Волшебник Одинокой башни Глава 13 Посох жизни

Глава 13
Посох жизни (шаг первый).

1.

 Обратное путешествие прошло без приключений. Окружив себя и Эрлафа магической защитой, Кукиш покачивался на могучих плечах грифона и дремал. Постукивание по бедру Меча Четырех Сторон Света обдавало сердце старика, если не волнами, то тоненькими струйками обыкновенной человеческой гордости и самолюбования. Да, он гордился тем, что практически в одиночку одолел-таки одно труднейшее задание и теперь торопился навстречу другому, за решением которого мнилось долгожданное освобождение милых друзей.
 – Токмо малость, самую малость погодь, Эллеюшка, – бормотал злыдень навстречу наплывавшим видениям юной златокудрой девы из сказки, а именно такой и представлялась ему в многочисленных снах невидимая доселе подруга странствий, и продолжал: – Тама мы с тобою и тело твое выручим и Красомирушке пособим. То-то радости всем в Заповедном лесу станет: и Илленари, и Радовиду малому, и лесовичкам да русалкам. Эх, мать моя, заживем-то как!
 К подножью пирамид они опустились глубокой ночью, однако издалека еще, на подлете, Кукиш был сражен величественной картиной заката солнца в пустыне. В огненных лучах домовой не сразу разглядел множество вставших из земли усеченных конусов, а, увидев, замолотил по спине птицельва:
 – Гляди, гляди, вона они, пирамиды-то! Прям кубики какие!
 Яростно нагретый диск медленно сползал к горизонту в раскаленном мареве. Воздух дрожал, и его колебания рождали причудливые световые переливы. На фоне спускающейся сверху синевы вершины пирамид вспыхнули вдруг розовым, затем золотым и под конец голубым оттенком, после чего все утонуло в черном покрывале усыпанных крупными звездами небес.
 – Красотища-а! – только и произнес злыдень и тут же добавил: – Гляди внимательнее. Ямата сказывал, иде-то здеся ихняя сфинкса торчит, вход в пирамиды стережет, значит.
 По мере приближения пирамиды становились все больше и больше, к удивлению домового постепенно приобретая размеры маленьких гор. Чтобы не гонять уставшего Эрлафа, волшебник выпустил на разведку Доро. Фиолетовый легко скользнул между строениями. Он отсутствовал с полчаса, в течение которых тишину пустыни нарушал лишь мерный шепот непрерывно текущего песка да внезапно раздававшийся вой неких живых тварей. Туман вернулся довольный собой и явно потяжелевший (кому-то, возможно, завывавшим в ночи, не повезло, однако злыдень махнул на это рукой – Доро давно понял меру своим аппетитам).
 – Он там, с-с-с другой с-с-стороны самой большой пирамиды, – просвистел фиолетовый.
 – Кто, он? – переспросил Кукиш.
 – Он. С-сфинкс-с-са.
 Взмах крыльев грифона, и взорам путешественников предстала фигура огромного, и в то же время крошечного по сравнению с пирамидой, льва с женской головой. Каменное чудовище спало. Волшебник повозился с магией. Тяжелые веки дрогнули, разломив сомкнутые губы в затяжном зевке. Удивленные глаза сфинкса уставились в темноту ночи.
 – Кто здесь?! – голос монстра звучал глухо и угрожающе, будто где-то неподалеку ворочались глубокие пласты земли. – Кто посмел прервать мой сон?!
 – Энто я, волшебник Кукиш! – в сравнении с взорвавшими тишину раскатами речь злыдня напоминала сдавленный комариный писк.
 – Ха! Ничтожный червяк, – склоненная голова наконец-то заметила домового. – Тебя и не разглядеть толком. Ну, говори, чего ты хочешь?
 – Ах, не разглядеть, говоришь. Ладноть.
 Для удобства колдовских чар старик снова принял облик Фирея, после чего легко увеличил себя до размеров корабельной сосны.
 – Теперича видно, образина каменная? – небрежно бросил Кукиш, поигрывая волшебной палочкой.
 Однако подобные метаморфозы не произвели на сфинкса ни малейшего впечатления.
 – Последний, пробудивший меня сто тридцать три года назад, выглядел куда эффектнее. Посмотри, его кости еще должны быть где-то между моих лап, если их, конечно, не растащили шакалы и гиены. Так что не старайся понапрасну. Мы, стражи вечности, не подвластны никакой магии. Говори дело.
 – Дело? – немного смутился злыдень. – А дело у нас таковское. Укажи дорогу в пирамиду, иде посох жизни – анкх – хранится.
 – Ха! Ха! Ха! – волны громового хохота подняли в воздух тучи песка. – В отличие от других ты хочешь совсем немного: тебе не нужно золото, не нужны тайные знания, ты желаешь иметь самое большое сокровище пирамид. Ну, так слушай. Ворота откроются, если разгадаешь мою загадку...
 – Загадывай!
 – Не спеши, волшебник и запомни, если не разгадаешь, останешься здесь навеки!
 – Загадывай!
 – Мы, стражи вечности, бессмертны. Однако есть на свете одно, что страшит нас, что медленно подтачивает наши силы, что уничтожает наши тела. Что это?!
 Кукиш задумался. А, действительно, что? Ветер? Вполне возможно. Он сдувает пылинки одну за одной, он крушит даже скалы. Вода? Тоже. Она медленно истачивает гранитные валуны, а этот монстр всего лишь из песчаного камня. Песок? Может быть и он. Песок разъедает и стирает между своими песчинками грани самой вечности. Что? Ответ-то ведь один! Волшебник выжидал, перебирая варианты.
 – Отвечай! Я считаю до трех! Раз!
 Но, какой из трех вариантов правильный?!
 – Два! – в глазах сфинкса загорелось яркое пламя, и ладонь Кукиша-Фирея сами собой скользнула к рукояти Меча Четырех Сторон Света. Миг, и сознание злыдня озарила яркая вспышка. Время! Вот чего боится вечность. Да-да, не ветер, не вода, не песок, никакая другая стихия, а время.
 – Три!
 – Время! Вечность отступает только перед вечным. А в жизни нет ничего более постоянного, более неумолимого, более страшного, чем время! – речь сжимавшего клинок домового текла плавно, правильно и красиво, словно перед сфинксом стоял не забубенный неграмотный старикашка из Змеиной балки, а поглотивший тысячи книг великий ученый муж.
 Глаза каменного монстра погасли, левая лапа двинулась в сторону, открывая в земле черноту потайного хода.
 – Входи.
 Веки чудовища медленно опустились. Сфинкс замер.

