Звездные выродки или история обратным ходом

***АННТОАЦИЯ:

ЗВЁЗДНЫЕ ВЫРОДКИ: когда история пишет нас — задом наперёд.

Что, если Иван Грозный — не царь, а капитан звездного корабля? Что, если крестьяне — подопытные, а купцы — лишь пешки в игре высших сил?

"Звёздные Выродки" — это не просто альтернативная история, а хроника вырванного из мира сознания, где реальность сочится чёрной смолой, а прошлое — это лишь новая прошивка будущего.
На перекрёстке святой Руси и далёкой галактики рождаются Окрещённые, гибриды плоти и функции, наблюдатели и исполнители чужой воли.

От Криптарха Епифания до кабацкой Проскофьи, от юродивых, которые не юродивы, до Грозного, который на самом деле восве не царь. Смесь сатиры, фантастики, славянского фольклора и философской ноты — этот рассказ будет выжигать твое сознание изнутри, пока ты не крикнешь: "Что за х… я сейчас прочитал — и где вторая часть?!"

***

История – понятие растяжимое в пространстве и времени, понять где начинается правда и заканчивается вымысел временами бывает непросто. Обрывки информации, представляющиеся нам реальностью имеют свойство размываться, исчезать из под ног в самый неподходящий момент!  – Криптарх Епифаний

ПРОЛОГ. “ОКРЕЩЕННЫЙ”.

По Словам “In Nomine Domini Patris Orbis Orbitalis” Epiphanii [Во Имя Господа Отца Небесного Круга] Криптарха Епифания.

Окрещенные или Homunculus Denaturatus появились на Планете с Первым Сходом нашего капитана, в antre, скажем так, “в образе” Великого ГосудАря ЦАря, Князя Ивана Васильевича.

Первым получившим Задачу Наблюдения и помощи “царю” был знаменитый у московитов “юрод московский Василей”, он же в слегка подредактированной нами версии летописей, Василий Блаженный. Странный для обитателей планеты, но понятный нам, орбитальным Задачникам, Связной, был лишен возможности жить, в привычном понимании этого слова, но восполнял свое мнимое отсутствие глубинностью, “Интой” существования “Инструментальным Катехизисом”.

Каждый Окрещенный выполняет роль Одностороннего Коммуникационного Устройства, ОКУ, око, ОКАянный, звучит знакомо, не правда ли, при помощи которого мы, Работники Круга, с безопасного для себя и своего самочувствия расстояния, каждый миг наблюдаем за жизнью выбранной нами для Возделывания планеты.

Весьма туманное объяснение, не правда ли? А все дело в том, что мы, Работники Круга, словно садовники, Из Открытия в Закрытие, возделываем существ в многомерно движущихся царствах Творца Миров, растим их и множим, позволяем случайно вспыхнувшим по четким законам Бытия огонькам жизни не погаснуть в вечно сражающихся друг с другом насмерть волнах Изначального Света.

1. ИВАН ГРОЗНЫЙ

Повозка с Окрещенными попятилась под напором вооруженных до зубов стражников крепости. Монолитные стены из отполированного до блеска серого мрамора отразили картину нарастающего противостояния.

“Проваливай, али по шеям схлопочешь!”

Окруженные факельным пламенем старцы и иноки втянули в себя опрометчиво выбежавшего навстречу закованным в доспехи ратникам товарища.

“Не мы вам страшны, а правда, что явится!”

Бросил богомолец перед тем как исчезнуть из вида суровых наемников, палачей Великого Государя.

“Сказано – нечего вам тут делать! Проваливайте!”

Капитан стражи вылез из крошечного окошка над крепостной стеной головой вперед, словно утка. Яростный взор дозорного обратился сперва к грязному сборищу послушников, а затем пристрелился к повозке. Увидев лежащие в масляной луже благовоний свертки с телами, бородатый мужик с безглазой улыбкой приказал своим солдатам

“Изрубить черноризцев, чтоб и псы костей не нашли!”

