Палата-313акт2

Глава -- 27

— Виват, король, виват. Был бы ты со мной опять. Вот такие пироги, черт нас всех подери. Скажите, человек, вы добрейшей души, почему и от чего вы, император, сожгли нашу родимую Москву до тла; неужели нельзя было обойтись без этого кощунственного поступка.

Играя издалека, зашёл Зажигалка и встал в ожидании ответа. Наполеон, чуть погодя, разинув рот, спокойным голосом начал отвечать:

— А вы, дорогой мой великий поджигатель, полагаю завидовать мне: не вы преуспели в этом вопросе; думаю, что вы с радостью повторили бы мой поступок.

— Само собой, но я не француз, мне можно.

Без задней мысли ответил Зажигалка.

— Представляете, психиатры того времени упрятали бы вас на двести лет раньше в сумасшедший дом.

Наполеон парировал слова Зажигалки:

— Да, да — и сейчас ваш портрет, друг мой, висел бы на Красной площади у мавзолея Ильича, а рядом — слова: «ужасное прошлое Зажигалки» и «прекрасное будущее Ленина».

Неожиданно для меня к разговору присоединился Сирота; его слова аудитория палаты встретила с восторгом:

— Правильно, мой друг, с двух солнцевой планеты. Могу я попросить вас, Сирота, когда вы вернётесь домой, быть может красная власть сможет на вас рассчитывать на организацию восстания рабочего и крестьянского движения ваших краёв, а то видите ли, мы ещё не имели внеземных контактов и были бы не прочь освободить от космического империализма угнетённые народы инопланетян.

С улыбкой на лице, рассмеявшись, Ленин обратился к Сироте; тот, не растерявшись, без раздумий стал отвечать своему соседу по палате:

— Вы, дорогой мой вождь, наверно желаете, чтобы меня ещё за бунтарство через электрический стул пропустили?

— Ну что вы, раз такое дело, не стоит к черту этих инопланетян.

Диалог между Сиротой и Ильичом посеял в мою душу радость и чувство восхищения тем, что все те дни, которые мы провели при очных ставках, не были напрасны, и наконец мой удивительный друг вернул утраченную душу и снова заключил её в свои объятия, с чем вернулся к своему настоящему я.

— Представьте себе: на одной из планет стоят головастики с человеческим ростом и размахивают красным флагом и портретом Ленина и кричат: да славься КПСС, долой лорда Вейдера из Звёздных войн.

Вмешался в разговор политик, который, оторвав взгляд от газеты, рассмеялся и обратился к обитателям палаты; те, в свой черёд, с раздавшимся смехом, продолжили импровизировать на тему захвата социалистами неземных цивилизаций:

— А потом на звездолёте Союз-3000 к ним прилетит сам Железный Иосиф с армадой чекистов, и все зелёные человечки с системы Орион познают все прелести и атрибуты коммунизма.

Зажигалка снова напрашивался на словесную дуэль с вождём пролетариата, но Сталин решил прояснить: столь необоснованный его дальний визит в космическое пространство?

— Что именно они познают, товарищ великий поджигатель?

— Я имею в виду, что вскоре этим инопланетянам придётся отправиться на ОЗМ.

— Что ещё за ОЗМ?

— Орионо-земная магистраль, товарищ Сталин. Думаю, без наведения звёздных мостов между нашими мирами никак не обойтись.

— И что в этом плохого, родненький мой? Без инфраструктуры дела не делаются — особенно на таких расстояниях; им ли это не знать.

— Ну и всё, значит, кирдык: лагеря, ссылки и вес инструментарий красной власти в подарок.

— Только не нужно демагогии.

— Я всегда подозревал, что этот великий поджигатель — засланный капиталистами хмырь.

Обратился Ленин к Сталину, тем самым указательным пальцем угрожая довольному поджигателю:

— Да хватит вам уже, поздно уже; ложитесь спать.

Вдруг внезапно, подняв голову, снова выразил своё недовольство Костолом, который, озабоченным взглядом, осмотрел пустой угол комнаты, будто слова свои выбросил в никуда.

