Увидеть огромную кошку-10. Элизабет Питерс

Элизабет Питерс.

                УВИДЕТЬ ОГРОМНУЮ КОШКУ.


ГЛАВА 10
НАДЕЮСЬ, ТЕРПЕНИЕ МОЖНО
 ПРИЧИСЛИТЬ К МОИМ ДОБРОДЕТЕЛЯМ.
НО НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ,
КОГДА ПРОМЕДЛЕНИЕ НИЧЕГО НЕ ДАЁТ,
НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ.

 

К тому времени, как Эмерсон, хлопнув дверью, заявился в нашу комнату, я уже закончила с пуговицами. Его чрезмерное спокойствие совсем не понравилось мне.
– О чём вы говорили с Рамзесом? – резко спросила я.
– Я хотел знать, почему Давид предпочитает пользоваться левой рукой.
Я этого не ожидала.
– О, Эмерсон, никто не пытался скрыть это от тебя. Мы просто не успели – так много требовалось обсудить.
– И всё же, – возразил Эмерсон, – вполне разумно было бы предположить, что смертельно опасное нападение на нашего сына и его друга меня заинтересует.
– Ты прав, – согласилась я. – Я собиралась как следует растереть Давида арникой перед сном, но, возможно, этим стоит заняться сейчас.
– С мальчиком всё в порядке. – Эмерсон обнял меня за плечи. – Присядь на минутку, Пибоди. Чёрт побери, слишком много событий происходит одновременно. Нам нужно поговорить.
Голос его звучал, как и раньше, грубо и раздражённо, что существенно успокоило меня.
– Что тебя больше всего волнует, Эмерсон? Намерения полковника Беллингема в отношении Нефрет?
– Они могут подождать. Поначалу я слегка расстроился, – признался Эмерсон, допустив одно из величайших преуменьшений года. – Но полагаю, что по его меркам он не сделал ничего плохого. Если у него хватит наглости прийти и попросить моего разрешения ухаживать за Нефрет, я вышвырну его из окна – так же, как и его цветы – и это разрешит все сложности.
– Пожалуй, – согласилась я, улыбаясь. – Убийство миссис Беллингем…
– Тоже может подождать. Вначале справимся с бреднями Фрейзера, чтобы сосредоточиться на более серьёзных вопросах. Что за мысль на сей раз осенила тебя, Пибоди? Если ты хочешь, чтобы я играл принцессу, я категорически откажусь.
– Твой… м-м… образ ещё менее убедителен, чем у Рамзеса, – рассмеялась я и продолжила объяснение своих замыслов.
Эмерсон кивнул.
– Хм-мм, да. Действительно очень умно, Пибоди. Как тебе, так и мне очевидно, что проблема возникла из-за неё.
– Рассуждение мужчины! Вина прежде всего лежит на нём!
– Допустим, оба варианта необходимы для правильного решения, – подытожил Эмерсон и прервал обсуждение на достаточно долгое время, чтобы продемонстрировать истинность своего замечания. – Но сделает ли она то, что необходимо?
– Предоставь это мне.
– Придётся. – Он помог мне надеть шаль и проводил до двери. И, прежде чем открыть её, серьёзно сказал: – А ты, любимая, можешь предоставить ребят мне. Я не знаю, какое отношение имеет инцидент в Луксорском храме к другим вопросам, которые мешают моей работе, но хочу это выяснить. Было бы жаль потерять Рамзеса сейчас, после того времени и тех усилий, которые мы потратили на его воспитание.
Подгоняемая сильными руками наших преданных людей, маленькая лодка скользила по реке. Огни отелей на Восточном берегу ярко светились. Ещё прекраснее играл лунный свет на тёмной воде. Лунный шар, почти полный, сопровождаемый сверкающими звёздами, безмятежно поднимался в небо. Мы сидели в тишине, каждый был занят своими мыслями, но мои – по крайней мере, мои – не относились к красоте ночи. Даже тёплое пожатие Эмерсона, державшего мою руку под прикрытием моих широких юбок, не успокоило меня.
Не то чтобы я винила себя за то, что не уделила должного внимания инциденту в Луксорском храме. Я привыкла к тому, что люди кидают в Рамзеса  разные предметы или роняют их на него, однако, как правило, не без причины, и потому не придала должного значения этому вопросу. Но чем занимался Рамзес до покушения? Позволила ли я своему долгу перед старым другом отвлечь меня от родительских обязанностей? У меня имелись обязательства и перед Давидом, а тот всегда принимал сторону Рамзеса, помогая ему во всех коварных планах, подстрекая его к их созданию и осуществлению – и потому был столь же уязвимым для нападения.
После серьёзного обдумывания вопроса я пришла к выводу, что ни в чём не виновата – пока что. Дело Фрейзера явно было приоритетным, и на тот момент мы не могли знать наверняка, не связано ли оно с другими тайнами, окружавшими нас. И сама миссис Джонс тоже представляла собой загадку. Хотя вполне могла быть именно тем, кем казалась – беспринципной любительницей сомнительных ремёсел, ввязавшейся в неприятности и желавшей только одного — выбраться из них без неприятных последствий. Её заявление о том, что она заботится о физическом и психическом здоровье Дональда, произвело впечатление на Сайруса, но он, как известно, печально славился своей восприимчивостью к женским уговорам. Меня она не убедила.
Была ли она тайно вовлечена в дела Беллингема? Эмерсон насмехался над моей теорией, но не привёл никаких аргументов, которые доказывали бы мою неправоту. Дональд находился среди зрителей, когда мы выносили мумию – это факт. Миссис Джонс могла попытаться отговорить его, как она утверждала – или же незаметно внушить ему эту идею.
Мне пришла в голову другая (возможная) причина её (гипотетических) действий. А если она каким-то образом связана с Даттоном Скаддером? А если она была его матерью, тётей, старшей сестрой, кузиной, любовницей…? Да, это казалось маловероятным. Однако случались и более странные вещи. Мы ничего не знали о прошлом миссис Джонс – кроме того, что она сама рассказала нам.
Я не могла представить причины, по которой она хотела вывести Рамзеса из строя, и поэтому мотив инцидента в Луксорском храме по-прежнему оставался неясным. Почему кто-то из причастных к покушению людей хотел избавиться от моего сына? Я слишком поспешно предположила, что только мужчина мог справиться с тяжёлой гранитной головой. Миссис Джонс была крепкой, здоровой женщиной, а иначе она не смогла бы поспевать за Дональдом во время его хиджры (187) через западные долины. Умная женщина жаловалась на солнечный ожог и исцарапанные руки, чтобы ввести меня в заблуждение.
Поэтому я вновь с интересом принялась изучать даму, когда она впустила нас в гостиную. Её первоначальный вид ввёл меня в заблуждение. Она была явно моложе, чем заставляли предполагать седые пряди в волосах. (Значит, не мать Скаддера? Она могла бы выйти замуж в юности – за американца, конечно.)