Стрелы посыпались на повозку и окружавший ее стан богомольцев с силой проливного дождя. Помогали и стражники. Они методично пихали кричащих от ужаса и боли людей острыми копьями. Завершением делу был огромный костер, в котором сгорело без остатка все, что могло и не могло напомнить постояльцам крепости о чужеродной и отвратительной стороне жизни, вернее отсутствии ее.

На другом конце крепости, в удлиненном саркофаге, помещении похожем на взрывоопасную смесь из ракетной шахты и реакторного отделения атомной электростанции, тлел в собственной несвободе Великий Государь Царь и Великий Князь Иван Васильевич, всея Руси самодержец. Легкое покалывание холода в морозильной камере расслабляло чресла государя и он поглубже уселся в полутронье с легким покашливанием и скрипом в костях.

“Подайте мне яств, да поскорее!”

Труднопроизносимые слова инородно выползли из глотки царя-государя, растворившись в мерном гудении доставленных с орбиты машин. Дело нужно было справить поскорее, но сперва поживиться гостинцами добротелой планеты.

Слуги гуськом вошли в придворное пространство и по научению Криптарха Епифания тут же приняли защитную позу, закрыв нос и рот руками. Белоснежные, вычищенные до блеска одеяния, которые орбитальная служба выдала каждому из Кураторов-Сопроводителей под строгий отчет сидела на холопах как влитая. Бородатые мужики, каждый со своим Сопроводителем с огромными глазами-тарелками с ужасом наблюдали за тем, как громадный “царь” медленно встал с престола и двинулся к одному из ничего не подозревающих холопов.

Приблизившись к крошечному по сравнению с могучей фигурой государя мальчишке, Иван Грозный остановился и принюхался. Что-то странное происходило с сжавшимся в комок планетянином. Он неестественно трясся, хлюпал носом и создавал вокруг смрад, извлекая воду из недр своей оболочки. Цветная вода была, как сразу понял Иван, весьма и весьма ядовита для него и всего остального Круга.

По приказу государя, старжники, из тех, же, планетных, но покрепче, вбежали в покои царя и утащили опасный объект за пределы карантинной зоны. Царь посмотрел на оставшихся в живых холопов. Не все планетные выдержали испытание холодом и пространственным излучением тронного зала. Многие из оболочек “прорвались наружу” и покрылись черными пятнами. Однако был среди подателей пищи и особенный холоп. Его не брало ни излучение, ни очистительные яды.

Отсветив на телометке планетного информационный узор, Иван Грозный понял, что перед ним один из забитых до смерти перед воротами крепости жителей мира, которые чуть не притащили во дворец пахнущие пряностями мертвые тела. Оставалось загадкой, почему это существо еще живо и так отличается от всех остальных, подобных ему планетян. Так высветилась в сознании царя новая задача.

Установив мир в своих покоях, предав огню всех трапезных холопов, кроме одного, Иван Грозный уселся на трон и подозвал к себе существо. К его удивлению, существо не только не боялось, но даже напротив, проявляло желание к коммуниации. Иван Грозный, для чужих, а для своих, работников Круга, капитан Звездопрыга Jujm Jujm “Верный Ход” Тацерс Малостийный, языка планетян не знал, но умело подражал их повадкам, за что, при помощи настроенных умело “орбитальных мероприятий”, влияния на обмены импульсами внутри и снаружи оболочки, быстро приобрел авторитет среди местных жителей, так называемых “бо-яр”. Слово странно перекатилось на языке царя, а в глазах призванного слуги зажглись огоньки любопытства.

“Ты, добрый молодец, скажи мне…”

Остатки слов государя утонули в многоголосье повторителей и преобразователей, позволяющих холопу понимать, что от него требуют и куда ведут.

2. ЗВЕЗДНЫЙ ВЫРОДОК

Холоп Димка потянулся. Подсветился лунным светом на сеновале лик пьяного юноши. За корытом, в котором располагалась любимая еда жителей сожженного набегом опричников поселка, мирно сопела псина по кличке Окаянная. Старая сука, без хвоста и одного уха, прилежно охраняла остывающее угольками пространство бывшего жилища и подъедала изредка истлевшие в гнилостной массе тела расчлененных мечами и копьями крестьян.