2.

 Приняв обычные размеры, Кукиш-Фирей медленно продвигался узкими подземными переходами. Здесь давило все: и прижимавшиеся к плечам шершавые стены, и тяжелые потолки, временами опускавшиеся так низко, что приходилось ползти на четвереньках, и спертый отдававший тленом воздух. На душе было тоскливо и одиноко. Даже лучик гномовского обруча казался каким-то сжатым и едва вспарывал густую тьму внутренностей пирамиды. А может, и не пирамиды вовсе. Может быть, он все еще шел петляющей в разные стороны дорогой от лап сфинкса к искомой цели. Ответвлений пока не встречалось. Это радовало, так как там, в далекой ныне стране тысячи островов, Ямато предупредил волшебника – на поиски и обратную дорогу ему отводится только два дня, иначе затхлый воздух подземелья убьет домового несмотря на любые магические старания.
 Он был осторожен и держал перед собой заклинание защиты, однако первую ловушку все же пропустил. Каменная плита пола резко ушла из-под ног, стремительно увлекая незадачливого путешественника вниз. Кукиш успел затормозить в каком-нибудь вершке от остро заточенных лезвий, основание которых густо усыпали тускневшие человеческие кости. Злыдень легко взлетел вверх, искрошил в порошок вставшую на место плиту и двинулся дальше. Теперь он окружил себя сплошной стеной защиты. Держать ее было трудно, но того стоило, в чем волшебник вскоре убедился неоднократно. По хрустящим под ногами останкам одного из предшественников домовой предугадал очередной подвох, но все равно вылетевшее из стены лезвие чуть было не заставило его отпрыгнуть в сторону. Широкий клинок уперся в невидимую защиту, обиженно заскрипел и ушел назад в стену. Подобная судьба постигла тройной заслон копий, тучу стрел и метательных кинжалов.
 Когда Кукиш достиг конца перехода, ему показалось, что прошла вечность. Теперь глазам волшебника открылся круглый зал с семью совершенно одинаковыми выходами. Злыдень взял крайний левый, положив перед ним кусочек руды из заплечной котомки. Пропетляв довольно долго, он очутился в таком же зале с еще семью отверстиями. Снова левый, и кусочек золотого самородка перед ним. Растущая злость, пот градом, и новый зал. Перебрав все известные ругательства, домовой шагнул к левому лазу и увидел оставленный им кусочек руды.
 – Ну, гниды! – крепко сжатый кулак погрозил в пустоту. Он понял, что так может проплутать целую жизнь, и пальцы сами собой потянули рукоять волшебного меча.
 – Сейчас я вам покажу, сей момент, миленькие, вы у меня попляшете!
 Кукиш намеревался разрушить стены лабиринта, но, как только ладонь коснулась клинка, в мозгу домового настойчиво пронеслось:
 – Второй справа, потом третий слева.
 Меч Четырех Сторон Света указывал выход, ступив в который, злыдень довольно быстро оказался в достаточно большом квадратном помещении. Стало светлее. На душе немного повеселело. Теперь он уже не ощущал себя столь одиноким, как вначале, теперь рядом чувствовалось призрачное, однако донельзя надежное, «плечо» магического клинка. Стены нового зала были сплошь испещрены маленькими рисунками. В поисках продолжения пути Кукиш рассмотрел множество занятых разными делами человечков, какие-то черточки, извитые, похожие на волны, линии, широко раскрытые нарисованные глаза, и многое, многое другое. Все это казалось красивым и интересным, если бы еще обнаруживало хоть какой-нибудь намек на дверь. Но именно здесь стены хранили абсолютное молчание. И старик сжал рукоять меча.
 – Шестой ряд западной стены сверху. Надави на иероглиф, изображающий солнце.
 Кукиш опустил руки и опешил.
 – Ие... Чего? И иде ж тут запад-то?!
 Он снова коснулся эфеса.
 – Западная стена слева.
 – Вот энто по-нашему. Вот за энто тебе спасибочко.
 Злыдень быстро нашел искомый значок, провел по нему пальцами и услышал, как на противоположной стене со скрежетом открывается потайной ход. В лицо пахнуло вековым смрадом. Уши заполнил шелест кожистых крыльев, шорох ползущих тел и дробный перестук маленьких ножек. Зал заполняли крупные летучие мыши, извивающиеся клубки черных змей, множество гигантских мохнатых пауков. Конечно, для расправы с таким воинством Кукишу вполне бы достало и собственного волшебства, но домовому очень хотелось посмотреть в действии добытый трудами меч. Обнаженный клинок испустил яркое сияние, осветив сонм атакующих тварей. Домовой с яростным кличем несколько раз рубанул толпу нападавших. Он ожидал чуда, однако ничего не произошло. Меч не рассек ни единого тела. Только по углам зала медленно разошлись сорвавшиеся со сверкающего острия четыре оранжево-желтых шара. А в это время защита волшебника трещала под неуемным натиском стражей подземелья.
 – Вот те на те! – изумленно выдавил злыдень. – Ничего себе волшебный меч! Как же таким оружием со злом-то воевать?!
 Удрученный он вложил клинок в ножны и приготовился применить собственные силы, когда все четыре шара испустили вдруг тысячи ослепительно белых нитей. На мгновение Кукиш ослеп, оглох и даже онемел, а, придя в себя, обнаружил, что стоит в совершенно пустом помещении. От армии подземных тварей ни осталось и следа.
 – Да-а! – только и смог сказать волшебник одинокой башни, закрывая изумленный рот и трогаясь в путь.
