Баллада старого платья

1.

Екатерина Иосифовна открыла шкатулку и увидала в ней почти что уже размотанный тюрюшок с зелёными нитками, махонькую подушечку  в виде сердечка с воткнутыми в неё иголками, россыпь разноцветных пуговок, среди которых сверкнула перламутром застегашка с её давно уже изношенного праздничного платья, его она прошлым летом свезла на дачу и соорудила из бального наряда пугало-шугать дроздов. Вынув пуговицу, она сжала её в покрытом сеткой вен кулачке, и всё, всё, что вошло за прошедший годы в этот холодный, некогда служившей створкой моллюска предмет, вся искристая теплота накативших волной лет перетекла в руку...
 
 Закружило расплёскивающим звуки оркестра вальсом, закачало в страстном танго, понесло по волнам, пенясь шампанским, сыпя разноцветными конфетти хлопушек...
Ах! Было ли это? Или пригрезилось? Время шифоновых, крепдешиновых и крепжаржетовых платьев, габардиновых и бостоновых  костюмов, твидовых и драповых пальто! Блеск атласа, ворсистое тепло бархата, скользкая прохлада шёлка!   
 фонарями световым куполом блестели рассыпанными по морскому дну пиастрами пиратского сокровища трубы духового оркестра. Всё это как бы являлось по мановению заезжего факира-иллюзиониста, чья фамилия причудливым образом повторялась в аббревиатуре парка культуры и отдыха. Бубнила туба.  Словно сзывая  "спать -спать по палатам пионеров и вожатых", горном звенела труба. Квакал тромбон. Брякали литавры. Прощально слезливые "На сопках Манчжурии" сменялись фронтовыми "Тёмной ночью" и "Эх дорогами". И вдруг оркестр взрывался паровозным пыхтением "Чаттануги чучи". От звуков джаза трепетали отчеканенные лунным мельхиором листочки акации вдоль аллеи, когда мимо бледноликих дядьки с диском и тётки с веслом Катя шуршала туфельками-лодочками по гравийной дорожке.
-Давай быстрее!-подбадривала одноклассница Маша.-А то они опять затянут этот "Вальс расставание" времён Гражданской...И потанцевать как следует не успеем...

Одиннадцатый класс. Выпускной бал. Серёжка Гуров кружит Катю в вальсе. Раз-два-три-раз-два три! Она ощущает ложбиной спины ниже лопаток его твёрдую ладонь, пальцы его ухватили пуговку. Как радостно грабастает ловец жемчуга свою добычу! Загорелый, мускулистый ныряльщик не выпускает жемчужины. Она-его. Они погружаются в пучину морскую. Кажется, это кабинет физики. На доске -наглядное пособие -парусом на планке-рее.Свисает в штилевой тишине на вантовой верёвочке, повешенное на гвоздик. Закон Кеплера. Параллаксы. Галактика. Двойные звезды.
 Они провалились в черёмуховую кипень Галактики Весна. Они до шершавости напильников исцеловывали губы друг друга. Они до утра бродили по набережной и , как завороженные, глядели на огни ГЭС. Отражаясь в остановленной плотиной воде огни  становились царским дворцом. И Катя танцевала на паркете того дворца под хрустальными люстрами с фаворитом в атласном камзоле и кружевами на обшлагах.
Утром те кружева обернулись пахучим букетом черёмухи в вазе на столе рядом со стулом, с которого свисал, сверкая атласом и парчёй её царственный наряд.

2.
 
 Серега завалил экзамен по физике в электротехническом. Катя недобрала баллов в "педе". Королеву танцплощадки Машку, певунью, знавшую наизусть и "Серенаду солнечной долины"  и "Блю мон", и "Мон риве"- зачислили на иняз.
 Серёга зиму только побренчал в ДК "Заводчанин" на самодельной электрогитаре, корпус  которой он выстругал из краденной со стройки сосновой доски, -а к весне его забрили в армию. Катя вальсировала с грузным коротконогим станком в штамповочном цехе.
 Ударник школьного ВИА "Мечтатель" Паша, закосивший от армии по диагнозу "инурез" , глумился: "Ну вот это я понимаю - барабанная установочка. Бум-бум!" Лязгание пуансона о матрицу рвало перепонки. И Катя с трудом различала чего там напевают "битлы" из крутящего катушки с коричневой плёнкой магнитофона. Зачем так надрывно хрипит про королевство, в котором всё тихо и складно, знаменитый бард из фильма про альпинистов. В её королевстве всё было громко и нескладно.
 
