Лишнее сердце Глава 1

Зефирная темнота и её последствия

  Бывают дни, когда настроение у тебя полностью иностранное. Может быть настроение например итальянское или французское, чешское или британское, австрийское или финское. Может быть даже швейцарское или канадское. Или ирландское, например. Зависит это от многого - от того, что сегодня ты почитал, что посмотрел в соцсетях, какой журнал полистал, какую вазочку увидел в магазине. Художников эти разнообразные иностранные настроения  наполняют обычно доверху, и переполняют, и переливаются за края их сознания, и выплескиваются яркими каплями краски на холст или бумагу. Точно так же, как, кстати - и собственные настроения: отечественные. Ведь у себя в стране ты тоже можешь поймать сотни тысяч различных атмосфер, да все иногда - даже в один день. А уж про разные сезоны года и говорить нечего. Простой человек - а то есть тот, что в себе заглушает художника - возможно и вовсе не обратит на них никакого внимания: ну настроение... ну, да и что?..  Но человек, что прислушивается к своему творческому началу, тотчас же себя чувствует должным и просто обязанным сделать хоть что-нибудь, что подпоет этой новой особой атмосфере, вдруг оказавшейся у него внутри - хоть как-нибудь. Например вот: поёт атмосфера внутри яркую сочную итальянскую песенку?.. А ты её слышишь и тотчас же тянет тебя затянуть вместе с ней эту яркую мелодию!.. И ты берёшь что умеешь - допустим коробку восковых карандашей, или пару баночек с гуашью, или, в крайнем случае - авторучку, если ты тот художник, что любит изображать вещи не с помощью красок, а с помощью слов... Берёшь и пытаешься вторить тому чувству, что есть у тебя внутри. Вторишь как можешь - возможно что поначалу путаясь в нотах и не попадая в ритм, но... Всё же так здорово ведь взять и подпеть той замечательной песенке, что услышал внезапно, и что тебе так понравилась!..
 Бывает настроение, собранное из кучи образов, из тысячи звуков, мельчайших перепадов температуры и пятнышек света... Оно может быть разным. Совершенно разным. Но вот - теперь весна. А по весне часто бывает такое настроение, которое переполняется пышными цветами, птичками, чашечками, десертами, розовыми подушечками и ленточками, талым снегом и архитектурными воздушными акварелями. Такое настроение весной (а особенно перед восьмым марта), чисто из самых коммерческих целей, тебе предлагает почти что любой билборд, витрина, брошюра каждого супермаркета или реклама по телевизору. От такого воздушно-розового нежного настроения ну просто невозможно увернуться. А если не можешь его обойти стороной - то тогда ты обязан творить с ним в гармонии. Просто обязан.
 Джесси сегодня как раз именно в таком настроении. Она берет свой блокнотик-скетчбук, открывает страничку - пустую пока что - и начинает её благоустраивать. В одном уголке - она сажает изящную клумбу цветов. (Клумбу не видно, но вот торчащие из неё розы, пионы и орхидеи - как раз-таки видно презамечательно.) Цветы перевязаны ленточкой, которая их, вообще-то, не связывает, а просто лежит сверху. На ленточке Джесси напишет "Paris" - потому что цветы эти конечно французские. Сейчас в ней всё абсолютно французское - все-все, что только есть внутри. Все-все, что только можно взять и аккуратненько переложить на бумагу. Берёшь из души дрожащими ладонями и тихонечко несёшь на кончике карандаша в свой блокнот. Кладешь нежными легкими линиями, чтобы свет получился яркий и радостный - весенний, утренний, наивный, юный. Кладешь и редко когда остаёшься доволен. Ведь там - внутри - всё ещё лучше. Никто из художников никогда ещё не умел так все-все передать на картине, что есть лишь в одно мгновение в душе. Этого слишком, слишком много. Это тебе не просто - букетик или птичка... или лицо с лёгкими кудряшками... Его, кстати, Джесси тоже рисует - в другом уголочке: французское до самой последней светлой линии нежное лицо, обрамленное дымкой карандашных светлых волос... И птичку возле букетика... Это тебе не просто - взять все эти образы и переложить на бумагу. Это ещё - их абсолютно тонкий воздушный и глубоко мудрый симбиоз: постоянный изысканный танец впечатлений, ощущений и фантазий, многоголосье чудного хора, где сотни возвышенных голосов сливаются в пышную музыку, каждый поёт свою партию и плавно перетекает в чужие... Никто. Нет, никто никогда ещё раньше не мог этого изобразить. Джесси - не исключение. Тем более что обычно ты на картине рисуешь всего лишь только что-то одно. Одно, что тебе нужно выбрать из сотен чудеснейших образов, кишащих в голове. Тут сильно не разыграешься. Приходится выбирать... А выберешь что-то одно - так оно уже и не то совершенно, что было внутри этой кучи. Ведь это как взять и цветок сирени, сорвать с ветки, где он цвел и пах оглушительно сладко в больших взрывающихся сиреневым мёдом гроздьях. Во первых - отдельно он пахнет уже не столь сильно и выглядит далеко не столь пышно, хотя и всё ещё прекрасен... Но всё же - отдельный цветок это не целое дерево. А во вторых - он скоро завянет. Зачахнет, засохнет и... Конечно - ведь это не то что на дереве. Так и отдельные образы: если вычленить их из огромного сонма прекрасных ощущений - то это, конечно, уже не то. Возможно затем она и решила оформлять скетчбук. Здесь можно хотя бы по нескольку образов нагромождать вместе на каждую страничку, а не ограничиваться лишь только одним. В скетчбуке это, вроде как, даже и принято. Наверное от того... В очередной раз теперь Джесси задумалась о том - для чего же она это сделала?.. Зачем это она взяла и купила скетчбук? Разумно ли было потратить таким образом деньги, или их стоило припасти для чего-нибудь более нужного и полезного?.. Возможно что стоило подкопить и купить лучше холсты. На холстах нарисуешь картины и может быть даже продашь. А кто у тебя купит страничку из какого-то там скетчбука?.. Конечно ты это делаешь, вроде как, исключительно для самого себя. А стоит ли Джесси того, чтобы тратить вот так на себя время и деньги?.. Джесси не знает. Ей кажется, что не стоит вникать глубже теперь в этот вопрос. А то ведь она обязательно скоро придёт к выводу - что не стоит. Джесси конечно не стоит той суммы, что была потрачена на этот художественный блокнотик, и вовсе не стоит тех драгоценных минут, что она проведёт с карандашом и краской возле него. Не стоит, но... Но уж наверное - до такой степени скверный она человек, что способна себя развлекать не смотря даже на чувство собственной никчемности. Возможно потому она решилась на эту покупку - что без неё стало бы совсем вокруг темно. Так - у тебя есть краски. И ими ты раскрашиваешь жизнь. Хоть как умеешь - но... Даже если ты просто наляпаешь яркие цветные пятна на лист - то он уже станет лучше. А вместе с ним и твоя жизнь. Куда лучше, чем просто пустая темнота вокруг. А в последнее время темноты в её жизни много. Очень... Нестерпимо много. Когда Джесси съехала из дома и начала жить отдельно - темнота стала сильнее. Она всегда-то была и в родительском доме - ещё с самого детства... Но всё же. Она была не такой густой. Ей всегда не хватало того света, каким освещают обычно жизнь человека родители. Такие уж они были люди... Но он, всё же, ещё хоть слегка поблескивал рядом с ней - всего как надежда, как успокоение