Мать и отец Димки свисали с “нареченных мест” тонкими полосками разошедшейся от вареной смолы кожи. Темные глазницы отцовского черепа долго долго приходили во сны избежавшему страшной смерти холопу, нашептывали молодцу истории ушедших дней, в особенности ту,  в которой “огненный змий сошёл с небес на Русь, принося с собой гибель и пожарища”. Тени кружили над над головой Димки, собираясь стаей в страшные символы и не было спасения от настырной природы странной одержимости, ментальной плесени.

Замерзшее тело Димки снова потянулось за чарой с мёдом.

“Гой еси, добрый человек, ведаешь ли, как путь держать до града, где тракт вернее?”

Факельное пламя осветило грязное, покрытое струпьями тело. Купцы внимательно наблюдали за полумертвым крестьянином с почтительного, однако, расстояния. Вооруженные стрекоталом стрельцы сопровождающие богатый караван, опасливо глядели по сторонам, ожидая засаду.

"Эй, добрый человек! Аль глух, что ли? Где путь к граду, тракт-то какой вернее?"

Опалый взгляд на вздутом от голода и “мороки” лице крестьянина неуверенно встретился со стальным блеском глаз на остролицем, гладковыбритом лице купца. Димка, сквозь дрязг пьяного угара и помутнение ума слегка приподнялся на самодельном ложе из сена и конского навоза и махнул рукой в сторону огромной горы, за которой располагался Купеческий Яр, место для ночлега недалеко от ворот свободного от тягот судьбы и общего неуспеха Руси Великого Новгорода.

Купец Ярмолко уже собрался было брать вожжи и отправляться дальше в свой привычный туманный путь по дороге из глины и кровавого месива, как вдруг какая-то сила заставила его проникнуться неистовой жалостью к погребенному в собственных испражнениях и гнойных нарывах юноше. Так скользко, с едкой хитрецой, судьба указала новгородцу на его собственные, первые робкие шаги в кипящем ядовитой смолой котле русской знати. 

"Ешь тебя муха!"

Пробормотал себе под нос Ярмолко, покачав головой. Не впервой когда-то простому русскому мужику, а нынче знатному купцу Гостиной сотни приходилось выручать из беды находившихся по ту сторону божьей милости душ православных. Купец перекрестился и глубоко вздохнул.

“Яська, неси его в телегу”.

Слуга купца, зная своего господина как свои три пальца на изуродованной несчастным случаем стопе, с неохотой спрыгнул с борта, по пояс погрузившись в кишащую смрадом и кровавыми отблесками пламени жижу.

“Чтоб тебе коршун в темя глядел…не пойду!”

Ярмолко знал об особенности своего помощника, надежного, словно тягловая лошадь, но такого же язвительного и быстро загорающегося факельным пламенем в тысячу верст шириной. Яська злато получать хотел, а работать не желал никогда. Несмотря на это, купец, да и остальные члены торгового каравана Яську уважали, и даже по божески привечали. Карлику часто перепадала вкуснейшая еда в трактирах, лучшие шелка и на банном месте девицы румяные обхаживали необычного, но приятного в беседе и плотских утехах “потешника купеческого”. Потешник купеческий однако был не лыком шит и с достоверной осторожностью и прыткостью умудренного опытом вельможи с удивительной ловкостью и остротой ума исполнял хитрые поручения, которые не раз спасали шкуру не только его господина но и всей купеческой братии.

“Успокойся ты наконец, пердун севейский, да сделай что сказано!”

Сурово, но снисходительно прикрикнул на прикащика Ярмолко. Под одобрительные возгласы и смех купцов, карлик, вместе с выделенной ему с повозки челядью, вздыхая и выбрасывая бранные слова себе под нос “поплыл” сквозь густое варево мокрой земли подбирать очередную немочь, которую с легкой руки и большого злата решил привечать его господин.

Мягкие руки подхватили немощного и тот почувствовал как уходят с его костей последние проблески жизни.