 Лязганье пресса сотрясало всё её нутро и через месяц она "по блату" перекочевала в тишину больничных палат.Пашина мама подсуетилась. Та самая мама-доктор, что нарисовала сыночку липовый диагноз. "Ну чего ты с молодости будешь гробить здоровье на вредном производстве!" - заботливо гладила девчушку по плечу главврач районной больницы понравившуюся ей Катю. Она уже видела своего сына псевдоинурезника и эту милую девушку расписывающимися в ЗАГСе.Мендельсон. Белое платье. Чёрный костюм. Обручальные кольца. Пупсик на капоте.Крики "Горько!" Кисловато сладковатый отдающий бражкой-самоделкой, вкус "Советского шампанского на губах". Мешающая целоваться фата. Смазанная губная помада.Всё это могло так и осталось только в сладких девичьих мечтах.Но как-то так получилось:расписались, свили гнёздышко в одной из комнат родительской квартиры -и теперь можно было целоваться -обниматься и всё остальное не в кабинете физики после уроков и не в первозданных кущах парка КИО, а на раскладном диване с похожими на охотничий капкан фиксаторами спинки-вертикальное положение для медитаций у ТВ-идола, горизонтальное - для растворения друг в друге.
 
 К следующей весне и Пашу забрили. Военком отказался от очередной взятки, бухнул по столу кулачиной так, что подпрыгнуло пресс-папье: "Ничего! Пусть послужит. Ведь он же, Елизавета Фёдоровна, здоров как бычара! Вон как в оркестре по барабанам молотит! Сущий ударник героической пятилетки.Доча моя на танцульки бегает. И уже втрескалась в твоего Пашеньку. А у него подружек этих! Звезда! Уже и поджениться успел, но продолжает в том же духе.Бабник! Я всю войну в артиллерии до Берлина прошёл, -жив остался. А теперь время мирное..."
 
 Серёга знал, что Катя обручилась, но продолжал писать из Забайкалья. Пашу припахали в ГСВГ и там он остался на свехсрочную, писал - сделает Кате вызов и заживут они в городе Галле с видом на старинный рыцарский замок. Но менестрель из школьного ансамбля в этом Галле нашёл себе Галю -дочь полковника-танкиста и вместо вызова пришёл конверт с заявлением на развод:у экс-инурезника Паши и полковничей дочки Гали родилась дочура.
 
 Штампанула Катя в паспорте синенький прямоугольничек о расторжении брака и подала документы уже не в "пед", а в "мед" -не всё ж утки лежачим подкладывать да градусники под мышки толкать!
 В меде срезалась на химии. Но в больничные палаты возвращаться не стала. Серёга, сбросив дембельскую парадку с дурацкими аксельбантами, бренчал на танцульках, орал что-то в микрофон по-английски. Ему подпевала Машка-милашка. Она и стала его Йоко Оно.
 
 Недра шкатулки  бережно хранили Серёгины и Пашины письма. Отложив перламутровую пуговку, Екатерина Иосифовна достала конверт.Она видела себя с этим конвертом в зеркале на стене над комодом, где красовалась шкатулка, -шедевр бабушкиного рукоделия, сшитый нитками мулине из старых новогодних открыток-елка с игрушками, Дед Мороз, мешок с подарками, жмущиеся к пимам белобородого волшебника зайчата и бельчата. В это же зеркало она смотрелась и собираясь по утрам в школу -и  могла видеть там девочку с косичками , бантами,в белом фартуке, морскую синь мечтательных глаз,брови - чайками  стремящиеся куда-то ввысь, смешливые губы, вздёрнутый носик с канапушками  и уши, как у Оли и Яло в "Королевстве кривых зеркал".На выпускной она, понятно, отправилась уже без косичек, украсившись ниспадающими на ключицы, скрывающими торчащие уши русыми волнами волос и чёлкой, из под которой с озорством кавказской пленницы глядели всё те же синие, не от мира сего, глаза. Но и школа, и выпускной давно были позади - и она вынула пожелтевший листок в клеточку,  ещё хранящий гуталиновый запах казармы.

"Здравствуй, моя любимая! Здравствуй Катенька! Привет тебе из Забайкалья..." Слёзы брызнули.Затуманились синие-синие. Скомкала листок, отшвырнула.Покатился комочек по ламинату недавно отремонтированной комнаты,застучал вагонными колёсами...

3.   