С некоторым трудом я переключила своё внимание с этих увлекательных теорий на оформление сеанса. Оно превосходно соответствовало как её целям, так и моим. Комната была большой и высокой, с длинными окнами, выходившими на небольшой балкон, и дверью, ведущей в спальню миссис Джонс. Стол переместили в середину комнаты,  вокруг него расставили стулья. Окна были закрыты тяжёлыми тёмными драпировками, а невыносимо яркий электрический свет сменился более мягким светом ламп с абажурами.
Мне пришлось бы, дорогой Читатель, изрядно испытать ваше терпение – да и моё собственное – если бы я принялась подробно описывать всё происходившее. Сеанс проходил абсолютно так же, как и другие представления такого рода – тусклый свет, сцепленные руки, транс, вопросы и бормотание ответов – за исключением того, что миссис Джонс справлялась с этим лучше, чем большинство её коллег. Она была непревзойдённой имитаторшей. Голос принцессы был совершенно не похож на её собственный; он звучал моложе и легче, с очаровательным, хотя и невероятным, лёгким акцентом. (Хотя признаю, что было трудно понять, как древняя египтянка сумела заговорить по-английски.) Она даже произнесла несколько слов на древнем языке. Здесь её уличить в обмане не могли, поскольку древние не писали гласные буквы, и никому доподлинно не известно, как именно звучали слова (188). Однако согласные были правильными, и я видела, как Эмерсон удивлённо поднял брови, когда миссис Джонс произнесла формулу приветствия.
Дональд доставлял нам неудобства. Наше присутствие поощрило его надежды и увеличило нетерпение; требование сведений стало более назойливым, а разочарование неизбежно неопределёнными ответами – вполне очевидным. Он держал меня за левую руку и временами сжимал её так сильно, что мне хотелось выругаться – как в его адрес, так и в адрес миссис Джонс за то, что она задерживает кульминацию.
Она обладала достаточным актёрским чутьём, чтобы с максимальной точностью оценивать эмоции своей аудитории. И поэтому сочла целесообразным возвестить главную фразу лишь в тот момент, когда Дональд уже был готов разразиться яростной вспышкой.
– Я прийти к тебе, – прошептал нежный, мягкий голос. – Не искать меня в сухих долинах, я не там. Я прийти к тебе здесь, и ты увидеть меня свои собственные глаза. Я приветствовать тебя и сказать, что ты должный сделать.
И на этом представление пришлось прервать. Дональд разорвал круг, вскочил на ноги и бросился к миссис Джонс. Эмерсон, задыхавшийся и пыхтевший от сдерживаемого смеха, оказался достаточно быстр, чтобы перехватить его в самый последний момент.
– Вы знаете, какая опасность грозит медиуму, если прервать транс, – строго рявкнул он, крепко схватил Дональда и вернул его на стул. – Пибоди, как она?
– Выходит из транса, – ответила я, склонившись над бормотавшей и стонавшей миссис Джонс. Незаметно для остальных она открыла глаза и подмигнула мне.
Включили электрический свет, и люди начали перемещаться по комнате. Дональд продолжал сидеть в кресле, склонив голову, словно в безмолвной молитве. Я схватила миссис Джонс за руку, якобы измеряя её пульс, и прошептала:
– Как вы думаете, с ним всё в порядке? Похоже, он в ступоре.
Вдруг Дональд вскочил с кресла. Миссис Джонс отпрянула, когда он приблизился к нам, и я приготовилась; но наши заботы были напрасны. С сиявшим от радости лицом Дональд благоговейно опустился на одно колено.
– Это правда? – воскликнул он прерывающимся голосом.
– Она не помнит, что говорила, – быстро ответила я. – Но да, Дональд, я тоже это слышала. Мы все это слышали.
Миссис Джонс благодарно взглянула на меня.
– Что? – промямлила она, поднося безвольную руку ко лбу. – Что произошло?
– Она идёт ко мне. – Дональд схватил другую её руку и поднёс к губам. – Она сама, во плоти! Когда? Я не могу больше ждать.
– Оставьте её в покое, Дональд, – приказала я. – Ей нужно время, чтобы прийти в себя. Может, бокал вина, миссис Джонс?
Эмерсон подал вино и стоял рядом с нами, пока я сообщала миссис Джонс о последних уточнениях нашего плана. Мы не боялись, что Дональд нас подслушает; лучась от счастья, он удалился за буфет с Рамзесом и Давидом и во весь голос ликовал.
– О, отлично, – промолвила миссис Джонс, когда я закончила объяснять. – Если вы сумеете убедить её, это очевидное решение. Как скоро мы сможем это осуществить? Мои нервы больше не выдержат.
– И всё же, как сказал бы наш друг Вандергельт, вы кажетесь мне довольно хладнокровным покупателем, – заметил Эмерсон.
Я немедленно заставила его умолкнуть. Эмерсон считает, что умеет шептать, но ошибается.
– Я надеялась, что он будет здесь, – прошуршала женщина.
– Думаю, он был занят в другом месте, – сказала я. – На записку, которую я отправила, не ответили. Я уверена, что он захочет прийти… завтра вечером? Или это слишком рано?
– Чем раньше, тем лучше, – последовал ответ. – Я не так хладнокровна, как вам кажется, профессор. Что мне делать?
Я обдумала всё это во время сеанса, так как легко могу думать о двух вещах одновременно. Эмерсон молча слушал. Я не понимала, как он воспринимает мои слова. В один момент казалось, что преобладает веселье, в другой – что-то граничащее с ужасом. Когда я показала миссис Джонс бутылочку, которую принесла с собой, он взорвался:
– Боже мой, Амелия! Ты не можешь…
– Тише! Это важно, Эмерсон. Без этого он не сомкнёт глаз. А теперь иди и помоги мне.
Ему это не понравилось, но он отвлёк Дональда, пока я наливала лауданум (189) в стакан. Виски приобрёл ужасный цвет, но, полагаю, Дональд не заметил бы этого, даже если бы напиток стал ярко-синим. Увидев его неистовое возбуждение, я уверилась, что поступила правильно.
Следующей была Энид. У меня возникло искушение дать ей снотворное, потому что выглядела она ужасно. Нефрет сидела рядом, уговаривая её глотнуть бренди. Я взяла стакан у милой девочки и отпустила её, ободряюще кивнув.
– Выпейте, – твёрдо сказала я. – И мужайтесь. Я крепко держу ситуацию в руках.
Энид выполнила моё приказание – по крайней мере, в отношении бренди; слабый румянец вернулся на лицо, но его испуганное выражение не изменилось.
– Что вы наделали? – прошептала она. – Это безумие! Ради всего святого, Амелия... 
– Я удивлена, что вы так мало доверяете мне, Энид. Послушайте, и я объясню.
Объяснение было по необходимости кратким. Возможно, слишком кратким; Энид ещё сильнее ужаснулась.
– Невозможно, Амелия. Как вы можете ожидать, что я пойду на такое?
– Энид, – взяла я её за безвольную руку. – Я понимаю. Но вы должны сделать выбор. Либо вы оставите Дональда, либо снова станете его женой. Мужчины – довольно жалкие существа, моя дорогая, а Дональд… ну…
– Глупый, – горько произнесла она. – Грубый, лишённый воображения…
– Неромантичный? Как раз наоборот, Энид. Безусловно, он совершил… э-э... ряд серьёзных ошибок, но именно его тоска по романтике привела к нынешнему положению дел. Вы, моя дорогая, можете научить его... воодушевить его… э-э... стоит ли мне изъясняться подробнее?
