Смеется лето продолжение 13

- Да, мою дорогую жену звали Ниной, и Вы… - Миша прижал рот рукой. «Нет, нельзя, она уже нервничает, она уйдет, и я останусь, останусь… А сейчас что, не остался?! Как же мне быть, может, с ее братом поговорить, и что-то может выясниться. Но он у нее не очень прост. А что меня пугает, а я прост?!»


3.


На улице был март месяц. Снег лежал в основном у заборов и на северной стороне улиц, днем снег подтаивал, образовывались лужи, кое-где был виден асфальт, ночью была минусовая температура, и лужи затягивались тонким льдом. На деревьях еще только-только начинали набухать почки. Дома оделись в серые невзрачные мокрые одежды. Хотя температура днем была плюсовая, все равно на улице было неприглядно, неуютно, зябко.







Леон жаждал выучить русский язык. Альфред повёл его в школу, зная, что среди ровесников быстрее научится говорить по-русски. Но, походив в школу почти месяц, Леон запротестовал и совершенно не хотел идти в школу. Он говорил:
— Я в этой школе ничему не научусь. Мои знания намного выше, чем припадают первоклассникам. Мне совершенно неинтересно. Писать я научился по-русски, говорить не очень, но я даю слово, что у дедушки я научусь быстрее русскому языку, чем в этой школе.
- Леон, ты мужчина, ты должен здесь учиться, общаясь с ровесниками, ты лучше узнаешь жизнь русских детей, ты умножишь свои знания… Что тебе даст учение в Германии, это совершенно не познание, а скорее утопия. Вот Богдан ходит в школу, не капризничает. Ты сам видишь, как он разговаривает по-русски, - убеждала его Эмма.










- Да пусть твоя школа сгорит, не пойду я туда.
Леон звонил Юргену каждый день, просил, умолял, канючил, жаловался, что скучает и ему не нравится здесь, что Эмма и Альфред не хотят его вести. Подслушав разговор Леона с Юргеном, Эмма объяснила ему, что так делать нельзя, что у дедушки больное сердце и его волновать — это его здоровью вредить.
- У твоего дяди назначена свадьба, и мы обязаны быть здесь, потом уедем. Меня тоже здесь ничего не держит. Там у меня работа, и мне там надо быть. – просила Эмма сына, чтобы он понял.







— Почему не пригласили дедушку на свадьбу?
— Ему тяжело будет прилететь сюда. Ты же знаешь, как мы долго добирались. Если ему Альфред скажет, он обязательно прилетит и вполне возможно заболеет. Они решили здесь сделать вечер, а дома у дедушки будет свадьба. Так тебе понятно?
И все же Леон не мог сообразить, почему не пригласили дедушку. Почему даже не поставили в известность? Взрослые говорят часто, что надо подрасти, чтобы понять. Но их так тяжело понять! Он поделился своими мыслями с Богданом, Михаил услышал их разговор и решил повернуть его в свой интерес.
— Леон, а ты пригласи на свадьбу Богдана, там будут все взрослые, и тебе будет скучно. Если Богдан будет, ты сможешь с ним весь вечер провести.
— Мама мне сказала, что Вас тоже позовет. Ей нравится Богдан.







Вечер состоялся в ресторане. Невеста пригласила в основном родственников, которые были среднего и преклонного возраста и не выходили из-за столов. Альфред — бизнесменов, которые вели себя высокомерно, важничали, кичливость прямо выпячивалась из них. К концу вечера кичливость ушла, спиртное показало, как ведут себя мужчины те, которые уверенные в своем превосходстве перед другими.







Они приглашали женщин на танец и нагло лезли с поцелуями, признавались в любви и даже пытались куда-то увести. Один, у которого вначале вечера залысина на голове тщательно была закрыта оставшимся с боку волосом, и он постоянно мелкой расческой улаживал его, сейчас торчал вверх, показывая лысину, подошел к Эмме. Но его опередил Миша и, не дожидаясь ее разрешения на танец, увел на середину зала.
— Спасибо, Михаил! Я Вам так благодарна. Не хотите ли Вы прогуляться? За Богдана не переживайте. «Кстати, я их не вижу», — говорила, весело смеясь, Эмма. У нее даже глаза загорелись.
- Я согласен! – ответил Миша, и они быстро прошли к гардеробной, забрали пальто и свои головные уборы, буквально выскочили из ресторана.