тем что они всё же есть и они рядом - как тусклая старая лампочка, покрывшаяся копотью и гарью, которую видишь рядом, которую осознаёшь, о которой не можешь сказать никак что её нет, но от которой особого толку не получается. В таком свете ни написать ничего на листке бумаги не сумеешь, ни прочитать, ни, уж тем более - нарисовать. В нём даже себя-то не разглядишь толком. Но Джесси всё же пыталась до этого жить в тусклом дребезжащем свете родительской лампы. Она всё время сидела в едва освещённой комнате и пыталась из последних сил строчить уроки на отлично, читать умные книжки, чтобы быть правильной девочкой и даже рисовать - чтобы иметь хоть какой-то талант. Всё это должно было порадовать родителей. Все эти годы она так надеялась что от этих её действий лампочка наконец разгорится и засияет в полную мощь!.. Не понимала Джесси, что в нормальных семьях - как раз свет этой лампы и помогает детям расти, и учиться, и становиться достойными людьми... а не наоборот. Когда же она ушла из дома - света стало ещё меньше. Погасла и та видимость тусклой лампочки, которая была всей той родительской любовью, что она получала. Теперь и её не было рядом. Теперь - ещё темнее. Потом... Потом она, в какой-то момент, поругалась с мамой... Не сама - нет... Скорее с ней мама сама поругалась, а не она с мамой... но, как бы то ни было - темнота ещё больше сгустилась. Темнота стала невыносимой. Темнота не освещалась теперь даже слабой надеждой на то, что вот - где-то здесь есть ручка выключателя, и на неё нажмешь - да и зажжется привычный дребезжащий огонёк. Теперь - всё... Темным-темно. Возможно что это и не навсегда. Уже было такое не раз - в детстве - когда мама на что-нибудь обижалась и Джесси казалось что с ней они ссорятся навсегда и больше уж мама никогда её не простит. Но всё же прощала. Конечно - тогда Джесс была маленькой девочкой и многого ещё совсем не понимала. И то что казалось ей слишком серьёзным - сегодняшней Джесси показалось бы сущими пустяками. Возможно что и теперь она просто не всё понимает?.. Возможно теперь ей уж слишком страшным кажется тоже что-то совсем пустяковое?.. Может быть... Но от этого не светлее. Теперь - она взрослая девушка. Она должна соображать многое. Она не может так просто ошибаться. А значит... Как бы то ни было - теперь очень хочется цвета. В темноте - цвет как воздух в вакууме. Необходим. И она спасается миром прекрасных образов, которые черпает отовсюду: из погодных и природных условий, из реклам и вывесок, из собственной фантазии, из соцсетей, которые преподносят ей на виртуальных ладонях сотни работ художников любителей - таких же как она. Система рекомендаций работает отменно и стоит ей только открыть страничку поиска, как перед глазами Джесс открывается пестрая но гармоничная мозаика из кучи замечательных картинок, которые единомышленники создают по всему миру. И мир вокруг становится чуточку светлее. На краски и линии можно отвлечься, а пустота вокруг несколько заполняется. И всё же... Джесс как раз дорисовывала один из лепестков пиона, с усилием вдавливая нежно-розовый карандаш в лист блокнота, и почувствовала что пустота надвигается... Она окружила её со всех сторон - расположилась по всем углам крохотной квартирки и высасывает из Джесс душу. Противный карандаш! Он просто не хочет давать штрих сразу же - пока тебе его подсказывает вдохновение - а приходится выжимать из него цвет долго... Так долго что ты начинаешь уже думать и о посторонних предметах за этим занятием. Так долго что ты оказываешься вырван из постоянно движущегося потока действия, и выброшен на мель действительности. А там - на берегу - уже готова, ждёт в засаде пустота, тишина, темнота... День ясный. Светлый. Очень светлый. По апрельски солнечный, хотя ещё март. Но это там - снаружи. А в её комнате тень. Окна выходят на запад и солнце почти не заходит в гости к Джесси. А того солнца, что видится ей на рисунке - да и то ещё не на самом, настоящем, а только на предвкушаемом - слишком, слишком мало. Его предостаточно, когда не видишь темноту. Но если уж на чуть-чуть отвлекся и её заметил - то становится тошно... угрюмо, тягостно, сложно. Темнота эта - как депресующий родственник, который находится с тобой вместе в одной квартире и вроде бы с тобой молчит, но от него всё равно незаметно исходит ужасная тяжесть, наваливается и на твою жизнь. Джесс положила руку с карандашом на бумагу, а взгляд с неё подняла - отправила погулять на улицу прямо через оконное стекло. Вот не хотел ты писать, карандаш, вовремя - так и не пиши. Не пиши теперь и совсем... Рад?.. Что теперь делать? Джесс так давно ждала выходного, чтобы остаться дома наконец и взяться за этот пустующий маленький блокнотик - такой желанный, такой свежий, нетронутый, так много обещающий ей своими кремовыми плотными страничками 300 г/м!.. Она часто закрывала глаза по пути с работы и на работу, и чувствовала как кисточка легко касается желанных плотных листов и их шершавая поверхность мягко впитывает пятнышко нежной акварельной краски... Или как стержень линера погружается в рыхлую плотную страницу, что в мягкий плед, и медленно едет по ней, оставляя за собой жирный сочный изящный след... Джесс часто покачивалась на сиденье автобуса и довольно улыбалась с закрытыми глазами. На самом деле ей не следовало бы так делать у всех на виду - ведь что о ней при этом думают остальные пассажиры?.. Но разве она виновата что эти текстурные рыхлые листы - для неё такая же мечта, как и мягкая свежая постель и вкусный ужин - желанная цель для всего остального населения общественного транспорта после долгого рабочего дня?.. Разве Джесс виновна в том, что она всё ещё способна улыбаться даже не смотря на усталость?.. Нет... Она виновна, может быть, только в том, что позволила себе купить скетчбук за очень хорошую сумму - вот именно такой, как хотела: добротный, с мягкой обложкой, похожий на книжку а не на обычный блокнот. За это она, конечно, и сама не переставала себя винить. За это она то и дело чувствовала угрызения совести. Но всё же оправдывала себя тем, что всякий раз, когда подходит к нему - ощущает что поглощает такую огромную порцию радости, какую не получила бы даже отведав чудеснейшего дорогого десерта в какой-нибудь из тех кофеен, в которые никогда не зайдёт. А значит - он всё же стоил своих денег: тех денег, что Джесс могла бы так же отдать всего за одну какую-нибудь бессмысленную горку теста, крема и глазури с ягодкой. Это лучше десерта - и больше приносит радости и дольше её приносит. А ведь и десерты себе люди тоже покупают, как никак... Так чем же она хуже?.. Но Джесс чувствует и всегда чувствовала - что она хуже. Сама вот не знает - почему. Возможно это потому что многие другие люди росли в хорошо освещённых уютных помещениях, а она - в тёмной комнатке. Возможно что это потому - что вот, другие растут кое-как и учатся так себе, а всё же имеют в своих домах свет. А Джесс - всегда старалась, училась всегда на отлично и всё же... Так раз она не имеет того даже, что те остальные имеют задаром - то значит она недостойна. И глубоко недостойна. Она недостойна на том, каком-то, глубинном уровне, который нельзя осознать и толком обдумать. Она просто, кажется, родилась с этим у мамы и папы, да так и живёт...