Кривая улыбка коснулась её губ.
– Вам легко говорить, Амелия. Вам никогда не приходилось… м-м… воодушевлять своего мужа.
– Моя дорогая девочка, я только этим и занимаюсь! В подобном поведении – вся суть счастливого брака. Однако я бы первой признала, что Эмерсон – необыкновенный человек.
– Верно. – В её глазах загорелся задумчивый свет, когда она взглянула на Эмерсона, который вцепился в Рамзеса и, похоже, читал ему лекцию.
– Значит, вы согласны?
– О, Амелия, я не знаю. Я не понимаю, как я могу…
– Это самая простая вещь в мире, моя дорогая. Я приготовлю костюм и дам вам последние инструкции завтра. Или… подождите, у меня есть идея получше. Рамзес, не подойдёшь ли на минутку? – Он присоединился к нам, и я объяснила: – Я говорила миссис Фрейзер, что именно она сыграет роль принцессы. Ей понадобится подходящий костюм и определённая подготовка; ты, вполне очевидно, тот, кто способен приобрести первое и осуществить второе.
– Это было бы очень мило с твоей стороны, Рамзес, – подхватила Энид.
Рамзес произнёс довольно странным тоном:
– Я был бы счастлив помочь миссис Фрейзер, но, возможно... 
– Но у меня нет никаких возражений, Рамзес. Я никогда не одобряла твоего интереса к искусству маскировки и его воплощению в жизнь; тебе открывается возможность применить его с полезной целью. Что ж, решено. Энид, Рамзес придёт – дайте-ка подумать – сразу после ланча. Завтра утром мы должны присутствовать на похоронах. Вы можете избавиться от Дональда около полудня, Энид?
– Да, конечно, – ответила Энид. – Даже на весь день, если хотите.
Она выглядела намного ярче. Я довольно резко набросилась на неё, хотя мне следовало понять, что ей понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Я одобрительно улыбнулась ей.
– Я должна забрать свою маленькую семью домой. Дональд уже полусонный.
– Матушка… – начал Рамзес.
– Пожелай спокойной ночи миссис Фрейзер, Рамзес.
– Спокойной ночи, миссис Фрейзер, – сказал Рамзес.
– Спокойной ночи, Рамзес. Жду завтрашней встречи с тобой.
Мы оставили мальчиков переночевать на дахабии. Пока мы добирались на Западный берег, ни один из них не проронил ни слова. Давид никогда не был особо разговорчивым, но для Рамзеса так долго хранить молчание было почти неслыханно. Я предположила, что он, вероятно, устал, и, прежде чем мы уселись на ослов, посоветовала ему идти спать и не сидеть допоздна, работая над фотографиями.
– Ладно, матушка. Я не буду работать над фотографиями.
– Хорошо. Помни, завтра мы идём на заупокойную службу по миссис Беллингем, так что надень хороший костюм.
Я немного удивилась, узнав от доктора Уиллоуби, что того, что я бы назвала настоящими похоронами, не будет. Полковник высказал ему свои опасения, что церковная служба привлечёт любопытных; сенсаций и без того уже было достаточно, и он хотел только одного: увидеть, как его жену тихо похоронят. Мы были одними из немногих приглашённых на краткую церемонию у могилы.
Я ожидала, что Эмерсон начнёт жаловаться. Но он сказал всего лишь:
– Полагаю, этого нельзя избежать. Но не надейся, Пибоди. Его там не будет.
– Кого? – спросила я.
– Убийцы. Не отрицай, Пибоди, я знаю, как работает твой разум; ты веришь, что он будет скрываться на заднем плане, и что ты узнаешь его по злорадному выражению лица.
– О, Эмерсон, что за чушь! Я не верю в подобные бредни.
Однако перед выходом из дома я взяла один из своих более крепких зонтиков вместо того, который подходил к моему лиловому платью. Хорошо быть готовой к любым неожиданностям, и с годами надёжный зонтик оказался моим самым эффективным оружием. А кроме того, он полезен для защиты лица от солнечных лучей.
Небольшое британское кладбище находилось за деревней, по дороге в Карнак, и на нём были захоронены не только англичане и англичанки, но и другие христиане, испустившие свой последний вздох в Луксоре. Я почувствовала укол стыда, когда увидела, насколько оно заброшено: могилы нуждаются в уходе, заросшая сорняками земля испещрена следами коз, ослов, шакалов и дворняжек. Я мысленно отметила, что нужно предпринять какие-то меры.
Нам сказали быть к десяти. Когда мы приехали, я увидела, что сопровождавшие полковника прибыли раньше нас и ждут у открытой могилы. Они образовали мрачную группу, потому что на Долли было чёрное платье, и одежда полковника была такого же погребального оттенка. Рядом с ними стоял единственный скорбящий, если не считать доктора Уиллоуби и нас самих. Мистер Бугис Такер Толлингтон был одет в те же полосатый фланелевый костюм и канотье, но сменил розовый галстук на чёрный, и выражение его лица было достаточно серьёзным.
После обмена приветствиями полковник дал понять, что мы готовы начать. Священник, темноволосый джентльмен средних лет, страдавший тяжёлым солнечным ожогом, был мне незнаком; когда он открыл свою книгу и принялся читать красивую старую англиканскую службу, я поняла, что полковник, судя по всему, обратился за помощью к приходящему священнику. Очевидно, его религиозные взгляды были слишком строгими, чтобы позволить вести службу баптистам или католикам.
Поскольку слова службы были мне знакомы, у меня не имелось необходимости уделять ей всё своё внимание. Лёгкая дрожь пробежала по спине, когда я окинула взором кладбище (моя голова в это время не склонялась в молитве). Какое это было печальное, заброшенное место! Несмотря на яркий солнечный свет и колышущиеся пальмовые листья, я бы не хотела, чтобы тот, кого я люблю, лежал здесь. Церемония была болезненно короткой. Я не могла винить священника в том, что он урезал молитву; он не знал покойную, и было трудно понять, что говорить об обстоятельствах, которые привели её к кончине.
Наша маленькая вечеринка придала происходившему достоинство. Моё бледно-лиловое платье и послеполуденное платье Нефрет с высоким сетчатым воротником и длинными рукавами соответствовали характеру службы как нельзя лучше, а мужчины на сей раз были одеты как джентльмены. Эмерсон даже повязал надлежащий тёмный галстук. Затем, продолжая озирать окрестности, я увидела на небольшом расстоянии от могилы ещё нескольких зевак в галабеях и тюрбанах. Одним из них был Сайид. Я подумала, что это хорошо с его стороны, хотя непонятно, как он узнал время и место. Полковник, конечно, не пригласил бы своего драгомана.
Когда пришло время опустить гроб в могилу, я поняла присутствие египтян. По жесту доктора Уиллоуби они подошли к нам и взялись за верёвки. Следовательно, они вырыли могилу и засыплют её, когда всё закончится. Как только простой деревянный ящик оказался на дне могилы, полковник нагнулся, поднял горсть земли и бросил её в яму. Я считаю, что из всех звуков на земле этот – один из самых ужасных: тихий, сухой, знаменующий конец жизни.