 Теперь он пошел быстрее. Злыдень и раньше опасался немногого, а после того, как убедился в мощи магического оружия, вовсе перестал думать об какой-нибудь опасности. Ни ловушек, ни лабиринтов, ни воинственных сторожей больше не попадалось. Дорога крутилась то вверх, то вниз, то по сторонам, то расширяясь до нормального человеческого роста, то сужаясь до того, что приходилось бы ползти, если бы Кукиш не менял своих размеров, иной раз чуть не до неприлично мизерных.
 Так домовой добрался до цели. Он не знал, сколько прошло времени: день или полтора или даже все два из отпущенного ему срока, но он дошагал-таки до озаренного голубым сиянием зала, в центре которого на мраморном постаменте стоял странный предмет. Никогда не видя его доселе, Кукиш сразу узнал посох жизни. Анкх представлял из себя крест, вершина которого была закруглена в виде вытянутой петли. Забыв обо всем, снявший колдовскую защиту злыдень протянул к посоху руку.
 Зло напомнило о себе мягким шуршанием. Домовой скосил глаза влево. Из стоящей у стены гробницы медленно поднималась несуразная фигура. Чуть поодаль вторая, третья, четвертая. Всего он насчитал восемнадцать замотанных в желтые тряпки существ. Каждое имело две руки, две ноги и подобие головы, на которой тряпки немного расходились, создавая зловещую черную прорезь в том месте, где у человека должны располагаться глаза. Неуклюже переваливаясь и растопырив лапы, фигуры образовали кольцо. Движения их не сулили ничего хорошего.
 – Ой, милаи, да куды ж вам, увальням неповоротливым! – не преминул съерничать Кукиш. – Ну, с вами-то я и без меча управлюсь.
 Он сотворил маленький шарик алого огня и направил его в ближайшего монстра. Тряпки вспыхнули так, будто были пропитаны горючей смесью, оставив через мгновение на месте нападавшего лишь горстку вонючего пепла. Фигуры заворчали и двинулись чуть быстрее.
 – Во-она как! Не ожидали, болезные! Энто вам не у пронькиных ребят! – удовлетворенно хмыкнул великий волшебник и запустил второй шарик теперь фиолетового цвета. Следующий завернутый горел уже зеленым, четвертый – голубым, пятый – розовым. После расправы над рокуро-куби злыдень полюбил цветовые эффекты и теперь использовал их при каждом удобном случае. Расправившись с последним хранителем анкха, домовой огорченно вздохнул.
 – Все. Кончилися. А жалко.
 Он снова собрался повернуться к постаменту с посохом и в этот момент внезапно ощутил резкую боль в правом плече.
 – И-эх! Гад, в спину ударил! – с ненавистью подумал Кукиш. Рука повисла плетью. К горлу подступил комок тошноты. Голова закружилась. Кто-то действовал ядом. В таком состоянии да еще с одной левой злыдень не смог бы защититься даже от комара, не говоря уж о том, кто взлетел над склоненной головой волшебника и в мягком прыжке опустился перед его мутнеющим взором. «Гад» оказался крупной кошкой, чья лохматая грива обрамляла абсолютно бесстрастное человеческое лицо. Гибкий хвост зверя венчали острые шипы, концы которых сочились каплями зеленоватого яда.
 – Ты кто? – выдавил из себя домовой, и его тут же стошнило желчью.
 В открывшейся пасти мелькнуло три ряда зубов:
 – Мантикор. Я – последняя защита анкха, – в голосе человекозверя мелькнула гордость. – Однако должен сказать тебе, что со времени создания пирамиды, а тому минуло уже более двух тысяч лет, ни один из смертных не забредал так далеко.
 – Зато я добрался, – горько усмехнулся Кукиш.
 – Да, добрался, однако здесь и останешься. Сознание будет покидать тебя медленно. Ты еще успеешь понять, что гниешь изнутри. Это развлечет меня в моих вековых бдениях. С удовольствием понаблюдаю, как твоя живая плоть будет превращаться в тленный прах. Дело медленное, но мне спешить некуда. А потом, когда останутся одни кости, я стану играть ими...
 Голос убаюкивал, но слова будили ненависть. Из последних возможностей тускнеющего сознания злыдень пытался что-нибудь придумать. Доро? Но дотянуться до заплечной котомки, достать сосуд и выдернуть пробку – это ему уже не под силу. Волшебная палочка? Однако мантикор не даст даже коснуться ее, тем более произнести заклинание. Меч? Неудобно висит под левой рукой, да и вряд ли получится оторвать его от земли. Ну, ведь должен же быть какой-то выход! Как же так?! Столько опасностей и потерь, столько побед и удач – и все напрасно?! Попался как старый дурак!
 – А, впрочем, дурак я и есть! – подумал Кукиш. – Прощевайте все: и ты Красомир, и Илленари-красавица, и Радовид-малец. Прощевайте лес Заповедный, балка Змеиная, озеро Русалочье, землица русская. Прости, Эллея, прости, матушка, что не оправдал надежды твоей. Умираю вот. Скоро свижусь с другами многими: Кхашхаш, Элойя, Муня... Муня?! Маахисы! Кинжал!!
 На мгновение его сознание прояснилось.
 – Ну, дубина стоеросовая, про кинжал-то я, волшебник недоделанный, совсем позабыл, – обругал себя домовой.
 – Эгей, мантикор, – позвал злыдень, мысленно вкладывая в ладонь верный клинок. Прогуливавшийся зверь остановился, повернул свою кудлатую голову и уставился на умирающего вопросительным взглядом. Он так ничего и не понял, просто медленно лег на бок, дернул пару раз хвостом и затих. Левый глаз мантикора смотрел укоризненно, из правого торчал смертоносный кинжал маахисов.
 – Ну, вот, – прежде, чем потерять сознание, домовой успел коснуться долгожданного посоха.

