Белый колдун

Февраль.
Шкатулочка белая, в филигранных росписях да ледяных инкрустациях.
Неброская, на первый взгляд. Есть и поярче, и поцветастее времена.
Но!
Для тех, кто разглядит – с секретом издельице.
Да ещё с каким!
Не каждому поддаётся, а уж если вскроет кто, то и западёт навеки на её богатства.
Один заглянул. Теперь весь мир бабачит, как околдованный:

- «Мело, мело по всей земле
во все пределы.
Свеча горела на столе,
свеча горела».

Ворожба! Шаманство!
Один раз услышишь и не вытрясешь из головы уже никогда.
Язык сам собой шевелится – мело, мело ...  тьфу ты!
И не уймёшь никак, хоть зубами прикусывай!
Это ж надо быть с февралём одной крови, чтобы так спеть.
Преклоняюсь!
А он и был февральский, певец этот.
Счастливчик!
Заглядывал туда, куда февраль и на дух не подпустит.
И вот ведь возьми сухие метеорологические характеристики и не найдёшь ничего.
Сказано. Последний месяц зимы, самый короткий. Ветреный, холодный, снежный.
В редкие безветренные дни – солнечный, морозный.
И что за характеристики? Да у нас вся зима такая!
Но, сидишь вечерком возле печурки, полешки берёзовые потрескивают, огоньки разлетаются и кажется будто в самом центре вселенной конурка твоя.
А снаружи космос хладный и бесконечный.
И как завоет то, что метеорологи «ветреным» скромно обозначили, как затрясёт избушку твою да заговорит голосами инородными, так и душа-то в пятки уйдёт и чур меня вопиет  оттуда!
А уж метёт-то! А уж свищет!
Как будто духи всех мирозданий вокруг огонька твоего сошлись и откалывают пляски с бубном.
И чего хотят? Ты же манюсенький совсем и на один зубок великанам не хватит. Трясёшься, к светлым силам взывая, а их и нет никого. У них свои мероприятия.
А, может это они и есть, только ряженые?
В общем в раскоряку все мысли.
И дрейфуешь в своём утлом судёнышке по бескрайним просторам тёмно-синего ледяного океана, не имея никакой возможности выбирать маршруты и расстояния.
И куда несёт? И куда вынесет? Одному Богу известно.

И не вздумай в окошко глянуть. Обомрёшь и не откачает никто!
Такие там ужасы.
А потом отпустит слегка, как кошка мышку.
Притихнет и наблюдает за тобой глазом ледяным.
Вот тут-то и начинается волшебство настоящее.
Вселенная приходит в голову твою. И как только помещается!
Все миры тут и все краски.
И слова из тех, что были первыми.
Оттуда черпанул любимец наш: «мело, мело по всей земле...».
И как только обратно его выпустили с богатством таким?
Свой был. Кодом секретным владел. Не иначе. Знавал вечера и ночи февральские, на фантазии плодовитые.

А проснёшься утром – как и не было ничего!
И солнышко светит, и снежок белизной сверкает и пташки яркие все кустики облепят.
И щебечет всё, и звенит.
И – ни ветерочка.
Всеобщая радость прямо в воздухе витает.
Вот такой вот, месяц зимний, последний, коротенький.
Средоточие зимнего колдовства, разгул стихии и мистики.
И месяц-то у зимы крохотный самый. Видать, размером его озаботился кто-то, чтобы человечество не извести вконец.
А ужасов-то напустит – мама не горюй!
Как будто старается все фишки зимние напоследок раскинуть.
И в этом году подтвердил он свои чудеса.
Всего подкинул понемножку, а в последний-то день таким красавцем явился, что и пером не описать и ни в сказке сказать! За всю зиму постарался.