 Так сколько же было тех дней, когда она только мечтала начать свой скетчбук! Когда не выдавалось времени, когда жизнь текла слишком быстро, чтобы достать из неё руку и протянуть вместе с кисточкой к бумаге, когда слишком много ещё было страхов - что вот, сейчас Джесс возьмёт и сразу же испортит весь этот чудный скетчбук, что сейчас и без её рисунков так хорош!.. Он был очень и очень для неё хорош. Он был сам - произведение искусства. Даже без единого её вмешательства в его жизнь. Она на него могла подолгу просто любоваться - смотреть и мечтать, как однажды он заживет новой жизнью, которую разделит с ней... Ну или - может правильнее она с ним?.. Ско-оль-ко было дней, когда Джесс так ждала этого часа! Сгорала на нудной работе и плавилась от усталости, но всё равно про себя улыбалась и оживала от мысли про этот малюсенький новый блокнот с бежевой мягкой обложкой... А вот теперь - когда все условия подходят для того чтобы просто сидеть и рисовать в своё удовольствие - на плечи вдруг навалилась эта гнетущая пустота вокруг. Неужто опять бежать от неё из квартирки туда - во внешний мир - откуда она так стремилась сюда - в свою квартирку?.. Там март. Там ещё холодно. Там сыро. Там жуткая слякоть - такая что не пройдешь. Там та температура, которая не располагает ни к долгим прогулкам (уж слишком всё тает), ни к долгому сидению на одном месте - где-нибудь на лавочке (уж слишком ещё зябко). Что делать?.. Там светится солнышко. А здесь - темнота. Её. Личная. Невыносимая. А так всё здорово начиналось! Проснулась Джесс с утра в воскресенье в уже прибранной начисто квартирке - в субботу всё вымыла и отдраила хорошенечко, а вот теперь - просто встань, да и радуйся жизни: ничего делать не надо! Ещё с вечера Джесс запаслась и продуктами, и вот - на завтрак себе заварила вкуснейший карамельный латте из пакетика, достала большой круассан на блюдечко (блюдечко очень французское, как и всё сегодня - оно так удачно ей подвернулось в одном магазине на распродаже, что даже не верится Джесс до сих пор, что такое изящное розовенькое в крапинку чудо могло ей достаться по такой крошечной цене!), открыла страничку соцсети, где тоже полно самых-самых французских картин, иллюстраций и скетчей... С огромнейшим удовольствием употребила и кофе с рогаликом теста, и парочку бутербродов с нарезкой сырокопченой, и даже позволила себе чуточку сыра "с кусочками плесени", как она любит его шутя называть. Чудесное утро! Французское в её понимании до нельзя! Но всё же... Скетчбук в это утро лежал рядом с ней. Он был почётный гость на чаепитии. По сути - оно и устраивалось целиком для него. Всё самое важное, что должно было быть в этом дне - похожем на праздник - должно было начаться после завтрака, когда Джесс с замиранием сердца наконец-то откроет обложечку... погрузив пальчики в мягкую искусственную кожу... проведёт ладошкой по кремовой странице... нацелит на лист карандаш и начнёт творить. Это всё ради того!.. И начала Джесс творить замечательно! Ей даже в коем то веке понравилось то, что по началу стало получаться: пионы так расцвели - нежно и чисто - на первой страничке, как самые лучшие её ожидания от нового скетчбука, а личико юной красавицы вышло как никогда чудно (обычно у Джесс плохо дело с портретами). Даже птичка вспорхнула на нежно-бежевом листе так естественно и грациозно, как именно и должна была в представлении Джесс порхать приличная пташка на нежном винтажном рисунке. Осталось ещё добавить большой архитектурный пейзаж по центру с видом какой-то старинной несуществующей улочки (Джесс не любит рисовать по референсу - всегда рисует из головы. Срисовывать кажется ей недостойным - как будто тогда она ещё меньше достойна становится звания художника... Не смотря на то что когда это делают всё другие - у Джесси совсем никаких претензий к ним нет.), ну и ещё - наконец добавить маленький натюрмортик в правом нижнем углу с таким же точно круассаном, как был у неё сегодня на завтрак и с чашечкой кофе, и может быть... может быть что Джесс удастся и сам новенький свежий скетчбук изобразить рядом на столе. А если получится - то пусть тогда первая в нём страничка и будет посвящена ему же самому - скетчбуку - и всей этой сегодняшней, страшно французской, атмосфере, которой полнится чудный день начала его жизни! Всё это шло абсолютно замечательно. До тех пор, пока Джесс зачем-то не решила дорисовать чуточку один из лепестков у пиона, который ей показался совсем тусклым и... тут уж пошло поехало. Вот не умеет она вовремя перестать рисовать - пока всё ещё хорошо. Ей каждый раз нравится, ей каждый раз ясно что всё очень даже, но только вот - как-то покажется слишком уж тускло, нечётко, неразборчиво... Покажется Джесс, что наверное это она только видит прелестный рисунок - ведь смотрит она на своё художество через другую картинку, которая стоит перед глазами и предполагает конечный результат... А со стороны - наверняка ведь это слишком невнятно и слишком размыто... И Джесс берётся тогда намалевывать более ярких цветов, и четких линий, и резких углов на бумаге - чтобы уж эти, гипертрофированные, черты рисунка - прозвучали достаточно внятно и для постороннего глаза. А потом остаётся сама недовольна. Всегда констатирует с сожалением в итоге, что стоило остановиться вначале и дальше не портить рисунок - и так было более или менее хорошо. Теперь же - безвкусно и всё тут... Вот и теперь - Джесс ощутила что наступает тот самый момент, когда лучше бы, наверное, остановиться. Линия от карандаша, которым она давит на лист, чтобы выжать из грифеля побольше цвета, перестает быть культурной крошащейся, а становится гладкой и блестящей дешёвым глянцем... Рука, которая до этого легко и проворно ходила над листиком, взмывая и планируя на ветру вдохновения, теперь стала дрожать и срываться - её явно нервирует что-то... И это что-то - какой-то не тот, неправильный внутренний настрой. Он что-то опять диктует Джесси неверное. Он начинает её сбивать с толку и убеждать в том, что всё, что бы она ни делала - у неё удаётся скверно и нужно стараться сильнее, усиленней, лучше... А линии делать жирнее, заметнее, четче... Тогда-то их, может быть, смогут заметить и люди, и даже те, кого подводит зрение, а не только сама Джесс. Хотя... Ведь это - скетчбук для нее?.. Он не для кого-то. Так и зачем ей стараться опять для других?.. Но Джесс без этого не может. С детства. Ещё никогда не могла. Ещё никогда не удавалось. Теперь её, может быть, и вовремя отвлекла пустота вокруг. Возможно что это - тот самый момент, за которым она будет чувствовать ненависть к этой, вот только что ещё обожаемой ею, страничке, и даже захочет, может быть, вырвать её вовсе чтобы не портить весь скетчбук... Хотя... Весь скетчбук, оскверненный одной перепорченной страничкой - возможно будет точно так же ощущаться, как и одна эта страничка, перепорченная её одним маленьким неудавшимся рисунком с краешку... Возможно что правда - сейчас самое время остановиться и сделать паузу. Возможно - что правда пойти подышать стылым мартовским воздухом, который течёт над землёй так же прохладно и голубовато, как ручейки-лужицы на дорожках и на газонах. Да. Джесси решилась. Она пойдёт. Возьмёт скетчбук с собой и, возможно, чуть-чуть порисует на воздухе. Может быть это будет получше, чем здесь - в темноте безлюдной комнатушки. Главное только не выронить потом скетчбук в грязь. Вот это уж будет совсем плохо, если случится. Ей надо держать крепко блокнот, если станет вдруг в нём рисовать, и ни на что не отвлекаться. Пусть лучше совсем ничего вокруг себя не увидит - но зато не потеряет свою драгоценную книжечку. Что будет если она вся перепачкается?!. Джесс одернула себя и не стала обдумывать дальше. Есть у неё такая странная особенность - она вдруг начинать продумывать самые страшные сценарии развития событий и сама же их и пугается. Зачем?.. И так нервов в жизни достаточно. Нечего. Джесс аккуратно прикрыла скетчбук, стараясь не глядеть на начатую страничку чтобы не разочароваться сейчас ещё раз или не испытать желания опять что-то подправить и изменить. Встала, взглянула в нерешительности ещё раз на голубо-светлое весеннее окно и пошла одеваться.