Мы повторили этот жест – Долли кончиками пальцев, поджав губы и сморщив нос – за исключением Эмерсона, отказывающегося активно участвовать в какой бы то ни было религиозной церемонии. И затем мы отошли от того места, где ждали с лопатами в руках двое мужчин в тюрбанах.
– В Америке, – промолвил полковник, – после печальных церемоний принято приглашать к себе немногих друзей. Могу ли я надеяться на встречу с вами на дахабии мистера Вандергельта, которую он столь любезно предоставил в моё распоряжение?
Его взгляд охватил всех нас, не задержавшись на Нефрет дольше, чем это следовало бы мужчине, только что похоронившему свою жену. Я с благодарностью согласилась, но добавила:
– Я не уверена, что мой муж сможет…
– Не сможет, – подтвердил Эмерсон. – Приношу извинения и всё такое.
– И я с сожалением должен напомнить, что уже договорился о встрече, – подхватил Рамзес. – Ты помнишь, матушка?
– О да, – кивнула я. Встреча с Энид должна была состояться только после полудня, но я понимала, что ему потребуется время, чтобы собрать необходимые части костюма.
– Я с нетерпением жду скорой встречи с вами, дамы, – вежливо поклонился полковник. Долли, неторопливо шагая, оглянулась на нас, но отец увёл её, не давая возможности задержаться.
Могильщики приступили к работе. Мне стало не по себе, когда я услышала весёлый разговор и смех, смешивавшиеся с грохотом падающей земли. Эмерсон взял меня за руку, а Давид почти так же крепко сжал руку Нефрет. Направляясь к нашему наёмному экипажу, я увидел, что Рамзес перехватил мистера Толлингтона и беседует с ним.
Я остановилась.
– Лучше подождать Рамзеса, Эмерсон. Если он начнёт драться с мистером Толлингтоном…
– Он не собирался, – сказал Эмерсон. – Э-э... не совсем.
Однако остановился.
Обсуждение длилось недолго. И закончилось тем, что Рамзес протянул руку. Другой молодой человек взял его, и они обменялись сердечным рукопожатием. Затем Толлингтон поспешил за Беллингемами, а Рамзес подошёл к нам. Он выглядел довольно задумчивым.
– Так вот как ты решил действовать? – спросила я. – Отличная работа, Рамзес.
– Спасибо, матушка, – ответил Рамзес.
– Что он сказал? – полюбопытствовала Нефрет.
– Обычные вещи. – Рамзес пожал плечами. – Ритуалы мужественности в западной культуре так же формальны, как и у примитивных племён. Глупая, но необходимая церемония.
Коляска тронулась. Эмерсон расстегнул галстук и достал трубку.
– Как я полагаю, Рамзес, твои слова Беллингему о другой встрече были всего лишь предлогом. Вы с Давидом фотографируете сегодня утром?
– Не совсем. Матушка попросила меня сшить костюм для миссис Фрейзер и разучить с ней её роль.
– Я пойду с тобой, – вмешалась Нефрет. – Мужчина не может…
– Нет, не пойдёшь, – твёрдо перебил Эмерсон. – Я не хочу, чтобы вся наша семья тратила время впустую, не принимая участия в раскопках. Ты нужна мне днём. Вначале мы пойдём навестить Беллингема – о, да, Пибоди, я иду, вне зависимости от того, присоединятся ли к нам Рамзес и Давид. Мы пробудем ровно пятнадцать минут, а потом уйдём – вместе.
– Да, дорогой, – пробормотала я.
Я попыталась дать Рамзесу несколько советов относительно костюма, но он меня оборвал.
– Я всё это знаю, матушка. Можешь спокойно предоставить это мне.
Мы оставили Рамзеса с Давидом в «Гранд-отеле», где было несколько магазинов, торгующих туристическими товарами. Оба мальчика хорошо знали Луксор; они снова заверили меня, что моя помощь не нужна.
Наши люди переправили нас обратно через реку и высадили в доке, который Сайрус приказал построить. Вандергельт милостиво поделился этим доком с нами. «Долина Царей» и «Амелия» были единственными дахабиями, пришвартованными на Западном берегу; другие богатые владельцы или наниматели этих судов предпочитали находиться ближе к удобствам Луксора.
Я и не подозревала, что американцы устраивают из похорон такое празднество. Среди  «немногих друзей» полковника были Сайрус, Говард Картер, месье Легрен, другие археологи и несколько человек – очевидно, туристов. Однако не обычных клиентов тура Кука; все были одеты с элегантностью, говорившей о богатстве, и во вступительных словах полковника много раз повторялось «лорд» и «сэр». Там стоял и мистер Толлингтон, мрачно глядя на рыжеволосого, узкоплечего молодого человека, посвятившего себя Долли. Судя по его акценту, одежде и титулу, он был одним из «сэров»; я приняла его за англичанина.
Мы взяли по стакану хереса и бисквиту. Эмерсон заговорил с Говардом о гробницах, а Сайрус отвёл меня в сторону.
– Вчера я получил ваше сообщение слишком поздно, чтобы ответить на него, – тихо объяснил он. – Что произошло?
Я рассказала ему о том, что произошло, и о наших планах на назначенный вечер.
– Полагаю, вы захотите присутствовать, – добавила я. – Миссис Джонс спрашивала о вас.
– Вот как? – На лице Сайруса появилась довольная улыбка. – Она та ещё штучка, согласны?
– Она умная женщина, – поправила я. – Я думаю, Сайрус, всё получится, если Энид сыграет свою роль.
Сайрус кивнул.
– Это была хорошая идея, миссис Амелия. Хотя и жаль, что я не увижу Рамзеса в роли томной египетской девушки.
Эмерсон потерял счёт времени, как и обычно, когда начинает говорить о гробницах, но я заметила, что он внимательно следил за Нефрет. Они с Долли сидели рядом на диване. Кто так решил, я не знала, но предполагала, что полковник. «Как же глупы эти мужчины», – подумала я. Его дочь и молодая женщина, на которой он предположительно (и тщетно) надеялся жениться, были примерно одного возраста, поэтому он, похоже, подумал, что было бы «прелестно», если бы они поближе познакомились. Обе девушки, безусловно, являли собой очаровательную картину: одна – вся в чёрном, оттеняющем серебристые кудри, а другая – в чисто-белом, с рыже-золотыми волосами. Но вот выражения их лиц были отнюдь не такими очаровательными. Я размышляла: о чём же они говорят, если это вызывает такую кислую гримасу у Долли и заставляет вспыхнуть голубые глаза Нефрет?
Наконец Эмерсон освободился и объявил, что мы должны идти.
– Картер берёт с собой ланч, – сообщил он мне. – А потом обещал прийти и посмотреть на мою могилу.
– О, ты собираешься позволить ему сначала перекусить? – поинтересовалась я.
– В любом случае мы должны вернуться в дом, чтобы переодеться, – сказал Эмерсон, освобождаясь от галстука и куртки. – Нефрет не может лазить по горам в длинных юбках и фру-фру (190).
