Солнце

   Странное слово, утратившее всякий смысл для него. Солнце вставало и садилось, как часы, как маятник, отсчитывая не дни, а… что? Пустоту. Для него солнце было не светилом, а надзирателем, равнодушным и неумолимым свидетелем его вечной каторги.  Он давно перестал считать рассветы. Они слились в один бесконечный, серый, монотонный поток света, проникающий сквозь узкое зарешеченное окно камеры.
А для Него… Для Него солнце вдруг стало чем-то…  живым.  Осязаемым.  Истекающим последней каплей драгоценного времени.
  Два человека, два мира, разделенные не только стенами и решетками, но и пропастью судеб.  Один – на пороге Вечности, другой – навечно заперт в клетке Времени.  И солнце… одно на двоих. Но как по-разному оно светит для каждого!..
I
  Холод.  Пронизывающий, костяной холод, несмотря на приближающийся рассвет.  Казалось, холод идет изнутри, из самой глубины его души, скованной страхом и каким-то странным, отстраненным любопытством.  Он сидел на жесткой скамье, прислонившись спиной к сырой каменной стене.  Руки, скованные за спиной, затекли, но он не чувствовал боли.  Боль была где-то глубже, пульсировала в висках, отдаваясь гулким эхом в пустом пространстве сознания.
  Последняя ночь.  Сколько раз он слышал это словосочетание в фильмах, читал в книгах.  Но сейчас, когда оно стало реальностью, когда отсчет пошел на часы, а потом и на минуты, оно утратило свою патетику и превратилось в нечто…  обыденное.  Как будто это не конец, а просто…  новая смена караула.
  Но нет.  Обманывать себя больше не хотелось.  Это конец.  Финал.  Черта, за которой –  неизвестность.  Или…  ничего.  Пустота, в которую он так боялся упасть всю свою жизнь.
  А ведь когда-то он любил рассветы.  Вспоминал, как в детстве, просыпаясь на даче, бежал к окну, чтобы первым увидеть, как солнце медленно, но верно выплывает из-за горизонта, окрашивая небо в нежные розовые и золотые тона.  Как пели птицы, приветствуя новый день.  Как пахло свежей росой и цветами.
  Сейчас запахов не было.  Только запах сырости и затхлости камеры.  И тишина.  Давящая, зловещая тишина…
  Но тишина эта была обманчива.  Внутри него бушевал ураган мыслей, воспоминаний, сожалений.  Картинки прошлой жизни мелькали перед глазами, как слайды в старом диапроекторе.  Вот он – маленький мальчик, держит за руку маму, они идут по парку.  Вот он –  юноша, целует девушку на скамейке под луной.  Вот он –  уже взрослый мужчина, держит на руках своего новорожденного сына.
  Сын…  Он успел увидеть, как сын пошел в школу.  Но не увидел, как он окончил ее.  Не увидит, как он станет взрослым.  Не узнает, кем он станет.
  И это…  это рвало сердце сильнее всего.  Не страх смерти.  Не сожаление о несбывшемся.  А боль за сына, которого он покидает.  Которого лишает отца.
  За стеной послышались приглушенные шаги.  Сердце забилось сильнее.  Это они.  Пришли за ним.  Скоро рассвет.  Его последний рассвет.
  Он закрыл глаза.  Попытался сосредоточиться на дыхании.  Вдох-выдох.  Вдох-выдох.  Как учили в фильмах.  Чтобы успокоиться.  Но не успокаивался.  Наоборот, каждое дыхание казалось последним, обрывистым,  вырывающимся из груди с трудом.
  Шаги приблизились.  Замок щелкнул.  Дверь скрипнула, открываясь.  В проеме появился силуэт охранника.  Высокий, молчаливый, равнодушный.  Как автомат.
 «Время», –  коротко бросил охранник, даже не взглянув на него.
  Он кивнул.  Поднялся со скамьи.  Ноги были ватные, непослушные.  Охранник подошел, снял наручники.  Запястья были красные, опухшие.  Он потер их, пытаясь разогнать кровь.
«Идем», –  повторил охранник, жестом указывая на дверь.
  Он вышел из камеры.  Коридор.  Тот же серый, бесконечный коридор, по которому его водили уже столько раз.  Но сегодня…  сегодня он казался другим.  Как будто все вокруг стало каким-то…  неестественным, размытым,  как во сне.
  Или это уже сон?  Может быть, все это –  кошмар, и он сейчас проснется в своей постели, рядом с женой, услышит смех сына, почувствует запах кофе…
  Но нет.  Это не сон.  Это реальность.  Жестокая, беспощадная реальность, которая вот-вот оборвется.