 Ещё пара минут и Джесс наконец предстала перед зеркалом в своём уличном весеннем обличие. Оно сегодня тоже - очень даже французское - обличие это. Желтенький солнечный берет, намотанный на шею персиковый шарфик - похожий на тесто, скрученное в круассан, сиреневое пальто с пояском, сумка-папка для бумаги и карандашиков... А она уж совсем префранцузская! Розовая, с чашечкой кофе и маленьким котенком нарисованными на ней. Чудо! Сегодня она даже позволит себе, несмотря на страшенную слякоть, надеть востроносые бежевые сапожки на небольшом (но очень даже большом именно для Джесс, которая не привыкла красоваться) каблучке. Взглянула девушка на себя и как раз в это время большой, толстенький, веселый солнечный луч прорвался сквозь окно - тоже на Джесс посмотреть - и улыбаясь заполнил собой всю прихожую. И Джесси разулыбалась ему тоже. И настроение у неё чуточку вновь поднялось. Даже страничка, которая скрывается теперь под мягкой бежевой обложкой, за стеночкой кожзамовой "французской" сумочки - теперь казалась ей (хотя Джесс её и не видела) совсем даже прелестной. Да - точно нужно было идти на улицу. Стоило. Она ещё даже не собралась до конца, а вот - уже опять внутри неё всё зацвело нежными розовыми пионами, и покрылось изящным узорчатым кружевом, перевязалось атласными легкими ленточками, застроилось воздушными архитектурными конструкциями на подобие разносортных Эйфелевых башен... С одной стороны - настроение, может быть, слишком детское, но... Она, может быть, ещё и не слишком стара для него. Может быть и не столь неподабающе для неё, всё ещё -  погружаться в зефирное розовое изящное море своей мечты и плыть в нём как нежно-лиловое облачко. Она взглянула на себя ещё раз, чтобы понять - соответствует ли её внешнее сегодняшнему внутреннему?.. Возможно что не совсем. Её лицо темнеет как-то посреди воздушного розового одеяния. Перед Джесс в зеркале - молодая симпатичная девушка, с немного грустными большими глазами. Кожа смуглая - хотя не совсем, но слишком уж смуглая наверняка для всей этой вот розово-сиреневой тучи взбитого крема вокруг её личика, которую Джесс на себя надела сегодня. И волосы - волосы длинные, тёмные, в кудряшку. Не те, что должны быть внутри этого костюма. Такому лицу и волосам больше бы подошли карамельно-вишневые тёмные оттенки. Но всё же она почему-то ужасно любит вот эти - нежно-цветочные. Ну и что?.. Разве она должна кому-то угождать своим видом?.. Раз соответствует эта одежда душе Джесс - то ничего страшного совершенно в том нет, что она не подходит к её личику. Душа намного важнее лица, как ни крути. Так значит - к ней подбирать одежду и стоит. И всё же - кудряшки у Джесс тоже жутко французские стали. Наверное потому что вчера лил дождик, а по влажной погоде - у неё всегда волосы вьются. Как, правда, с французской картинки. Похоже. А что же ещё, всё же, так не подходит в ней к этой одежде?.. Джесс постояла, задумчиво вглядываясь в своё отражение. Что же не так?.. В чём диссонанс? Что с чем спорит? Наверное... Джесс попыталась взглянуть на саму себя так - как глядела бы на другого человека. И оценить себя, при этом, так - как другого. И поняла. Взгляд сразу стал ещё более смущенным, закрытым, прячущимся. Джесс слишком зажата и неуверенна - вот в чём отличие этого смуглого лица от свободных свежих цветов одежды. Они - словно открыты всему миру. Лицо - словно бежит от него. Они - говорят всем: "Смотрите ка-ки-е мы-ы-ыы!..", лицо говорит всем: " Вы не смотрите на меня... пожалуйста." Вот в чём разница. Джесс попыталась на секундочку придать своей физиономии открытое и лёгкое, смелое, незакомплексованное выражение... Выкинула чуть подбородочек, натянула довольную улыбку, раскрыла пошире глаза... А всё равно - из широко раскрытых глаз, которые должны глядеть прямо и смело, таращится на неё перепуганный смущенный взгляд. Как будто его каким-то образом закинуло в самую середину открытого и уверенного лица, и он там совсем не знает что делать. Нет - не получается, пока что, у Джесс быть такой - какой нужно бы в этой одежде. Ну и пусть. Ладно. Она повернула замок на двери, покосилась на отражение ещё раз, чтобы себя оценить сбоку... и всё бы ничего - да только мешает опять этот взгляд, что пугливо забегает на бок и сразу затягивает в себя всё впечатление от окружающей его красоты, как мощный быстрый водоворот. Пожалуй ей стоит приобрести солнечные очки - вот тогда этот взгляд совсем и не будет мешаться... Об этом Джесс думает, стоя на лестничной клетке и проворачивая ключ в замочной скважине. Но тогда ведь она будет мир видеть немного в других красках. Она никогда не любила носить солнечные очки или глядеть на улицы сквозь тонированные стёкла автобуса. Всё ничего - но цвета ведь меняются. А художники - пусть и любители - знают цену реальным цветам. Они драгоценны. Их упускать - это страшная расточительность. Один тюбик с краской порой стоит очень и очень недешево... Порой на него ты копишь подолгу, чтобы решиться купить. А сколько нужно такой краски чтобы окрасить целую улицу?.. Уйма. Сколько будет стоить такое количество?.. Очень недешево. А тут тебе дают: вот, на - смотри! Бесплатно смотри, сколько хочешь. Цвета самые чистые и реалистичные. А ты возьмёшь и испортишь картину какими-то солнечными очками?.. Художники всегда смотрят на реальность двумя разными образами - смотря какой именно художник смотрит. Если смотрит художник не очень хороший (если, конечно, говорить о его внутренних качествах, а не об уровне мастерства. Хотя одно и другое весьма часто идёт рука об руку...) - то он вечно сердится на реальность за то что она чересчур многогранна и чрезмерно цветаста, и слишком уж совершенна для того чтобы он был способен её передать или хотя бы немножечко к ней приблизиться на своих полотнах. Суть в том, что он даже хотел бы её превзойти - но это уж представляется и совсем невозможным. Художник хороший - напротив за это боготворит действительность. Он восхищён ей. Он преклоняется перед ней. Он лишь старается как-нибудь скромно её воспеть... Но никак не превзойти. Художник хороший - в настоящем смысле слова художник - отводит себе скромную роль составителя и оформителя афиши, в которой его зритель узнаёт о том, что вокруг него есть прекрасное, чудное представление, что даёт реальность и оказывается приглашённым этим полюбоваться. Художник плохой - напротив себя видит в роли ругателя и рисует плакаты-опровержения ценности реальности. Он призывает своего зрителя ненавидеть её, не замечать, презирать, отказаться от неё. Он говорит только о том - что сам мог бы сделать и лучше. Но за помпезными обещаниями и руганью настоящих творений так зритель и не дождется. Джесс не хочет покупать себе солнечные очки. Ей будет всё время хотеться их снять. Она не сможет пройти в них и пару минут. Вокруг и так темнота из-за мамы... А в тёмных очках - даже мир залитый солнцем становится абсолютно закатным. Она этого не перенесет. Пусть лучше её не воспринимают как дивную красотку (красивой она, в общем-то, себя и не считает - так только... в лучшем случае миловидной), чем "дивная красотка" не сможет воспринимать мир по нормальному. Уж вот, чего-чего - а только солнечных очков ей теперь не хватало!.. Тем более что они никак не вписываются в французское настроение. Возможно что можно их как-то вписать... Но сегодня для Джесс - это в корне разные вещи. Она завершила разглядывание самой себя теперь уже в зеркале лифта и неловко шагнула на первый этаж. Каблук глухо стукнул о плитку - приятное ощущение!.. Когда-то в детстве она мечтала ходить на каблуках чтобы громко стукать ими по асфальту. Её всегда восхищало - как это делают взрослые женщины. А особенно - мама... Теперь, когда Джесс вспомнила - откуда в ней эта любовь к стуку каблучков - второй шаг по плитке стукнул прямо по сердцу. Тяжело глухо стукнул. Перед глазами, на фоне зеленоватой подъездной стены, запестрел вихрь образов пришедших на память из прошлого - и чем ярче, прекраснее они были, тем больнее от них становилось. Джесс попыталась как можно тише спуститься по серым ступенечкам, которые вели к выходу, и даже мягко коснулась ладонью перил, чтобы не сильно уж топать. Ладонь оказалась от этого покрыта какой-то серой, похожей на воздушный цемент, пылью. Джесс отряхнула руку брезгливо о салфетку, выбросила бумажный комок в урну и наконец взглянула на мир. Мир был сегодня весенний. Седьмое марта. Тепло... Уже наконец-то тепло. Солнце. Небо синее-синее... Голубое. Аквамарин...  