Пролетая над гнездом С

Говорят, если не поблагодарить зверя за мех, он не греет.
А уж если обидится — забудь о тепле. И о доме.

Историческая справка:
С XI века соболь был символом богатства Руси — его мех ценился на вес золота и служил валютой. На протяжении веков чрезмерный промысел не раз ставил вид на грань исчезновения. К началу XX века соболь сохранился лишь в глухой тайге, и его спасение стало делом государственной важности.
Сегодня численность стабильна, но вновь появилась угроза — вывоз племенных животных за границу, прежде всего в Китай, где стремятся наладить собственное разведение.


Великий князь Владимир обожал диковины, но больше всего — кошек. Однако привезти их из дальних земель было невозможно: звери гибли в пути.

Однажды царевна Марфа, известная своими вещими снами, сказала:

— Если у меня не будет кошки, Русь ждёт беда.

Князь пообещал награду тому, кто доставит ей редкую кошку.

Тогда за дело взялся Елисей, охотник из тайги. Он знал: в лесах водятся соболи — грациозные, как кошки, но куда ценнее. Зверь прятался в дупле старого кедра — своём родовом гнезде, где сливались тьма и покой тайги. Три недели он выслеживал самого чёрного, приручал, кормил с рук, спал рядом, чтобы зверь привык.

Во дворце Елисей объявил:
— Это кошка, но не простая. Это — Диколапая Баргузинка. Её мех сияет, как драгоценный камень.

Марфа взяла зверя на руки, и тот не вырвался. Это был знак.

Так во дворце появился Сапфир.

Но вокруг него плелись интриги. Враги князя мечтали украсть его — ведь его мех был деньгами. В торговле с Византией платили не золотом, а соболиными шкурками — кунами. Чем темнее мех, тем выше его ценность.

Однажды ночью в покои Марфы пробрались двое. Клинки сверкали в полумраке, шаги были бесшумны, как шорох ветра.

Сапфир, свернувшийся у её ног, вдруг насторожился. Его глаза загорелись, как угли.

Первый убийца поднял нож — но Сапфир метнулся вперёд, когтями вцепился в руку, зубами — в запястье. Клинок упал на пол.

— Чёртов зверь! — прошипел нападавший.

Второй бросился следом, но Сапфир уже был на его лице. Крик огласил покои.

Марфа проснулась. Лунный свет скользил по стенам, и в нём Сапфир мелькал, как тень.
— Караул! — закричала она.

Убийцы отступили. Сапфир стоял на пороге, грудь тяжело вздымалась. Он взглянул на Марфу — как будто говорил: Ты в безопасности.

И исчез в ночи.

Наутро волхв сказал:
— Заговорщики хотели убить Марфу, чтобы свергнуть князя. Но тайга поставила стражу. Это был не зверь — это был дух. Его не одолеть мечом.

После этого соболиные шкуры стали ещё дороже. Пушной промысел превратился в основу русской торговли, а купцы вывозили соболиные меха караванами. Князь Владимир повелел чеканить монеты с изображением соболя — так появилась куна.

Марфа долго искала своего любимца. А Елисей, уходя в тайгу, иногда встречал соболя с необычными глазами. Он смотрел на него, как старый друг, но никогда не давался в руки.

Сапфир стал не просто легендой, а символом власти и богатства. Напоминанием о том, что самое ценное нельзя удержать, но можно сохранить в сердце.

Для него, духа тайги, время текло иначе: один день растягивался, словно век, а целый век проходил, как один день.  Исчезая в снежной буре, он оставлял лишь следы, которые заметал ветер. Но одно было неизменно: когда тайге грозила опасность, он всегда появлялся снова.

Так было и в тот год.

Зима выдалась лютой. Ветра выли над тайгой, а мороз сковывал реку льдом. И в этом безмолвии раздавались глухие удары топора.

Сапфир шёл вдоль  кромки леса — почти невидимый, бесшумно прыгая по снегу, словно тень.  Навстречу ему двигался юноша, ведущий лошадь, запряжённую в тяжёлые сани.

— Здорово, парнище! — раздался бодрый голос откуда-то из тени ели.

Влас удивлённо вскинул голову.
— Здорово. Отец, слышишь, рубит. А я отвожу.