Мало того, ещё и явился нынче самолично.
Описываю, как было. Всё по-честному, верьте мне.
Сижу, значит, у камелька своего в раздумья погружённый.
Вдруг, чувствую – смотрит кто-то.
Да кто тут может быть-то в такое время, посреди круговерти вьюжной?
А голова сама собой тихонько в сторону окна поворачивается.
А там!
Глаз огромный, зелёный с искоркой золотой. Едва в проём вмещается и смотрит не мигая.
Мурашки по спине и ужас обуял!
А в подсознании вопрос – да кто ж ты такой-то?
И, вдруг, ответ, как набат колокольный в голове:
- Тот, о ком думаешь.
Да я, вроде и не думаю ни о ком. О феврале вот только.
Неужели?!
- И не сомневайся. Я это.
- Ну не может же быть, - думаю.
- Не только может, но и есть.
- Глюки!
- Глюки – жизнь твоя. А я – Февраль. Настоящий.
Ну всё, домечтался, крыша съехала, не иначе. Расскажи кому – февраль самолично явился, так и в клинику спровадят по-тихому.
Но глаз-то, вон он, глядит, не мигает.
- Да не переживай ты так, - голос слышу февральский. Всё есть: и я, и ты, и вселенная. И тот был: «Мело, мело по всей земле...». Помнишь? А чего нет, того и не существует.
- О, да его помню. Шаман. Белый. Восторгаюсь!
- Любимчик мой. Я к нему каждый год хаживал. Вместе шаманили. Сейчас на могилку хожу, снежком прикрываю.
- Как же вы познакомились?
- Мы не знакомились. Я его от вселенной принял, как сыночка своего.
- Ах, да. Пастернак же февральский, забыл я. Только скажи, почему же я раньше-то тебя не видел?
- Видел метели мои, а о душе не думал.
- То есть, хочешь сказать – всё о чём подумаю – есть, а того, о чём не думаю – нет?
- Совершенно верно.
-  Ничего себе! Но как же быть с тем, чего нет? Ведь я тоже думаю об этом.
- Думаешь, да не об этом. То, чего нет - не придумать, ибо, как только придумал, то есть. Так что – мечтай, всё, что придумаешь, то и придёт.
- Что-то, кажется мне, в феврале мои такие «думки», в основном.
- На что намекаешь?
- На «Дурнево», например.
- Помню, помню. Мои дела. Но не только «Дурнево». Я каждый год к тебе хожу да приколы подбрасываю. Напряги память и вспомнишь.
- Но я же не февральский.
- О!  Был бы февральский, так мы бы с тобой на полную катушку!
- Вот спасибочки. Мне и так крышу снесло, а то бы и до клиники недалече.
Тут глаз моргнул впервые за всё время. Точнее – подмигнул хитро и весело.
- Не боись, на клинике свет клином сходится. С клиники всё начинается, ей же и заканчивается.
- Да мне уж теперь чего бояться-то? Сам придумаю, сам и испугаюсь.
- Вот, нравишься ты мне. Быстро учишься.
- А я гляжу, у тебя и с юмором всё в порядке.
- А ты гляди внимательнее. Много чего заметишь ещё. Ну, бывай. Приду ещё, жди. А пока на-ка вот:

Кружит по периметру, вздыбливая снег,
стоны человечьи, а не человек,
жёлтый глаз бессмысленный, белые меха,
вихри коромыслами в самые верха.

Ледяным кастетом стукает в окно,
будто Стэнли Кубрика старое кино.
Торкнет дверь, задует свечку, лезет на чердак,
белый зверь, страх человечий, зимний вурдалак.

Вся изба напугана, абажур дрожит,
в страхе печь голландская чугунком стучит.
Ну, как это чудище дверь с петель сорвёт,
замотает в кружево, в логово упрёт.

Вот такой вот февральский морок на огонёк заглянул.
Хотите верьте, хотите – нет, но лучше, всё-таки – верьте. Так интереснее.

Я февраль только с возрастом принял и понимать стал.
И, кажется, полюбил колдовство это белое, хоть и не февральский я.
Жду его из года в год.
Дождусь – и не нарадуюсь!
А время расставаться придёт – грущу.
Так и живём.


В последний день февраля 2025 года писано, вернее – в последнюю ночь.