Матери, потерявшей своего единственного сына

   Я увидел её со спины. Мы не встречались, быть может, чуть больше месяца. Однако, за это время многое изменилось, а точнее — все. Её плечи, словно под какой-то невидимой тяжестью, опустились и появилась несвойственная ей сутулость.
Эта женщина средних лет всегда была приветлива, жизнерадостно улыбалась и обладала способностью шутить даже тогда, когда совсем не до шуток. Так было всегда, но не сегодня. Горе неподъёмной глыбой обрушилось на неё и невыносимой болью придавило её к земле, не желая отпускать. На днях она похоронила своего сына, погибшего на войне.

   Я не был на похоронах, но знаю, что все было организовано достойно — и митинг, и троекратный залп, и правительственная награда… Да только что ей до всего этого, когда единственного сына уже нет в живых.

   Она меня не видела. Я же стоял и думал — что сказать, как утешить, чем поддержать… и не находил слов. Да и вряд ли есть слова, способные унять боль в сердце матери, потерявшей своего сына-сыночка-кровиночку…

   Какое-то чувство вины холодком прокатилось внутри меня. Вроде бы я тут ни при чем: эта война не мною развязана, я на фронт никого не посылал… Но где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что мы все в какой-то мере виновны в этой ужасной бойне. Виновны в том, что молчали, когда надо было кричать, своим соглашательством с тем, с чем нельзя было соглашаться. Своим стремлением к обогащению и разобщенностью… Да много чем. Тем, что почти забыли, что такое единство и любовь к Родине. В погоне за «жирным куском», мы научились договариваться со своей совестью и переступать через многовековые нравственные ценности. Все чаще стала звучать эта отвратительная фраза: ничего личного — это просто бизнес. Незаметно, крадучись, в наши души просочилось нечто ужасное и начало там смердеть. И теперь чудовищная война начала вытряхивать из нас эту зловонную мерзость, присылая нам похоронки.

   Я смотрел на эту ссутулившуюся женщину и все никак не мог подойти к ней, потому что так и не придумал, что ей сказать. Она сама повернулась ко мне. Её губы попытались улыбнуться, но вместо этого получилась гримаса страдания, отображающая всю боль души… И глаза… Кажется, вся скорбь мира отразилась в этом безжизненном взгляде.

   Все, что я смог сделать — это обнять её и прошептать: «Прости, не знаю, что сказать… держись…». К горлу предательски подкатил ком, и я еле сдержал слезы. С началом этой войны я уже перестал их стесняться. Парней возвращают оттуда, кого израненного, кого в цинке, и нет сил смотреть на это спокойно.

   Каждый раз объясняешь себе: эта война вынужденная и наше дело правое. Да, умом большинство из нас все понимает. А как быть с душой? Что делать с ней матерям, потерявшим своих сыновей, отцам, женам? Ответ один — ничего. Она всегда будет скорбеть. Теперь эта война стала частью их жизни, навсегда прочертив кровавую границу в сердце между «до» и «после». Знаю это не из своего опыта, но из общения с ветеранами той войны, которая поглотила миллионы судеб, — Великой Отечественной.

   Мы расслабились, думая, что такой беды у нас уже не случится. И это роковая ошибка, за которую нам приходится расплачиваться жизнями наших парней. Ещё в древности римский историк сказал: если хочешь мира, готовься к войне (Корнелий Иепот). Другими словами — если не хочешь войны, будь готов к ней. Мы забыли это правило, и война не заставила себя ждать. И теперь разлетаются по городам и весям нашей страны похоронки, словно птицы.

   Эта женщина просто кивнула мне в ответ. Не было у неё сил разговаривать со мной. Я и не хотел терзать её и так истерзанную душу расспросами. Мы пошли, каждый по своим делам и со своими мыслями. Я пытался понять: а как она переживает ночь, когда остается наедине со своим горем? И только подушка, глотая её слезы, становится молчаливым свидетелем этой ужасной трагедии.