Затворник

Имея в кармане четвертак, в приподнятом настроении в связи с возвращением старика Петра, я пошел дальше стирать подошву на своих башмаках. Лица проходивших мимо меня людей становились хмурыми, и радость покидала их сердца, с напавшими тяжестью несносной жизни. Ближе к вечеру один из таких лиц остановил меня на ходу и без всякого смущения предложил помочь ему разгрузить вагон с помидорами. Согласившись на что, я на несколько дней попал на товарный двор, где в компании с пятью парнями принялся расчехлять ещё не успевшие покраснеть ягоды из-за бугра. Работа там была не пыльная, но ужасно плотная. Трудились мы всю ночь напролёт, а под утро уже не было сил стоять на ногах, от того что кости от нагрузки трещали по швам. На третий день своей работы, я от бессилия уронил ящик с помидорами на принимающего коллегу, вследствие чего, разозлившись, он начал на меня кричать, и после непродолжительного совещания, они изгнали меня из своей бригады, предварительно взяв на моё место родственника того, кто с моих рук получил ящиком по голове. Мне же было не привыкать к такому стечению обстоятельств, я был рождён на улице и со спокойной душой удалился в свою привычную стихию, на волю, где сам себе был хозяином. Лагерь свой, называемый домом, я разбил за чертой города. Дорога туда лежала через небольшой переулок, в котором виднелся один громадный, большой дом из красного кирпича, обнесённый высоким каменным забором. В окне второго этажа висели тёмно-красные шторы, сквозь пронизавший тусклый свет у окна почти всегда маячил силуэт, очевидно, худощавого человека. В день, когда светило последнее летнее солнце, я, привычно для себя, проходил очередной раз мимо того дома, как с открывшейся дверью кованного забора вышел человек преклонного возраста и, оглянув меня с ног до головы, умеренным голосом произнес

-- Парень, помощь нужна, заплачу сколько скажешь.

Обрадовавшись удаче подзаработать на еду, я с охотой согласился, после чего, назвавшись Матвеем, он вежливо пригласил меня в дом. Оказав ему помощь в переворачивании дубовых винных чанов, он приказал жене накрыть стол, за который позвал меня поужинать. Стол тот был не скудный и на редкость вкусный. Вкушая еду, попутно ведя беседу, я узнал, что человек этот был отставным генералом. На жизнь он не жаловался, но тяжесть, терзавшая его сердце, была настолько наглядна, что даже я смог разглядеть тревогу на чертах его лица.

Пропустив несколько рюмок самогона, я посмел спросить у него о человеке, который смотрел на мир через занавешенную чёрную материю. Здесь бывший генерал, с тяжестью на сердце, поведал историю о затворнике.

-- Затворник тот, мне сыном приходится. Весной он с друзьями поехал на рыбалку, где попал в огненную ловушку. Они оказались заперты в чаще леса, где бушевал верховой пожар. Друзья все до единого сгорели заживо, а сын каким-то чудом уцелел. После нескольких дней поисков, его нашли еле живым, обгоревшим и лежащим на испепелённой земле. Когда он пришёл в сознание, его разум поглотил тот пожар, и он стал бояться белого света и мира сего, считая, что за дверью всё горит в огне. Окружил себя стенами своей комнаты и в страхе не покидает их ,второй год подряд.

Отец, который всем сердцем переживал за судьбу собственного ребёнка, рассказывал, что перепробовал все методы лечения, вплоть до именитых врачей из далёкой Америки, но никто так и не сумел вывести его сына из жуткого состояния.

Генерал был спокоен, но тревога, сидевшая в груди, уносила годы его жизни, ухудшая здоровье. Так и смирившись с такой участью родного дитя, ему и матери приходилось лишь надеяться на чудо, которое, быть может, произойдёт с его любимым мальчиком в один из прекрасных дней и он снова станет таким же, как и прежде.

Выслушав генерала, я ни разу не посмел его перебить, и, глядя на его встревоженное лицо, мне по-настоящему стало его жалко, и тогда я единственный раз в своей жизни напросился на ночлег. Гостеприимные хозяева, любезно меня приютили. Предварительно узнав, в какой комнате находится несчастный человек, я встал из-за стола и направился на второй этаж к двери, за которой находился затворник. Присев на лакированный деревянный пол и облокотившись об ту самую дверь, я сомкнул глаза, с чем стал внимательно вслушиваться в осторожный и еле слышный топот ног потерянной души, кто временами охрипшим голосом напевал чьи-то стихи.

*****

Горит огонь в чаще леса, ветер гонит на меня, увернувшись от огня, я сумел спастись от жара,            но жизнь спасённая моя, навлекла беду на друга, и облачившись в тот огонь, он пожертвовал собой.

