Вереинский мятеж

Часть первая.

Поздно нынче пришла весна, поздно. Был уже конец мая, а картошка не во всех усадьбах засажена, лошади ещё не успели набраться силы после изнурительной зимы девятнадцатого года, да и лошадей-то осталось совсем мало, лихолетье длилось, считай пятый год. Не успела германская война закончиться, а уже во всю громыхали пушки на фронтах гражданской. По правде сказать, Горицкую волость войны обходили стороной, последний раз из чужеземных врагов здесь, пожалуй, были лишь татаро-монгольские завоеватели.
Смирный народ проживает в здешних местах, не буйный. Ни восстаний, ни мятежей тут отродясь не приключалось. Воевать добровольно не ходили, воевали за царя в империалистическую войну, да и то, проявляя при этом не ахти какое усердие.  Одним словом землепашцы, мужичьё простое деревенское. Родней земли для них ничего и не было, благо кормила она их сносно. Через всю Горицкую волость с севера на юг пролегает каменистый кряж ледникового происхождения, который, несмотря на свою каменистость, довольно плодороден.
Не в каждый дом вернулся мужик с войны, а уж куда пришёл, с большой охотой уцепился за нелёгкую работу, благо новая власть пообещала земли вволю дать, помещиков-то всех разогнали. Вот и в семью Ивана Волохова вернулся с фронта старший сын, Александр. Встретили, как положено, с самогоном и слезами. Долго расспрашивал Иван сына о войне, долго курили самокрутки из крепкого домашнего самосада, да вот что-то Сашка не больно-то о своём героизме хвастал, всё больше односложно отвечал отцу. А на другой день утром подошёл к родителю с виноватым видом.
-Ты вот что, тятя, много-то обо мне с соседями не калякай, бросил я эту службу военную у красных, надоело по окопам таскаться.
-Дык ты что, сынок, сбежал с фронту-то что ли?
-Нечего мне там делать. Чего я буду в Сибири-то воевать, чай не свой дом отстаивать пришлось. Мы вдвоём с Фёдором Ганькиным из Якшина и ушли от красных, да там много мужиков разошлось. Вскинул на сына печальные глаза старик Волохов, чудилось ему неладное, да делать нечего, не гнать же его обратно на войну. Жители Вереинки, конечно, скоро прознали, что Сашка Волохов дезертир, да только осуждать-то его никто не стал. Было уже известно, что во многих деревнях волости появились сбежавшие из Красной Армии мужики. А в Кощееве, Чухове, Никитском, Трышихе было их по пять-шесть человек на деревню. И всех тянула к себе земля, выпрашивая у крестьян любви да ласки. Эх, как хотелось скорее засеять свои наделы рожью да овсом, а к июлю начать покос трав спелых .
Лето девятнадцатого года было огненным для Советской власти. Протяжённость кольца фронтов превышала восемь тысяч вёрст, а внутри этого кольца с каждым днём обострялся продовольственный кризис. Сам Председатель Реввоенсовета республики Лев Троцкий оценивал соотношение сил сторон на фронтах в пользу белогвардейцев. Под ударами деникинских войск Красная Армия отходила вглубь страны. Нужна была новая повсеместная мобилизация. Забирали всех, начиная от парней восемнадцати лет до мужиков сорокалетних.
Строгое предписание о мобилизации военнообязанных получил и военком Корчевского уезда Бревнов. А как выполнить директиву, это он представить себе не мог, количество дезертиров по уезду строгому учёту не поддавалось. Решил начать с Горицкой волости, там, в глуши, ему думалось, больше всего дезертиров, да и не очень бойкие они. Бревнов собрал Горицкий совет и сказал, чтобы все дезертиры пришли зарегистрироваться. А через неделю должны будут явиться на сборный пункт добровольно. Знал военком, что не выполни он задачу, головы не сносить, сам будет вызван в Губчека, а там разговор короткий - сорвал ленинскую директиву - становись к стенке… Революция церемониться не умеет, не для того она власть народу отдала, чтобы эту власть из своих рук выпустить. Вот и решил Бревнов забрать с собой хотя бы полтора десятка дезертиров, да и отправить их в Тверь. Пришедших зарегистрироваться он больше никуда не отпустил, не дал даже проститься с родственниками. Его обман вскоре стал известен всей волости
Заволновались дезертиры, почувствовали, что конец приходит их вольной жизни. Стали собираться по домам, голову ломали куда идти. В дом к Волоховым зашёл Подойкин Пётр, а вскоре и Марков Кузьма подоспел.
-Ну что, мужики, снова в окопы пойдём? –нарушил тягостное молчание Подойкин.
-Может, поутихнет военком-то, обойдётся всё миром,- пыхнул самокруткой Кузьма Марков.
  -Нет, мужики, власть от нас не отстанет, мне кум из Совета сказывал, что больно уж у них строгие предписания вышли. Говорят, Ленин с Троцким подписали. Вчера я сам ходил в Горицы,- с тоской в голосе высказался Волохов.