3.

 Драконов звали Ххарг, Рраг, Ноук и Гард. Из некогда могучего племени огнедышащих чудовищ сегодня остались только эти четверо. Междоусобицы, болезни, а, главное, люди сделали свое дело. Чтобы победить взрослого дракона даже толпой последние были слишком ничтожны, зато они очень быстро поняли, что самки драконов совершенно неопасны в период кладки яиц. Да, за каждое разоренное гнездо извергающие пламя мстили и мстили жестоко, уничтожая подчас целые страны. Но люди плодились и размножались куда быстрее драконов. Прошли сотни лет, и вот остались лишь четверо стражей Меча Четырех Стихий. Самому молодому из них, Гарду, было всего лишь триста семьдесят лет, самому старому, Ххаргу, около трех с половиной тысяч. Люди их уже не трогали, справедливо полагая, что время само расставит все по местам, и лишенные возможности продолжать род чудовища рано или поздно вымрут. Теперь жалкие человечишки, завидев вдалеке пролетающего дракона, только прятались по пещерам и, переждав опасность, возвращались в свои жилища.
 Все это и многое другое Карго выяснила довольно легко. Перелетев бушующий океан, белая дракониха опустилась на безлюдном скалистом берегу, долго отдыхала, а потом, используя возможности превращений, по крупицам собрала все, что обитатели чужой земли знали о драконах и хранимом ими сокровище. Что это было за сокровище, никто не ведал – человеческая фантазия рисовала россыпи самоцветов, горы золота и серебра – однако все знали, что огнедышащие сторожат свое добро в глубине тайной горы, сторожат попарно, сменяясь каждую луну.
 Ползучей змеей подобравшись поближе, дочь Эгона, выработала план действий.
 
* * *

 Гард охотился. В общем-то, совсем юному дракону охота доставляла удовольствие. В отличие от собратьев он не спешил набить брюхо, чем попало, чтобы залечь до следующей стражи в двух-трехнедельную спячку, добычу пищи он превратил в игру. Дракон выбирал наиболее сильных, выносливых и хитрых животных, подолгу выслеживая и преследуя добычу. Не брезговал он и людьми, хотя считал их чересчур уж легкой поживой. Вот и теперь он определил себе парочку золотистых пум. Обреченные кошки старались вовсю: скрывались в густых зарослях, подолгу просиживали в водных потоках, мчались через открытые пространства, но уйти от неминуемой гибели не могли. Наконец, загнанные в угол они приняли бой, и Гард с удовольствием расправился с рычащими от ненависти зверями, поигрывая когтями передних лап и длинным хвостом. Он приготовился проглотить добычу, когда неподалеку услышал вдруг сдавленные стоны. Тонкие ноздри чудовища уловили знакомый запах. Так мог пахнуть только дракон. В то же время щекотавший ноздри аромат не принадлежал ни одному из его собратьев. Он был тоньше, нежнее, мягче. И вообще он напоминал Гарду тот запах, стереть который оказалось не под силу даже трем векам прошедшей драконьей жизни – так пахла его мать.
 Пумы были забыты. Осторожно, прижимаясь к земле и стараясь не спугнуть видение, юный дракон пополз навстречу неведомому. Он приник глазами к последним сплетениям кустистых зарослей и обомлел; его взор упирался в волнующие изгибы белоснежной драконьей спины. Самка лежала на боку, подогнув под себя покрытое капельками крови крыло, и стонала от боли. Она вздрогнула, когда нетерпеливый юнец взлетел вдруг и приземлился прямо перед изящной мордочкой с удивленно-испуганными чуть раскосыми, но от этого еще более прекрасными, глазами.