 Вынутое из чёмодана платье даже не помялось. Новогодний бал  был назначен в вагоне, переоборудованном из вагона -ресторана. С утра на уложенные накануне рельсы и шпалы навалило пухового снега. Тайга на склонах гор поседела от мороза.
И снова Катя почувствовала себя царицей. Мерцали шары на пахучей ёлке. Пенилось шампанское в фужерах.
- Выпьем за Катю Галактионову! - перекрыл шум бала бригадир Стас Полянский.- Нашу кормилицу! Каких она нам пельменей наготовила из лосятины!
-А лося кто подстрелил, бригадир? - сузил глаза - шёлочки бурят Айдар из Тынды!
-А плов , кто помогал готовить!- воскликнул Алим из Ферганы.
- А вот этот торт-Катино произведение искусства!- согласно кивая добавил  Стас, и наша секретарь комсомольской организации Тамара Статишвили сейчас вручит ей новогодний подарок!
 Черноокая, орлиноносая Снегурочка в синей "черкеске" с белой окантовкой , но без газырей  взяла из рук бригадира-Деда Мороза мешок и вынула из него- о чудо! -транзисторный приёмник  с надписью "Sрidola" на пластмассовой панели. Тут же выдвинув пику антенки и крутанув колесиками настройки волны и громкости, Катя поймала забойный твист. Дед Мороз, танцуя упрел под своей бородой,и потому, когда целовались в тамбуре, губы  были солёными. Но в бригадирском отдельном купе
Дед Мороз сбросил и синтетическую бороду , и алую "шубу" с  оторочкой из ватина. И слизав с её губ остатки бисквита, принялся вынимать из петелек перламутровые пуговки...
 
 Поутру Тамара вызвалась чистить на кухне картошку. Она срезала кухонным тесаком по пол-картофелины, зло швыряла катыши в ведро с чистой водой и , булькая, они говорили о настроении секретаря ВЛКСМ, чья задача была поднимать боевой дух БАМовцев, больше чем слова, за которыми она никогда в карман не лезла, говоря страстно, зажигательно, не стесняясь акцента.
 Наполнив картошкой ведро до краёв, Тамара подступилась с ножом к Кате, и сверкая чёрными-пречёрными, прошипела:
-Ешшшшшё раз переспишь с моим брыгадыром, зарэжу!
 И отшвырнув нож, джигитка гордо удалилась.

Комкая  бальное платье, Катя упихивала его в чемодан рядом со "Спидолой".
-Ну куда ты!?- брал её за плечи бригадир. - Ты первоклассная повариха! Как мы тут без тебя? Опять на концентратах желудки портить?
 Катя молчала. Она уже видела себя в песенном "Приморском парке...", на кухне ресторана, только не на колёсах.

  До Улан -Удэ помог добраться Айдар Бурханов. До первого уже действующего полустанка - на нартах в собачьей упряжке. А там- Абакан и Новоздесенск. Не стала даже заезжать к родителям. На поезд "Новоздесенск-Адлер" - и ту-ту!


 4.
 
 Причерноморск встретил пальмами, запахами цветущих магнолий и олеандров, стонами саксофона в кафе на набережной, теплом ласкающейся у ног волны.
  Прославленный серцеед побережья, саксофонист Слава ослепил блеском усеянного кнопками и клапанами рога музыкального изобилия. Он убаюкал бдительность присевшей за крайний столик сибирячки -скромницы мерцающими звуками "Лав стори" Франсиса Лея. В комнатке домика на склоне горы, снятой Катей прямо на вокзале, он стянул-таки с неё её бальное платье.
-Если будешь мужиков водить-плати за две койки! - вдвое подняла расценки   показавшаяся в вокзальной толчее  такой сердобольной тетя.- Или выметайся!

 Платановый золочёный лист тащило по набережной, брызги штормящего моря или слёзы?-глаза на мокром месте. Горло сжимают спазмы. Слава оказался женатиком, платить за вторую койку отказался. Жена-толстушка устроила в кафе скандал с одеванием салата с крабами на голову благоверного. "Ты сколько будешь с шлюхами путаться козел!"-орала она, круша из всех палубных пушек сказку с задергушками -парусами уносившего любовников корвета идиллической грёзы о неразлучных сердцах. Бамовские деньги кончились. Катя сидела на скамейке в обнимку с чемоданом.
 В чемодане у неё не было ничего , кроме сшитого мамой на выпускной платья, "Спидолы", смены белья, зубной щетки и выдавленного на три четверти тюбика зубной пасты. Она и себя чувствовала опустошённой на эти самые вальсовые "три четверти".
- Дэвушка!Такой красавица, а плачешь! Иди в мой отель "Золотой остров" официанткой. Харашо плачу!- вывел её из оцепенения печальноглазый брюнет.

