Рыбы, вперёд!

(зарисовка в колымских тонах)

ПутИна на Нижней Колыме начинается за месяц до ледостава, примерно в начале сентября. День в сентябре быстро сокращается, небо сближается с землёй, сыплет на неё мелким холодным дождём, отчего воды на протоках и в реке прибавляется, и она сносит со своих берегов упавшие деревья и пучки тальниковых кустов и несёт их на север к ледовитому морю.
Морозными ночами летящий дождь замерзает и ложится на затвердевшую землю в виде тонкого, похожего на стекло, ледка. Снег, мелкий и колкий, сопровождает его.
В порту стоят на якорных стоянках морские и речные суда северного завоза, проветривают опустевшие холодные трюмы; буксиры и толкачи, доставляющие в посёлок уголь, тоже томятся в ожидании, бросают они на чёрную воду жёлтые масляные отблески стояночных огней, многократно дробящихся на мелкой волне. В порту для неё, для мелкой волнишки, всегда найдется место: редкая моторная лодка да проскочит по своим делам.
А что стоят, чего ждут?
А какие-такие дела у одинокой лодки сентябрьской ночью на реке?
Да делишки всякие делаются, почём нынче селёдка торгуется, на что и сколько меняется, кому сколько нужно, а путина, она всё равно рано или поздно, но начнётся. Не опоздать бы, а то навигация в тех местах короткая, до конца сентября всего, поздно будет разбираться.
И вот, только войдёт головная селёдка в пресные колымские струи и ещё только смывает с себя соль многочисленных морей, сквозь которые ей пришлось пройти, а уж некоторые везут из дома на реку диваны, раскладные кресла, раскладушки да матрасы, чтоб с комфортом путину встретить.
Это, надо сказать, рыбаки, это не барыги.
И везде найдётся доброхот сжечь бачок-другой бензина, чтоб донести добрую весть до соседей.
Пошла рыбка, или, прости, Господи, не пошла.
А на радостях, - ведь это большой праздник, путина, - как не принять кружечку-другую, у кого что водится, а закуска уже рядом, лови и ещё живую икру в рот выжимай.
Но… главная промысловая рыба ещё не поймана, она ещё мчится сплочёнными косяками под тёмным стеклом воды на подходе к Восточно-Сибирскому морю, и ведать не ведает, кто, где и как её поджидает…
А здесь, на берегу, на тон;, всегда перед появлением рыбы бывает множество лодок, вытянутых на берег или на буйках. Несколько хозяйских: разъездная, неводная и «баржа», на которой рыбу транспортируют, куда надо. Иногда идёт такая «баржа», пластмассовая или дюралька, а её между волн и не видно, поскольку до краёв заполнена рыбой, в полузатопленном положении, а в ней стоит по колено в рыбе рыбак в красной резиновой куртке и глядит со знанием дела в суровую штормовую даль.
Вот так. Ловля рыбы – тяжёлый и опасный труд…
Костёр горит сутками под рыбацким котлом, на этот огонь и едут, и летят друзья-товарищи, и мало знакомые люди тоже, чтобы и хозяину тони помочь, и самим без рыбки не остаться.
У хозяина снасти, бензин, лодки, моторы, снаряга рыбацкая, оформленная тоня от рыбозавода, а людей нет. Как он в одиночку неводить будет?
А ему и привады на зимний промысел наготовить надо, и рыбозавод план спускает тонн на пятнадцать, вот ради чего затея эта вся.
Организуется дружеская артель…
И станков таких временных не один, не два, а уйма уймищ по всей реке, рыбы на всех хватит.
Собрались и у Мартына люди. Боцман приехал поздно и, воткнувшись в берег, с трудом разглядел в темноте пару лодок, да и тоню-то еле нашёл, - потянуло над рекой костровым дымом, да полбачка топлива сжёг, - значит, километров тридцать пролетел от посёлка, как ему Мартын и объяснял.
Папироску изжёванную выплюнул, рюкзачок звякнувший подхватил, и на берег.
В палатке за дощатым столом трое: у торца в глубине сам Мартын, на лавках двое мужиков в телогрейках, с красными от керосиновой лампы глазами, не сразу разберёшь, есть ли знакомые. Да, один знакомый оказался, вездеходчик из геологии, Лёха.
Кто-то спит под скатом, похрапывая, кто-то на Боцмана смотрит испытующим взором, - привёз? Видимо, не первый день они здесь, ожидальщики. Ну да суеты никакой не выказывают, пустым сюда никто не приедет; на тугих кулаках чешуя, пахнет свежей рыбой, малосольным огурцом.