 – Не бойся, красавица, Гард не причинит тебе зла, – он старался говорить как можно тише, однако испугался своего скрипучего голоса, а особенно испускаемых ноздрями тоненьких струек пламени.
 Но дракониха лишь стыдливо потупила глаза и едва заметным движением прикрыла свои возбуждающие прелести. При этом она вновь застонала.
 – Кто это сделал? – из пасти Гарда вылетел разъяренный огонь.
 – Люди, – рокочущий голос самки шел из груди и будил в молодой крови такое сплетение чувств, испытывать которое способна только одна категория существ на свете – влюбленные.
 Не давая дракону придти в себя, самка продолжала:
 – Я прилетела издалека. Мое яйцо долго скрывали скалы южных гор. Однако они треснули и наконец открыли скорлупу жарким лучам солнца. Я родилась в положенное время. Мне повезло. Люди не нашли маленькую дракониху. Очень долгое время я жила одна, скрываясь ото всех, и пыталась вызнать хоть что-нибудь о других драконах. Так прошло около ста лет. По крупицам слухов я поняла, что далеко на севере живет несколько соплеменников, и тогда я отправилась в полет. Он был продолжителен и труден, а в самом его конце от навалившейся усталости я утратила всякую осторожность, чем тут же воспользовались эти двуногие твари. Не взирая на боль, мне удалось улететь подальше. А сейчас я просто счастлива, счастлива потому, что меня нашел ты.
 – Я не дам тебя в обиду, – Гард горделиво выгнул шею. – Сейчас я слетаю за Ноуком. Вдвоем мы сумеем защитить тебя от любой опасности. А потом ты познакомишься и с остальными: Ххаргом и Ррагом. Ххарг мудрый, он примет тебя в наше племя.
 – Нет-нет! – встрепенулась дракониха. – Не стоит спешить. Мне стыдно, что ты увидел мою слабость, и уж совсем не хочется показаться такой перед другими. Помоги мне выздороветь, а потом мы вместе полетим в стаю.
 Она говорила простые слова, но как! Ох, уж эти женщины! Всегда готовы вскружить голову, использовав едва заметную интонацию, легкий жест, неуловимое дрожание ресниц. Уже через мгновение и без того очарованный Гард был без памяти влюблен в незнакомку. Он принес ей обеих пум и долго смотрел, как его добыча исчезает в зубах драконихи. Самка ела не спеша, аккуратно стряхивая случайные капельки крови, чем сразила влюбленного юнца наповал.
 Гард провел с Киррой, так представилась незнакомка, а на драконьем языке это мелодичное имя означало «единственная», целый день, то принося ей пищу, то занимая рассказами из довольно однообразной собственной жизни. Чтобы не волновать Ноука, он должен был вернуться на ночлег к пещере. Покидая лесную поляну, он на всякий случай выжег три близлежащие деревни со всеми их обитателями.
 – Так до Кирры наверняка никто не доберется, – подумал дракон, рассекая мощными крыльями ночную прохладу.
 Ноук уже спал. В полудреме он лишь скосил на вернувшегося Гарда глаза и буркнул что-то насчет удачной охоты. Собрат не уловил никаких посторонних запахов, поскольку по совету обретенной подруги юнец густо обмазал шкуру кровью животных, убитых им накануне.