Сотни, десятки оттенков всюду на этом небе... А ещё и белые, серые, фиолетоватые, дымные тона облаков... И желтые - солнечные. Вот попробуй ко всему этому подобрать нужные краски?.. А ветер?.. Ветер в реальности видишь как есть... У него, вроде бы, даже есть и свой цвет - не только лишь скорость и направление. Ты в жизни его видишь. А как берешься изобразить на холсте - так понимаешь что нужно изображать его в чем-то - в том, что он тревожит, задевает, чего он касается. По сути - ты должен изобразить не его, а его воздействие на всё остальное. А ведь он и сам - тоже есть. И в этом его суть. Он давит тебе на спину вот прямо сейчас и подгоняет тебя в сторону соседнего гипермаркета, который блестит ослепительной улыбкой верхнего этажа - где стеклянные окна, как зубы, вытянулись в ряд и отражают дневное солнце. Её потянуло туда и саму - это не только ветер её туда толкает. Ей хочется сейчас попасть в толпу людей - весёлых, деловитых, озабоченных, спешащих - в суматоху, в толчею, в труднопроходимые узенькие ряды с продуктами, забитые перед праздником продуктовыми тележками, которые кое-как без регулировщиков справляются с тем чтобы разъехаться между собой и не снести нагруженные товарами полки... Заглушить тишину бесперебойным пиканьем сканеров на кассах, гулом, шёпотом людской толпы, смехом и плачем детей, звоном бутылок и баночек у кого-то в тележке... Джесс потянуло туда со страшной силой. Одна даже парковка, залитая ярким песочным светом - уже давала ей некоторое облегчение. Её видно слегка, издалека - она, к тому же, за частым железным забором... Но всё же - то как часто и весело (весело для Джесс) туда въезжают машины и снуют по расчерченным на асфальте белым клеточкам, выбирая свободное место - даже это уже вливает жизнь в неё и улыбка расцветает на лице как бутон цветка утром. Ей хочется быть ближе к людям... Но ей так кажется - что не время. Пока что не надо ей к ним. Хотя, вообще-то, в том магазине как раз можно приобрести парочку нужных продуктов... Но, лучше уж она зайдёт туда на обратном пути - когда успеет погулять. Ей кажется, как и всегда в жизни - что стоит сперва поработать одной над собой, а потом уж показываться людям. Ей нужно сейчас пойти в парк и порисовать ещё немножко. Ей совестно с незаконченной даже одной лишь страничкой идти туда - к людям. Она должна бы, вообще-то, если по хорошему,  заполнить и весь свой скетчбук сперва... И нарисовать все картины, что сможет за жизнь - вот тогда только сможет она считать что имеет право идти в люди. И то - ещё совсем не факт что они оценят её труды хорошо. Жизнь показывает ей что это редко случается... А до этого - так и совсем нужно прятаться. До этого - нечего тебе светить физиономией в том мире, которого ты недостойна. Джесс ещё чуточку посмотрела на залитый светом ТЦ, вздохнула, улыбнулась и пошла в парк. Как всё-таки хорошо что здесь есть этот крупный, кишащий цветами, огнями и звуками целый день, островок жизни - большой гипермаркет, куда люди съезжаются и из города, и из соседних домов! Она живёт здесь - на окраине - только лишь месяц... а сколько уже он её выручал в минуты тоски!.. Без него здесь бы стало совсем мертво. Здесь мало домов. По сути - уже пригород. Новый район. Маленький. Хотя дома и большие в основном. Джесс сама, как раз живёт в маленьком - в девятиэтажке. Но все же этот крохотный райончик - место высоток. Высотки скучились, как компашка разговорчивых тетушек на почте, и стоят дружно над душой у весёлого гипермаркета - глядят на его посетителей, удивляются, охают и обсуждают. А он - живёт как молодой независимый ни от кого неформал, слушает свою собственную музыку - гул, и пиканье, и звон, и звяк, и объявления об акциях по громкой связи - живёт и посмеивается себе под нос, косясь на высотки. Смеётся всей кучей огоньков, что зажигаются на нём вечером. У Джесс окно выходит чуточку вбок. Но всё же - если хорошенечко наклонить голову и прильнуть к оконной раме - к её правому краю - то сможешь и из квартиры увидеть блестящее весёлое созвездие огоньков. Она может это сделать и дома, к счастью. Иначе - неизвестно как бы она иногда дотягивала до утра. Тоска подкрадывается к ночи и идти на улицу в поздний час - большой риск. А оставаться в кричащем тишиной одиноком пространстве - риск даже ещё больший. Да - этот ТЦ её много раз спасал. Он ободряюще подмигивал ей из ночной темноты своими разноцветными огоньками, а она - сидя на подоконнике и прислонясь щекой к стеклу, улыбалась в ответ и плакала. Парк - другое дело. Парком она называет лесок - небольшой, хилый (но ох, каким же он тёмным, густым и беспросветным становится ночью!), слегка обустроенный вроде прогулочной зоны - дорожки, скамейки, скульптуры и... всё такое. Его называют здесь парком практически все. Другого-то парка здесь рядом нет. А за неимением парков - и лес будет парк. Её окна выходят как раз на него. Выходят.... Показывают ей каждый вечер - лишь только она проявит неосторожность пройти у стекла с кружкой молока - весь его тусклый, шершавый, полный теней, массив. В нём есть фонари. Они тоже горят - как и всякие вывески на гипермаркете. Но они - тускло-рыжие... Как протухшие желтки. На них смотреть ещё тяжелей чем на простую темноту. Они - некое подобие света, которое, как будто, стремится унизить, опошлить в твоих глазах свет. Ты ждёшь света, глядишь на эти огоньки - а чувствуешь тьму только ярче... Ужасные фонари. Этот парк её донимал. Доводил, истязал, выматывал. Она чувствовала себя на краю мира всякий раз, когда из окон глядела на него. Хотя - это и есть край... Если не мира, то города. ТЦ - другое дело. В него регулярно завозят свежие поставки жизни. Из города. Возят помногу. Джесс этой жизнью наполняется и напитывается. Она смотрит на этих людей - на эти семьи и пары, на этих одиноких посетителей или даже курьеров из службы доставки, и видит на них - как пыльцу на брюшках шмелей - ту жизнь, что кипит в городе. Они все посыпаны ею. Они светятся этой волшебной пыльцой и Джесс, вдыхая её, хочет смеяться от радости и чихать, захлёбываясь сладкой пылью. Она любит жизнь. Она любит город. Когда она на работе - она и сама там: купается в сказочной пыльце как шмеленок в мальвовом колокольчике. Но чувствует что с собой приносит туда - в жизнь - немножко своей одинокой пустой необжитой окраины. Поэтому ей самой там - в жизни - даже не так сладко, как в ней - маленьким порциям этой жизни, которые старательные пчелки-посетители несут на своих крылышках в большой гипермаркет каждый-каждый день. Джесс поплелась в парк. Глядит под ноги теперь - не на небо... Чтоб не заляпать грязищей из луж свои чистенькие ботинки. А дорожки в парке - как и следовало ожидать - все размыло. Нет - пройти-то по ним, конечно, можно. Но путь твой становится похож на скачки по кочкам, виднеющимся из вод какого-то мутного болота. Не хочется ей в парк. Но надо. Сейчас - время побыть хорошей девочкой: дышать свежим воздухом, ведь именно это нужно для пользы, а не сплошные выхлопные газы большой автомобильной стоянки там - у ТЦ... Сидеть и упражняться в рисовании... Ещё пару часов назад ей это казалось заветным развлечением, а не обязанностью... А если не сможет вдруг рисовать - учить свою биологию... которую тоже никто не заставляет учить, но чтобы однажды спокойно поступить в ВУЗ и порадовать маму - это всё-таки нужно. Ей даром сдалась эта биология (кроме, конечно, разделов о том, что можно с успехом нарисовать в художественном произведении, а не в учебном чертеже - цветы, птички, животные... но это всё Джесс прочитала уже давно и с удовольствием. Осталось лишь нудное.), но всё-таки Джесси её носит - упорно везде носит с собой в дамской сумочке: на прогулку, на работу, в магазин... в надежде, наверное, что однажды поймает момент когда сможет её переварить по-настоящему. Она то и дело всем отвечает на удивленные расспросы о том - для чего это ей в сумке пособие для поступающих в ВУЗы... ведь это пособие всюду мешается и его частенько приходится доставать на свет чтобы найти что-нибудь нужное в сумке, а иногда - и для того чтобы попытаться, в свободный момент, втолкнуть в свой мозг хоть что-то из необходимых биологических знаний... и объясняет всем кое-как что собирается поступать... но не объясняет, конечно же, что на самом деле ничего она не собиралась бы, если бы мама так не считала что стоит ей отучиться на нормального специалиста... Она таскает пособие всюду и даже... даже не знает - зачем ей оно теперь, когда с мамой она, вроде бы, поругалась. Но нет - теперь, всё же, оно ей ещё как нужно. Ещё больше нужно, чем раньше!.. Ведь теперь - каждый раз, когда она садится вталкивать неинтересные ей знания в мозг - она, как бы, незримым мостиком соединяется с мамой. Она, как бы, слушается её. Она не бунтует. Она уже делает шаг к примирению. Она оправдывает так себя и говорит что не виновата в раздоре. Тогда как мама, конечно же, снова создала ощущение в Джесс, что она сама всему виной и сама эту ссору и учинила. Так - Джесс как бы снимает с себя вину. Так - Джесс как будто бы погружается в то время, когда всё ещё было как прежде, когда ссоры ещё не было... этой именно ссоры... когда Джесс ещё надеялась что сможет своими непосильным трудами в области биологии заслужить маленькую вспышку света из закоптелой стеклянной груши. Так - она может представить, хотя бы на минуточку, что всё хорошо.