Так, незаметно для купца Ярмолки, его свиты и всего остального люда, но заметно для Орбиталистов-Пожинателей плоти, внимательно наблюдающих за созданием Homunculus Denaturatus в реальном времени сквозь “пластины виденья”, спрятанные неподалеку в туманном облаке,  “спасенный по воле божией”, крестьянин превратился в Окрещенного.

3. ЧУДО-ЮДО

Повозка со смердящим полутрупом и купцами воротящими носы от испражнений на голом теле крестьянина, скрипя, въехала в ворота кабака. Кабачница Проскофья уверенно выступила из входных дверей, взяв странную компанию “на пострел”. Тяжелый мушкет, развернув широкое дуло, уперся в грудь улыбнувшегося во всю харю купца Ярмолки. Купеческие телохранители, расставив ноги, уперлись в обод телеги цевьем многострельного порохового ружья, приготовившись стрелять.

“Охальник! Вали прочь, Ярмолка, чтоб и духу твоего тут не было! Думаешь, губами поманишь да словечком ласковым укроешь? Ишь, воротился! Чтоб мне в печи на рожне не сгореть, не видать тебе ни вина, ни ложа в моем кабаке, понял?!”

Ярмолко, под пристальным взглядом своих товарищей, купцов, осторожно отвел оружие кабачницы в сторону и как бы невзначай достал из широкого кармана кафтана золотые бусы.

“Персидские, родная, специально для тебя…”

Напыщенное негодование кабачницы покачнулось будто крепостная стена под ударом осадного орудия. Яркие щеки Проскофьи запылали приветливыми огоньками, но взгляд оставался “соленым”, отстраненно-холодным. Ярмолко, почувствовав, что защитники крепости проскофьиного царства пали под натиском заморского украшения, достал из-за пояса шелковый мешочек приветливо звенящий монетами.

“Вот, возьми, нам на постой до завтрашнего утра”.

Кабачница, не подавая вида, демонстративно, надменно и зло выхватила злато из рук бабьего угодника. Проскофья что есть мочи силилась взять верх над своим нутром, но колкая, “торговая” нить ее сердца уже растеклась мыслью по раскаленной массе горнила страстей. Пряности, шелка, лучшие одежды, внимание мужиков - все было доступно известной на весь Новгород купчихе, но одно ей было надо больше мира вокруг. Безудержная любовь.

“Ладно. Пусть будет постой. До утра”. - Сказала Проскофья громко, для всех, а потом, чуть тише, одними губами, чтобы слышал только Ярмолко, добавила — “А после утра... хоть на печи в петлю лезь, не выпущу”.

…

Повозки под крики ямщиков и сторожей принялись ставиться во временный лагерь. Огромный двор кабака вскоре наполнился говором иноземных “страдателей истины”, купцов, звоном кузнечного молота и ароматом свежеприготовленной в котлах “стланки”. Тяжелые шатры, концами уходящие в рассветную гладь неба, рассекали лагерь купцом яркими линиями, шелестом цветастых флагов. Дым поднимался из многотрубья корчмы-кабака и веселые песни сотрясали землю топотом тысячи танцующих ног.

Все это и не только это, но и многое другое пронеслось между взглядом полумертвого крестьянина Димки, которого лекарь обмыл, уложил на ложе из досок, сена и рогожи и принялся пестовать всякого рода зельями вперемешку с целительным отваром из трав.

Лекарь был горд собой. Умудренный опытом полуслепой старец, которому перепал от купца и купчихи мешочек с драгоценными камнями, от темна до света обхаживал немощного молодца и не был удивлен странным, пролетевшим мимо ясного, но невидящего взора, быстрым излечением страшных нарывов и ран, которым и самое крепкое снадобье было нипочём.

Не прошло и полуденного взлета солнца, как Димка, чистый, веселый и удивительно лишенный шрамов “на костях”, появился перед порогом корчмы в чем мать родила. КухОнные бабы, увидев развевающиеся на ветру “исподние” части тела доброго молодца, с криком разбежались кто куда. Сонные, пьяные купцы, после пира и знатной попойки остались равнодушны к разворачивающейся перед ними сцене. Лишь сторожа упрямо, грозно повернули мрачные, ленивые лица в сторону крика, доносящегося из недр кабака.