— Так, так, так, снова он недоволен; давайте-ка мы, товарищи, немного спустимся на землю и поразмышляем о более приземлённых вещах, о Костоломе, например.

Зажигалка, осознавая, что дальнейшие дебаты о владычестве КПСС над неземными цивилизациями могут довести его до неловкого положения перед собеседниками, ловко при первой возможности съехал с нечего хорошего на более комфортную тему; вор, давно следивший за Костоломом, поддержал великого поджигателя и поправил его положение в разговоре с двумя амбициозными вождями.

— Он меня тоже давно беспокоит; что-то он мне не нравится. Надо с ним потолковать и прояснить, что у этого человека на уме творится.

— Да, дяденька, он и меня тоже беспокоит.

Обратился Ленин к Сталину; тот, покачивая головой, снова достал коробку спичек и чиркнув по ней пальцем, зажёг невидимый глазу огонь, которым прикурил свою трубку. Окончательно забыв про захват красной властью внеземных цивилизаций, все как один решительно собирались штурмовать зашифрованного психопата, кто понимая, что впереди времена не спокойные, снова будто ничего не произошло, лёг на кровать, повернувшись ко всем спиной.

Возможно, все это время я и сестра ожидали именно такого развития ситуации, когда психопат окажется под давлением, и нам стоило разобрать, как он себя поведёт в подобном случае и обнажит ли Костолом свои слабые места. Вор той же ладонью постучал по плечам Костолома, но никакой реакции не последовало. Авторитет улыбнувшись снова хлопнул по плечам, но уже сильнее, а после и вовсе толкнул Костолома, чтобы он среагировал; в подобной ситуации нам нужно было вмешаться как врачам — это была наша прямая обязанность, но на кону стояло больше, чем просто врачебный этикет и по этой причине я и мраморная сестрёнка продолжали наблюдать за действиями обитателей палаты, но в какой-то момент вор, смекнув, что мы стояли рядом и повернувшись в нашу сторону и взглянув в мои глаза, будто просил позволения на дальнейшие действия, я молча кивнула; авторитет был удивлён моим жестом и, наверно, в ту минуту он понял, что целью нашего несвойственного поведения является его сосед по койке. Вор опять толкнул Костолома; толчок оказался сильнее прежних, и он вынужден был выйти из тени.

— Что с вами происходит, дайте поспать.

— Послушай меня сюда, курва ты паршивый; сколько раз тебе нужно напоминать, что в этом мире уважение к старшим — залог хорошего завтрашнего дня.

С начавшимся разговором между вором и Костоломом остальные свидетели беседы спокойно рассредоточились в близком окружении и, не вмешиваясь, внимательно вслушивались в каждое слово.

— Будь добр, прояви хоть малейшее уважение к окружающим тебя людям и прими сидячее положение.

Костолом был ошарашен сложившейся ситуацией; по всей видимости, с таким прессингом он ранее не сталкивался в этих стенах, и всё же, оглядывая пустое пространство, боясь столкнуться со взглядами соседей по палате, он, придя к мысли, что народ ждёт от него покорности в элементарных вещах жизненного бытия, медленно, и в тоже время бодро, неловко принял сидячее положение.

— А теперь, курва, скажи честно, что за кашу варишь?

— О чём ты говоришь, дядька? Я тебя не понимаю.

Видимо авторитет под словом «кашу варить» подразумевал, что Костолом занимается сомнительным делом, которое стояло наперекор его ценностям.

— Здесь в этих покоях быть может дурные на голову, но всё же порядочные люди живут. Всё ты понимаешь и всё прекрасно осознаёшь.

На этом месте Костолом хотел вставить фразу и ответить авторитету своими словами, но вор оказался настоящим и быстро уловив момент обрезал Костолома, угрожающий подняв правую руку и занеся его ему за голову:

— За дебилов и лохов нас держишь? Думаешь, мы повелись на эти твои рассказы про деда-спасителя? Не надо нам эту лабуду на уши вешать; слушать её больше не станем. По делу говори: что с тобой происходит и чем ты всё время не доволен, отвечай.