 Она завидела пустые скамейки (конечно же все пустые!), оторванные от остальных в парке бо-оольшущей лужей. Они встали полукругом и смотрят на неё невеселой улыбкой Чеширского кота, возникшей здесь из ниоткуда. Джесс решила пробраться к ним. Ей думается - что нужна тишина. Что нужно присесть ещё дальше от всех людей (хотя шла она, собственно, на улицу как раз ради того чтобы быть к ним ближе. Но старая привычка сильней) - как можно дальше. На затопленных талой водичкой дорожках ещё ходят люди. Много людей. День ведь солнечный - самое то для прогулок. И на скамейках сидят. Говорят, улыбаются. Вот только на этом, оторванном от всего, полукруге - конечно же никого нет. Никто не захочет вброд переплывать лужу. Только Джесс. Она на всё способна чтобы себя отделить от людей. Ведь у неё такая, своеобразная, диета - диета в общении. Она любит - страшно любит людей. Но отказывается от них, чтобы "стать лучше" - точно так же, как и от всевозможных тортов, да пироженок отказываются, чтобы усовершенствовать фигуру. Она выбирает аскезу, к которой её приучили с детства. Или аскеза сама выбирает её?.. Джесс колебалась теперь, стоя у скамейки, и глядя на её доски - крашеные краской многослойно, жирно, неровно... Садиться или не садиться?.. Вот на такой-то скамейке ты и попортишь себе красивое пальто - или зецепится ткань за какую-нибудь щепку, или прилепится к нему грязь из какой-нибудь трещинки... А может быть - здесь даже ещё мокро? И пальцы... Пальцы замерзнут на воздухе, если сейчас рисовать, а потом кожа опять вся растрескается и посуду помыть толком нельзя будет. Джесс очень не хотелось садиться. Джесс очень хотела уйти. Джесс... Джесс села. Решила что через драп вряд ли намокнет одежда. Он на её пальто, всё-таки, чуточку водоотталкивающий. А рисовать надо. Или учить. Она села, наверное, не сама. Её усадили - тоска, пустота, тишина, чувство ничтожности, вины, мама... Усадили и ладно. Джесс вытащила из своей сумки скетчбук и дрожащей рукой положила на колени: лишь бы только не уронить... Расстелила свою сумку тут же - у себя на ногах, и выложила сверху пару карандашиков, кисточку, маленькую палетку акварели и скляночку из-под муравьиного спирта, наполненную чистой водой - весь свой походный художественный набор. Вынужденно вздохнула и приоткрыла блокнот. Заглянула в него - в слегка приоткрытый. Словно хотела проверить: на месте ли всё ещё начатый ею рисунок?.. Всё здесь. Закрыла. Отвинчивает теперь крышечку с "муравьиного" бутылька. Ставит бережно на расстеленную сумку. Старается так разместить устойчиво, чтобы точно не разлился. Опять поднимает скетчбук и несёт его над коленями, замирая... Всё хорошо - положила. Теперь - рисовать. Она нацелила карандаш на свою начатую страничку... И ничего. Не может опять ощутить свою розовую воздушную французско-дессертную атмосферу и, уж тем более - нарисовать. Здесь тоже, оказывается, есть своего рода тишина - хотя она и на улице. тишина. И пустота. Птицы щебечут вверху... прохожие говорят там - на аллейках... солнце светит на мир... голубой простор окружает лесок... А здесь - вокруг неё - пустота. Наверное это она - Джесс - её принесла с собой из дома. Точно так же как и карандаши с кисточкой. Это её тишина. Это её пустота... Извини, лес, за то что её в тебя впрыснула. Ты в этом не виноват. Ты этого не достоин... Давай я тебя нарисую, лес?.. Джесс поняла что не хочет французской розовости. Она хочет то рисовать, что вокруг. Хотя бы пробовать. Это теперь кажется проще - ведь вот оно... тут. Да и похоже на то будет, что Джесс на пленэре. Она никогда не бывает, почти - а вот, выдался случай. Скетчбук - он на то и скетчбук, чтобы в нём рисовать разное. Чего только раньше она не планировала в нём запечатлеть!.. Носила внутри столько планов, изящных картинок, узоров, дат, надписей... Всего не хватило бы этого блокнотика чтобы всё в нём уместить, что Джесс бы хотела. А вот - теперь она берет и решает вдруг рисовать совсем новое. Странно... Похоже на то - как она думала о своей собственной жизни: ей так казалось что кучу всего она хочет. И кучу всего она сможет, как только наконец станет жить одна. И так же позволила себе это дорогое удовольствие - снять квартиру - как и купить заветный блокнотик. Вот только на деле - когда взялась наконец за свою эту жизнь - то вокруг оказалась пустота... Точно так же, как и когда наконец села за свой блокнотик - вокруг оказался лесок и его черные графитные ветки. И вот - от безысходности ничего ей не остаётся другого теперь в этой жизни, окружённой пустотой, делать - как просто рефлексировать на тему этой тоски, что кругом - точно так же, как и в леске ничего иного она теперь не может делать, кроме как отображать его отдельные черты на зарисовках. Она перевернула страницу и начала рисовать   размякшую черную ветку, которая висела прямо перед ней - огромной она её рисовала: прямо во весь лист. Сначала Джесс очень обрадовалась этому внезапно случившемуся творческому процессу: после кропотливой тонкой работы над мелкими розочками в углу странички - ей эта размашистая лёгкая техника показалась большим облегчением. Она поняла что ей просто было лень на данный момент продолжать выписывать крохотные детали - устала, возможно проголодалась, возможно голова заплыла или глаза замылились... тишина довела... и, да - в результате чего-то из этого, или всего сразу - ей стало невмоготу писать мелочи дальше. Теперь же - огромная ветка на целый лист величиной показалась прекрасным логичным оправданием её лени: просто сменила стиль и всё. Так в скетчбуке оно и положено. Джесс с упоением наливала на лист чёрную краску - щедро давая кисточке вволю напиться водички и акварели перед этим. Ка-аак это легко!.. И ничего что сейчас получается картина совсем грубая и простая как пожарные штаны... чёрные акварельные... но пока - это лёгкий приятный этап. А детали она после добавит... и проработает... и всё будет нормально. Точно так же порой проходят и её вечера. Она собирается сделать так много всего дома!.. Ведь ей выделены жизнью бесценные пара часов почти каждый день после работы. И она могла бы потратить на то это время, чтобы заняться творчеством, самообразованием, саморазвитием и самосовершенствованием в конце концов. Сколько накоплено у неё в телефонном списочке книг - и научных и просто художественных - что хотелось бы ей прочитать и получить от них хоть какую-то пользу для жизни!.. Сколько картин ещё не нарисовано но задумано!..  