-Вот что мужики, - продолжил Сашка,- надо обойти наших, вереинских да послать в другие деревни, в Соловьёво, Татищево, в Якшино. В Якшине мой приятельник живёт, Фёдор Ганькин. Мужиков оповестить бы надо, чтобы собрались на совет, что будем делать, миром-то что-нибудь да придумаем.
-А где собираться будем? К Гунину Мишке что ли попроситься, у него дом на краю и прируб большой, -предложил Пётр Подойкин. На этом и расстались.
Весть о том, что из Гориц Корчевской военком увёз в армию мужиков, стала известна уже повсюду. Да тут ещё прошёл слух, что в Вереинке какой-то сход затевается. Через пару дней к дому Мишки Гунина стал прибиваться народ. Приходили не только дезертиры, но и их родственники. Тревожное ожидание повисло над Горицами и селениями волости. Незримый дух протеста и недовольства витал в воздухе. Быстро, очень быстро этот дух принимал всё более осязаемые черты.
Первым на сходе дезертиров воспламенился Горячев Никола. Это был видный мужик двадцати девяти лет. Довелось ему повоевать против немца, довелось хватить солдатского лиха на Юго-Западном фронте у генерала Брусилова. Три года назад, летом шестнадцатого, войска Брусилова прорывали австро-германский фронт, там и получил контузию рядовой Горячев. Слава богу, вскоре выздоровел, в полевом госпитале долго не залежался, с Георгием прибыл в свой полк. Больше года после этого воевал солдат. В свою деревню с красивым именем Соловьёво вернулся лишь в начале восемнадцатого года в связи с ликвидацией старой армии. Не успели родные навидаться с Николаем, как другая напасть. В мае этого же года Советское правительство ввело в стране военное положение на три месяца и объявило полную мобилизацию. Военная служба опять стала обязательной для всех мужиков. И опять молодой тверской мужик угодил на фронт, теперь уже в Красную Армию. Когда войска 2-ой армии Восточного фронта, под командованием Шорина осенью восемнадцатого были потеснены под Ижевском Народной армией белых, Горячев, воспользовавшись неразберихой, царящей в их третьем стрелковом полку, укрылся на окраине селения Лудзя. А когда бой затих, решил не искать своих красных командиров, а подался в бега, домой. Он первым и призвал мужиков к мятежу, не ведал Никола, какая судьба его ждёт впереди. Не знал, где заготовлена для него свинцовая пуля.
-Думается, надо нам, мужики, власть брать в свои руки, дезертирство нам теперь комиссары не простят. Либо на фронт попадём, либо в ЧК, хрен редьки не слаще, - этими роковыми словами открыл сход Горячев.
-В Горицы надо идти, Кузьминского гнать в шею, самим свою оборону делать, -  поддержал Николу Волохов. .
-Опасливое дело, может, всё ещё образуется. Может, не так и страшен военком-то,- взялся за своё Кузьма.
-Чего там, надо выбирать своих начальников, которые в обиду не дадут нас. Вон Сашка Волохов, Мишка Гунин да Горячев Никола правильную линию знают, их слушать надо, - вышел из угла избы Сидоров.
-Тогда надо свою мобилизацию вводить, свою дезертирскую республику делать –высунулся из-за плеча Сидорова Колька Бодюнков.
Страсти накалялись. В прирубе было уже тесно, вышли на улицу. Там, казалось, народу прибавилось вдвое. Дым от самокруток облаком повис над гунинским домом.
-Слушай, Никола, давай решать, кто в Горицы пойдёт Совет свой объявлять, - обратился Волохов к Горячеву,- давай людей спросим.
-А чего там думать, трое уже есть, Сашка Волохов, Никола Горячев да Мишка Гунин, вот и хватит - высунулся Кузьма. Сам он от участия в таком Совете решил уклониться, мало ли что потом получится, лучше не ввязываться.
-Троих мало, давайте пятерых пошлём, - как бы подводя итог сказал Толька Сидоров.
Решили ещё двоих мужиков выбрать. Ими оказались дитятевский Митька Тихомиров и никитский Косарев Василий. На другой день с утра Горячев Николай, а именно его выбрали старшим, с остальными четырьмя мужиками пошли в Горицы брать власть в свои руки. Председатель Совета Кузьминский, он же отец Виталий успел перед приходом дезертирского Совета отбить телеграмму в Тверь о том, что в Горицкой волости неспокойно, что дезертиры пытаются затеять мятеж. Горячев велел пришедшим с ним мужикам остаться внизу, а сам поднялся на второй этаж большого деревянного дома, в котором и располагалась революционная горицкая власть. В кабинете председателя оказались Чистяков и Некрасов, входившие в Совет вот уже больше полугода .После краткого разговора с Кузьминским, Горячев, угрожая ему револьвером, прихваченным с Восточного фронта, забрал ключи от сейфа, в котором хранилась печать, как символ власти.
Первым постановлением новоявленного дезертирского Совета стало объявление мобилизации мужиков в возрасте до сорока трёх лет. Глобально мыслили люди, волей судьбы оказавшиеся у власти. Всех, кто способен держать в руках ружьё, собирали в свои армии.