Наверное, наблюдая за происходящим, я стала осознавать, что вор совершает самую большую ошибку в своей жизни, и я, как очевидец, зная, какую на самом деле угрозу несут люди-психопаты, позволила криминальному авторитету совершить роковую ошибку. Психопат — это человек-охотник, если хотите — волк в овечьей шкуре, который, присосавшись к своей жертве, ведёт её до самой смерти, если только он не разочаруется в жертве и не потеряет к объекту своего внимания интерес. Тогда он просто забывает о существовании жертвы и переключается на другую подконтрольную душу, но такое происходит достаточно редко — но всё же подобная сцена определённо должна была дать свои плоды, поскольку определить психопата в жизни почти невозможно: они умело маскируются под несколькими, а порой и десятками вымышленных «я», и на деле психопат не отождествляет себя с разными личностями, обитающими в его теле. Если говорить понятнее, у психопата может быть одно тело, в котором мирно сосуществуют несколько «я», которыми охотник умело управляет, особенно это проявляется, когда он должен защищаться ради самосохранения.

— Чего молчишь? Хвост поджал.

С последними словами вора Костолом вдруг проронил слезу, а дальше просто зарыдал. Я подумала: игра началась. Психопат призвал жалость, обитающую в его внутреннем мире, но что-то здесь было не так: он казался слишком естественным; для ясности нужны были слова, а он всё рыдал молча, будто был немой. Очевидцы, наверное, впервые за всё время не знали, что сказать: вожди, императоры, великий поджигатель, прислужник дьявола в лице чёрного кота, борец, который всё время боролся с этой тьмой, и даже человек в деловом костюме и заточенный Таинственным голосом Сирота — их лица были полны сочувствия. Лишь один вор по-прежнему смотрел на происходящее с тем же недоверчивым взглядом.

— Я не верю слезам, мой юный друг; для меня только слова могут прояснить обстоятельства. Рассказывай, давай.

Криминальный авторитет был восхитителен: сам того не ведая, он помогал приблизиться к тайне, до которой иными способами было невозможно добраться. В его действиях Костолом со слезами на глазах, жалким голосом начал отвечать.

— Я не причём, я не виноват, меня заставили, понимаете, заставили.

И снова рыдание, сумбурное, но в то же время настоящее, не прерывающееся; связь между исходящими потоками звука и гортанью была очевидна — он не играл, психопат точно плакал, по-настоящему плакал. Вор был в недоумении и на то встал с места и подошёл к нам и тихо произнес:

— Что здесь происходит, доктор?

— Просто продолжайте, но без грубостей, очень вас прошу.

— Цена вопроса — высока?

С осторожностью вор задал встречный вопрос.

— На кону — жизнь или смерть.

Без колебания ответила я, на что последовал ещё один немаловажный вопрос:

— Кого?

— Той, кому нет свободы.

Авторитет встрепенулся и немного был ошарашен услышанными словами, а потом вспомнил что-то, с чем начал озвучивать свои предположения:

— Та, которой нет свободы, это Оливия, не так ли, доктор?

Вор был очень умен, но карты были сданы, и мы по воле случая оказались его игроками; пока в этой неразберихе козыри были у нас в руках, была возможность бить колоду по горячке — назад пути уже не было.

— Да, она находится в повальном повиновении у вашего собеседника; он психопат, кто ей манипулирует, она его не любит; Оливия стала заложницей своей клятвы, клятвы, которой умело воспользовался психопат.

— Я люблю Оливию, мы все её любим и о клятве мы тоже знаем, из уст Костолома, но то, что он психопат, — это для меня новость.

— Это должно остаться секретом, никто не должен знать; будьте осторожны и не смейте его недооценивать, он будет перевоплощаться, искать выход в сложившейся ситуации, он даже попытается настроить против вас всех обитателей этих покоев.

— Не волнуйтесь, девочки.