Я попросила Сайруса присоединиться к нам, и мы поехали в его карете. Оставив джентльменов наслаждаться табаком на веранде, я проводила Нефрет в её комнату, чтобы помочь ей с крючками и пуговицами и спросить, как они поладили с Долли.
– Как мангуст и змея, – фыркнула Нефрет. – Мы естественные антагонисты.
– И почему так? – поинтересовалась я.
– Единственное, о чём она может говорить, – это флирт и мода. Я не могу определить, глупа ли она от природы или её мозг изувечили после рождения, как забинтованные ноги китайских дам (191).
– Думаю, последнее, – расстегнула я костяной воротник (192). – Мужчины предпочитают, чтобы женщины были безмозглыми.
– Не все мужчины, – возразила Нефрет. – Уф! Спасибо, тётя Амелия, так намного лучше.
– Не все, – согласилась я. – Но такие люди, как Эмерсон, редки.
– Это делает их ещё более достойными внимания, – нежно улыбнулась Нефрет. – Однако я несправедлива к Долли. Она ещё способна говорить о других женщинах – язвительно и злобно. 
– Включая покойную миссис Беллингем?
– Я подумала – стоит посмотреть, что мне удастся из неё вытянуть, – призналась Нефрет. – Оказалось не так уж много, и ничто из этого не говорило в её пользу. Она по-прежнему в ярости, потому что папа не взял её с собой в свадебное путешествие. – Её лицо посерьёзнело. – Было довольно неприятно слышать, как она отзывалась о бедной покойнице, тётя Амелия; казалось, что Люсинда ещё жива и соперничает с ней.
Поскольку я знала, что Эмерсон будет беспокоиться о времени, то не стала углубляться в эту тему, но Нефрет дала мне массу поводов для размышлений. Она – я надеялась! – была слишком невинна, чтобы понять, что миссис Беллингем, женщина детородного возраста, действительно являлась грозной соперницей Долли.
Большинство мужчин предпочитают сыновей дочерям. Я считаю, что это как-то связано с их специфическим определением мужественности. Общественный класс, к которому принадлежал полковник, уделял большое внимание происхождению и передаче фамилии от отца к сыну. Я не сомневалась, что полковник разделял эту абсурдную одержимость; он явно был таким человеком. Четыре брака не принесли сыновей – только девочку, которая не могла сохранить фамилию рода. Полковнику никогда бы и в голову не пришло, что вина – если только это считать виной – могла лежать на нём, и я была уверена, что он ещё не оставил надежды. Долли была достаточно проницательной, чтобы знать: младший брат, вполне вероятно, отберёт у неё всю отцовскую любовь.
Из молодых девушек получаются отличные убийцы. (И сказать честно, мальчики им не уступают.) Молодые от природы эгоистичны. Моральные ценности не являются врождёнными, их вдалбливают детям – часто с большим трудом, а порой и безуспешно, как это прискорбно демонстрирует история преступности.
Однако Долли не находилась с отцом и его невестой в Каире. К сожалению, от этой теории пришлось отказаться.
За ланчем мы с Сайрусом обсудили приготовления к вечернему сеансу. Он был сильно заинтригован, а осторожность соблюдать не требовалось, поскольку Говард, как и большинство жителей Луксора, знал о поисках Дональда. Сохранить это в тайне было бы трудно, поскольку Фрейзер постоянно говорил об этом и задавал вопросы каждому встречному египтологу.
Когда Эмерсон посчитал, что мы насытились, он вывел нас из дома и повёл по тропинке. Солнце палило, и воздух был горячим и сухим, как печь, но я к тому времени была закалена «египетским ветром» (193) и не испытывала трудностей. Добравшись до гробницы, мы обнаружили Абдуллу и других мужчин, лежавших на земле в разных позах, демонстрирующих изнеможение. Увидев нас, они начали быстро подниматься, но Эмерсон махнул им в ответ.
– Трудно идёт? – осведомился Эмерсон у Абдуллы, который, будучи старым упрямцем, вытянулся чуть ли не по стойке «смирно».
Абдулла покачал головой. Его некогда безупречные халат и тюрбан превратились из белых в серые.
– Обломки плотно сбиты, Эмерсон, и заполняют коридор сверху вниз. Нам пришлось прерваться, потому что свечи расплавились.
– Неудивительно, что вы все выглядите такими усталыми, – сочувственно сказала я.
Абдулла застыл.
– Мы привыкли к жаре, Ситт Хаким, но ничего не видели. Из-за свечей.
– Как далеко ты продвинулся? – спросил Говард.
– Сорок метров, – ответил Абдулла, привыкший использовать стандартные археологические меры (194). – Но мы уже отдохнули. И сейчас вернёмся…
– Садись, старый дурак, – раздражённо буркнул Эмерсон. Абдулла повиновался, покосившись на меня; он знал Эмерсона достаточно хорошо, чтобы признать его слова проявлением озабоченности и одобрения. Эмерсон потрогал расщелину на подбородке. – Я собираюсь взглянуть. Идёшь, Пибоди? 
– Конечно, – отложила я зонтик в сторону.
– Я бы хотел, чтобы вы этого не делали, – искренне произнёс Говард.
– Право, Говард, уж вы-то должны знать, что меня не отпугивают ни жара, ни трудности.
– Мне это хорошо известно. Но если вы уйдёте, мне придётся последовать за вами, и, честно говоря, я бы предпочёл обойтись без этого. Чёрт побери, миссис Э., здесь полно гуано летучих мышей.
Очевидный вывод, если судить по внешнему виду наших людей и безошибочному запаху, исходившему от них. Я улыбнулась Говарду и поправила пояс с инструментами.
– Вам не обязательно доказывать свою стойкость, Говард, она и так хорошо известна. Что касается Сайруса…
– О, я пойду, – спокойно заявил Сайрус. – И не собираюсь болтать впустую, пытаясь отговорить вас, миссис Амелия.
– По крайней мере, сними куртку, Пибоди, – приказал Эмерсон, снимая свою. – Я не могу понять, почему ты настаиваешь на том, чтобы оставить её; брюки тебе очень к лицу, и я уверен, что ни Картер, ни Вандергельт не окажутся достаточно невоспитанными, чтобы обращать внимание на… э-э… них.
Джентльмены поспешили уверить меня, что и в мыслях не имели глядеть на эту часть моей анатомии. Они сняли лишнюю одежду. Нефрет, не произнося ни слова и упрямо приподняв подбородок, последовала их примеру.
Эмерсон вздохнул.
– Нет, моя дорогая.
– Но, сэр…
– Не в этот раз.
Подбородок Нефрет задрожал.
– Прекрати, – прикрикнул Эмерсон. – Ты не можешь идти, это окончательное решение. Останься здесь и присмотри за Абдуллой.
Абдулла начал было протестовать. Но тут поймал мой взгляд и с громким стоном сел. Нефрет тотчас же подошла к нему и предложила чай и бисквит.
