непоправимым последствиям. Именно поэтому я колебалась, не решаясь перейти к более жёсткой и бескомпромиссной конфронтации. После долгих бесед я пришла к выводу: именно сны стали той зыбкой гранью, которая стёрла границы между реальностью и миром грёз, погрузив его в пучину смятения. Но даже здесь таилась загадка: его сны были пророческими, предсказывая события, подстерегающие его на тернистом жизненном пути. Анамнез сновидений: феномен прогностических снов может быть интерпретирован как компенсаторный механизм психики в ответ на травму, либо как часть галлюцинаторного опыта, требующего дальнейшей валидации.)

Дав ему немного передохнуть и набросав план дальнейших действий, я вновь вовлекла его в беседу, предвкушая захватывающий разговор о тех временах, когда жизнь простого человека не стоила и ломаного гроша.

— Времена тогда были непростые, многих перемололи в своих жерновах. Вы были юны, когда, вырвавшись на свободу, угодили в этот хаос и беспредел. Вам снова не повезло, и я с вами в этом абсолютно согласна. То суровое время не дало вам вкусить прелести обыденной жизни.

— Прелести жизни… Я даже не знаю, что это такое. Хотя, конечно, по сей день мечтаю о другой жизни, где я был бы счастлив… Но это лишь грёзы, химеры. Я прекрасно понимаю, доктор, что даже с более благополучной судьбой люди приходят к своему наказанию, и их душа становится такой же мрачной, как и моя. (Проекция вины и пессимистическое мировоззрение — классические признаки затяжного стресса. Отмечается тенденция к само наказанию.) Да, вы правы: когда я вышел из стен приюта, то попал под колёса разрушающей себя системы. Но я был не одинок в своей беде. Справедливости ради стоит заметить: многим досталось в те смутные, невзрачные времена.

— Рада это слышать. Делая выводы из сказанного вами, вы прекрасно анализируете ситуацию, приходите к логическим выводам. Деменция отсутствует, ваши нервные клетки ещё не истощены, и у вас есть полное право бороться за свой завтрашний день.

— Благодарю вас, доктор, приятно это слышать.

— Вы пытались написать заявление в милицию по поводу отъёма у вас жилья?

— Я не видел в этом смысла, поскольку именно сотрудники правопорядка пригрозили мне, если я надумаю вернуться в общежитие.

— Почему вы не обратились к Очкарику? Быть может, он смог бы вам помочь?

— Я ходил в приют в те дни, но, к большому сожалению, Очкарика уже не было в живых. Он скончался от сердечного приступа.

— Мне очень жаль. Вы успели проводить его в последний путь?

— Да, но лучше бы я туда не ходил.

— Почему?

— Негоже так хороших людей хоронить.

— Как?

— Очкарик сам оказался сиротой, у него не было ни жены, ни детей, а проводить его в последний путь пришла лишь горстка людей. После отпевания пьяным священником его предали промокшей земле, а затем к месту погребения подъехал трактор и стал засыпать гроб землёй своим ковшом. Увидев это, я взбесился и кинулся под колёса. Отогнав трактор от места, где уже лежал Очкарик, я взял в руки лопату и стал засыпать гроб мокрой от дождя землёй, в которой лежал человек, научивший меня многому. Пьяный священник, увидев мой поступок, произнёс: «Негоже так людей хороших хоронить». И, перекрестившись, присоединился ко мне. Не имея лопаты под рукой, он стал голыми ладонями засыпать могилу одинокого Очкарика.

— Вы удивительный человек. Я благодарю судьбу за то, что она позволила мне познакомиться с вами. Ваш поступок благороден. (Эмпатическое присоединение. Очевидный «светлый» момент в истории пациента, демонстрирующий сильный моральный стержень и альтруизм, что противоречит картине полной деструкции личности.)

— Спасибо, доктор, я не мог поступить иначе.

— Что было после той ужасной расправы на подшипниковом заводе? Куда вы пошли дальше?

— После того кровавого спектакля, где человеческая жизнь ломалась, как спичка, я, словно выброшенный на берег обломок, побрёл куда глаза глядят. В душе зияла чёрная дыра, в которой хоронились крики тех, кто навеки остался там, под холодным полом цеха. Каждый шаг отдавался эхом их предсмертных стонов, преследуя меня, словно тень проклятия. Я стал скитальцем, призраком, затерянным в лабиринтах обезумевшего города.

Жизнь превратилась в бесконечную ночь, где звёзды – это лишь осколки разбитых надежд. Каждый день был битвой, а каждый вздох – напоминанием о пережитом кошмаре. Я цеплялся за соломинку памяти, пытаясь сохранить хоть искру человечности в этом остывающем мире.

— И что же было дальше? Где вы находили приют, чем зарабатывали на жизнь?

— Приют? Приютом для меня стала сама жизнь, суровая и безжалостная мать, которая не знала пощады. Я перебивался случайными заработками, словно нищий, собирающий крохи с барского стола. Удача улыбалась мне редко, чаще приходилось глотать горькие пилюли унижения и отчаяния. Но даже в самые тёмные времена я не терял веры в то, что когда-нибудь рассвет всё же прорвётся сквозь мрак, и я смогу увидеть свет в конце этого бесконечного туннеля. (Динамика: проявление выраженной защитной реакции и копинг-стратегии. Несмотря на глубину травмы, сохраняется мотивация и потенциал к ресоциализации.) Туннеля, в котором однажды стал зарождаться бледный свет надежды, и которым стал обычный телефон.