На следующий день погода испортилась. Завыли метели.. Влас вновь пробирался сквозь лес, но был уже один. Шапку унесло ветром, мороз впивался в кожу, но он шагал упрямо, будто сам был частью этой метели.

Сапфир невидимо сопровождал его. Почувствовав беду, выскользнул из укрытия и короткими прыжками двинулся впереди лошади, указывая путь. Когда Влас выбился из сил, а лошадь начала буксовать, сквозь снежную завесу проступила поляна.

Двенадцать соболей сидели у костра, их мех отливал серебром, а глаза сверкали, как звёзды. Молодые устроились на ветвях, старшие — ближе к огню. Они набросили на Власа соболиную шубу — и холод отступил.

Сапфир сел рядом и заговорил:
— Сегодня мы собрались здесь не просто так.  Сегодня решается судьба. И не только наша.

— Их зовут племенными, — сказал соболь Февраль. — Они выросли среди людей, и многое в их жизни зависит от заботы человека.

— Если берегут — это не плен, — сказал Март. — Но если забывают, кто мы, — тогда беда.

Послышался  глухой треск — кто-то пробирался сквозь заросли.

— Они пришли.

Из чащи выскользнули силуэты. Закутанные в волчьи шкуры с ног до головы. Они скользили на лыжах — неслышно, по-звериному, почти не ломая наст.

Ловчие.

— Дикие соболя больше не нужны, — раздался голос. — Скоро останутся только те, кто в клетках.

Среди двенадцати поднялся Январь — старый соболь.  Что ещё помнил времена, когда они жили в дуплах, паря над землёй, ближе к звёздам, чем к людям.— Мы не против перемен, — сказал он. — Но помнить, кто мы, — долг и диких, и племенных.

— Ваш дом теперь — клетки! — Ловчий замахал нагайкой, смеясь.

Сапфир вышел вперёд: — Наш дом здесь.

Ловчие бросили капканы. Но стоило им коснуться земли, как снег осел, и ловушки превратились в подснежники.

— Не всё можно взять силой. Здесь власть не у человека,   — сказал Сапфир.

Ловчий со шрамом вытащил нож:
— А если взять силой твоего Хранителя?

Январь посмотрел на Власа:
— Выбирай. Быть человеком — значит отвечать. Уйдёшь — и у них останется только глухой лес. Останешься — и кто-то обязательно станет сильнее. Не дай им сдаться.

Он протянул Власу кедровую шишку — не простую, а наполненную белыми, крошечными клыками павших героев-соболей. Они звенели, как семена, и мерцали, как ледяные звёзды.

Влас сжал шишку. Когда открыл глаза — Ловчих уже не было.— Что теперь? — спросил он.

Сапфир посмотрел на него долго, как будто слышал и то, что не было сказано вслух.
И с почтением произнёс:
— Теперь ты — наш голос среди людей. Помни, кто ты. И что внутри тебя не только выбор — но и ответ.

Но в мире людей Власу не было места...

Однажды он узнал: партию соболей готовят к отправке. Он освободил их — и был схвачен.

— Ты предатель, — прошипел Хозяин Клеток. — Ты выбрал зверей вместо людей?

Его рука медленно скользнула в карман — слишком медленно, чтобы это было случайно. Взгляд стал узким, как лезвие.

— Я выбрал тайгу, — сказал Влас. Но внутри было пусто. Он знал: всё уже решено.

Где-то хрустнула ветка, вторая. Отсчёт пошёл. Воздух стал плотным, как перед грозой.

Из полумрака появился Сапфир. За ним — двенадцать соболей. Их мех светился в темноте, глаза горели ледяным огнём.

Хозяин Клеток попятился.

Соболи — один за другим — шагнули вперёд, смыкая круг.
Без агрессии. Без звука. Просто — круг.

— Ты не убивал, — тихо сказал Сапфир. — Но ты не слышал.
Ты вывез их живыми. И продал Золотой Лапе.
А они были связаны с этим местом, как корни с землёй.
Дикие не продолжают себя.
И племенных мы не отдадим.
Здесь — их родина. И наше богатство.
Наш сундук с тем, что не продается.

Земля под ногами Хозяина будто дрогнула.
Он хотел крикнуть, но голос застрял в горле.