Сколько всего ей хотелось бы сделать ещё - ведь она обожает и прикладное искуство: и вышивку, и керамику, и роспись по тканям, и по стеклу и... ещё миллион чего, что хотелось бы ей попробовать... Но вот приходит Джесс домой с работы и тут - тоска, усталость, апатия, темнота, сонливость - все эти пренеприятные граждане - в ней вырубают буквально все рычажки, что снабжают Джесс энергией: как рука пьяного грубоватого электрика, который решил просто всё отключить, что только есть в щитке и уйти спать пораньше... И Джесс тоже хочется спать - лечь и ничего не делать. Нет - она не лентяйка. Она, возможно, даже напротив - себя слишком уж перегружает, а от этого и все проблемы. Но... В эти часы - те, что можно наполнить мельчайшим искуснейшим кружевом дел - проработать и прожить детально - она проживает, в итоге, одним большим крупным одноцветным мазком: садится поесть, глядя в странички соцсетей или в экран телевизора - да и всё... Отдохнет, поплачет на подоконнике от осознания собственных бессилия и никчемности, и от леса с фонарями, конечно же - да и ляжет спать. Рухнет в сон чтобы поскорее забыть про то - как она глупо прожила этот долгожданный вечер - и, по возможности, вообще забыть саму себя. А от себя больно не меньше, чем от этой тишины вокруг. Ведь она вроде бы - и есть причина тишины. Она - её корень. Вот и страница теперь перед ней - густо смазанная черным медовым мазутом. Легко было её нарисовать?.. Легко. А легко ли теперь на неё смотреть и осознавать что ты, всё-таки, переборщил с самоугождением?.. Нет... Джесс глядит на огромную ветку, которая сохнет на глазах и становится всё более тусклой и рябой на листе, пошедшем волнами... зачем она её нарисовала?.. Всё сразу становится очевидно - что до того Джесс не заметила за нежданным порывом ленного вдохновения. Во первых - страничку эту можно было бы употребить на гораздо большее. Здесь можно было нарисовать столько всего при желании!.. Как бережно она использовала пространство своей первой страницы здесь - как много всего уместила всего только в двух уголках её... С каким трепетом помещала на ней каждый крохотный лепесток, каждый штрих, каждый блик - с полным осознанием того: как драгоценно бумажное текстурное трехстаграмовое на метр кремовое пространство. И те-пе-ерь?.. Взяла и с размаху запортила всю страничку целиком. А стоило ли?.. Ещё если бы в исполнении Джесс эта ветка хоть что-то приличное из себя представляла!.. Хоть малейшую художественную ценность! Пока девушка её выливыла на лист - так казалось что это просто ещё подмалевок. И после - она всего-лишь добавит деталей. Станет это нормальным рисунком, который хоть чем-то да и ценен. Ей показалось что он будет правда реалистичным - хотя и простеньким. Ведь, вот какая удача! Такой образ, который отобразить, казалось бы, ничего не стоит! Простой синий фон - что весеннее небо - да черная разветвленная палка на нём... Вот и прекрасная картина реальности! Всё будет как в жизни! Такая силуэтная живопись. Но кажется - ветка у неё вышла, всё же, слишком уж толстой и неказистой. Слишком ненатуралистичной - как бы просто ей её нарисовать не казалось. Небо сейчас дорисует... но кажется это мало уже чем поможет. Чем больше ветка сохнет - тем яснее для Джесс становится тот факт что на ней никаких ты деталей уже не проработаешь. Она слишком глухая и тёмная вышла по тону. Разве что если гуашью поверху мазать - то что-нибудь... Но так делать Джесс не любит. Да и с какого момента она, вообще, забыла что стоит картинку начинать со светлых тонов - а потом уж накладывать тёмные - иначе намажешь грязи?.. Вот теперь стала она заливать небом свободное пространство и видит что оно выходит немного грязным от темного, что всё равно даёт соседствующая с синим ветка. Ветка берёт и растекается понемногу на небо своим чёрным влажным цветом - пускает по небу тревожный дымок как от пожара и... ничего с этим сделать не получается... За-чем она начала с ветки?!. Во первых - она непропорционально большая: не веточка стройненькая, а слоновья нога целая. Такими ветки не бывают. Реальность куда утончённей. Вот начала бы Джесс с фона - тогда уж на этом голубом пространстве ей лучше было бы видно - как строить композицию. Она, может быть, рассчитала бы точнее тогда размер. А таааак... Джесс замерла вдруг ещё более ошарашенно и испуганно, чем до этого, да так и повисла между двумя видами неба и веток: реальными и нарисованными... Пришло в голову ещё понимание: ОНА ВЕДЬ РИСУЕТ НА ОБОРОТНОЙ СТОРОНЕ ТОЙ САМОЙ СТРАНИЦЫ!!! В ужасе Джесс, трясущимися пальцами приподняла нарисованную ветку на нарисованном небе вверх, и отогнула... На первой странице - на обороте ветки - букетик, выполненный карандашными линиями, и нежное воздушное личико, пошли волнами... А кое-где сквозь страницу почти просочилась краска с обратной ветковой стороны... Какой бы плотной ни была бумага, но... Джесс глядит на волнистый букет огромными неморгающими глазами... ЧТО... ОНА... НАДЕЛАЛА?.. В голове всё это просто не умещается - весь ужас сложившегося положения. И как это получилось?.. Она... Разлила... На прекрасную... Часть... Жизни... Своё... Мерзкое... Состояние... Лени... Страха... Безрассудства... Темноты… Она... Она...