Из номера для официанток на пятом этаже открывался панорамный вид на море. Как на ладони видны были усыпанная праздным людом набережная, запруженный телами пляж и прибрежная черта моря.Шкатулка к шкатулке теснились кафушки.Ночами они сверкали, словно это были ларцы с неумещающимися под крышками, лезущими наружу драгоценностями.
 
Там бурлила, роилась, мерцала светляками огней жизнь так не похожая на полуказарменный быт рядовых гостиничного сервиса. Она растекалась и по ресторану, и по номерам гостиницы, но оставалась за какой-то разделительной гранью, как не смешивающийся с водкой томатный сок "Кровавой Мэри". Этот изыск разгульых пьянок часто заказывали северяне и высокопоставленные партийные работники. Бармен Ашот, искусно манипулируя бутылками "белой" и содержимым трехлитровой банки, мог за вечер заработать поверх ценника кругленькую сумму. Его подруга Алла виртуозно разбавляла армянский коньяк самодельной, подкрашенной "жжёнкой" чачей, и на этом парочка имела нехилый "мэц". Играя на заказ "Москву златоглавую" для гостей из столицы, "Мы поедем , мы помчимся на оленях утром ранним..."  для передовиков производства оленеводческих колхозов, " На материк на Магадан -ушёл последний караван..." -для ударников соцтруда золотых приисков и возвращающихся из лагерей, музыканты тоже не бедствовали. Шеф -повар знал в какой пропорции подмешать хлеб в фарш, чтобы хрустящие на зубах крепкопьющих отдыхающих "Пожарские котлеты" отозвались в его кармане хрустом купюр с профилем вождя мирового пролетариата в овале.
 То и дело усаживавшаяся за дальним столиком директриса Причерноморского общепита, статная дама с брильянтами в ушах и на шее  Элла Прохоровна Усачёва ничего не пила кроме виноградного сока, ничего не ела кроме мороженого и всё время о чём-то разговаривала с управляющим отелем, как видно "накручивая ему хвоста".
-Девушка!- вперилась однажды Усачёва оценивающим взглядом в Катю.- У меня к вам будет предложение.
 Суть его, Элла Прохоровна изложила, сидя на заднем сидении чёрной "Волги", пригласив Катю покататься.
- Тебе не надо будет вкалывать весь день, бегая от столика к столику, обливаться потом у кухонных печей, выносить приставания пьяных северян. Нужно будет только поддерживать форму и украшать своим присутствием застолье столичных руководителей...
 
 Первое же застолье поразило роскошью и изяществом сервировки. Вино и коньяк не разбавленные.Котлеты сочились ароматным соком. Аджика в хрустальных розетках. Виноград, гроздьями свисающий из ваз. Теперь не она, а ей прислуживали официантки. Немного смущало-то, что на них не было ничего, кроме чепчиков поверх распущенных волос и прикрывающих низ животов, расшитых орнаментом фартучков. Но на ней всё же пока ещё было её бальное платье. Она сидела между двумя седовласыми номенклатурными работниками -и один уже нашарил  пуговку между лопатками, другой обнаружил под подолом колено.  Дяхан с тройным подбородком напротив уже присосался губами к титьке другой "приглашённой" на этот бал.
 
 Вырвавшись из вертепа разврата на свежий воздух, Катя всю ночь просидела на парапете набережной с гитаристом Кешей. Она готова была вернуться к мойке гор посуды на ресторанной кухне, мясорубке для смешивания хлеба с фаршем, шутливо-похотливым шлепкам ниже пояса шеф-повара.Но, явившись в отель, она увидела на рецепшене свой сиротливо жмущийся к стенке чемодан: уволена!
   День с Кешей на жаровне парапета, душная южная ночь в недоразломанной, смытой штормом пляжной кафушке. Она -на спёртом с пляжа лежаке. Он - на полу с гитарным чехлом под головой. Утром, поделив на двоих чебурек, попили чайку -и на набережную. Когда-то она пела в школьном ВИА "Мечтатель". Платье хоть и помялось, но выглядело вполне эстрадно.
   
 5.


 -Кто тебя выдумал, Звёздная страна?
Снится мне издавна, снится мне она!-
заблуждал эхом вдоль парапета отзывистый голос.
 Звонким монистом на чехол посыпались монетки. Сверху легли желтизны опавших  листьев рубли, в цвет кленовых -"десятки".