С этими словами авторитет покинул наше общество и вернулся к психопату; наш разговор невозможно было различить слухом, и потому вор по-прежнему был одинок, но теперь он хоть владел ситуацией и мог действовать в интересах жертвы и в наших интересах.

Присев на своё место, авторитет глядел на всё ещё рыдающего Костолома. Обдумав дальнейшие шаги, вор решил начать с вопроса, который вернул психопата в плачевном состоянии. Не знаю, знает ли авторитет, что одни и те же вопросы начинали выводить психопата из себя, заставляя его искать другие методы самозащиты.

— Я же сказал тебе: я слезам не верю, рассказывай, кто ты такой или что ты такое. Кто тебя заставил.

Между рыданиями и слезами, на глазах Костолома, он начал свой первый акт спектакля:

— Доктор, меня заставил, он сказал, что если я не соглашусь, то очень сильно пожалею.

— Какой доктор, на что ты подписался, говори живее.

— Он сказал, что это эксперимент; если я помогу ему провести исследования, он отпустит меня за забор погулять, а если откажусь, меня ждёт смирительная рубашка.

— По делу говори, что за эксперимент.

Костолом затягивал с историей об эксперименте, поскольку намеревался впустить в действие новый метод самозащиты, осознавая, что жалость не оправдывает его ожиданий по самообороне; он искал нить между двумя своими действиями, тем самым заставляя агрессора в лице авторитета начинать нервничать — с чем хватка вора на начале их беседы ослабевала, и дождавшись подходящего момента психопат стал действовать, ещё по-прежнему используя свой первый инструмент и с теми же слезами на глазах, но уже без рыдания.

— Помните тот бунт, который произошёл год назад, когда на вождя надели смирительную рубашку, это я всё спровоцировал, это я устроил, я.

В этом случае «я» было формой устрашения и, само собой, величия и той самой нитью перехода к другому инструменту самозащиты, прикладывая к нему реальную историю бунта, дебоша или проявления массового хаоса — именно в этой стихии психопат смог бы лавировать, тем самым включая в диалог новых действующих лиц, с чем он отстранил бы вора от доминирования в неудачной для него беседе; такими действиями он пытался устранить прямую угрозу в лице вора.

— Доктор.

Обратилась ко мне моя смышлёная мраморная сестрёнка:

— Он будет пытаться вовлекать в действия окружающих его людей, дабы затеряться в этом безумии.

Она была права; нам следовало известить о своих намерениях и поставить в курс всех без исключения находящихся в этом пространстве людей, дабы избежать непредвиденных обстоятельств, которые могли бы нам усложнить прийти к нашей конечной цели. Поэтому мы приняли решение действовать по ходу происходящих событий.

— Вы правы, сестра: как только психопат начинает вовлекать кого-либо из присутствующих, мы сразу его берём за локоть, забираем в сторону и начинаем доводить до этого лица правдивую информацию, надеясь на благоразумие в этом безрассудном обществе.

— Этот обход я не забуду никогда, доктор; с вами безумно интересно, я с вами до последнего.

Мраморная сестрёнка прекрасно понимала, что подобная практика может привести к краху нашей карьеры: если всё выйдет из-под контроля — на свет выльется куча обвинительных статей, вплоть до сговора с пациентами с целью устранения одного из них, что мы нарушали по ходу наших служебных обязанностей. Но игра началась, и нам нужно было действовать в сложенном ритме как одно целое, молниеносно парируя угрозы и провокации, исходящие от психопата. К счастью, Оливия оказалась возлюбленной не только Костолома, но и всех без исключения обитателей этих стен — это сыграло нам на руку, и по этой причине риск, на который мы пошли, мог быть оправдан. Заручившись поддержкой своей сестры, я всё же с оптимизмом смотрела в грядущее, где лицезрела Оливию свободной и благоразумной женщиной, которой пришлось столкнуться в своей жизни с настоящим кошмаром, от которого мы её и хотели избавить, избавить любой ценой, даже ценой нашего будущего.