Идиостиль Бердяева - 1

                ЭКЗИСТЕНЦИЯ
                ФИЛОСОФСКОГО ИДИОСТИЛЯ
                Н.А. БЕРДЯЕВА

                1. КРАТКОЕ ВВЕДЕНИЕ

     В отличие от множества исследований, посвященных изучению идиостиля писателей и поэтов, в данной работе предметом исследования послужила индивидуальная стилистическая манера философа-экзистенциалиста. Наш выбор обусловлен тем, что философские работы Н.А. Бердяева имеют глубоко индивидуальный, зачастую образный, метафорический (и не только) язык самовыражения и общения с адресатом-читателем. Если говорить еще точнее, то это экзистенциально выстраданный, личностно искренний язык и стиль насколько самовыражения, настолько и самопознания. Это стиль, приводящий не только         
к пониманию, но и к со-чувствованию, сопереживанию.

     По определению, идиостиль — это система как содержательных, так                и формальных, лингвистических (а также речевых) характеристик, присущих произведениям определенного автора. Это система, делающая уникальным воплощенный в произведениях авторский способ языко-речевого выражения.

     Главное в названии работы — это акцент именно на экзистенции идиостиля как процессе, движении, саморазвитии (самоорганизации). Для истинного философа-экзистенциалиста, такого, как Н.А. Бердяев, характерно обостренное, драматичное погружение в мир (равно как и интроекция мира в свое «я»),в действительность во всех ее ипостасях — от социальных, историко-политических до метафизических. Такой мир и тем более так  воспринимаемый мир всегда в движении, изменении, с массой противоречий, драматических и трагических столкновений, коллизий. И именно такой мир, резко впечатывающийся в душу философа, подвергается интроспекции, во многом эмоциональной рефлексии экзистенциалиста Бердяева. Поэтому считаем, что его идиостиль — это не статичная система, а процесс интенсивной эволюции содержательных и синтезированно с ними формальных маркеров, эксплицитов творческого пути личности яркого экзистенциалиста.

    Целью работы является аналитическая (с итоговой холистической интенцией) характеристика идиостилевых особенностей наиболее значимых в пространстве философского мирового и российского дискурса произведений Н.А. Бердяева.

     В исследовании применяется методика деривационного текстового анализа. Методика создана на основе аналогии с деривационным анализом слова, его морфемной структуры. Из текстов избираются узловые по содержанию, смыслу фрагменты. Вычленяются смыслообразующие экспрессивно-речевые приемы: метафоры, метонимии, диафоры и т. д., а также синтаксические конструкции, характерные для авторского стиля. Рассматривается детерминированное ими смыслообразование. Главная же цель, мотивация деривационного (кстати, иначе — мотивационного) анализа — это этап создания метатекстов. В метатекстах автор данной работы осуществляет попытку выйти на эмерджентный уровень осмысления исходных фрагментов, обнаружить новые смыслы, к которым могут приводить тексты, а точнее — авторский философский стиль                Н.А. Бердява.

     В итоге главный аргумент в пользу эволюции философского идиостиля Н.А.Бердяева — это продолжающийся на протяжении всей работы «заочный» диалог между философом и исследователем его текстов. Завершением же работы является «очный» экспериментальный диалог между этими авторами.   
 
                2. ЭКЗИСТЕНЦИЯ ИДИОСТИЛЯ Н.А. БЕРДЯЕВА.
                ФРАГМЕНТАРНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
                ФИЛОСОФСКИХ ТЕКСТОВ

     Философский труд «Смысл творчества». «Откровение о человеке                в творчестве Ф.М. Достоевского».

     Текст.
     «Начиная с «Записок из подполья»… чувствуется человек, познавший добро и зло (1). (…) В нем соединяются полярности страстного человеколюбия                и человеконенавистничества (2), огненного сострадания к человеку                и жестокости (3). Он унаследовал... русское сострадание ко всем обойденным, обиженным и падшим (4)… Но он преодолел наивные элементарные основы старого гуманизма, и ему открылся трагический гуманизм (5)» (с. 354).