— Чтобы ты провалился, — тихо сказал Влас.
 
Внезапно земля под ним разверзлась, словно пасть огромного зверя. Он попытался ухватиться — но вокруг были только пустота и тьма.

— Продал? Увёз? Пора вернуть. С процентами. — голос Сапфира прозвучал почти устало.

Хозяин Клеток исчез в глубине.

А через мгновение земля сомкнулась, оставив только несколько опавших листьев.
Договор с лесом расторгнут. Подпись — лист. Печать — дупло.

С тех пор минуло много зим...

Влас стоял на площади, где меха укладывали в ряды. Тяжёлый штамп приёмщика, короткий глухой стук — и судьба меха решена.

Отец умер. И он, повзрослев, не нашёл иного пути, кроме охоты.

Сначала он хотел бороться. Потом — просто выжить. Теперь он не был уверен, что между этими понятиями есть разница.

Однажды к нему подошёл Чёрный купец.
— Тайга дала тебе силу, но мир живёт по другим законам, — сказал он. — Ты можешь быть хранителем. А можешь быть тем, кто распоряжается этим богатством.

Шкурки, подобранные в лоты, один за одним падали в короба. Перед глазами Власа вспыхнули картины — двенадцать соболей у костра, подснежники в капканах, тёплая кедровая шишка в его руке. А потом — молоток аукциониста —  продано.

Влас молчал.

Память возвращала его все дальше в прошлое...дупло в кедраче, где когда-то он, мальчишка, впервые увидел соболя — глаза его светились, будто небо смотрело из глубины. "Пролетел — и исчез", — тогда сказал отец. «А ведь это было гнездо... не каждому позволено в него заглянуть, а тем более остаться.»

Он не ответил. Но в тот день оставил потускневшую шишку в снегу. Он выбрал. Он пошёл за наживой.

Тайга уже знала.

Сапфир остановился, ощутив холодную пустоту в груди..

Тайга, всегда звавшая его тихим шепотом ветра, теперь молчала. Воздух, некогда наполненный ароматом хвои, стал тяжёлым. Ловчие нового Хозяина Клеток оставляли после себя пепелища — деревья, столетиями тянувшиеся к небу, теперь лежали на земле. Сапфир подошёл к своему дереву, но на его месте зияла лишь чёрная яма. Зверь сжался от боли. Ветер пах смертью и опустошением.

В гневе он бросился на людей, но его окружили. Он был силён, быстр, но их было слишком много. Когда он открыл глаза, перед ним стоял Влас.

— Ты... — хрипло выдохнул Сапфир.

Влас не поднял глаз. Запах волчьей куртки — копоть и усталость — выдавал его путь. И то, кем он стал.

— Так устроен мир, — сказал он. Но сам не поверил в эти слова.

Сапфира заперли в клетке. Она была просторной, но всё равно оставалась клеткой. Он не ел и не спал. Влас не приходил. Сапфир видел его среди купцов — чужого и далёкого.

А однажды, среди мехов, он увидел кедровую шишку — ту самую. Брошенную, забытую, среди товаров, как безделушку.
В этот миг он понял: Влас больше не слышит тайгу.

Среди тех, кто приходил любоваться мехами, была Агния, дочь Чёрного купца. Её не интересовал товар, но она ожидала увидеть красивую шкурку. А вместо этого встретила глаза, в которых отражался лес. — Отец, он живой...

Чёрный купец даже не поднял глаз:
— Живой или нет — не важно. Главное, что он наш.

Но ночью Агния вернулась. Стояла в темноте, почти касаясь решётки.
— Прости, — прошептала она.

Сапфир открыл глаза — впервые за долгое время.
— Кто ты?

— Та, что не знала. Но теперь знает.
Она приносила ему воду, говорила с ним.

Однажды он сказал:
— Если ты правда хочешь помочь, освободи меня.

Агния понимала: если он уйдёт, отец не простит её. Но в ту ночь она решилась. Ключ щёлкнул. Дверца отворилась.
Сапфир растворился в чаще.

Когда Влас узнал о побеге, он впервые за долгое время почувствовал холод. Тайга больше не принимала его — он предал её.