Я не была в гробнице несколько дней. Хотя Абдулла и отрицал объём проделанной работы, я достаточно знала о трудностях, чтобы достойно оценить усилия, которые потребовались, чтобы так далеко продвинуться. Каждую корзину со щебнем нужно было вынести из гробницы. Склон был довольно крутым – около тридцати градусов. Вдоль одной стороны прохода были прорезаны ступени, но настолько грубые и изношенные, что представляли не меньшую опасность, чем склон. Говард и Сайрус не постеснялись держаться за верёвку, которую Эмерсон прикрепил к входу в гробницу, но всё, в чём нуждалась я – мускулистое тело супруга. Я положила одну руку на его широкое плечо, и, когда поскользнулась, мгновенное напряжение этих огромных мышц поддержало и успокоило меня.
Слишком долго подавляемая археологическая лихорадка шевелилась в моей груди. Осмелюсь предположить, что большинство людей сочли бы это место невзрачным – тёмным, грязным, зловонным, даже без иероглифической надписи или фрагмента рельефа, чтобы отличить этот проход от обычной пещеры. Но теперь я поняла энтузиазм Эмерсона. Размеры этой гробницы уже и сейчас превышали размеры ям, предназначенных для простолюдинов. Да и сама постройка была необычной, потому что проход изгибался при спуске. Могло ли это сооружение предназначаться для усыпальницы царей? Часть обломков, которые удалось убрать, могли быть смыты в гробницу паводками, но, конечно же, не все. Если проход был намеренно заложен, в его конце должно находиться что-то, требующее защиты.
Я была настолько поглощена профессиональными размышлениями, что почти не замечала нарастающей жары и удушающей темноты. Пламя свечей в руках Сайруса и Эмерсона постепенно тускнело. Когда Эмерсон остановился и тихонько предупредил меня и следовавших за мной, свечи уже давали так мало света, что было трудно разглядеть, что впереди. На самом деле там было не на что смотреть – только каменная стена в зыбком мареве, закрывавшая проход, как дверь. Я едва различала следы кирок, которыми работали мужчины.
Сайрус не произнёс ни звука жалобы, хотя спуск был для него труднее, чем для любого из нас. Он был ростом с Эмерсона или чуть выше, поэтому им обоим пришлось идти со склонёнными головами, поскольку проход едва ли достигал двух метров в высоту, а потолок был неровным. Теперь, когда мы остановились, я услышала его тяжёлое дыхание.
– Возвращайтесь, Сайрус, – произнесла я. – Мы последуем за вами. Эмерсон?
Эмерсон хмыкнул. И повернулся, чтобы осмотреть боковые стены.
– Эмерсон, – повторила я более решительно. – Я хочу уйти отсюда.
– А? – Эмерсон взглянул на оплывшую свечу. Воск покрыл его пальцы и капал с них; температура была такая высокая, что даже тонкая кожа не затвердела. – О… Да, наверно, и мы тоже.
На страницах своего личного дневника я признаю, что, возможно, мне было бы нелегко подняться по этому адскому склону, если бы Эмерсон не оказывал на меня постоянное давление сзади. Говард был моложе, находился в лучшей форме, чем Сайрус, и время от времени помогал последнему. Нам приходилось несколько раз останавливаться, чтобы отдышаться или попытаться хотя бы перевести дыхание.
Когда мы вышли, нас уже ждали Абдулла и Селим. Сильные руки парня протащили хрипевшего Сайруса по последней лестнице и бережно уложили на удобный камень. Нефрет поспешила к нему с водой и холодным чаем. Что до меня, я не была слишком гордой, чтобы отказаться от протянутой руки Абдуллы.
Мы, покрытые серой слизью, которая образовалась от смеси пота и пыли, наполненной гуано, представляли собой весьма неаппетитное зрелище. Однако для нас это было не так сложно, как для ожидавших, и я благодарно кивнула Абдулле.
– Что ж! – прохрипел Говард между вздохами. – У вас там есть кое-что весьма интересное, профессор. Гробница начинает иметь определённое сходство с могилой Хатшепсут, хотя, конечно, мы зашли намного дальше вас. Вы искали место закладки фундамента?
– Ещё нет.– Эмерсон вытер вспотевшее лицо рукавом. – А есть ли в вашей могиле…
– Ради Бога, Эмерсон, не размазывай эту гадость по глазам, – прервала я. – Давай-ка я…
– Вытри собственное лицо, – перебил Эмерсон, отталкивая мою руку и взяв кувшин с водой. – Картер, как далеко продвинулся первый…
На этот раз он прервал сам себя, облив водой растрёпанную голову и измазанное лицо, после чего выплюнул полный рот грязи.
– Я заметил одно отличие, – ответил Говард, всё ещё задыхаясь, но проявляя такой же энтузиазм, как и Эмерсон. – Вдоль одной стороны прохода в гробнице Хатшепсут имеется сглаженный участок, вероятно, направляющая для саркофага.
– А, – сказал Эмерсон. – Интересно. Мне стоит пойти и посмотреть самому.
И немедленно выполнил бы своё намерение, если бы Говард не отвлёк его.
– У нас были те же трудности с тающими свечами, профессор, поэтому мы проложили провода для электрических ламп. Я могу это устроить, если хотите.
Эмерсон кивнул.
– Да, хорошо. Я предвижу ещё одну проблему. Проход находится под слоем известняка и входит в тафл. Вы знаете, насколько плохи там скалы; нам, возможно, придётся укрепить стены и крышу, когда мы продолжим.
Сайрус достаточно оправился, чтобы присоединиться к дискуссии. Именно он ответил на вопрос Нефрет:
– Тафл? Это слой более мягкой породы, нечто вроде сланца, лежащий под известняком, в котором высечено большинство гробниц. Камень в этой области не так хорош, как известняк вокруг Гизы и Саккары…
Некоторое время они продолжали разговаривать; Говард и Эмерсон обсуждали возможность использования вытяжного вентилятора для освежения воздуха, а Нефрет продолжала задавать вопросы всем и каждому. В конце концов мне удалось прервать затянувшуюся беседу и указать, что мы могли бы продолжить обсуждение в более удобной обстановке. Было поздно, и я начинала ощущать неприятный запах даже от самой себя.
Эмерсон кивнул.
– Да, люди могут идти домой, Абдулла. Это утомительная работа, и я не хочу продолжать, пока мы не укрепим левую стену.
Эмерсон управляет своими людьми железной рукой, но к себе относится точно так же, и никогда не позволяет рабочим идти на ненужный риск.
Однако едва мы собрали все необходимое, как увидели приближавшихся к нам Рамзеса и Давида. Я пришла к выводу, что они заезжали домой, чтобы переодеться, поскольку были одеты в костюмы для верховой езды.
– Боже, неужели так поздно? – воскликнула я. – Надеюсь, ты удовлетворён подготовкой Энид к сегодняшнему вечеру, Рамзес?
– Она выглядела довольной, – ответил Рамзес. – Мы привели лошадей, матушка; не стоит ли вам с Нефрет вернуться верхом, вместо того чтобы идти пешком?
Нефрет отклонила предложение – по-моему, она восприняла его как неуместную уступку женской слабости – но убеждала меня принять его.