 Она чуть отвлеклась тут на то, что где-то впереди, над розовым, теперь уже волнистым, букетиком, зашагали через большую лужу чьи-то ноги. Хорошие ноги. В гладенько выглаженных брючках. Джесс подняла глаза настолько, насколько лишь только можно поднять глаза, чтобы никто не понял что ты их подняла. К ней шли. Или не к ней?.. Глаза вместили, не поднятые до конца, ещё и концы болтающегося шарфа. Песочного и бордового одновременно: в полосочку. А за шарфом - ещё полы хорошего драпового пальто. Чёрного. Странно... Зачем это такой хороший костюм к ней движется прямиком через лужу?.. Неужто она достойна его здесь присутствия?.. Зачем он идёт на безлюдный полукруглый лавочковый островок, где нет никого и ничего?.. Где Джесс распространяет свою тишину и портит рисунки?.. Где Джесс путается и сбивается с намеченного курса, заменяя его сиюминутным увлечением и обрекая всё дело на погибель?.. Зачем он идёт в её жизнь?.. Вокруг радостный, светлый день. Зачем ему нужна Джесс?.. Зачем она в этом светлом дне?.. Костюм потихонечку приблизился и скрылся наконец из глаз - настолько близко он стал. Костюм прошёл мимо неё и сел на соседнюю лавочку. НЕ НА КАКУЮ-ТО!!! А НА СОСЕДНЮЮ!!! Вокруг сто-ооолько лавочек... Сто-ооооолько людей!!! И он... сел... рядом... Чем Джесс заслужила такое?..  В первый момент Джесси даже вздрогнула и перестала смотреть в свой скетчбук - смотрела теперь над ним. А боковым зрением косилась на парня: неужто он вправду?.. Неужто он настоящий?.. ОН... СЕЛ... РЯДОМ... С НЕЙ?!! Неужто она этого достойна?.. Ею не погнушались... Её не испугались... Её не оставили одну на этой скамейке... Совсем одну... Молодой человек был, действительно, настоящий. Красивый, аккуратный, чистенько одетый. Не может быть... Она бы ещё поверила, может быть, если бы рядом сел бомж, от которого пахло бы перегаром, и который невнятно жевал бы что-нибудь себе под нос беззубыми челюстями, и в конце концов дал ей понять что ему нужна мелочь на спирт, а совсем не она - Джесси. Да и то уж наверное и ему девушка бы обрадовалась. С момента ухода из дома она чувствовала себя чуть ли не прокаженной. С момента ссоры с мамой - проклятой. К ней не приближались родители - а значит и все люди вокруг не могли приближаться. Она чувствовала что её жизнь кончилась. Она погасла, потухла, исчезла, растворилась. Она пробует существовать в своих мечтах и рисунках, но чувствует что всё это не жизнь. Единственные люди, которые были с ней рядом (пусть не душой, но чисто территориально) - это её родители. А теперь - они совсем далеко. Совсем. А значит - весь мир. Она чуть не заплакала от того что этот молодой человек сел рядом. Чуть не сжалась в комок и не принялась реветь от того - как это странно... Но всё же - это была правда. И что теперь делать?.. Конечно же ничего. Сидеть и чертить дальше. Но Джесс слишком уж хорошо воспитана для этого - она чувствует себя обязанной поддержать разговор, даже если он ещё и не начался, но если уж кто-то в нём прямо сейчас нуждается. Но нуждается ли?.. Наверное - да. Иначе бы он не сел просто так рядом, когда вокруг полным полно абсолютно пустых скамеек. Значит... Наверное ему тоже одиноко и пусто, темно и тихо, и нет в его пустоте даже новенького скетчбука, который хоть чуточку бы раскрасил реальность... Джесс сразу пронзила жалость. Она украдкой взглянула на сидящего рядом. Тот сидел прямо и ровно. Тот казался почти вытянувшимся по струнке. Тот казался... Наверное - он просто слишком культурный и хорошо воспитанный человек чтобы сидеть так согнувшись как и она. Он сидит ровно. Ему тоже плохо - ведь иначе бы он не сел рядом - но все же он держит спину. Джесс стало немного стыдно за собственную осанку и она слегка распрямила лопатки. Хотя и не полностью - чтобы не совсем уж явно исправляться теперь-то. А рисовать Джесс больше не могла. Не могла… и всё тут. А вдруг она что-нибудь нарисует, что не совсем ЕМУ понравится?.. А он безусловно ведь будет украдкой заглядывать через плечо, ведь не сел бы рядом - не будь ему интересна Джесс и то что она делает. Ей нужно теперь играть в эту игру - сделать вид что она не видит, а самой попытаться всё сделать, чтоб только не разочаровать. НЕ РАЗОЧАРОВАТЬ. Девиз, под которым прошли все её осознанные годы жизни… Вот только теперь он вдруг зазвучал в груди совершенно по новому. Совсем как-то радостно, расстрогано и невероятно чутко - как полный счастья выдох облегчения. Как крик полушепотом: “Подожди! Только не уходи…”, как мягкое прикосновение к чему-то очень хрупкому - перышку, мыльному пузырю, младенцу, облаку… Он не знает, наверное, как тихо и нежно, как сладостно звучит в ней теперь это “Не разочаровать” - иначе бы тут же сказал что-нибудь приятное о её художествах, чтобы Джесс больше не переживала. Для вида она начинает корябать карандашом свою уже законченную картинку - всё тот же пастельный букетик в уголке странички. Сейчас она вряд ли хоть что-то толковое лучше этого нарисует, а ведь так хочется сделать вид, что прекрасный процесс происходит как раз именно вот сейчас! Джесс скребет лепесток розы карандашом - розово-пудренным - и умоляет его мысленно о том, чтобы тот как можно дольше почти не давал цвет: теперь здесь менять ничего и не нужно - рисунок и так хорош, пусть и на поплывшем волнами листе - а лишними штрихами его можно только испортить. “Ну ми-ииленький карандашик!.. Ну… только… пожалуйста… не пиши!.. Не пиши сейчас совсем! Притворись… притворись что совсем не умеешь!.. Как тот - вот как тот карандаш, что отказывался рисовать дома… как раз перед тем как вокруг зазвучала на полную тишина… Пожалуйста…”
 Карандаш сделал вид сперва, что понял, но нужно было, наверное, говорить ещё и с руками - они-то всё и испортили. Они затряслись, задрожали панически и… С размаху чиркнули карандашом огромную галочку прямо поверх всего букета. Всё. Кончено. Конец теперь изящной корзиночке. Ты это никак уже не перерисуешь и не замажешь. Конец. Нельзя чтобы он на это смотрел. Да и заговорить как-то надо бы - ведь он явно хочет заговорить?.. Он очень стеснительный, скромный… а Джесс… Джесс ему всё никак не помогает - должна бы давно уже протянуть ему руку помощи и начать первой. Но вроде бы - как-то стыдно. Она решает, что, раз уж идёт всё на перекосяк - так может быть, хоть, из этого будет возможно извлечь некую пользу. Возможно хоть этим она даст-таки весомый повод для того чтобы ему начать говорить. Она уронит сейчас что-нибудь. Она скрасит этим своё неловкое движение карандашом по букету - ну, мол, что-то стало, как раз, сейчас у неё падать - вот она и чиркнула случайно и… Всё это пролетело в её голове за считанные доли секунды. Как истошный испуганный вскрик, который заставил Джесс сделать первое что пришло в голову: уронить первое, что попалось под руку. И это первое - был муравьиный открытый бутылек. Он здорово и эффектно упал - разбрызгав по светлым сапожкам Джесс свою водичку, окрашенную в чёрную акварель… ну и пусть - всё равно ведь она так же могла где-то и в лужу наступить и испачкаться. Бутылек даже разбился, совсем неожиданно - да на такие мелкие кусочки, что Джесси глазам своим не поверила: вроде бы плотное стекло, да и земля здесь не жёсткая - просто гравий с песком под ногами насыпаны. А вот… Такого огромного количества спецэффектов она и ожидать не могла! Как итог: молодой человек наклоняется к ней, дернувшейся в сторону бутылька, чтобы, конечно же, помочь, ну а Джесс, сама не зная зачем - роняет ещё и скетчбук. Ведь бутылечек разбился и… следовательно - поднимать ему для неё будет нечего. “Как всё удачно сложилось!..” - проносится в голове Джесс, когда он поднимает скетчбук, чуть измазавшийся в грязи, и выходит всё, как раз-таки, именно таким образом, что видит он перед собой её самую удачную красивую страницу… пусть и заляпанную чуточку теперь грязью. Она радуется… радуется, трепещет, замирает, сжимается внутри самой себя сладко-сладко и… тут же увестстый подзатыльник даёт ей своё собственное чувство вины: ведь она, как никак, схитрила. Чуток. Не сильно. Едва едва… Но ведь и так раньше Джесс хитрить никогда не приходилось… Наверное это плохо?.. Наверное… Но ведь он сам подошёл?.. Она не притянула его к себе таким образом. Она только помогла сделать то, что он и так собирался. Она… Поспособствовала. Вот и всё. Наверное - он ещё должен быть ей благодарен за то что Джесс вот так облегчила ему задачу: дала шанс заговорить наконец.

- Ой… Спасибо!.. - обмерев от счастья произносит она, - Я так… так всегда… косорукая. - и нервно неловко смеётся.
 Впервые в жизни ей собственная косорукость та-аа-аакой кажется полезной!..

- Пожалуйста. - говорит первым делом мужчина. Впервые теперь она слышит его голос. Старается так запомнить, чтоб никогда уже больше не забывать этого первого звука… Закатывает его в себя как в баночку соленье… бережно, жадно, восторженно… Дрожащей памятью его запоминает - как будто дрожащими пальцами берёт…
  А теперь - его глаза. Они поднялись от скетчбука, от пыльной сырой земли к ней… вернее… наверное… Они опустились теперь до неё. Теперь - эти глаза запоминать. Запоминать чтобы никогда не забыть… Чтобы всегда рисовать в своих картинах и никогда не суметь приблизиться к этой чудесной реальности…