Ступая по пятам

После нашей судьбоносной встречи, словно луч света пробился сквозь завесу тумана, я загорелась идеей восстановить утраченный эпизод вашей жизни – ту зияющую пустоту в памяти. Подобно сыщику, одержимой поиском неизведаного, я отправилась в архив приемной, где, перебирая пыльные залежи прошлого, отыскала тот самый лист прибытия – безликий документ, хранящий тайну "того, у кого нет имени".

Номер бригады скорой помощи, словно ключ к заветной двери, мгновенно вспыхнул в моем сознании. Не теряя ни минуты, я связалась с врачом, доставившим вас в наши стены, и взмолилась о помощи. Услышав о моей неутолимой жажде приоткрыть неизведанное, он, врач доставивший вас в эти стены, вызвал из глубин памяти тот роковой случай и назвал место, где когда-то возвышался дом пионеров – призрак ушедшей эпохи. Именно на его крышу, по зловещим слухам, вы и взобрались, ведомый тенью отчаяния, намереваясь свести счеты с жизнью.

У стен обветшалого здания меня встретил сторож, назвавшийся Пантелеем – хранитель обломков времени. По его словам, в то злополучное утро он "спал крепким сном", но эхо трагедии, разнесшееся по округе, не могло не коснуться его слуха. Он поведал мне историю о "чудаке", что вечерами просиживал на остановке неподалеку, словно неприкаянная душа, ожидающая свой последний рейс.

"Выхожу я на рассвете, – рассказывал Пантелей, – а там толпа зевак, рты разинули, на крышу смотрят. Сначала, грешным делом, о пожаре подумал, пожарные машины увидел. А потом слухи поползли: дескать, самоубийца там, на краю пропасти стоит. Взглянул я наверх и сразу его узнал – того самого, что мне все время на глаза попадался, на автобусной остановке.

К откровениям Пантелея мы еще вернемся, ведь именно его слова, словно нить Ариадны, помогли мне выбраться из лабиринта тьмы и неизвестности. Но повествование свое я желаю начать с самого начала – с того момента, когда вы, словно восставший из мертвых, пришли в сознание после "кары небесной".

Вы очнулись не в нашей больнице, а в травматологическом отделении, где тело, истерзанное падением, пронзала дикая боль. Но, сова сумели восстать из пепла, вы начали медленно, но верно идти на поправку. Через несколько дней вы уже могли с трудом опираться на ноги, а спустя две недели вас выписали, облаченного лишь в казенную больничную робу.

Словно Адам, изгнанный из рая, вы оказались на пороге нового мира. Холодные капли дождя, словно слезы небес, коснулись ваших больничных тапочек, погружая вас в пучину неизвестности.

"Эй, ты чего стоишь, как истукан, третий час? – окликнул вас очкастый медбрат. – Не видишь, что ли, дождь льет?"

Но вы, словно зачарованный, не ответили ни слова. Сделав первый шаг, вы тут же угодили в лужу, но даже не заметили этого, словно очнувшись в ином измерении. Бредущий по городу, вы потеряли связь с реальностью, рассудок помутился, и вы начали разговаривать с самим собой. Свидетелями этого странного поведения стали многие, и из их разрозненных воспоминаний я, словно мозаику, собирала картину вашей неизвестной жизни.

"Я помню его, – сказала мне одна женщина, чье имя навсегда осталось для меня тайной. – Он сидел на этой скамье, в рваных тапочках. Было еще тепло, но в воздухе уже чувствовалось дыхание осени. Мы несколько дней наблюдали за ним и решили принести ему одежду. Положили сумку с вещами рядом, попросили взять. Но он, казалось, нас не слышал, говорил о каком-то мире с двумя солнцами. Так и не сумев достучаться до его сознания, мы оставили вещи и ушли. На следующий день скамья была пуста, но пакет с теплыми вещами лежал на прежнем месте…"

Другой свидетель, чья судьба также пересеклась с вашей, поведал мне о вашем героическом поступке: вы, не раздумывая, бросились на грабителей, пытавшихся отнять кошелек у несчастной старушки. Вас жестоко избили, повалили на землю, пинали ногами, но вы, словно бесчувственный, не ощущали боли.