     Деривация.
  Наблюдается контрастная экспрессия мысли-речи философа. Доминирует концентрация антитез речевой организации текста, с помощью которых автор (философ) осуществляет вчувствование в противоречивый, драматичный внутренний мир героя (творческую интенцию Достоевского). 1. — Масштабная антитеза, основанная на столкновении антонимов с обобщенным, абстрактным лексическим значением. 2. — Вторичное употребление масштабной антитезы на базе антонимов с обобщенным антропологическим значением. Вероятно, «человеколюбие» — это развивающая мысль реакция на «добро», а «человеконенавистничество» - на «зло». 3. — Метафорическая антитетическая конкретизация абстрагированной речи-мысли, развивающая внутреннее противостояние 1 — 2. 4. — Экзистенциальное развитие антитетического противостояния (внутренней противоречивой эволюции души) до уровня смыслового противопоставления высказываний на основе предложений. Это уже противопоставление семантико-синтаксических предикаций, отражающих драматическую душевную динамику. 5. — Второй синтаксический член антитезы (4) сам по себе представляет антитезу традиционного («официального») гуманизма и гуманизма экзистенциального, выстраданного. Это не что иное, как экзистенциальная стилистическая                со-драматизация речи-мысли философа и писателя.

     Метатекст.
     Стиль Н.А. Бердяева фрактален в своей драматической насыщенности                по отношению к писательской манере Ф.М. Достоевского, а также его героям (известно, что все герои писателя — это грани личности самого автора). А сам автор прошел путь личностной самоорганизации в драматической среде каторги. А сам философ начал путь своей личностной самоорганизации в драматической (именно для него) среде кадетской муштры. Отсюда экзистенциальное субъект-субъектное общение философа и писателя, личностно проявленного в его текстах.

     Драматизированный стиль текста Бердяева накладывается на стиль писателя, что создает резонансный потенциал восприятия адресата-читателя. Такой стиль философского рассуждения способен вызвать сильную адекватную эмпатию              по отношению к личности, характеру, темпераменту философа. И это эмпатия                с экзистенциальным свойством эмоционального вчувствования.

     Текст.
     «У Л. Толстого человек — подзаконен. У Достоевского человек —                в благодати, в свободе» (с. 356).

     Деривация.
     Стилистическая интенция философа осциллирует с контекстным выбором приема сопоставления — противопоставления. Эти два предложения вполне могли бы составлять одно бессоюзное сложное со знаком «тире» между частями, пунктуационно оформляющим противительные отношения (вместо союза «а»). Но стилистическая интенция здесь контрастно разделительная. Поэтому сопоставление — противопоставление синтаксически основывается  на парцелляции, оформлении частей одного целого как самостоятельных, подчеркивающих принципиальную противопоставленность. Это лаконично и экспрессивно, резко экспрессивно. Лексическое значение и текстовый смысл «благодати», «свободы» лишают «подзаконность» положительной семантики.

     Метатекст.
     Как художник двумя мазками способен создать образ, так и Бердяев двумя краткими парцеллятами убеждает (с долей суггестии) в том, что толстовская подзаконность — это нечто крайне отрицательное, антигуманное по отношению к человеку, вернее, к личности. У нее, оказывается, есть душа и даже возможны духовные стремления, родная стихия для которых — свобода. Только в ней созревают чистые помыслы о самосовершенствовании, о любви, направленной на людей и на Бога. Эта свобода — не анархия, а жизнь в благодати, в душевной и духовной чистоте и простоте, не приемлющих подзаконную общественную субординацию, подчинение властям, подневольный труд, наживу, конкуренцию, борьбу за место под солнцем. Таково возможное восприятие и эмерджентная конфигурация смысла лаконичного бердяевского сопоставления — противопоставления.

     Текст.
     «Он [Достоевский] – художник не той безликой бездны, в которой нет образа человека, а бездны человеческой, человеческой бездонности» (с. 368).

     Деривация.
     Снова фиксируем стилистическую приверженность к антитезам. Но здесь              в большей степени антитеза не слов, а смыслов, стоящих за ними. Смысл противоположно создается и конкретизируется антонимичными адъективами «безликая — человеческая». В этой паре «человеческая» означает «ликая», т. е. личностная.

     Метатекст.   
 Бердяев характеризует творческую интенцию Достоевского, приходя                к резкой и даже настораживающей обыденное сознание атрибутике. Стереотипное сознание, вероятно, готово воспринимать лекcическое значение «бездны» крайне отрицательно, как нечто такое, до чего ни в коем случае нельзя дойти ни в прямом, ни в переносном смысле. Бердяев поражает стереотипность резким семантическим сбоем, неожиданно толкуя «бездну» как «бездонность», т. е. неисчерпаемость лучших духовных человеческих качеств. Это бездна безграничной экзистенциальной веры в человека, в его высшее, божественное предназначение. В этом фрагменте стиль синергетичен в масштабе конфигурации «автор этой работы - философ Бердяев — Достоевский». Стиль живет — экзистирует, активирует чувства, эмоции, а значит, и мысль.

