Воскресение

Деревня Подгорное жила своей тихой, размеренной жизнью. Домик отца Евгения стоял в центре, рядом с церковью, которая, как и сам батюшка, выглядела слегка обветшалой, но всё ещё держалась с достоинством. Двор был полон жизни: кролики, которых Евгений разводил "для души", копошились в самодельных клетках из старых досок, куры важно расхаживали по двору, а кот Мультик, толстый и ленивый, наблюдал за всем этим с крыльца, как будто был хозяином дома.

Внутри дома царил уютный беспорядок. На кухне стоял стол, заваленный куличами, творожными пасхами и крашеными яйцами, которые принесли прихожанки на освящение. Рядом, в кресле, дремала мама Евгения, старушка с лицом, похожим на печёное яблоко. Она переехала к сыну после того, как его "сослали" в деревню за пьянку, а жена отказалась покидать город, сказав: "Ты сам себя в эту яму загнал, вот и выкарабкивайся".

Накануне Пасхи к отцу Евгению потянулись прихожанки. Первой пришла баба Маша, с лицом, похожим на сморщенное яблоко, и рассказала, что её петух перестал петь по утрам, а она подозревает, что это из-за сглаза.

— Батюшка, может, вы его освятите? — спросила она, протягивая петуха в мешке.
Евгений, сдерживая улыбку, ответил:

— Мария, петуха освящать не положено. Но ты помолись за него, и всё наладится.

Следом пришла баба Глаша, которая жаловалась, что её корова даёт молоко с "горчинкой", и просила батюшку "провести обряд". Евгений, вздохнув, объяснил, что корову тоже освящать не принято, но посоветовал добавить в корм больше сена.
К вечеру стол на кухне был завален угощениями: куличи, пасхи, яйца — всё это ждало освящения. Евгений, уставший, но довольный, сел на стул и задумался. Он смотрел на свои руки, покрытые мозолями от работы во дворе, и вспоминал городскую жизнь. Там он был "городским батюшкой", а здесь — "деревенским попом", который кроликов кормит и куриц считает. Но, как ни странно, здесь он чувствовал себя ближе к Богу, чем когда-либо.

На следующее утро, после праздничной службы, прихожанки снова потянулись к дому отца Евгения. Они благодарили его, желали здоровья и просили освящённые угощения. Евгений, улыбаясь, раздавал куличи и яйца, но вдруг заметил, что одна пасха выглядит... подозрительно. Она была слегка помята, а сверху виднелись следы зубов.

— Мультик! — воскликнул Евгений, глядя на кота, который, как ни в чём не бывало, лежал на подоконнике.

Кот лениво открыл один глаз, как будто говоря: "Ну и что? Ты же знаешь, что я люблю творог".

Евгений задумался. Что делать? Прихожанки ждут освящённых угощений, а одна пасха испорчена. Он посмотрел на Мультика, который теперь мурлыкал, как будто издеваясь над ним.

— Ладно, — прошептал Евгений, — будем считать, что кот её уже освятил.

Он аккуратно срезал верхний слой пасхи, положил её на тарелку и отдал бабе Глаше, которая тут же начала благодарить:

— Спасибо, батюшка! Теперь уж точно молоко у коровы будет сладким!
Евгений улыбнулся, но в душе чувствовал лёгкую вину. "Господи, прости меня, — подумал он, — но что поделаешь, если даже кот твой слуга?"

Когда прихожанки разошлись, Евгений сел на крыльцо, глядя на закат. Кот Мультик устроился у его ног, а кролики тихо копошились в клетках. Он чувствовал странное спокойствие. Да, жизнь здесь была проста, даже грустна порой, но в этой простоте была какая-то правда. И, может быть, именно здесь, среди кроликов, кур и котов, он нашёл то, что искал всю жизнь.