Олькины бабки. Из цикла Олькины истории

Своих бабушек и дедушек Олька не знала. Не застала их. Родители Ольки были уже в возрасте, когда Олька родилась, а их родители к этому времени уже умерли. Не было бабушек у неё, но что такое «бабушка», Олька знала не понаслышке. И то, что бабушки бывают разные и добротой наделены не одинаково, тоже знала. Частенько в Олькином доме собирались у большого самовара с разговорами, калачами да конфетами знакомые старушки и тетушки. Были они разные во всем. И любила Олька сидеть в сторонке, на лавке под вешалкой с верхней одеждой, наблюдать и слушать. Вряд ли она всё понимала, и часто там же засыпала.

Баба Клава приходила в гости часто, засиживалась очень долго. Её Олька побаивалась – крупная, высокая и сутулая, она одевалась всегда в темные одежды. Вплывает, бывало, в избу, как большая гора, даже чуть наклоняясь в дверях. И разговоры у неё всегда были сердитые: жаловалась то на своих детей, то на соседей... Запомнила Олька из её бесед, что работала Клавдия Васильевна в больнице, старой, с некрашеными полами. А пол промывала дресвой! Что такое дресва, Олька еще не знала, и представляла, как баба Клава ползает на коленях, такая огромная, и тряпка у неё огромная, скребёт «до белого» пол… И ещё сыновья её уехали далеко, и не бывают у неё и не помогают. А вот на старой работе её очень ценили. А детей рожать-то не надо, неблагодарные они..
Приходила баба Клава и по субботам, после бани, баня общественная была в аккурат недалеко от Олькиного дома. И снова сидела долго и мучительно, часто повторяясь, вела тоскливые разговоры… Но было в этой бабушке и теплое, что нравилось Ольке: не ходила она с пустыми руками:
– Вот умру, будет чем вспомнить! – говаривала она, и оказалась права.
Запомнилось Ольке, как всегда приносила баба Клава с собой пироги, вкусные сочни и шанежки с картошкой и крупой. От шанежек тянулся запах печи и толокна, а варенье малиновое всегда было «ягодка к ягодке». Побывав однажды в доме бабы Клавы, Олька долго удивлялась. И малиновых кустов-то у дома было мало – откуда варенья-то столько, что есть не переесть! И кухонька-то малюсенькая, а пироги-то получаются такие вкусные да ладные! И цветок-то в полутемной комнате – алоэ – огромный такой, а из горшка-то не валится! Да и бабушка-то не такая сердитая, раз любит слушать, когда Олька со стула стишки рассказывает. А грустная она потому, что очень одиноко ей…

Баба Маша жила в другом посёлке, на Стройке (Демьяново). Встречи с ней Олька сильно ждала. Маленькая, аккуратненькая, в светлом платочке, и обязательно в передничке с кармашком, в котором обязательно было что-то вкусненькое. Конфетка ли – обязательно необыкновенная, сухарик ли вкуснейший – таких у мамы сушить не получалось, печенюшка ли домашняя… Приезжала баба Маша, шла с остановки, а Олька, увидев в окно, выскакивала во двор, обнимала её. И садились за стол, и опять начинались разговоры. Печально жилось бабушке Маше: невзлюбила её жена сына, обижала очень. Поплачет бабушка, переночует иногда, и снова уедет. И у неё была как-то с мамой Олька. Комнатка маленькая, за стенкой слышно всё… И прогнала непрошенных гостей сноха. Проводила баба Маша их и вернулась – деваться-то некуда.
Долго расстраивалась Олька, всё просила маму:
– Пусть у нас живёт бабушка Маша…

Эти две старушки, две неродные бабушки, оставившие след в Олькином сердце, разные, но с одинаково печальной судьбой, о которой Олька узнала много позже. Они и из жизни ушли печально.
Бабушка Маша, не выдержав издевательств родных, закончила свою жизнь, повесившись на пояске своего халата на спинке кровати, в своей маленькой комнатке. Бабушка Клава, вернувшись после бани и запоздалых посиделок за чаем, не справилась с входным замком и замерзла на крыльце своего одинокого дома…