На столе среди кружек костяшки «домино».
После первой Мартын разомкнул, наконец, челюсти:
- Чё-то плоховато идёт, жидко как-то. Прошлой ночью взяли с тонну, так с двух заходов. Слыхал чё?
- Река у Пети Ключника сына забрала, возле бани сети поставил. Как с утра ушёл, так и с концами.
Помолчали, неслышно водка в кружки пролилась.
- Понятно, пожалел Петя пуговицы срезать. Жалко парня… жалко, - Мартын на огонь керосиновый смотрел, курил, прищурясь, - а Петя чё?
- Не заходил я туда, нас бы кто пожалел, когда помирать будем.
- Вот, ёп… - сказали из-под ската.
- Надо, надо зайти. А про рыбу что? – продолжил Мартын.
- На Стадухинскую виску катер приходил, а что собрал, не собрал, не знаю.
- Да никто не знает, она то левым берегом идёт, то правым, - Мартына катер не очень-то и волновал, про чужую рыбу ж разговор, пойми её, проклятую, разведка нужна. – Давай так, в «домино» погоняем, или часа два покемарь, может, ещё кто подъедет, тогда невод и кинем…
- Например, Яшный обещался, - сказали из-под ската.
- О, Яшный! Тогда, может, не только кинем, но и вытянем, - Мартын, посмеиваясь, достал вторую бутылку.
В посёлке Яшного знали все, он работал учителем физкультуры в школе и вёл секцию греко-римской борьбы.
- О тож…
Но никто не подъехал, и к двум часам ночи они вышли на берег впятером. Лучи пяти фонарей вязли в кромешной тьме. В монолите застывшего пространства тихо падал снег, и казалось, с шипением исчезал в чёрной воде.
Мартын за несколько ударов засадил в няшу металлический костыль, к которому через две петли и шкворень прикрепил тетиву невода. Сам невод, свёрнутый, лежал на широкой доске на носу лодки.
- Ну, с богом, - сказал Мартын и запрыгнул в лодку. – Когда причалю, будем обе тетивы тянуть и сходиться. Главное, чтоб никого к рыбьему царю не утянуло. Маловато нас всё-таки на такой невод. Если что, бросайте всё к херам…
Лодка пошла в темноту кормой вперёд, и невод начал разматываться. Лучи фонарей уже не добивали до неё, и через минуту Мартын включил мигалку на своём фонаре. Мигалка – это сигнал для всех проходящих, - невод на плаву, не суйтесь, можем и пострелять.
А река уже подхватила лодку, Мартына с мигалкой и понесла влево, вниз по течению.
Двое пошли вдоль берега за мигающим фонарём, а Боцман с Лёхой ухватились за уползавшую в воду тетиву, и с ужасом увидели, что костыль, забитый Мартыном, не держит, его уже вырвало из няши, и он уверенно ползёт к воде, оставляя рваную борозду в береговом песке.
Далеко где-то гудела моторка, и значит, Мартын ещё не причалил, а тетива начала набирать силу, утаскивая Боцмана и Лёху в реку, на фарватер.
Лёха был где-то рядом, но непонятно, тянул или нет, потому что Боцман был уже по пояс в воде. Он чувствовал, как река обжимает сапоги и резиновые ползунки, и ледяная вода уже нашла дырочку и наполнила левый сапог, и сейчас Боцман всплывёт, и если не отпустит конец, невод утащит его на стремнину, на глубину.
А там, представлялось ему, летят в тугой черноте глянцевые, облитые чешуёй рыбины, вращая круглыми чёрными глазами, в которых отражаются золотые пуговицы с бушлата молодого утопшего Ключника. Вот так налетят, и будут сосать его, как кисель…
В свете фонаря появилась вдруг коренастая фигура в зюйдвестке и мокром блестящем реглане. Фигура сноровисто перехватила капроновый фал между Боцманом и берегом и почти легла в горизонтальное положение, удерживая невод.
Натяжение тетивы чуть ослабло, и Боцман по инерции упал на колени, погрузившись по грудь, его снова обдало холодом, и от пережитого напряга вывернуло желудок в воду.
- Держу-у… - тем временем рычал из темноты Лёха, пока Боцман, шатаясь, не выбрел на мелководье, подхватил костыль и с размаху засадил его в няшу.
Тетива обмякла, перестала звенеть, а издали донеслось:
- Сходимся!
Только тут они заметили, что мрак отступил, и на урезе воды появилась мелкая разноцветная галька и хлопья пены на мелкой волне.
Рассвет растворялся в воздухе, словно спирт, плывя прозрачными струями.