Вечер был на удивление тихий, ветер, который весь день бушевал, стих. Они шли по тротуару, выложенному мелкой плиткой, и освещался фонарями, а проезжую часть освещалась сеткой-иллюминацией для улиц. Эмма восхищалась:
- Как красиво стало. Здесь очень много поменялось, дома другие, тротуары выложены… - Повернувшись лицом к Мише, Эмма торжественно произнесла: - А сейчас кульминация! За этим поворотом церковь.







Миша боялся слово сказать и неверным своим поведением спугнуть воспоминание Нины. Он ее узнавал в поведении, в словах, голос ее. Он еле сдерживался, чтобы не обнять его, чтобы прижать ее к пылающему сердцу. «О Боже, она меня вдохновляет, для нее я живу, для нее дышу, я сладкий мед губ ее хочу!» — кричала кровь, разливаясь по телу. Миша застонал.
— Миша, что с тобой, тебе больно? – затревожилась Эмма.
«Ну вот, чего боялся, то и случилось! Больно мне, больно!» — чуть не взвыл Миша, прижав ей руку.
— Михаил, — настороженно сказала Эмма.
— Извини, Эмма, — что-то в ногу вступило, оправдывался Миша за свою глупость. «Точнее, в голову…» — про себя мыслил Миша.


4.


В ушах Эммы прозвучал голос до боли знакомый. Она бежала к этому голосу, звала этот голос, но никак не могла догнать. Она проснулась вся в поту, ночная рубашка была мокрой, хоть выжимай. Она включила торшер и вытащила с шифоньера другую рубашку, переодела. Эмма опять легла, закрыла глаза в надежде еще раз услышать голос и понять, чей это голос. Почему он тревожит ее? Нежданно для себя в мыслях прозвучало: «Солнышко». Ей было жутко, и она, застыв в страхе, решила разбудить Альфреда. Эмма знала, что он в любое время ей поможет. Она подошла к дверям спальни Альфреда, двери были приоткрыты, и она услышала голос Насти:
— Почему же Михаил недостоин Эммы? Мне видится по-другому. Они неплохая была бы пара. Он умен, красив…
- У него сын, значит, есть жена. Я не хочу, чтобы Эмма воспитывала чужого ребенка. Она хрупкая, нежная, и почему, дорогая, мы сейчас об этом говорим? – нежно сказал Альфред.
- Но мать Богдана умерла. Значит… - начала говорить Настя, но Альфред, не дослушав ее, строго сказал:
- Значит, Эмма моя сестра, и я не хочу судить и жалеть ее.








Эмма пошла прочь. Спать она уже не могла и лежала с открытыми глазами. Вдруг пришло просветление. Эмма поняла, что они говорили на русском языке, а она все поняла. Но в эту же секунду начала сомневаться: «Но я полностью не уверена, что они говорили на русском языке, я бы не поняла. О, кошмар! Путаюсь. Я забыла, у меня сердце той женщины, она русская, поэтому у меня возникают априори русского языка. И не надо никаких доказательств.
Это стало мне понятно. Но почему Альфред и Настя судят нас с Михаилом как пару?» - кругом загадки.






Едва рассвело, Эмма надела пальто и вышла во двор. День обещал быть солнечным, солнышко едва поднималось из-за высоких домов, но его тепло ощущалось. Около Эммы остановилась машина, она посмотрела на водителя, он был молодой, рыжий, лицо в веснушках. Эмма сказала: «На кладбище», — это слово Эмма вспомнила, так как Миша говорил, что хочет сходить на кладбище к родителям. Почему именно на кладбище, она сама себя не поняла, но решила, потому что она знала это слово. Что ей на ум пришло, то и сказала.







Она шла по аллеям кладбища, неясно воспринимая окружающее. В голове туманно, не отчетливо мелькали картинки, одна накладывалась на другую, звуки звали куда-то вдаль, воспоминания. Девочка лет 15 с длинной заплетенной косой просила маму не покидать ее. Что за девочка? Что она у меня перед глазами? Затем расплывчато увидела мужчину с усами, он показывал ей рукой вправо, она как сон видела могилку. Могилка была не заброшенная, оградка покрашена в зеленый цвет, калитки не было, и она зашла туда. Она стояла в пространстве неизвестности перед совместным памятником женщины и мужчины.







Послышался шум, затем Эмма увидела погрузчик, который поднимал мусорный контейнер. Она вышла с оградки могилы и побежала, затем перешла на быстрый шаг. Вдруг у нее внутри что-то прорвало, и она зарыдала. Потом ей захотелось тепла. Она позвонила Михаилу. Миша спросил, где она находится.
— Я не знаю. Я-я, — Эмма заплакала и не могла ничего сказать.
— Не плачь, около тебя есть люди?
— Я не знаю.
- Посмотри вокруг, видишь кого-нибудь? Если видишь, дай трубку ему.