«Опустела без тебя земля», «Ничего на свете лучше нету», «Если я тебя придумала...» Песни следовали одна за другой. Рокотала гитара, ветерок играл подолом платья. Слушатели образовали нечто вроде живой изгороди. Проходящий мимо отдыхающий, снял загорелую ладонь с талии своей подруги и, сунув лапищу в карман белых брюк, вынул сотенную.
- «Я знаю, друзья , что не жить мне без моря» знаешь? - спросил меломан, помахивая купюрой.
 При первых аккордах и словах песни сотенная ещё трепыхалась в его пальцах, затем пальцы разжались, выпустив "бумажку", ладонь с наколотыми на тыльной стороне якорем, растопырясь гребнем, эмоционально огребла русую шевелюру, вырвалось «эх!», -и провожаемая взглядами слушателей концерта деньга стала медленно парашютировать на чехол.
-Вот, блин! -присвистнул один из наблюдавших за полётом купюры.- Надо же, как люди деньги гребут! Мне за сто двадцать итээровских месяц у кульмана чахнуть надо! А тут!
 
 Доходы от концертов новоявленного дуэта в этот бархатный сезон позволили Кате и Кеше снять мансарду на тенистой улочке в домике с вьющимися по забору виноградом. Выручала и «Спидола». Во время «антрактов» Катя включала радиоприемник на всю катушку.  Прогуливающиеся в свете вечерних фонарей парочки, плыли мимо в ритмах танго и вальса. В конце концов это вылилось в малобюджетные танцульки. Чернявые бармены соседних кафе, скрестив на груди мускулистые руки, философически наблюдали , как растут доходы незваных конкурентов.  Но «не долго музыка играла, не долго фрайер танцевал!» Переключенный на новости радиостанции «Маяк» приёмник сообщил однажды о смерти генсека. По набережной разнеслись звуки траурного марша Шопена.
 
 Появившийся на набережной Ашот, ошарашил:
- Весь общепит Причерноморска трясут!Бэлу Прохоровну Усачёву  приговорили к расстрелу. У неё на квартире, в кладовке обнаружили  набитые золотишком и брилликами трёхлитровые банки из-под того самого томатного сока,с которым я мухлевал, потчуя северян «Кровавой Мэри». Вот такие , мать, красные помидоры на этикетке...Мы с Аллой собирались купить гараж, надстроить, чтобы сдавать комнаты, но теперь -полный разгром. Меня попёрли с работы. Все кафе и рестораны города шерстят на предмет разбодяживания вина виноградным соком, коньяка подкрашенной жжёным сахаром чачей, балыка и крабовых салатов  из крашенного минтая...
 
 На следующий вечер какой-то тип «нечаянно» спихнул локтем с парапета «Спидолу». А затем и уронил на камни набережной гитару, прислонённую к стенке кафе на время посещения Кешей заведения с по-музыкальному шумным унитазом. Корпус приёмника раскололся, колесики громкости и настройки частоты скакали по камням, пока не булькнули в набежавшую волну, распугивая молодь крабов. Потроха «музыкальной шкатулки» вывалились наружу, как бы намекая на то, что может произойти, если этнографично разодетый в черкеску с газырями, папаху и с кинжалом на поясе манекен у входа в кафе , напротив которого развернули свою деятельность уличные музыканты, оживёт и, вынув кинжал из ножен, заявит свои права на его территорию.
  Приёмник не подлежал восстановлению, как и прежнее блаженное спокойствие. На гитаре обломались три колка. Срезав со своего «концертного» наряда ножницами три пуговки, Катя протянула их Кеше:
-На!Они точь в точь , как обломанные колки. Я сразу это заметила.
- Да, если рассверлить отверстие- как раз подойдут.На эпоксидку посажу. А ты как?Платье без пуговиц?
- Платье мне больше не понадобиться. Я уезжаю домой. А ты перейдёшь на новое место и продолжишь музицировать...
 
6.
   