Купчиха-кабачница Проскофья, давно привыкнувшая к происходящей после купеческих пиров смуте, не спеша  спустилась по лестнице в трапезный зал держа на изготовке любимое оружие, тяжелый, словно боевой топор широкодульный мушкет.

“А ну прочь отсюда, кобели холерные! Мои девки вам не зазнобы, а работницы, сидите смирно и хлебайте свою брагу! Пожрать да попить хотите — златом платите, а коли на баб глазеть — ступайте в город…”

Глаза Проскофьи вместе с огненным смерчем из яростных слов замерли в ледяной волне испуганного недоумения, обрушившейся на всегда острый, однако в этот раз расплывшийся в ступоре ум купчихи.  Огромный и абсолютно нагий крестьянин неуклюже протиснулся сквозь двери кабака.

“Доброго тебе здравия, хозяйка!”

Голос молодца сотряс кабак до основания. Кухонные девки аккуратно выглянули из-за угла рабочей комнаты. Тихо перешептываясь, работницы кабака сменили испуг на улыбки и робкий смех. Не доводилось им еще видеть, как кто-то одним своим появлением сбивает суровую хозяйку корчмы с ног и разума.

“И тебе доброго здравия…”

Купчиха Проскофья понемногу приходила в себя, голос ее становился все тверже, дыхание ровнее, а глаза вновь загорелись словно раскаленная сталь среди углей.

“Ты бы, добрый молодец, хоть рубаху накинул, а то девок моих распугаешь, да и стариков на ладан дыхнуть заставишь! Или, гляжу, с рождения стыда не ведаешь?”

Богатырь медленно опустил голову вниз и посмотрел на себя недоверчиво, будто бы подозревая стоявшую перед ним бабу в какой-то странной, одному ему ведомой хитрости. Вместе с оханьем кабачницы хором взвизгнули кухонные девки. Медленно, неуклюже, словно напившийся до отвала купец, Богатырь подошел к купчихе и вырвал из ее крепких рук оружие.

“Образец дегенеративной экстраполяции излучать следует. Доставка предмета орбитальным лучом…имеет место быть”.

Купец Ярмолко сбежал вниз по лестнице с саблей наголо бросая бранные слова во все стороны.

“А ну пшел отсюда!”

Ярмолке не впервой было защищать возлюбленную от всякого рода смердов.

Богатырь, который на долю секунду показался купцу Ярмолке знакомым, проворно схватил клинок, остановив удар в мгновении от одной из самых уязвимых частей своего тела, части, с которой, несмотря на леденящий ужас, поразивший ее с ног до головы, купчиха Проскофья не спускала ошалелого взора с самого начала знакомства.

“Защитные мероприятия. Обновление протокола, нейтрализация”.

Богатырь как-то странно подпрыгнул на всех четырех конечностях, а Ярмолко, бывалый боец, как-то странно оказался на залитом собственной кровью полу. Сабля, подарившая смерть многим врагам купца, и не раз спасшая ему жизнь, прошла насквозь, намертво пригвоздив своего хозяина к дощатому полу.

“Эвакуация образца в процессе. Запрос получен. Защитные мероприятия выполнены в процессе ноль к одному. Угрозы приближаются с. Азитмута. Три, два, сорок четыре. Запрашиваю звуковой удар”.

Стражники и небольшое, но вооруженное до зубов купеческое войско со всех ног бежало к дверям кабака по зову одной из кухонных девок, незаметно выскользнувшей из кабака через черный ход.

Толпа мужиков не успела добраться до порога.

Порыв ветра с небес обрушился на крошечные фигурки, разметав их по двору корчмы в разные стороны. Криптарх Епифаний, он же Люцерн Лиманцесс, главный мудрец стоявшего на орбите в ожидании Образца звездопрыга, оторвался от орбитального наблюдения и удовлетворенно кивнул своему помощнику.

“Поднимай сосуд, мне нужно рассмотреть поближе то, что сделано. Капитан будет очень доволен”.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…