  Они шли по коридору.  Тишина.  Только стук его шагов,  отдающийся эхом от каменных стен.  И шаги охранника –  тяжелые, размеренные,  словно отсчитывающие секунды его жизни.
  В конце коридора –  дверь.  Металлическая, массивная,  с маленьким окошком.  Дверь в…  куда?  В никуда.
  Охранник открыл дверь.  Их вывели во внутренний двор.  Небольшой,  обнесенный высокими стенами.  Небо над головой –  серое, затянутое тучами.  Но на востоке уже забрезжил рассвет.  Тонкая полоска света,  едва заметная на фоне темного неба.
Солнце…  Его последнее солнце.
  Он остановился.  Замер.  Забыл обо всем на свете.  Только солнце.  Только этот слабый, едва заметный лучик света,  пробивающийся сквозь тучи.
  И в этом лучике…  в этом последнем проблеске надежды…  он вдруг увидел…  красоту.  Неожиданную,  пронзительную,  невыносимую красоту.
  Красоту жизни, которую он так бездарно растратил.  Красоту мира, который он покидает навсегда.  Красоту рассвета, которого он больше никогда не увидит.
  Слезы навернулись на глаза.  Не слезы страха.  Не слезы отчаяния.  Слезы…  благодарности.  За то, что он вообще увидел это солнце.  За то, что он жил.  За то, что у него был сын.  За то, что…  был рассвет.
  Охранники молча ждали.  Не торопили.  Понимали.  Наверное, понимали.  Хотя…  кто знает, что у них в головах.  Может быть, они уже привыкли к этому.  К этим последним рассветам.  К этим последним взглядам на солнце.
  Он глубоко вдохнул холодный утренний воздух.  Почувствовал, как легкие наполняются свежестью.  Как кровь бежит по венам.  Как сердце бьется в груди.
Живой.  Он еще жив.  Еще дышит.  Еще видит солнце.
Но это –  последний раз.
  Полоска света на востоке становилась все ярче.  Небо начинало светлеть.  Тучи рассеивались.  И вот…  из-за горизонта медленно,  величаво,  словно царь,  выплыло солнце.  Огромное,  огненное,  слепящее.
  Он зажмурился.  Сквозь веки пробивался теплый,  золотистый свет.  Он почувствовал…  спокойствие.  Странное,  неожиданное спокойствие.  Как будто все страхи,  все сомнения,  все сожаления вдруг отступили,  растворились в этом солнечном свете.
  Он открыл глаза.  Солнце сияло во всем своем великолепии.  Оно было прекрасно.  Невероятно прекрасно.  И…  безразлично.  Ему было все равно,  кто смотрит на него.  Смертник или…  кто угодно.  Оно просто вставало.  Как вставало всегда.  И будет вставать всегда.  После него.  И после всех.
II
 Солнце.  Опять солнце.  Каждый день одно и то же.  День сурка,  затянувшийся на долгие годы.  Уже сколько лет?  Он давно сбился со счета.  Да и зачем считать?  Все равно ничего не изменится.  Никогда.
  Он лежал на нарах,  отвернувшись к стене.  Свет рассвета назойливо лез в окно,  слепил глаза.  Хотел отвернуться совсем,  зарыться лицом в подушку,  но не было сил.  Да и зачем?  Все равно не уснешь.  Рассвет –  это как будильник.  Звонит каждый день,  не спрашивая,  хочешь ты просыпаться или нет.
  Он вздохнул.  Тяжело,  безнадежно.  Сел на нарах.  Спустил ноги на пол.  Холодный бетон обжег ступни.  Зябко.  Но привычно.  Ко всему привыкаешь.  Даже к вечному холоду,  вечной сырости,  вечному одиночеству.
  Подошел к окну.  Взглянул на небо.  Опять серое,  безрадостное.  Солнце –  тусклое,  безжизненное.  Как будто и оно устало от этого мира.  От этого вечного повторения.
  Внизу –  тюремный двор.  Вышки с часовыми.  Колючая проволока.  Серые стены корпусов.  Ничего нового.  Все то же самое,  что и вчера,  что и позавчера,  что и год назад,  что и десять лет назад…
  Тоска.  Беспросветная,  липкая тоска,  заполняющая все пространство души.  Тоска по…  чему?  По свободе?  По жизни?  По прошлому?  Да,  по всему сразу.  По всему,  что было когда-то.  И чего больше никогда не будет.
  Он помнил,  как когда-то любил рассветы.  Когда был на воле.  Когда жил нормальной жизнью.  Когда рассвет означал начало нового дня,  полного возможностей,  надежд,  планов.  Когда солнце согревало,  радовало,  вселяло оптимизм.
  А сейчас…  сейчас рассвет –  это просто начало еще одного дня в тюрьме.  Еще одного дня бессмысленного существования.  Еще одного дня,  приближающего…  что?  Ничего.  Просто еще один день.  В бесконечной череде таких же дней.