*****

Судя по стихам, проблема могла лежать не в огне, а в утрате друзей и близких товарищей, чьи души призвал тот пожар. Не издавая ни малейшего шороха, я наблюдал в слепую за затворником, который вслух вырывал тяжёлые фразы из своих уст.

-- Горим, горим! Бежать некуда. Мы обречены. Спаси нас, Господи!

Наверняка эти слова, принадлежали сгоревшим друзьям и теперь у него всё крутилось ходуном, тем самым, мысленно возвращаясь в тот судный день и пытаясь найти утешение в своих фантазиях, где он и его друзья выходили из огня целыми, но в какой-то миг вспомнив про то, что всё произошло иначе, с чем шаги учащались и начинали слышаться тупые удары рук. Очевидно он стучал ими, по своей обезумевшей голове, после чего отойдя от гнева в его рассудке наступало спокойствие, с чем в царство вступала тишина, лишь слышался, тот же умеренный топот ног. Безмолвие длилось недолго, и снова постучав себя по телу, он принялся напевать сочинённые прозы ненавистных ему слов.

*****

Свет погас, настала тьма, я лежал в огне горя, предавая тело Богу, душу дьявол забирал, но когда настал мой час, и оказавшись в чудном месте, на перепутье миров и с отступившей болью, страхом, я рождён был в мире ином.

*****

Затворник, судя по стихам, оказался в пространстве сновидений, и когда боль, страх вдруг покинули его, он переродился в иную форму. Где с ним случилось то, что и было причиной столь жуткого состояния? Раскрывать себя на этой фазе было бессмысленно, поскольку он не смог бы довериться  первому встречному незнакомцу и я не узнал бы, что с ним дальше стало, тем самым обрекая себя, заведомо на неудачу и не найдя ключа к сознанию затворника, продолжил бы столь жалкое существование. Поэтому я вынужден был выжидать и, не колеблясь, продолжать своё наблюдение вслепую.

*****

Снова топот с тишиной воцарились за стеной, он  бродил шагами тихо, будто  крался за собой, шаг за      шагом наступая, на следы      свой опять, превращая их в дорогу, заколдованной судьбой.

*****

На сей раз молчание затворника длилось долго: словно сочиняя очередные куплеты слов, он готовил новое представление, тайным зрителям которого я являлся. С очередным пройденным кругом в комнате, он прервал своё молчание, посвящая меня в тайны, заблудший мир своего сознания, что написал теми же прозами стихи.

*****

Возродившись с пепла, я воскресил Царствие Неба, красотой объят тот мир, где души мёртвых и живых порождают симбиоз мироздания земли, дверь, которую открыв, попадаешь в заключение, равным годом потрясений, боли, мук и страданий, ненавистных мне теперь, когда познал я чувство меры, чувства нежности, любви и блаженного покоя, облегчённой души.

*****

Причина его состояния заключалась в возвращении домой. Познав прелести иной формы творения, в которой он оказался на короткий миг, затворник не смог забыть то состояние, ту лёгкость и, будучи возвращённым оболочкой справедливости в неволю по имени жизнь, с чем он очень сильно скучал по раю, и весь мир стал ему не мил.

Ноги стали затекать, сидя на полу и неряшливо шелохнувшись, задел плечом полотно двери, с чем раздался незначительный шум. Шум, который мгновенно уловил затворник.

-- Кто там? -- взволнованно он задал вопрос в никуда.

-- Там кто есть, отзовись- продолжил он разговаривать с пустотой, скрывавшей тайного слушателя.

Но я продолжал молчать, сам не знаю почему. Казалось, момент для знакомства был подарен свыше. Видимо, я просто устал и мне нужно было ещё время, чтобы осмыслить предстоящий разговор. И вдруг моё тело снова не послушалось меня, и очередным неловким движением раздался более ощутимый толчок в ту же дверь.

-- Там кто-то есть? - испуганно он пронзил замкнутое пространство.

Деваться уже было некуда, и, раскрыв себя, я вынужден был подать голос в ответ.

-- Да, есть.

-- Кто ты? Гость, или тот, кто пришёл ранить мою душу?

Видимо, Затворник имел в виду, что я очередной человек, который пришёл лечить его словами и напутствиями. Подумав над его словами, я с осторожностью начал отвечать.

-- я не тот, ни другой. Я случайный прохожий, который услышал прекрасные ноты стихов и, затаившись, решил насладиться красотой вашего пения.

-- Но что ты делаешь здесь, в моем доме? Я тебя знаю?

Задал он мне вопрос.