- Хлопци, - раздался голос, - чего ляжим, чего ж не тягнем! Вже и сходыться трэба! А ну, зараз!
На фоне рассветного неба Боцман увидел громадную фигуру Яшного.
«Приехал, значит, и Яшный, и как всегда, вовремя, чуть в реку не утащило», - подумал Боцман. Яшный был мастером спорта, а кулаки у него были, как пудовые гири, мог бы и в одиночку невод удержать.
Рядом с Яшным стоял Мартын.
- Тока это… - сказал он, видя, что Боцмана и Лёху качает, и они скорее держатся за тетиву, чем тянут её, - это… нижнюю подбору не перетяните, вверх не поднимайте, упустим. Там тонны две с половиной.
Лёха достал из-за пазухи размокшую пачку «Примы» и попытался вытащить из неё смятую сигарету.
- Та кинь ти цю соску, не час тютюн курити, - сказал Яшный.
- Вот, нехай Мыкола тут покомандует, чтоб это…не перетянуть бы, - опять осторожно напомнил Мартын и побежал к неводной лодке, где те ночные двое, согнувшись по-бурлачьи, выбирали сплавное крыло невода на берег.
- Оту нижню подбору по дну тягайте, - уверенно сказал Мыкола Яшный, - а я до их побегну, шоб не нудилися, а верхню, ото… дюже не тремайте.
Яшный ушёл, чавкая сапогами, а Боцман, сидя в изнеможении, как медведь, на гальке в мелкой воде, зачерпнул ладонью колымской водицы, намочил пересохший рот и озабоченно посмотрел ему вслед, но ничего не увидел, так как солнце било ему в глаза низким утренним лучом.
Вчетвером они подтянули невод к берегу, стараясь не поднимать нижние подборы, чтоб рыба не нашла выхода.
Яшный, не обращая на них внимания, орал то на левую, то на правую стороны, как будто верёвки были живыми существами.
- Левый тягни, правый стой! Правый… правый, ёп, тягни! Левый, левый, стой, твою-то!
Кошелёк уже тащился по дну, по мелководью, вода и рыба кипели в нём, как в кастрюльке.
Лёха не выдержал, забрёл в невод, выхватил из воды «мамочку», наполненную икрой ряпушку, и куражно, струёй, выдавил её себе в рот.
- Вай! – крикнул Яшный, - пад-бо-ру дяржи-и!
- Тьфу ты, - сказал Лёха, - всю рыбу перепугает, моряк с печки бряк… Иди, сам держи!
Кипение в неводе прекратилось, плавники замерли, торча из воды, затем рыбьи спины одновременно повернулись влево-вправо, выполняя сложный зигзаг, и весь косяк, стремительно обтекая Лёхины сапоги, за три секунды, отчаянно молотя хвостами, ушёл в Колыму…
Две с половиной тонны, не меньше, Мартын был прав.
Лёха так и остался в пустом неводе с бьющейся ряпушкой в руке, тупо посмотрел на неё и бросил в воду.
Ага, пусть догоняет.
В кошельке заячеились две крохотные рыбки…
Боцман оглянулся на берег, где должен был стоять командир Яшный, но там никого не было, берег был пуст…
- И чё, - подбегая, спросил Мартын, - Кто перетянул?
- У физкультурника спроси, черти его побери.
- Я, например, на мове не понимаю, - досадно сплюнув, сказал один из двоих.
- Да он это всё, петлюра!
Пока топали по берегу, покуривая и покашливая, пока всем колхозом развешивали невод на просушку, Яшный набрал два столитровых бочонка рыбы из мартыновской «баржи», кинул их, играючи, себе в лодку. Потом зашёл в палатку, поставил на стол две бутылки водки. Немного подумав, откупорил одну, вынул из кармана гранёный стакан, налил его с горкой и выпил.
- Не журытэсь, хлопци, - сказал он в пространство, - ви ще молОды, а в мэне дитятки голодны, – и утёрся кулаком с рыжим курчавым волосом.
Мимо тони вниз по течению к порту на скорости прошла СПНка, самоходная баржа с рубкой в четыре этажа, приветственно гуднула: фа-фа! Нос её не касался воды, как у торпедного катера.
- И наш сейчас тоже в порт помчался, - сказал Лёха, - рыбу на пароход продаст, а потом на другую тоню… мало он тут взял, бензин не окупит.
- Ничего, от нас не убудет, - усмехаясь, произнёс Мартын и разлил оставленную Яшным водку по кружкам, - рыбий царь нас уважает, а хохла даже рыбы стороной обходят… Пошли, что ли, покемарим до вечера, к ночи, может, ещё кто подъедет.