Однажды он всё же пошёл в лес, куда давно не заходил. Это была ранняя весна — ещё прохладная, но с талыми ручьями и запахом влажной земли.

У костра он увидел Агнию.
— Зачем ты здесь?
— Просто... тянет сюда. Мне здесь хорошо.
Он промолчал. Огонь потрескивал. Тайга слушала.
— Я уже не знаю, кто я.
Агния взяла его руку.
— Выбор всегда за тобой.
Влас не отдёрнул руку, но и не сжал её.
— Мы рискуем.
— Знаю. Но если не мы, то кто?

Прошло три года.

Агния стала его женой, у них родилась дочь — Зоряна.
Лето стояло тихое и полное звуков. Агния часто брала Зоряну в лес.

— Ты слышишь? — спрашивала она, когда ветер шелестел в листве.
— Да, — отвечала девочка. — Это тайга говорит.
Агния улыбалась. Она знала: дочь продолжит то, что начала она.
Но вскоре болезнь забрала Агнию.

Влас остался между мирами — днём среди торговцев мехами, вечером — у окна, глядя на тайгу.

А когда Зоряна выросла, мачеха велела избавиться от неё. Девочку увели в чащу и оставили одну.

Из тени выступил соболь с глазами цвета сапфира.
— Не бойся, — сказал он. — Я знал тебя ещё до рождения.

Она пошла за Сапфиром. Среди громадной каменной россыпи, где холод держался круглый год, стоял хрустальный гроб.

— Ляг сюда, — сказал он. — Тайга сохранит тебя, пока не придёт время.
Девочка легла в прозрачную колыбель. Её дыхание стало лёгким, кожа — холодной как снег.

Той же ночью Власу приснился сон: лес, снег, хрустальный гроб. Проснувшись, он понял — тайга зовёт.

Он нашёл гроб. Увидел дочь. Что-то кольнуло — глубоко, почти забытое. Время вернуть долг.

Он достал шишку — ту самую, что в ночь Совета вручил ему Январь. Внутри тихо звенели клыки соболей-героев.

— Я это исправлю, — прошептал он и положил её на крышку. Чешуйки заиграли светом.

Из тени вышел Сапфир, молча прыгнул на гроб и ударил лапой. Лёд треснул.

Зоряна открыла глаза. В её взгляде отражались просторы тайги. Она поднялась и, не говоря ни слова, протянула руку к небу. Вихрь из снежинок закружился вокруг неё. Кожа засияла, волосы стали белыми, как снег.

— Дочка... — прошептал Влас.

— Теперь я — Заря Тайги, — сказала она. Её голос звучал, как шелест ветра в ветвях лиственницы.

— Ты бросил нас. Но, может, еще не поздно….

Сапфир подошёл к ней и коснулся мордой её ладони.

— Она станет новой Хранительницей, — сказал он. — А ты, Влас, будешь её стражем.
Влас опустился на колени. — Я готов. Холод проник в его грудь, но это был не холод смерти.

Зоряна подняла руку. Вокруг неё замерцали двенадцать соболей — тёмных, как ночь, и лёгких, как дым. Они окружили её кольцом — не замыкая, но охраняя. Их силуэты склонились в почтительном поклоне.

— Тайга прощает, — сказала она, — но только тех, кто готов её защищать.

Сапфир взглянул на Власа — тот уже стоял в облике соболя, с мокрым от снега мехом и ясным взглядом.

— Теперь твой долг — быть рядом с ней. А я... я должен вернуться к своим.

Он нырнул в снег — легко, беззвучно. Один за другим скрылись двенадцать соболей. И только ветер оставил за ними еле заметный след.

Тайга не ищет идеальных. Она выбирает тех, кто не прячется.

Зоряна стала Зарёй Тайги — новой Хранительницей.
А Влас, покинув человеческий облик, обернулся соболем —
и остался рядом: шорохом, взглядом, одиноким сторожем своей крови.

С тех пор никто больше не пытался продать живого соболя.

А соболи — настоящие, не легенды — снова бегали в кедраче.
Прыгали по сугробам, ныряли в норы, дрались за орехи.
И однажды один — молодой и юркий — утащил у рыбака перчатку.

Зоряна только улыбнулась: — Значит, всё вернулось.