Эмма подошла к мужчине и подала ему трубку. Он внимательно посмотрел на нее и не взял телефон. Женщина, которая стояла на остановке, подошла к Эмме и взяла трубку, сказав, что до мужчин тяжело доходит, спросила:
- Вы не знаете, где находитесь, я правильно поняла? Нужно сказать, где Вы?
Эмма смотрела на нее, показывая, чтобы она поднесла телефон к своему уху.
- Алло, Вы что хотите? – произнесла она в трубку.
- Здравствуйте. Извините, что Вас потревожили в столь ранний час. Как к Вам обращаться? — спросил Миша.
- Марина Федоровна, — сказала женщина.
- Извините, Марина Федоровна, за неловкое...
- Слышите, Вы или слишком интеллигентный, или иностранец? Говорите короче, сейчас подойдет автобус, и я не смогу Вам ответить. Ваша женщина стоит около остановки «Мечта».
- Марина Федоровна, а что там еще находится?
- Еще находится магазин «Мечта».
- Понятно, там продают…
- Телевизоры, компьютеры…
- Спасибо Вам большое. Скажите, что я сейчас буду. А впрочем, отдайте Эмме телефон и ничего не говорите, она все равно ничего не поймет.
- Понятно.







Женщина подала Эмме телефон и сказала:
- Что-то он у Вас странный. Вы плакали?
Эмма улыбнулась ей и ничего не сказала.
- Немая, что ли?
Я не понимаю, — сказала Эмма по-немецки.
— Ясно, ты меня не понимаешь, я тебя не понимаю и твоего, как он тебе, муж, кавалер.
— Да, да, — сказала Эмма.
Миша приехал на такси. Он обнял Эмму, и вот тебе анонс: она прямо прилипла к нему. Нет, не оттолкнула, а прижалась к горячему, томящему разлукой сердцу. У нее сразу громы, ураганы души утихли, стало светло, и она растворилась в его нежности.
— Миша, родной, ты приехал по первому моему зову. Я от мужа не получала такой ласки и тепла.





Это в сердце Миши отозвалось болью. Вот только что он принял ее объятие как знак признания, но глубоко ошибся. Она сделала это под впечатлением благодарности. Снова душу окутало смятение. Снова грусть, тоска внутри душила. Ох, как хотелось удержать, не отпускать ее, но счастье бренно.


5.



За ужином Эмма ничего не ела. Альфред участливо спросил:
- Эмма, в чем дело? Что случилось? Ты бледная, тебе нездоровится?
- Альфред, я в таком глубоком замешательстве, я не знаю, как выпутаться, у меня постоянные галлюцинации. Я постоянно раздваиваюсь. То это я, то это не я. То я знаю русский язык, то напрочь забываю.
- Мама, поехали домой. Я тоже не хочу здесь быть, — смотря на мать, сказал Леон.
Эмма остановила взгляд на Леоне и упала в обморок. Очнулась она в больнице. Врач посмотрел на нее и поучительно проговорил:
- Так нервную систему расшатывать нельзя. Вы совершенно не бережете нервы. Я не могу сейчас Вас выписать. Полежите-ка у нас еще недельку.
- Нет, спасибо! – сказала Эмма.
- Почему же так категорично? Это говорит, что требуется, прямо требуется Вас задержать.






Эмма лежала на постели в больнице и приводила все свои воспоминания в порядок. Итак, она никакая не Эмма, а Нина. Миша, ее Миша, тоже попал по воли судьбы в Англию. Он, будучи в здравом уме и твердой памяти при ясном сознании, уехал с женой друга, чтобы она родила сына. Это называется бред сивой кобылы, но хотя бы понятно. Я как оказалась в Германии, последнее, что я помню, это Артур повез меня с Зоей убивать. Он не собирался ее вести в Германию. Ему не нужны были свидетели. И по какой-то неясной сказочной причине я появляюсь в Германии. О, чудо, да еще в богатую семью, и там мне вбивают в голову, что я их дочь. Для какой цели? Нет, я пока никому, даже Мише, ничего говорить не буду, пока сама не разберусь.