Незнакомые люди начали приносить вам еду, но вы отказывались, лишь спрашивая про автобусную остановку. И вот, однажды, добрые люди привели вас на ближайшую остановку, которая на долгое время стала вашим домом, вашим убежищем от невзгод.

Там, на этой остановке, я узнала множество историй о вас. Где вы провели, словно отшельник, под открытым небом, не обращая внимания на снег и дождь, жару и холод. Одни жалели вас, другие презирали, третьи просто проходили мимо, не замечая. А вы продолжали сидеть в ожидании автобуса, который должен был отвезти вас домой, и рассказывали всем о своем прошлом, о том, как вы убили нечто золотой статуэткой, про Малявку и как сильно скучаете по нему, надеясь, что его душа не была наказана Таинственным голосом.

Люди, жившие поблизости, приносили вам еду и питье, а вы все не умолкали, лишь изредка напевая песни на непонятном и красивом языке. Однажды пожилая женщина спросила вас:

"О чем ваши песни?"

И вы ответили:

"О поезде, который мчится в мир иной, и на пути его стоит ваш дом…"

"Но здесь же поезда не ходят", – возразила старушка.

Задумавшись над ее словами, вы вдруг встали и, повинуясь неведомому зову, пошли куда глаза глядят. Так вы и оказались на крыше того самого здания, где сторожил Пантелей, чьи рассказы, словно лучи солнца, пролили свет на мрачные дни вашего беспамятства.

"Толпа росла с каждой минутой, – продолжал свой рассказ Пантелей. – И среди них были те, кто кричал ему: 'Да прыгай уже, придурок! Времени в обрез!' Их смех эхом отдавался над площадью. Но были и те, кто не верил, что трагедия может случиться. 'Как вам не стыдно! Вы толкаете его на смерть!' – кричала одна женщина. 'Не слушай их, сынок!' Но он, казалось, никого не слышал и не видел. Стоял на краю пропасти и смотрел куда-то ввысь, в небеса… Вскоре пожарным удалось снять его с крыши, и его увезли медики. Это все, что я могу рассказать об этом человеке…"

Оказавшись в машине скорой помощи, вы вскоре были доставлены в нашу больницу. По словам дежурного врача, вы не проявляли агрессии, отвечали на вопросы частично, но вполне адекватно. Ваше состояние было охарактеризовано как нервный срыв, но на следующий день диагноз был изменен. И даже сегодня, он остается предварительным, требующим доказательств причастности столь страшного недуга к вашему сознанию.

"Итак, мы откроем этот ящик Пандоры?" - спросила я, чувствуя, как воздух в кабинете наэлектризовался. Сирота кивнул, и я начала свой рассказ, осторожно, словно снимая пыль с хрупкого артефакта. Говорила о его скитаниях, о случайных встречах, о потерянных вещах, найденных надеждах. О том, как он, подобно кораблю без руля и ветрил, носился по волнам чужой волны, подгоняемый ветром обстоятельств.

Я видела, как меняется его лицо, как тени сомнений и страха сменяются проблесками узнавания. Моя речь, словно нить Ариадны, вела его сквозь лабиринт забытого, освещая темные уголки памяти. И вот, в какой-то момент, словно плотина прорвалась, поток воспоминаний хлынул наружу. Глаза Сироты наполнились слезами, на лице отразилась боль, долго сдерживаемая за стеной беспамятства.

"Я помню… Я помню ее…" - прошептал он, словно во сне. В его голосе звучала такая тоска, такая неподдельная горечь, что мое сердце сжалось от сочувствия. Я молчала, давая ему возможность выплеснуть накопившееся. Пусть говорит, пусть плачет, пусть освобождается от этой ноши.

Ведь, как говорил один мудрец "из хаоса рождаются танцующие звезды". И, возможно, именно сейчас, в этом хаосе воспоминаний, в этой буре эмоций, зарождалось зерно его исцеления, его нового "я". Мы молчали, каждый погруженный в свои мысли, каждый чувствуя облегчение от того, что завеса тайны приподнята. Впереди еще долгий путь, но первый шаг сделан. Мост над бездной забвения, между прошлым и настоящим начал проявлятся.