Диалог-8

Наконец, дождалась я момента, когда в его рассказе забрезжил луч веры – той самой, с которой он начал было обретать долгожданный покой для своей измученной души. Но едва он прикоснулся к вере Христовой, как новое событие обрушилось на него, разбив хрупкое блаженство. Разочарованный, он вновь пустился в странствия, ища свободу, в которую, казалось, верил больше, чем в Господа.

В этом эпизоде нашей беседы мне было жизненно необходимо понять, как он, Сирота, почти познал Бога и какие трещины в церковном фундаменте послужили разрывом его связи с небесами. Разумеется, исключая случай с отцом Кириллом – тот эпизод выбивался из общего ряда, являясь, по сути, обыкновенным убийством. Тяжкое преступление, безусловно, совершённое единоверцами, но движимыми иными ценностями и порядками, наверняка установленными где-то на самой вершине церковной иерархии.

– Мне искренне жаль, что вы разочаровались в вере Христовой, – произнесла я. – Они убили его, отца Кирилла, и из-за этого вы возненавидели всё, что соприкасается с золотыми куполами?

– Он знал, что его ждёт, – ответил Сирота, – потому и спешил завершить работу в тронном зале. И, надо сказать, получилось воистину божественно.

– Что вы почувствовали, когда услышали от него фразу, что если бы он знал, как выглядит Господь, то изобразил бы Его под этими куполами?

– Люди одурманены какой-то злой силой, но отец Кирилл не был дураком. Потому и говорил: "Не жди, что Бог посмотрит в твою сторону за служение Ему. Просто найди умиротворение в нужных, праведных словах". Он служил не Богу, он служил людям.

– Как вы думаете, вы смогли бы заново обрести умиротворение в святых стенах?

– Обрести умиротворение можно лишь там, где правит рай. А святые в стенах от рая отреклись.

– Что вы имеете в виду?

– Совесть. Они продали свою совесть за деньги, торгуя в церквях святыми предметами от имени Его и запятнанной кровью Христа.

– Им необходимы деньги, – возразила я. – Наверное, Господь не был бы против заработка, поскольку люди, служащие Ему, тоже нуждаются в пище. И наверняка какая-то часть вырученных средств идёт на пользу нуждающимся и бедствующим.

Услышав мои слова, Сирота заметно занервничал. Как и в прошлый раз, он резко вскочил со стула и быстрым шагом направился к выходу. Не дойдя до двери, он вдруг резко развернулся и вернулся на своё место. Это повторялось уже в третий раз, и я начала подозревать, что его душа по-прежнему балансирует на границе двух миров, и этот незримый мир даёт понять реальному, что дорога к нему всё ещё открыта.

Снова опустившись на стул, Сирота, поглаживая затылок, откинул голову на спинку и, тяжело вздохнув, начал свой ответ словами отца Кирилла:

– "Там, где деньги, Бога не найдёшь". Эту фразу отец Кирилл произнёс в одной из построенных нами церквей. Когда работы были закончены, туда потянулись люди. Настоятель этого дома Господня хорошо подготовился к открытию и всю ночь не покладая рук расписывал ценники на те или иные услуги. Увидев это, Кирилл пришёл в ярость и в гневе набросился на него. Между двумя "святыми" завязалась настоящая драка под куполом, над которым возвышался крест Христов, и Пригвождённый взирал на этот мордобой, на этот поединок, в котором Кирилл был повержен. Разняв их, победитель стал выкрикивать в адрес праведного монаха:

– Где он, твой Бог? Я этот храм на свои деньги построил и буду продавать то, что считаю нужным, будь то крест с распятым Христом или же поминки умершего человека!

– Как вы себе это можете представить, доктор? – с горечью спросил Сирота. – Если, не дай Бог, кто-то отойдёт в мир иной, родственники обязательно придут в эти стены, и они должны будут заплатить настоятелю за мольбу о человеке, отошедшем в мир иной! Как можно брать плату за то, что должно быть ненавистно Отцу Небесному?

Сирота был зол не на веру, а на людей, кто поработил её. Он понимал, что истинная вера в Бога должна быть бескорыстной и чистой, где правят справедливость, любовь и сострадание к ближнему. Но на деле отыскать в наши времена храм или церковь, где не прикасались к деньгам, было невозможно. Как и невозможно было вновь заставить его погрузиться в религию, в которой он почти обрёл себя, поскольку она была пропитана лицемерием и корыстью.

– Вы хотите сказать, что церквушка была построена тем священником на собственные средства, и потому принадлежала ему лично? – уточнила я.

– Вы не знаете, что происходит на самом деле, – ответил Сирота.

– Что происходит? Расскажите мне.

– Отец Кирилл делал ремонт в одном старом здании. Оказалось, это здание в будущем станет университетом святой обители, где, заплатив немалые деньги, каждый сможет стать священником, получить лицензию от его святейшества и право от самого Господа строить свою собственную обитель. Сооружение, оказавшись в предприимчивых руках, станет инструментом для обогащения за счёт простых людей.

Признаться, я была удивлена услышанным. Видимо, я не тем делом занималась в жизни, раз можно было построить свою собственную церковь и жить в достатке, познавая бесчисленные тайны своих многочисленных прихожан. В его словах было что-то созвучное с тем временем, в котором мы жили. К большому сожалению, деньги решали всё, и даже на священном алтаре, по всей вероятности, без них не обойтись. Но даже в этом отравленном ядом мире находились те, в лице отца Кирилла, кто, жертвуя своей жизнью, пытался бороться с подобной порочностью.

– И всё же, в стенах Его по-прежнему можно обрести покой, если обходить стороной все эти неприятности или же просто их не замечать, – предположила я.

– Попав в волчью стаю, невозможно не уподобиться ей, – возразил Сирота. – А если не уподобишься, станешь овцой.

– Где же тогда, по-вашему, искать людям спасения? Если всё так мрачно, неужели в смерти, которая когда-нибудь станет свободой?

Улыбнувшись обречённо, произнесла я. К моему удивлению, Сирота, поняв мои чувства, безмолвно усмехнулся в ответ. Наши взгляды встретились, и мы одновременно рассмеялись. Смех этот был настоящим, насыщенным жизненной силой, той самой, которую я сама уже теряла от столь мрачных разговоров. С церквями всё было неладно, и потому этот краткий проблеск веселья был знаком смены обстановки. Поняв или прочитав мои мысли, Сирота мгновенно унял своё веселье и радостное расположение духа и плавно перешёл к продолжению рассказа о пережитых днях.