Дома она, ссылаясь на легкую усталость, в основном находилась у себя в комнате. Леон был в школе, Альфред уехал по делам, когда Настя зашла в ее комнату. Она посмотрела на Нину и проговорила:
— Эмма, Вы после больницы стали вообще не такие, мне что-то подсказывает, что Вы поняли многое, пока лежали в больнице.
Нина видела, что она хочет сказать: «Вы вспомнили, кто Вы есть», но говорит завуалированно. Давай я послушаю. Говорит специально на русском языке, ну, Шерлок Холмс, по мельчайшим деталям определи характер занятия и мое прошлое. Я буду тебе признательна. Только где же ты была раньше, когда я нуждалась в этом. Ладно, не будем строгими судьями.






Настя ходила взад-вперед, не решаясь сказать важное для нее, потом остановилась спиной к Нине и простояла минутку, затем решительно повернулась лицом и продолжила:
Значит, такое дело. Буду говорить по-русски, что толку, если я буду говорить по-немецки, бекать, мекать, ты не поймешь ничего, что на русском, так что слушай или не слушай, но я молчать не хочу больше. Я не хочу потерять Альфреда! Понимаешь, не хочу! Я его люблю безнадёжно и безропотно так же, как любит он Вас. Он мне доказывает, что Вы его сестра. Это неправда. Пусть это будет кощунство для Вас, но я вся истерзалась, мне нет больше сил, он врёт, а я ему позволяю. Но женщину не обманешь. Да что я перед Вами, может, и зря распинаюсь, может, Вы ничего из сказанного не поняли. Да в конце концов, уезжайте Вы, откуда пришли. Мне очень больно.








Когда Настя вышла, Нина перевела дыхание и, вздохнув, размышляла: «Вот и приехали… Что-то я не замечала, чтобы Альфред уделял мне особое внимание. Он всегда действовал как брат. Он, конечно, относился к Андреасу, не располагал к нему симпатий, но, чтобы сказать, ревности совсем не было. Да и Альфред появлялся дома один раз в три года. Ой ли что я знаю, так Настя недовольна, что я здесь. Да и честь надо знать. А если, с другой стороны, мы-то почти не видимся. Леон приходит со школы и сразу в свою комнату, или читает, или с дедушкой разговаривает. А как он похож на Мишу. Вот чей он сын, и всё сходится даже по срокам. Андреас был жертвой, почему он согласился быть отцом… в твердой памяти. Что ему выгодно? Ясно, ему помогли открыть свою фирму, он катался как сыр в масле».







За ужином, когда все сидели за столом, Нина сказала:
- Леон не хочет здесь учиться, придется нам уходить со школы. Я поговорила с Михаилом, он переведет Леона в школу, где учится его сын. Если Леону понравится, нам придется переселяться ближе к школе. Это нормально. Это мое твердое решение, и дискуссии здесь неуместны.
- Эмма, я тебя умоляю, что за капризы. Я согласен, если Леон пойдет в другую школу, зачем переселение? У нас большой дом, есть машина с водителем, который будет возить Леона и тебя куда вам будет угодно. Нет, я не согласен…
- Извини, Альфред, уже все решено.
- Нет, Эмма, ты меня обидишь! Почему вам нужно где-то ютиться, если здесь… Вам, может, некомфортно здесь, или кто тебя надоумил? Я не могу понять. Вот только вчера мы беседовали, у тебя намека не было, что вы с Леоном о чем-то беседовали.
- Я обдумывала решение и поэтому ничего не говорила.
- Хорошо. Давай уедем отсюда, поедем в Германию.
- Альфред, а ты у Насти спросил, хочет ли она отсюда уезжать? Потом у вас маленький ребенок, ему может не подойти климат.
- Может, ты уже собралась в Англию? — некорректно спросил Альфред.
- Спасибо за ужин, всё было вкусно, спасибо! – вставая из-за стола, сказала Нина. Она не хотела дальше продолжать разговор и ругаться с Альфредом.








Она зашла в комнату, и ее просто потянуло к телефону. Она подошла к письменному столу и никак не могла оторвать взгляд от телефона. «Да что я как маленькая девочка, позвоню и поговорим, уже здесь начались маленькие неурядицы, я не хочу ждать глобальных отношений, которые ни к чему хорошему не приведут». Пока она думала, на том конце взяли трубку.
- Миша? Это ты мне звонишь? Что ты хотел?
- Эмма, я хотел поговорить с тобой, - сказал Миша, он понял, что она опять чем-то взволнована. - Если можно, я сейчас подъеду.
- Если хочешь, подъезжай, - сказала Нина и быстро положила трубку, думая: «Ну вот, он сам позвонил, так даже лучше. Не от меня идет инициатива».


продолжение следует