* * *

 Три недели, остававшиеся Гарду до начала очередной стражи, дракон провел подле Кирры. Он опекал и лелеял самку, как только мог, конечно, неуклюже, но совершенно искренне, так как полюбил ее больше жизни. Последнему обстоятельству немало содействовала и сама Карго. Хитрая колдунья умело распаляла воображение и чувства простака: постанывала от якобы ощущаемой боли в «поврежденном» крыле, то томно, а то задумчиво вздыхала, стыдливо прикрывала веки, изредка прятала набегавшие в глазах слезы. Количество всевозможных ухищрений особенно возрастало перед вечерними расставаниями.
 К окончанию первой недели Гарду было позволено коснуться белоснежной шкуры возлюбленной, к концу второй – поцеловать шершавым языком плавные изгибы шеи, а на исходе третьей Карго и юный дракон вовсю предавались любовным играм, мечтая о том, как вскоре должно будет возродиться драконье племя. Правда, дочь Эгона весьма расчетливо не допускала взятия Гардом последнего бастиона невинности. Это откладывалось на потом.
 – Ах, – вздохнул как-то юнец: – Скоро нам придется расстаться на целый месяц.
 Сгорая от искусно распаленного пламени ревности, дракон больше не настаивал на знакомстве Кирры с собратьями.
 – Почему?! – притворно испуганно воскликнула обманщица.
 – Стража. Эта надоевшая стража.
 – Что же ты должен сторожить, мой милый?!
 Гард немного помялся; ему вспомнился суровый наказ Ххарга никому на всем белом свете не раскрывать тайны драконьей пещеры и спрятанного в ней волшебного меча.
 – Не беспокойся, любимый. Если у тебя должны быть от меня какие-то секреты, то твоя возлюбленная все поймет правильно, – однако в голосе Кирры Гарду послышались обиженные нотки, а сама дракониха словно невзначай отстранилась в сторону.
 Скольким прекрасным начинаниям не суждено было сбыться, сколько добрых дел завершились плачевно и сколько же тайн сделались достоянием гласности только из-за того, что мужчины не смогли устоять перед женскими чарами, потворствуя коварству, а зачастую и простому любопытству настойчивых красавиц! Еще до наступления темноты Гард выложил все, что знал: и о том, где находится пещера, и о том, кто ее охраняет, и о том, что скрывают древние своды. Сделав вид, что рассказанное ее совершенно не волнует, Карго проворковала:
 – Милый, мы не расстанемся ни на один день. Я стану приходить к тебе в пещеру.
 – Что ты?! – испуганно воскликнул дракон. – Ноук просто убьет меня. Да и остальные тоже...
 – Но ведь ты же хотел представить меня племени! Лучшего случая себе и вообразить нельзя. Я появлюсь не сразу перед всеми, а перед одним из твоих собратьев. Если он и разозлится, то пост все равно не покинет, а за месяц мы сумеем уломать твоего Ноука, что облегчит дальнейшее знакомство.
 Определенный резон в словах Кирры был, и Гард, хотя и трепетал в душе, довольно быстро уступил настойчивым разъяснениям подруги.