– Я не совершала изнурительного спуска в гробницу, тётя Амелия, поэтому чувствую себя достаточно свежей, а ты продолжаешь беречь лодыжку, которую повредила вчера.  Поезжай с Давидом.
Я очень хотела попробовать Ришу. Поэтому согласилась, и после того, как стремена отрегулировали, Эмерсон поднял меня в седло, а остальные двинулись по тропинке к плато. Рамзес начал расспрашивать Эмерсона о гробнице, и, прежде чем они скрылись из виду, я услышала, как Нефрет требует, чтобы на следующий день ей разрешили войти внутрь.
Как только милое животное двинулось вперёд, я поняла его имя. Риша означает «перо», и именно так он двигался – так легко, как если бы летел по воздуху. Я позволила ему самому выбирать свой путь по неровному дну Долины, и нас сопровождали восхищённые взгляды и комментарии.
– Он чудо, не так ли? – повернулся ко мне Давид. – В английском стиле езды с удилами и шпорами нет никакой необходимости; он, кажется, чувствует ваши желания и мгновенно на них реагирует.
– Твоя Асфур идёт так же легко. Её имя означает «летящая птица». Я надеюсь, что вы с Рамзесом понимаете, насколько вам повезло, что вы наслаждаетесь дружбой шейха. Мы должны придумать способ отблагодарить его за гостеприимство и щедрые подарки.
Давид заверил меня, что они с Рамзесом уже обсуждали эту тему.
– Как у вас уладились дела с миссис Фрейзер? – затем спросила я.
– Я почти сразу ушёл, – ответил Давид. – В конце концов, тётя Амелия, она почти не знает меня; ей было бы неудобно… э…
– Репетиция, – подсказала я. – Да, конечно. У тебя инстинкты джентльмена, Давид. Она знает Рамзеса с детства и чувствует себя с ним совершенно непринуждённо.
Мы миновали узкий вход в Долину и вышли на открытую пустыню.
– А теперь дадим им волю? – предложил Давид.
Как правило, я предпочитаю не ехать полным галопом, если не преследую преступников (или если они не преследуют меня). Но это было не похоже ни на что из того, что я когда-либо испытывала. Настолько плавным было наше продвижение, настолько ровной была походка прекрасного существа, что мне казалось, будто я лечу. И от радости я громко рассмеялась.
Мы отъехали совсем недалеко, но тут Давид обратился ко мне – или, что более вероятно, поскольку он говорил по-арабски, к Рише – с призывом остановиться. Сам он тоже остановился и окинул проницательным взглядом приближавшихся к нам всадников, которых я, ослеплённая восторгом, до сих пор не замечала. Одна из них была женщиной; её длинные юбки свисали до стремени, и она надлежащим образом подпрыгивала вверх и вниз.
– Долли, – вздохнула я. – Так. Поэтому Рамзес так великодушно одолжил мне Ришу?
Давид одновременно улыбнулся и нахмурился.
– Да, мы видели их, когда ехали. Но в то время...
Он замолчал, потому что Долли и её сопровождающий поравнялись с нами. Этого юношу я видела на собрании после похорон. На нём был нелепо большой пробковый шлем, с которого сзади свисала завеса, защищающая шею. Он снял этот предмет одежды и поклонился.
Я забыла его имя, но, прежде чем успела попросить его повторно назваться, чтобы  представить моего спутника, Давид открыл рот:
– Где Сайид?
Он обратился к Долли. Мне кажется, он впервые говорил с ней напрямую, и внезапность вопроса заставила её удивлённо ответить:
– Я отправила его обратно на дахабию.
– Очень глупо, – сказала я. – Он был нанят, чтобы заботиться о вас.
– Он был помехой, – мило пожала плечами девушка. – Сэр Артур очень хорошо обо мне заботится.
Покрасневший сэр Артур выглядел довольно глупо. Бедного мистера Толлингтона, похоже, вытеснили. Он не производил на меня впечатления достойного охранника, но этот тип выглядел ещё менее достойным.
Однако был уже разгар дня, и вокруг находилось множество людей – туристы, направлявшиеся к памятникам и от них, феллахи, работавшие в полях. Я собиралась приказать молодому человеку отвести Долли к отцу, когда Давид снова заговорил:
– Возможно, мисс Беллингем и сэру Артуру следует пойти к нам домой, тётя Амелия. Один из мужчин может сопроводить их обратно в Долину Царей.
Очевидно, он разделял мои предчувствия, иначе не приветствовал бы компанию человека, который так грубо обращался с ним. Поэтому я повторила приглашение, и, если даже была не очень любезна, то сомневаюсь, что Долли это заметила. Она, конечно, с удовольствием согласилась. Бешеные протесты сэра Артура с уверениями, что им не нужно сопровождение, хладнокровно проигнорировали.
Задержка и более медленный темп, которого нам пришлось придерживаться, привели к тому, что мы прибыли позже других. Сайрус вернулся в «Замок», а Говард оставил нас, чтобы отправиться в свой дом недалеко от Дейр-эль-Медины; единственными ожидавшими на террасе были Нефрет и Рамзес. Они сообщили мне, что Эмерсон переодевается, и я объявила, что последую его примеру.
– По дороге мы встретили мисс Беллингем и сэра Артура, – объяснила я. – Насколько мне известно, вы до сих пор не встречались с моим сыном, сэр Артур, и прошу прощения за то, что не позаботилась раньше представить моего… приёмного племянника, мистера Тодроса. Нефрет, попросишь принести всем чай?
Мне совсем не хотелось бросать Рамзеса на милость Долли, но я предполагала, что в присутствии Давида и другого молодого человека она разве что надоест ему. Нефрет последовала за мной в дом.
– Зачем ты привела её сюда? – резко спросила она.
– Она ехала без охраны, – ответила я. – Сказала, что отослала Сайида, потому что он ей мешал. А от этого юноши никакого толку, если Скаддер вновь нападёт.
– А, понятно.– Гладкий лоб Нефрет вновь обрёл безмятежный вид. – Не торопись, тётя Амелия, я позабочусь о том, чтобы все вели себя прилично. Точнее, она.
Мой дорогой и предусмотрительный Эмерсон приказал наполнить для меня оловянную ванну. Ничего, кроме полного погружения, не дало бы никакого результата; даже нижнее бельё было липко-серым. Я завершила омовение как можно быстрее и надела свободное чайное платье (195), так как Эмерсон отсутствовал в нашей комнате, и некому было  помочь мне застегнуть пуговицы.
Атмосфера на террасе царила далеко не комфортная, хотя трудно было понять, холодна она или горяча. Немного и того, и другого, подумала я. Долли, должно быть, возмутительно флиртовала с Рамзесом, поскольку её новый поклонник пялился на моего сына, а щёки Нефрет мило зарделись — то ли от сдерживаемого смеха, то ли от необходимости сдержать саркастическое замечание. Рамзес устроился в своей любимой позе на верху стены, что мешало Долли сесть рядом с ним, а Эмерсон наблюдал за всеми собравшимися с мягкой улыбкой.
Мои попытки продолжить учтивый разговор потерпели неудачу. Я не рассчитывала, что Долли надолго задержится; она пришла к нам с единственной целью, и, не сумев достичь её в этой обстановке, искала другую жертву, охота на которую могла увенчаться бо;льшим успехом.