     Текст.
     «Идеи у Достоевского — не застывшие, статические категории (1), это огненные токи (2)» (с. 385).

     Деривация.
     В этом лаконичном предложении воплощается принципиальная стилистическая стратегия философа-творца — деформировать (реформировать для себя) традиционный, ортодоксальный стиль строгого, наукообразного рассуждения. Стратегия реализуется в приеме формулирования философского определения, дефиниции через контрастную антитезу, противопоставляющую по смыслу и стилю яркое метафорическое словосочетание (2) словосочетанию абстрактному (1).

     Метатекст.
     Стиль Бердяева таков, что идеи — сущности абстрактные — парадоксально, но можно не то что и не только выразить, но и параллельно представить, вообразить благодаря емкой, экспрессивной метафоре. Эти токи овладевают людьми, пронизывают их и становятся их сущностью. Герои как живые идеи, в виде токов переносящиеся к другим персонажам-субъектам (именно личностям, иначе ток не состоится, и Огонь, Свет погаснет). Идеи огненные, потому что они выстраданные, от сердца. Ими живут и полифонически движут повествование по адресам духовных владений       адресатов-читателей, экзистенциального философа, а также автора этой работы.

     Текст.
     «Всякий великий писатель — целостное явление духа. (…) Нельзя великое, органическое явление духа подвергать вивисекции, оно умирает под ножом оператора...» (с. 386 — 387).

     Деривация.
     Отмечаем пример континуального развития, т. е. экзистирования стиля философа. Здесь прием формулирования философской дефиниции сочетается              с ее постосмыслением через развернутую «причинно-следственную» метафору. Она воплощается в бессоюзном сложном предложении с первой частью — предложением безличным, категорически императивным. Причем безличность в этом контексте означает абсолютную обязательность для всех и всего, относящегося к критической модальности.

     Метатекст.
     Сравнение критического «анализа» прозы Достоевского с ножом оператора — это не что иное, как резкий и лаконичный ответ философа критикам писателя, ответ автора, также подвергавшегося необоснованной и часто язвительной критической характеристике. Стиль Бердяева здесь, как в основном и везде, экспрессивно-метафорический и холистический. Это действительно холистическая метафора, речевой прием, живущий смыслом, раскрывающим гениальную индивидуальность писателя. Эта холистичность Бердяева, как и Достоевского, - из сферы духа, истинной реальности — свободной, божественной. Действительно, холизм Достоевского заключается в целостности составляющих: писатель, мыслитель, личность с драматической и во многом трагической судьбой. Стиль Бердяева в работе о Достоевском — это проекция личности философа, также целостно, холистично погруженного в сферу духа               и не просто существующего, а эмоционально-личностно экзистирующего в ней фрактально по отношению к мастеру полифонической прозы. Достоевский создает образы истинно гуманистического — полифонического — хронотопа. Создает с глубокой утонченностью художника-психолога, которую неспособна адекватно воспринять критическая среда (за редким исключением). Бердяев же, находясь с Достоевским в экзистенциальном фрактале, создает не с помощью, а именно своим, необыкновенным, тропеическим, экспрессивным философским языком образ писателя. Пишет адекватный текст о тексте-писателе, экзистенциально погружаясь, духовно живя в его произведениях.

                3. ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ИТОГИ

  В нашей работе главное — процессуально и субъект-субъектно синтезироваться с экзистенцией идиостиля философа. И это действительно экзистенция, так как она выводит за рамки субъект-объектного «взаимодействия», традиционного, строго направленного на инертный объект анализа. Философский экзистенциальный стиль неизбежно порождает диалог между автором работы и Н.А. Бердяевым. Афористичность, экспрессивность, метафорическая антитетичность  мысли-речи философа способствует не столько анализу стилистических средств, а на их основе проникновению, вчувствованию в духовный мир Бердяева как мыслителя-творца и органически приемлемому, уместному порождению метатекстов — реакций, или рефлексий.

     Фрагменты текста цитируются по: Бердяев Н.А. Смысл творчества. Опыт оправдания человека. — Харьков: Фолио, М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. — 688 с. — (Вершины человеческой мысли.)