* * *

 Глубокой ночью, скользя между камнями, белая змейка совершенно незаметно пробралась в глубину тайной пещеры. Карго застыла на месте, оценивая обстановку. Ноук мирно спал, он использовал право своей очереди. Гард же явно нервничал. Широкие ноздри влюбленного юнца то и дело раздувались, голова вытягивалась на длинной шее, зоркие глаза вглядывались в темноту подземного хода. Он ждал свою Кирру. Конечно, будь напарник Гарда опытнее, а, главное, внимательнее, царившее в душе последнего напряжение не ускользнуло бы от Ноука, однако, погружаясь в дрему, дракон лишь бросил с зевком – Что ты дергаешься? Не наохотился за месяц, что ли? – после чего мирно заснул.
 Полумрак пещеры рассеивался мерцающим светом Меча Четырех Стихий, от которого по стенам и камням пола скользили призрачные тени. Это обстоятельство позволило дочери Эгона прокрасться за спину незадачливых сторожей.
 – Как же все легко! – пела черная душа лесной колдуньи. – Если бы не этот идиот Бруно, мы давно бы владели целым миром.
 Ведьма бесшумно встала в полный рост.
 – Ми-и-илый.
 Гард вздрогнул, его крылья напряглись, голова медленно пошла назад. Круглые глаза дракона встретились с глазами Карго. Он не успел даже удивиться. С ловких человеческих пальцев сорвалось два туманных облачка, веки гигантского зверя отяжелели, взгляд помутнел и потух. Уже через мгновение под сводами пещеры раздавалось только мирное посапывание двух чудовищ: один спал своим сном, другой – волшебным. Дочь Эгона снова обрела вид той, которую несчастный Гард еще совсем недавно называл Киррой. Белая дракониха склонилась над шеей Ноука, выбирая наиболее уязвимое место у самой кромки головного гребня. Разинутая пасть, утыканные острыми зубами челюсти, хруст перемалываемых костей. Густой поток темной крови буквально залил обозримое пространство пещеры. Голова Ноука еще болталась на обрывках сухожилий, еще судорожно сокращались мощные мышцы его лап и крыльев, а душа дракона стремительно поднималась в поднебесье. Пронаблюдав затихающую агонию, Карго превратилась в лесную колдунью. Помехи были устранены. Жадные руки волшебницы потянулись к заветному клинку.
 Ах, это чудесно! Наконец-то ощутить в ладонях долгожданную мощь магического оружия! Теперь можно дать волю чувствам! Отныне никакие мечты не покажутся несбыточными! Голова Карго кружилась, неуемная радость, перебивая дыхание, теснила грудь, хотелось сделать что-нибудь такое, что навсегда запечатлело бы в памяти остроту переживаемых событий. Взгляд дочери Эгона упал на Гарда.
 – Презренный червяк, ты имел наглость желать мое тело! Так получай!
 Мелькнувшее лезвие опустилось на шею глупого дракона, отсекая голову от туловища. Силы меча вырвались на свободу.

* * *

 Ххарг вцепился когтями в стонущую землю. На поверхности творилось невообразимое. Ураганный ветер гнал перед собой потоки дождя, земная твердь вставала на дыбы, через ее изломы к взбешенным небесам устремлялись потоки огня.
 – Что это?! – донесся до ушей старика испуганный вопль Ррага.
 – Кто-то раскрыл нашу тайну и воспользовался нашим оружием! Четыре стихии жаждут крови, и умолкнут лишь тогда, когда напьются ее вдоволь!
 – Так значит...
 – Значит нас теперь только двое! Мы обязаны вернуть меч или погибнуть! Летим немедленно! Не бойся, мы хранители стихий, пускай бывшие, но хранители, и потому силы природы нас не тронут.
 Прорвавшись сквозь бурю, они в считанные мгновения достигли своей пещеры. Здесь уже царила тишина. Кровавые следы да два обезглавленных трупа – вот и все, что осталось от охранявших тайну. Сощурив веки, Ххарг обвел окрестности тяжелым взором. Всюду мертвое безмолвие, запустение, полная свинцово-коричневых туч тьма, и лишь, как показалось старику, далеко на востоке мелькнуло некое светлое пятнышко. Мелькнуло и тут же пропало из глаз.
 – Туда! – коротко приказал мудрый дракон.

4.