– Мы не должны задерживать вас, – объявила она, вставая. – А папа будет волноваться – что случилось с его маленькой девочкой? Вы не поедете вместе с нами, мистер Эмерсон?
Рамзес согласился с меньшим сопротивлением, чем я ожидала.
– Мы с Давидом поедем с вами, – сказал он и, глядя на меня, вежливо добавил: – Если ты не будешь возражать, матушка, мы останемся на «Амелии» и увидимся с тобой, отцом и Нефрет позже.
Если бы предложение исходило от любого другого, кроме Рамзеса, я бы и раздумывать не стала. Нам следовало уехать в семь, чтобы успеть на встречу с миссис Джонс, и не было смысла возвращаться домой заранее. Я внимательно изучила вежливое выражение на лице Рамзеса, но не нашла в нём ничего, подтверждающего мои инстинктивные подозрения. Конечно же, он и не думал развлекаться с Долли, и ни у него, ни у Давида не оставалось времени попасть в более серьёзную ситуацию.
– Очень хорошо, – кивнула я.
Долли заставила Рамзеса помочь ей сесть на лошадь, довольно решительно оттолкнув бедного сэра Артура. Не знаю, почему, но её нога выскользнула из стремени, и Долли удалось обвить обеими руками шею моего сына, когда он её поймал. Однако довольная улыбка исчезла, когда Рамзес покрепче схватил девушку и с громким стуком буквально швырнул в седло.
После того, как молодёжь уехала, Эмерсон рассмеялся.
– Она настоящий хищник, не так ли? Я не припомню, чтобы когда-либо встречал самку, действующую столь устрашающе прямолинейно.
– Эти глупые боковые сёдла очень неудобны, – простодушно ответила я. – Возможно, её нога действительно выскользнула.
– Ха! – отреагировала Нефрет.
– Ха, действительно, – согласился Эмерсон, по-прежнему посмеиваясь. – Неважно, это будет полезным опытом для Рамзеса. Помнится, однажды в Афинах... – Поймав мой взгляд, он перестал хихикать и потянулся за трубкой. – Э-э… как я собирался сказать, ты поступила правильно, приведя её сюда, Пибоди. Как ты думаешь, её отец недостаточно подчеркнул опасность? Чёрт возьми, девчонка практически просит, чтобы на неё напали.
– Итак, – подхватила Нефрет, – вы тоже это заметили, профессор?
– И я, – присоединилась я.
Эмерсон широко улыбнулся.
– Конечно, Пибоди. У нас найдётся время на виски с содовой перед ужином?
Время нашлось.


ПРИМЕЧАНИЯ.
187.   Хиджра (в переводе с арабского языка означает «переселение») – переселение пророка Мухаммада и его сторонников из Мекки в Медину в сентябре 622 года. В более широком смысле – путешествие, странствие.
188.   «Как и в других семитских наречиях, в арабской вязи и египетских иероглифах отсутствуют гласные. Именно поэтому английское произношение таких слов может варьировать. Например: иероглифическое письмо, обозначающее статуэтку маленького слуги, состоит из пяти знаков: «ш», «ва», «б», «т» и «и». (Те, что похожи на гласные, в действительности таковыми не являются. Возьмите учебник грамматики. Неужели вы действительно никогда не слышали о полугласных и слабых согласных?) Это слово может произноситься по-английски как «ушебти», «шавабти» или «швабти».
Э. Питерс. «Змея, крокодил и собака». Перевод В. Борисова.
189.   Лауданум – опиумная настойка на спирту. В более широком смысле — лекарство, в состав которого входит опиум. Был особенно популярен у женщин в викторианскую эпоху как универсальное лекарственное, успокоительное и снотворное средство. Главным назначением настойки было снижение боли.
190.   Фру-фру – деталь дамской одежды последней трети XIX века, широкая оборка из сильно шуршащей шёлковой ткани, пришивавшаяся к турнюру. Так же называли нижнюю юбку с подобной оборкой или зубчатыми или плиссированными оборками. Дополнительный эффект «фру-фру» также создавал при соприкосновении с оборками нижней юбки подшитый под платье чехол из шёлка и тафты. Шелест сборки при движении считался женственным и элегантным.
191.   Бинтование ног — обычай, практиковавшийся в Китае (особенно в аристократической среде) с начала X до начала XX века. Девочкам ломали кости ступни, после чего полоской ткани привязывали к ступне все пальцы ноги, кроме большого, и заставляли ходить в обуви малого размера, отчего ступни значительно деформировались, иногда лишая возможности ходить в будущем. Такие ноги традиционно назывались «золотыми лотосами». От размера ступни зависел престиж невесты, к тому же считалось, что принадлежащей к высокому обществу даме не следует ходить самостоятельно. Это бессилие, неспособность к передвижению без посторонней помощи составляло, по литературным свидетельствам, одну из привлекательных черт женщины-аристократки: здоровые и недеформированные ноги ассоциировались с крестьянским трудом и «подлым происхождением».
192.   Костяной воротник или воротник на косточках – воротник, в котором используются специальные вставки (косточки). В данном случае, скорее всего, речь идёт о так называемом женском «эдвардианском» воротнике – высоком, приталенном. В отличие от своих жёстких, часто простых викторианских предшественников, воротники на косточках эпохи короля Эдуарда обычно были предметом утончённости и очарования, изготавливались из тонких материалов (таких, как кружево, шифон, шёлковая сетка или лёгкий лён), и крепились к ним узкими косточками из китового уса, перьевой кости или (позже) тонкой зигзагообразной проволоки. Эдвардианская эпоха в истории Великобритании — период правления Эдуарда VII с 1901 по 1910 год, в который также иногда включают и несколько лет после его смерти, предшествовавшие началу Первой мировой войны.
193.   «Египетский ветер» – скорее всего, имеется в виду хамсин: сухой, изнуряюще жаркий местный ветер южных направлений на северо-востоке Африки (Египет, Судан) и в странах Ближнего Востока. Температура воздуха нередко превышает +40 °C, при штормовой силе ветра. Этот ветер обычно наблюдается после весеннего равноденствия в течение периода, продолжающегося в среднем не более 50 дней. В редких случаях он начинается в феврале и прекращается в июне. Хамсин возникает в передних частях циклонов, перемещающихся из пустынь Северной Африки, поэтому он может быть насыщен песком и пылью.
194.   Напоминаю, что в Англии не пользуются метрической системой.
195.   Чайное платье  — вид домашнего наряда дамы, платье свободного кроя, как правило, из лёгких тканей. Под домашнее платье не надевался корсет или турнюр, и в него можно было облачиться самостоятельно, без помощи горничной. Данный вид платья появился в 1870-е годы и пользовался популярностью всю последнюю четверть XIX века, а также в первые десятилетия XX века, вплоть до 1920-х — 1930-х годов. В чайном платье дама ходила дома, в кругу семьи и самых близких друзей, однако оно не подходило для таких торжественных случаев, как приём гостей или званый ужин. Считалось неприличным появляться в домашнем платье на публике.