В ответ я рассказал затворнику историю, каким образом оказался по другую сторону двери, заведомо промолчав лишь об истинной цели, которую я преследовал: помочь заблудшей душе выйти из мрака, показав ему свет и в сторону чего он пошёл бы, с чем к нему могла вернуться жажда к утраченной в прошлом жизни. Наш краткий диалог стал незаметно перерастать в беседу, через дверь в комнату, где поселился сам Сатана, сковавший душу обитателя того пространства, кто не знал, как освободиться от поселившегося в его сердце мрака.

-- Как тебя зовут?-- задал он,  уже не ставший неожиданностью, очередной вопрос.

На что я с удовольствием ответил, что имени своего не помню, на то все прозвали Сиротой.

-- О чём ты думаешь, Сирота,- спросил Затворник, продолжая со мной говорить. - Что за мысли крутятся у тебя в голове?

Подумав над очередным вопросом и решив, что он подходит для перевода беседы в более интересующее меня русло, я начал отвечать.

-- Думаю, сколько мне осталось ступать по несчастной земле. Думаю, когда закончится срок моего заключения, последним моим вздохом я окажусь на свободе.

Затворник задумался над ответом и, постепенно подбирая ответные слова, произнес

-- Я там был, но меня там не приняли. Сказали, что мой час ещё не пробил. Я не хотел возвращаться. Но они были непреклонны, говорили, что не вправе менять ту карму, которую Всевышний наказал мне нести.

Образовавшаяся тишина, не успев сформулировать ответ, как вдруг затворник снова подал голос, в словах которых прорисовывался долгожданный интерес, который мог и имел право перерасти в жажду сбросить оковы с тяжёлых плеч и вернуться к своей прошлой, беззаботной жизни.

-- Сирота, ты почему желаешь идти в смерть? Ты что-то знаешь? Ты там был?--

С этими последними словами я стал понимать, что положение собеседника не безнадёжное, лишь оставалось внимательно вслушиваться в его слова и в ответ, подбирать и говорить то, что могло помочь ему отомкнуть коварный замок заколдованной двери. На этом отрезке нашего разговора я посчитал оптимальным вовлечь затворника в историю своей тяжёлой и несносной жизни, о том, что, невзирая на трудности, я продолжаю жить ради смерти.

Смерти, дарующей мне миг, оказаться в столь чудесном месте, вместе, куда каждый из нас должен прийти в назначенный час и не минутой раньше, иначе наказание будет куда страшнее, чем те препятствия, которые мы преодолевали ранее.

Услышал с моих уст о столь тяжёлой судьбе, уготовленной мне свыше, затворник и стал задавать вопросы, которые начинали выводить его сознание из темноты.

--Я знал, что наша встреча не случайна, что Господь привёл тебя в мои стены в час, когда я надумал совершить необратимый грех. Теперь я понял, что нельзя приближать то, что само к тебе со временем придёт.

Он долго расспрашивал меня о сновидениях, а Малявке и святом отце, на что я отвечал праведно, но, боясь навредить столь успешно развивающемуся разговору, всё же малость лукавил и надеюсь, что меня за это простят.

По ходу нашего долгого разговора я вдруг стал понимать, каким образом мне сподвигнуть затворника покинуть тюрьму, в которую он сам себя заточил. Используя для его освобождения тот сигнал тревоги, который крутился у него в голове. Поступок, обрекавший и без того потерявшееся создание на нескончаемые муки и страдания, мысли о бегстве, с чем я всячески начал делать уклон на необратимость данного поступка. Понимая, что если он останется в заточении ещё один день, то непременно переступит черту и приговорит себя на неизбежное.

Значит его злейшим врагом оказался не пожар, ни утрата товарищей и даже не сам дьявол, а именно страх в одиночестве, от которого он должен был бежать и потому зная, что он, за долгие дни заточения понимал, что именно одиночество является причиной его бед и учитывая его непомерное желание очутиться в скором времени в раю, откуда его изгнали и всё же он, не желая ждать окончания срока, отведённой ему жизни, вот-вот должен был переступить через черту. Черту, которую я должен был стереть, тем самым оградить данного человека от невзгод, ожидающих его в пространстве сновидений. По этой причине я стал ведать ему, историю о человеке кто нашёл смерть от собственных рук. Я рассказал о сне, о котором старался забыть навеки, но неисповедимый пути Господни и только данный сон, мог посеять страх в еще живого затворника, кому необходимо психологическая война, проиграв которую, осознал бы, что и там, в пространстве в сновидении, в раю, откуда его изгнали, есть правила, которые не позволено нарушать никому.