 Вокруг него простиралось усыпанное крупными звездами иссиня-черное ночное небо. Кукиш парил в нем наподобие птицы. Сейчас злыдень не ощущал в себе никаких волшебных сил. Маленький домовой из Змеиной балки – и не более того. О пережитых событиях напоминал лишь зажатый в ладони диковинный крест с закругленным навершьем, но все это было так давно, в какой-то другой жизни.
 – Приветствую тебя, волшебник, – голос звучал тепло и приятно, пробуждая к жизни давно стертые воспоминания детства, когда Кукиш еще не был злыднем, а весело носился по деревне вместе с другими босоногими ребятишками. Повеяло до боли знакомым запахом, тем щемящим душу, тем милым сердцу, тем, который ни один из нас не в состоянии забыть, но в то же время и не в силах воскресить в его первозданной прелести – молоком вскормившей нас матери.
 Домовой повернул голову и увидел женщину, восседавшую на троне из серебристых облаков. Густые черные волосы ее сливались с небесами, ниспадая на угадываемое роскошное тело складками дивного шелка и исчезая в далекой бесконечности мироздания. На бледном овале лица жили два бездонных омута глаз, манивших бесследно раствориться в их влекущих просторах. Тугие обнаженные груди незнакомки сочились медленными каплями молока, которые, отрываясь от набухших сосков, превращались затем в самые обыкновенные звезды.
 Кукиш вспомнил все вплоть до последних мгновений поединка с мантикором.
 – Я умер?
 – Отнюдь, – так же мягко ответила женщина. – Ты еще жив. Сейчас, волшебник, ты мой гость. Ты в вышних покоях матери сущего, а перед тобой богиня неба – Нут.
 – Как я попал сюда?
 – Очень просто, совершил то, что до тебя не удавалось никому из смертных – прошел трудный путь борьбы, сразился со всеми стражами пирамиды, избежал всех коварных ловушек и коснулся анкха в надежде завладеть моим сокровищем.
 – Прости, богиня! Ведь я не вор, и потревожил тебя не корысти ради...
 – Молчи, – Нут приложила палец к губам. – Мне ведомы все тайны мироздания. Ты честно прошел свою дорогу и заслужил награду. Посох жизни твой. Однако ты был отравлен ядом мантикора и умирал. Я пожалела тебя, вырвав на время из объятий смерти. Теперь, чтобы продолжить начатое, тебе предстоит воспользоваться силой посоха. Иначе жизнь навсегда покинет твое тело. Но помни, анкх можно использовать только один раз, после чего он потеряет свои волшебные силы.
 В то же мгновение все исчезло. Он снова оказался в зале перед мертвым мантикором. Так же кружилась голова, слабели руки, уходили последние жизненные силы.
 – Используй, немедленно используй посох! – шелестел в ушах чей-то незнакомый голос.
 – Но как же так! – возмутился Кукиш. – А Красомир? Как же его-то из плена тогда вызволять?! Эллея сказывала, что без анкха нам тама делать нечего.
 – А без тебя и Эллея погибнет, и противники твои восторжествуют, – продолжал искушать голос.
 Злыдень тряхнул головой, отгоняя туманную пелену перед глазами. В зале было безжизненно пусто.
 – Не-е-ет! Врешь ты все, – бросил он невидимому голосу. – Я сюда не за тем лез, чтобы волшебство посоха запросто так потратить. Без Красомира и жизнь не в жизнь.
 – А как же дело?! Эллея как?! Доро, что вместе с тобой тут сгинет?! Как Заповедный лес?! Друзья твои как?!
 – Во-во, – закряхтел злыдень, с трудом доставая оловянный сосуд. – Насчет Доро, энто ты правильно напомнил. Пущай летит. Щелей много, выберется. Донесись токмо, милай, до родной моей сторонки. Сыщи Илленари с Радовидом. Обскажи все. Ништо. Лет с десяток, и подрастет из Радовида воин. Пройдет сызнова путь мой. Может, ему-то счастье и улыбнется, чтобы всех освободить, значит. А злу, – Кукиш погрозил в пустоту кулаком: – Злу никогда не торжествовать, энто я твердо знаю...
 Голова волшебника упала на руки. Разум домового погрузился во тьму, мгновенно взорвавшуюся тысячами разноцветных огней. Сосуд с Доро так и остался закрытым.

* * *

 Эрлаф ждал две недели. Он отказывался верить в гибель Кукиша. И лишь, когда солнце зашло в четырнадцатый раз, грифон расправил мощные крылья и взмыл в вышину. Птицелев возвращался назад, в Колхиду. В его ясных глазах стыли слезы, а из поэтической груди рвались наружу строки героической песни:

 – Много великих героев в веках на земле пребывало!
 Много достойных они совершили рассказу событий!
 Но об одном из героев нам хочется людям поведать.
 Жил на просторах славянских он, звался же попросту – Кукиш...