Жизнь взаймы, счастье в долг, время в рассрочку, п

И бегу я по дороге своей жизни, не понимая, куда, зачем и почему, тень старости преследует меня и дышит мне в спину печалями, разочарованиями, болезнями и страхами, и свернуть нельзя, и сойти на промежуточной станции не представляется возможным, и голые ледяные деревья, укрытые инеем с головой, и плавится полдень, отражаясь в волнах  реки времени, и застывшие лица, оживленные золотистыми отблесками погребального костра, и, может быть, завтра я проснусь уже мертвым. Черное и белое, в моих руках только черное; да и нет, в моих руках только нет; восход и закат, для меня всегда полночь; я всего лишь незаметная пешка в чьей-то большой игре, которой не раздумывая жертвуют направо и налево. Вы про счастье которое я не нашел? Я слишком стар, чтоб еще раз начать все сначала. Царство мглистых туманов, полупрозрачных призраков, вечных снов и колышущихся теней, над полем битвы истошные крики шакалов, падальщиков и воронья, зловонное дыхание смерти, время стекает в пустые глазницы поверженных героев. Круглосуточно работающая фабрика смерти с одним и тем же товаром на экспорт — немногословными мертвецами, сладкий, нежно-волнующий аромат иллюзии и лже-счастья. Что такое сто лет с точки зрения вечности — один краткий миг, фотовспышка, один поворот головы, одно моргание глаз, один секундный шаг в вечность. Страны изменяют свои границы, города меняют свои названия, правительственные институты распадаются, имена бывших героев стираются из памяти людской, мир бежит, спешит, торопится, не оглядываясь на отстающих, потерявшихся, не успевших, не нашедших, споткнувшихся, недолюбивших.
 
«Шримад-Бхагаватам», Книга 6, глава 5
Время, молниеносное в своем беге, разит как острие вражеского клинка. Неудержимое и непостижимое, оно отсекает от нас все, к чему мы привязаны. Не зависящее от воли смертных, оно перемалывает в своих жерновах предметы, движущиеся и неподвижные.
 
Пулеметные очереди, разрывы снарядов, сырые могилы, сжигаемые за городом трупы, морги, гробы, больничные кровати, стоны и хрипы умирающих, на выходе уже дежурит внимательная, подозрительная, привередливая и недоверчивая смерть. Люди умственного труда и чернорабочие, поддавшиеся заблуждению и блистательные ученые мужи, великие спортсмены и полуголодные бродяги, конченные алкоголики и правильные сыроеды, Господь создал нас разными, а смерть подравняла всех играющих в это многоцветное спортлото, и тех, кто выигрывает, и тех, кто проигрывает, и выстроила в один линейный ряд, сделав на финише равными и сопоставимыми. Наматывая клубок своей непоправимости, неприкаянные души странствуют по всей вселенной, перемещаясь из одного вида жизни в другой, сменяя по ходу своего поступательного движения тела, спутников, внешние декорации, объекты привязанностей, сопутствующие им элементы. Позабыв о том, что они вечные души и не принадлежат миру смерти, сосредоточенные на личном счастье энтузиасты принимают погибающую плоть за самих себя и изо всех сил пытаются обустроить под эту распадающуюся конструкцию окружающий мир.
 
«Шримад-Бхагаватам», Книга 8, глава 19, стих 25
Всякое имение порождает тревоги, ибо требует неусыпного надзора. Страсть обогащения приковывает душу к колесу перерождений. Но кто довольствуется дарами судьбы, не вожделея большего, тот не родится уже в вещественном мире, где правит и царствует смерть.
 
Останусь я на несколько лет или навсегда исчезну с радаров планеты, распадусь на первоэлементы, мое тело превратится в пыль и его развеет ветрами перемен по поверхности земли, это никак не изменит хронологического порядка вещей. Мир также будет спешить, вращаться, шагать, бежать, соединять и разбрасывать в стороны, одаривать кого-то лживой надеждой, двигаться дальше, неунывающее карнавальное шоу будет продолжаться. Легкая улыбка на губах судьбы, вечная мозаика жизни, но меня завтра уже не будет на поверхности земли, ласковое солнце будет так же заглядывать в чьи-то глаза, звездные россыпи так же будут указывать усталому путнику дорогу к дому, неугомонный ветер будет так же играть с кудрявыми макушками деревьев, ночь будет так же скрывать чьи-то сокровенные тайны, длинноногие сосны так же будут упираться своими изумрудными кронами в небесную синеву, маленькие юркие, суетливые птички так же будут о чем-то секретничать между собой, перепрыгивая с ветки на ветку, флотилии мохнатых облаков так же будут проплывать по бездонному небосводу, малиновый рассвет будет так же будет обнимать наступающий день, бессердечное время так же будет вычеркивать из моей памяти дорогие мне лица, образы, голоса, имена, события, адреса, люди будут так же бежать дорогою счастья и падать, падать, падать по дороге, так и не добегая до своей заветной мечты.
 
«Шримад-Бхагаватам», Книга 3, глава 30
Как гонимые ветром облака, летят заключенные в плоть души над бездной вечности, понукаемые всемогущим временем. В облике времени Господь повергает в прах все усилия смертного. Скорбью устлан путь того, кто грезит о счастье во временном, сиюминутном мире. Сбитая с толку игрой света и тени душа старается не думать о том, что плоть и ее принадлежности — дом, семья, имущество — обречены на неизбежную погибель. Великий обман внушает душе, что окружающие образы будут существовать для нее всегда.