Расстрельным хлопком громыхнули двери подъезда на пружине. Раневым следом от пули, войдя в заснеженную мякоть Западносибирских степей,  пассажирский поезд «Адлер-Новоздесенск» прошил насквозь пульсирующее теплотрассами и электричеством сердце города на Оби. Мертвеющим взглядом главы общепита Причерноморска индевели стёкла окон в плацкартном вагоне- пальмы и громоздившиеся по склонам гор дома-шкатулочки давно кончились. Седыми космами стелилась по степи, цепляясь за редкие деревья, метель. Леденящий душу ветер  причитал  по-бабьи обезумевшей от допросов предприимчивой Усачёвой, начинавшей, как и Катя, официанткой, но коронованной партийно-номенклатурными бонзами  в императрицу санаторных застолий и содержательницу подпольного борделя.
 Рождённый пришедшим с Севера антициклоном шторм доламывал кафе, где Катя ночевала с Кешей и куда благородный рыцарь-менестрель побережья притащил второй ворованный лежак, но так и не лёг с ней на первый. А когда они сняли мансарду, предпочитал стелить себе на лавке, во дворе.

Ключ от квартиры отдала соседка. Посидели с ней на кухне, помянув маму, отца и кошку Мурку. Открыла шкатулку с выцветшим Дедом Морозом на крышке. Оверложные нитки местами распустились, торчали, шкатулка потеряла форму ларчика. Зайчики и белочки у ног деда с мешком  стёрлись от частых прикосновений к крышке, будто бы разбежавшись по лесу, мешок с подарками сдулся.Зеркало висело на том же месте. На том же гвозде. На том же щнурочке. Облезшая с тыльной стороны амальгама образовала несколько кривых тёмных пятен. Между ними на Екатерину смотрела серьёзная женщина с "куриными лапками" морщинок в уголках похолодевших синих глаз. В собранных на затылок волосах белела седая прядь.Было время пользовалась Катя и тушью и помадой. Но время то прошло.В уголках фиолетовых губ пряталась печаль.  Две оставшиеся пуговицы Катя срезала с платья «безопаской» с трудом борясь с желанием чиркнуть ею по запястью, где сибирскими реками ветвились кровеносные сосуды.

 Две оставшиеся пуговицы Катя срезала с платья «безопаской» с трудом борясь с желанием чиркнуть ею по запястью, где сибирскими реками ветвились кровеносные сосуды. Изредка открывая шкатулку, Екатерина Иосифовна отыскивала то одну, то другую пуговицу и завороженная их перламутровым мерцанием, вспоминала, вспоминала. Потом осталась только одна. Вторая словно испарилась. Платье  с отпоротыми пуговицами она больше не надевала. Скомканное, оно доживало свой век в темноте шифоньера, как выдавленный и брошенный в мусорное ведро тюбик с пастой. Содержимым того тюбика была она сама. Её выдавило. В барахольное копошение, всё чаще и чаще напоминавшее про набитые драгоценностями трёхлитровые банки расстрелянной королевы курортного  общепита и саму её, доедаемую червями. Под залог квартиры, Катя скупала турецкое и китайское барахло.Выстаивая за прилавком, изнывала от жары летом, околевала от холода зимой.  Она всё же купила себе подержанную «японку». Шкатулку на колёсах-пуговках. «Тужся!» - кричала акушерка и порцией пасты из Кати выдавился младенческий крик. Ей совершенно безразлично было - чей это ребёнок- китайца -оптовика, турка, производителя кожаных курток, следака прокуратуры, что помог ей выкрутиться из ситуации, когда она попала в прогар и чуть не лишилась доставшейся от родителей «двушки». Все, кого она приводила сюда для того, чтобы решить проблемы по бизнесу были женатики -и были ей не нужны. Главное, что Коленька вначале  хорошо сосал грудь, затем  с таким же аппетитом поглощал каши и соки и наконец привёл домой девушку.

-Мам! А мы решили пожениться!- смущаясь, объявил чернявенький сынуля - вылитый Махмуд из Стамбула.
 Внучка реанимировала в Екатерине Иосифовне радости материнства. Но и она не долго размазывала манку по тарелочке. Однажды она нашла в шифоньере бабушкино платье и спросила:
-Ба! А пуговицы где?
-Ты что его носить собралась? Пуговица осталась только одна!-отрыла в шкатулке и протянула Екатерина Иосифовна Леночке блеснувшую на ладони память юности.
- А почему бы нет? Рэтро теперь в моде...
 Но не довелось покрасоваться студентке торгового в бабушкином наряде, прожгла утюгом дырищу. Насквозь.Так что и новые пуговицы покупать не понадобилось.

В один прекрасный день Екатерина Иосифовна водрузила наряд былой юности на шест с перекладиной, чтобы отпугивать от клубничных грядок дроздов. Любуясь делом рук своих , она увидела в сквозную дыру в подоле нечто умиротворяющее. Белым облачком в обугленную по краям брешь заглядывал улыбающийся ангелочек.


2022-2025 г.г.







___