de omnibus dubitandum 7. 253

    ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ (1590-1592)

    Глава 7.253. ДАВНО ХРИСТИАНЕ ПРАВОСЛАВНЫЕ НЕ РЕЗАЛИ ДРУГ ДРУГА…НА ПОТЕХУ ЖИДАМ…

4 апреля 1553 года*

*) С 1492 года, в Московской Руси впервые начали отпраздновать Новый год в сентябре. До этого праздник отмечали 1 марта, а перенесён он был Иваном III…

    И царь стал прислушиваться. Растет и растет шум рядом в горнице. Вдруг раздался голос Висковатого.

    — Дверь раскрой, Данило. Послушать желаю, што толкует дьяк? — приказал Иван.

    Дверь распахнулась, и в опочивальне услыхали, как Висковатов, не дремавший эти полчаса, вошел и громко закричал, стараясь образумить спорящих:

    — Тише, бояре! Слышьте, што скажу! Вот до чего пря ваша довела Москву… Бяда близко… Слышьте, говорю!..

    Крики и брань сразу затихли.

    — Што тамо брешешь? Кака беда? Выкладывай!..

    — А вон, гляньте: цидульку я перехватил… По новогородцы да по псковичи нынче послано… Сызнова почнется мятеж и разруха государству великая!

    — Врешь! Кто посылал? Как узнал? — раздались тревожные голоса из обоих враждебных станов боярских.

    — А вот поведаю… Сейчас, как это присягнул князь Володимер…

    — Князь присягнул?! — словно из единой груди вырвалось сразу у всех.

    — Слава тебе, Христе, Боже наш! — широко перекрестился Иван, приподымаясь на подушках.

    — А то как же! Вот и запись его присяжная!.. — показал предусмотрительный дьяк. — И печати вдовы честной, матушки-княгини Старицкой тута ж привешены… Вот оне! Только, стало быть, князь крест поцеловал, запись подмахнул, я и шасть к княгине Евфросинье… Близехонько тута… Пошел да провожатых взял поболе. Пришли мы, а вороты-то заперты. Ну, долго ль ворота сломать? Вошли во двор, честь честью… «Где княгиня?» — «На богомолье, сказывают, поехала осударыня!» Эко не ко времени, думаю… Не поверилось мне. Пошарили — нашли государыню… В клети под перинами крылась, там быть изволила…

    Невольный смешок пробежал по боярским лицам, выражающим глубокое внимание.

    — Ну, вытащили мы почетную старицу, показал я княгине, што сынок ейный, князь Володимер, подписан же… И ее заставили любёхонько печати приложить! С трудом превеликим! И тута ж, по пути, попался в руки столбчик мне, вот энтот самый! Зовет новгородцев да псковичей честная вдова себе на подмогу. Ну да незваным гостям — и от ворот поворот… Уйдут не солоно хлебавши!

    — Да как же ты понудил княгиню?… Как князь подпись дал? — раздались голоса.

    — А вот они, мои помощники! — указывая на раскрытую дверь, скромно произнес Висковатый.

    За дверью стояла грозная толпа стражников-азиатов под начальством того же царевича Саина. Владимира после присяги выпустили, и он кинулся домой, а черкАсы, сторожившие его, соединились с теми, которые ходили к Евфросинье, и все они теперь явились перед глазами бунтующих бояр, как немая, но неотразимая угроза.

    Мертвое молчание воцарилось в покое.

    Тогда из-за раскрытых дверей опочивальни прозвучал слабый голос царя.

    — Что, бояре, дождались? Кто на мятеж подбивал — первый отступился от дела… Баба старая, злая, полоумная — зверей жадных, новгородцев (ярославцев - Л.С.), наших недругов кровных, на Москву кличет, междоусобицу завести норовит! Давно христиане православные не резали друг друга, брат на брата с ножом не вставал?! Вот куды мятеж-то ведет!

    — Повинны, осударь, перед тобой! — раздались подавленные голоса. — Не вели казнить!.. Помилуй рабов своих!

    И до земли склонились бояре непокорной головой, кланяясь в сторону, откуда слышен был голос царя.

    — Дьяк, поди сюды! — раздался снова голос.

    Висковатый снова вошел в опочивальню и скоро вернулся назад к боярам, стоящим в томительном ожидании, с пересохшими губами и бледными лицами.

    — Не сердчает осударь… Крест целовать идти приказал в Передней Избе… Истомно ему от многих речей и споров ваших… Вот и крест святой с мощами соизволил… На ём присягать станете. Идите, бояре!..

    Бояре, отдав еще поклон по направлению опочивальни, двинулись прочь большою, молчаливою гурьбой.

    — Тобе, князь Иван Мстиславский, да тобе, князь Володимер Воротынский, указал осударь при том крестном целованье стояти и подпис обирать!..

    — Благодарим на чести, осударь! — с поклоном обратились к незримому для них царю оба князя. И вслед за всеми — поспешили в Избу, где сейчас же присяга началась.

    — Ишь, — не утерпел князь Иван Иваныч Пронский-Турунтай, чтобы не уязвить Воротынского, — ишь какой присяжний у царя выискался! Ты бы помнил, што сам и с отцом-то твоим — апосля кончины великого князя Василея Иваныча — первейшие воры да изменники вы, Воротынские, объявилися…

    — Ой ли! — презрительно улыбаясь, ответил гордый своим превосходством Воротынский. — Ты вон про что помянул?! Эко диво какое вышло нонеча? Я — изменник, да привожу тебя к крестному целованию, штобы ты верой и правдой служил осударю нашему, сыну его, Димитрию-царевичу при опекунстве дяди - младшего брата [Юрия (Георгия) Васильевича (30 октября 1528 — 25 ноября 1563), (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, считавших его полудурком - Л.С.)]… А ты прям и чист, слышно… А государям обоим креста стоишь не целуешь! Служить им не хошь, видно? Кату базарному послужишь, миленький, как буде батогами стегать тебя!..

    Зверем поглядел на обидчика Турунтай, ничего не ответил и быстро двинулся к аналою; крест поцеловал и подписал вторично сугубую присягу на службу царю Ивану и сыну, первенцу его, Димитрию-царевичу.