  Он отошел от окна.  Сел на нары.  Уставился в одну точку.  В серую стену напротив.  Стена –  как символ его жизни.  Серая,  безликая,  бесконечная.
О чем думать?  О чем мечтать?  О чем вспоминать?  Все воспоминания –  как старые фотографии.  Выцветшие,  поблекшие,  потерявшие краски.  Давно не трогают.  Не греют.  Не болят.
Мечты…  Какие могут быть мечты в тюрьме?  Мечты о свободе?  Глупо.  Свобода –  это миф.  Недостижимая мечта.  Как рай.  Все говорят о ней,  но никто не видел.
Он усмехнулся.  Горько,  иронично.  Рай…  Его рай –  здесь.  В этой камере.  В этих стенах.  В этом вечном дне сурка.  Это его наказание.  Его крест.  Который он должен нести до конца своих дней.
А конца не будет.  Пожизненное.  Это значит –  вечно.  Вечность в тюрьме.  Вечность в серости.  Вечность в одиночестве.  Вечность в бессмысленности.
  И солнце будет вставать каждое утро.  И садиться каждый вечер.  И так –  бесконечно.  Пока он жив.  Пока его сердце бьется.  Пока его разум еще не окончательно помутился.
  Но зачем?  Зачем все это?  Какой смысл?  В чем смысл его жизни?  В чем смысл этих рассветов?  В чем смысл…  всего?
Вопросы.  Бесконечные,  мучительные вопросы,  на которые нет ответов.  И не будет.  Никогда.
  Он закрыл глаза.  Попытался отключиться.  Провалиться в сон.  В забвение.  Хотя бы на время.  Но сон не шел.  Разум был слишком возбужден.  Мысли роились в голове,  как пчелы в улье.  Не давали покоя.  Мучили.  Терзали.
   За стеной послышался шум.  Голоса.  Шаги.  Началось шевеление.  Тюрьма просыпалась.  Начинался новый день.  Очередной день.  Бессмысленный день.
   Он открыл глаза.  Снова взглянул на окно.  Солнце поднялось уже выше.  Свет стал ярче,  назойливее.  Раздражал.  Хотел закрыть окно,  завесить его чем-нибудь,  но нечем.  Да и лень.  Все равно ничего не изменится.
   В камере заскрежетал ключ.  Дверь открылась.  На пороге –  надзиратель. 
   Он встал с нар.  Подошел к двери.  Вышел в коридор.  То же серое,  бесконечное пространство.  Те же серые лица надзирателей.  Те же серые робы заключенных.  Все серое.  Все бессмысленное.
   Солнце светило сквозь решетки: ярко,  назойливо,  бессмысленно.  Он не видел его.  Не хотел видеть.  Надоело.  Все надоело.  Рассветы,  дни,  ночи,  тюрьма,  жизнь…  все.
   Хотел уснуть.  Забыться.  Провалиться в небытие.  Но не мог.  Разум был слишком активен.  Мысли крутились в голове,  как белки в колесе.  Бесконечно,  бессмысленно.
   И вдруг…  вдруг в голове мелькнула мысль.  Странная,  неожиданная мысль.  А что,  если…  если этот рассвет…  не последний?  Для него.  А для Него…  последний.
   Смертник.  Тот,  кого сегодня казнят.  Тот,  кто сейчас,  может быть,  смотрит на это же солнце.  На этот же рассвет.  Но видит его…  по-другому.  Как последний.  Как самое драгоценное,  что у него есть.
   И в этот момент…  в этот момент он вдруг почувствовал…  зависть.  Да,  зависть.  К смертнику.  Который скоро умрет.  Который освободится.  Который перестанет видеть эти надоевшие рассветы.
   А он…  он будет видеть их еще много раз.  Бесконечно много раз.  Пока не умрет.  В тюрьме.  В этой клетке.  В этом вечном дне сурка.
   И солнце будет вставать каждое утро.  И садиться каждый вечер.  И ему придется видеть это.  Вечно.  Пока не умрет.  И даже смерть не освободит его.  Потому что и после смерти солнце будет вставать.  И садиться.  Без него.  Без него…  и без Него.
   Солнце.  Вечное,  безразличное солнце.  Свидетель последних и первых рассветов.  Свидетель жизни и смерти.  Свидетель бессмысленности и надежды.  Свидетель всего.  И ничего.
   И рассвет продолжался.  День начинался.  Жизнь…  продолжалась.  Для всех.  Кроме…  Него.  И для него…  тоже.  Пока.  Еще.  Пока бьется сердце.  Пока светит солнце.  Пока…  есть рассвет.  Последний и…  очередной.  И так –  бесконечно…