Вы помните историю, когда я был пленён цыганским бароном, и ту минуту, когда таинственный голос призвал многострадальную душу моего старого товарища. Простившись с кем-то взглядом и не успев убежать, как был пойман хозяйской собакой. Собака та, оказалось в прошлом душой человека, который посмел наложить на себя руки при жизни. Рассказал мне об этом он сам, кого я встретил в царстве сновидений. Он также поведал, что жизнь собачьей шкуры протекает намного мучительнее, чем человеческая, и один год приговора равен десяти человеческим, и когда ты прикасаешься к свободе после такого рода воплощения, то у тебя больше никогда не возникает мысли о бегстве, кем бы ты ни был рождён и в каком мире ты не находился бы.

Как я и предполагал, мой рассказ напугал затворника, вследствие чего он в тот же миг стал пугаться одиночества, больше чем огня и окружающего его мира. Поняв, что, переступив черту, он обрекает себя на муки и страдания. Наступал переломный момент в нашем затянувшемся на несколько часов разговоре, когда я вынужден был попросить его взглянуть мне в глаза и тем самым раздвинуть засов и приоткрыть дверь, ведущую к свету и свободе.

Было непросто подобрать нужные слова, дабы побудить затворника открыть ту самую заколдованную дверь. Так и не найдя в возникшей долгой паузе нужных слов, с уже почти наступившим рассветом, по ту сторону двери молчание было прервано наполненным надеждой на спасение голосом.

-- Сирота, как ты выглядишь.

Это был знак с его стороны, и потому, долго не думая, я предложил ему взглянуть мне в глаза и отварить разделяющую нас дверь, но уговаривать его не стал, потому что не хотел навязывать ему то, что суждено было сделать самому. Затворник сам должен был поверить в себя и свои силы.

Он задумался. Правильный путь, на котором стоял затворник, вёл путников в нужную сторону и понимая, что сойти с того пути наполненным светом, означало конец его сущности и бытия. Именно по этой причине, вскоре засов скрипнул от ржавчины и в двери появилась щель озарённая тусклым светом, через которую стали показываться обречённые на безнадёгу глаза, потерявшегося в пространстве человека.

-- Сирота мне страшно. Я не желаю предавать себя в руки смерти и быть возвращённым шкуру животного. Я хочу жить, я хочу стать прежним. Помоги прошу тебя, помоги мне.

Послышался крик помощи отчаянной души, в которую возвращалась торжествующая сила жизни. Понимая, что он хочет исцелиться от страха, чьи оковы он сбросил бы первым своим шагом переступив через порог той самой злополучной двери, как я воодушевлённо, наполненной надеждой словами произнёс в ответ

-- Так иди же в мою сторону и переступи порог этой проклятой двери.

Затворник впал в оцепенение и мне снова показалось, что он начал отступать и испугавшись большого мира, стал забывать о дороге, где светило солнце, которое способно было отогреть его душу от всех невзгод. Быстро сообразив, глядя в его обожжённое лицо я уверенным голосом проговорил

-- Не отступай, иначе больше никогда тебе не преодолеть то, через что ты уже почти прошёл.

Услышав мои наставления он вновь стал наливаться силой света и мрак стал отступать с его мятежной души и набравшись смелости, послышался скрип петель и дверь стала медленно открываться, с чем ворвавшийся яркий свет коридора перемешанный с уже наступившим божественным утром, стали ослеплять поникшие от мрака глаза затворника. Застеснявшись обожжённого лица и прикрыв их, своими костлявыми руками, он застыл словно камень и встал замертво, через некоторое время оклемавшись, он снова стал наполняться светом, который становился сильнее мрака и изгонял его из плоти и души затворника. Взглянув на меня глазами надежды он взволнованно произнес

-- Дай мне твою руку, только так я пойду

Протянул свою руку навстречу, затворник крепко вцепился в него, будто висел на краю пропасти. Глядя в его возрождающие глаза, призвал его, сделать шаг по направлению к свободе.

Чувствовалась дрожь в ногах, а по телу бежали мурашки, но поверив в себя он неуверенно переступил, через порог заколдованной двери и убедившись, что с ним ничего не случилось, он осознал, что огонь отступил от него ещё там, в чаще леса, а позади себя в комнате, ставшей ему тюрьмой, он распрощался со своим недугом и болью.

Взбодрившись, рука об руку мы словно канатоходцы в цирке медленно ступая, спустились по лестнице, а вскоре отцепившись от моей руки, освобождённый узник самостоятельно вышел на чистый и свежий воздух, где встретившись первыми восходящими лучами солнца, он снова прикоснулся к прошлой и забытой жизни.

На утро, мать увидевшая своего мальчика, таким каким он был до случившегося с ним потрясения, упала на колени, расцеловывая ноги собственного сына, а генерал стоя в стороне утонул в собственных слезах радости, так и не решаясь подойти и обнять своего ребёнка. Как друг, дом стал наполняться светом. Лучи божественного солнца, напрочь изгоняли поселившиеся в стенах дома, мрак и безнадёжность.