  Так было и при Ермаке Тимофеевиче и при Емельяне Пугачёве. Так поступили и в Горицкой волости вереинские дезертиры. Им не были знакомы походы Александра Македонского, Юлия Цезаря, Митридата, а главное -результаты этих походов, результаты великих разрушительных войн, однако в основе своей был тот же инстинкт насилия. Агрессия, насилие в конечном итоге оборачивались против них же самих. Отравлен Александр Великий, убит подельщиками Цезарь, заколот своим рабом Митридат. И это лишь малая толика списка. Впереди ждёт череда более жестоких сражений, немыслимых человеческих страданий и гибель миллионов людей. Жить в этом мире, значит плыть против течения. Может быть, окружающий нас материальный мир враждебен человеческому существу, человеческому духу? Куда смотрел господь Бог, когда вереинские мужики встали на тропу войны? А был ли иной выход у несчастных дезертиров? Чем они прогневали небо, кроме своей извечной тяги к земле? Ждёт горицкий каменистый кряж ледникового происхождекния ответа на эти вопросы. Дождётся ли?

Часть вторая.

Помещение Тверской Губчка размещалось в трёхэтажном особняке, который до революции принадлежал одному из родственников губернатора фон-Бюнтинга. Этот дом был огорожен забором, правда, забором не простым. Между столбами толщиной в два с половиной кирпича, на металлических слегах были не тесовые доски, а байдачные, прикреплённые болтами. Хорош этот особняк был ещё и тем, что подвалы содержались прежним владельцем в чистоте и порядке, сказывалась немецкая аккуратность и основательность. Теперь в них, в этих подвалах, содержались контрреволюционные элементы, там же чинился допрос, там же приговоры ЧК приводились в исполнение. Постороннему глазу это было совсем незаметно.
В восьмом часу вечера закончилось совещание у заместителя председателя Губчека Ивара Шварца. Председатель был вызван в Москву к Кедрову. Там обсуждался вопрос активизации работы Особых отделов ВЧК в армии. Кедров только что вернулся из Великого Устюга, где руководил операцией по задержанию белогвардейских офицеров, прорывавшихся из центра России на север.
На совещании у Шварца речь шла о том, как проходит мобилизация бывших фронтовиков, да и молодёжи, достигшей 18-ти летнего возраста для пополнения рядов Красной Армии, которая терпела в этом году временные поражения на всех фронтах Шварц остановил уже на выходе из его кабинета Сергея Селезнёва, командира взвода особого назначения.
-Постой-ка, товарищ Селезнёв, надо отдельно поговорить.
Селезнёв быстро повернулся и подошёл к столу начальника.
-Да ты садись, не стой, дело для твоего взвода будет. Надо помочь Корчевскому военкому задание по мобилизации выполнить. Тут ещё сообщение пришло из Горицкой волости, больно уж много дезертиров там собралось, человек двести или триста. Военком Бревнов ездил туда, да ничего у него не получилось. Мобилизовал десятка полтора мужиков, а остальные будто бы мятеж подняли, собрались свою власть установить, дезертирскую. Ты вот что, Селезнёв, возьми-ка свой взвод, он у тебя почти в полном составе, да наведи в этих Горицах революционный порядок. Помни о ленинском письме «Все на борьбу с Деникиным». Ильич требует от нас быть беспощадным разящим орудием против тех, кто покушается на Советскую власть. Так что завтра с утра отправляйся в эти Горицы.
На этом инструктаж был закончен. Селезнёв отлично понимал, какую задачу ему поставил Шварц. Сергей Селезнёв до революции был тверским рабочим, не раз встречался с Александром Петровичем Вагжановым, который ещё в 1907 году избирался депутатом Второй Государственной Думы от рабочих Тверской губернии. Вагжанов часто выступал на заводах и фабриках Твери. Там на одном из митингов и познакомился с ним молодой рабочий Сергей Селезнёв. А когда Вагжанов стал председателем исполкома Тверского губернского совета, то взял к себе сотрудником в числе других рабочих и Селезнёва. В апреле 1918 года Александра Петровича направили в Читу на работу в ЧК, однако, перед этим он успел порекомендовать молодого большевика Сергея Павловича Селезнёва на ответственную должность в губернское управление чрезвычайной комиссии по Тверской области. Вагжанов отмечал в Селезнёве преданность делу революции, твёрдость характера, высокую исполнительность и умение доводить порученное дело до конца. Селезнёву поручили командование взводом особого назначения.
Самые трудные дела, где требовались решительность и беспощадность, поручались ему. Дело в Горицкой волости не казалось Шварцу из рук вон выходящим, каким-то сложным, но в то же время других сил в резерве у него не оказалось. Взвод Селезнёва выехал из Твери ранним утром, в начале шестого. У каждого красноармейца на поясе револьвер, в руках винтовка. Кроме того, взвод усилили двумя пулемётами системы «Максим». В дореволюционной  России отечественных автомобилей почти не было. За пять с небольшим лет на Русско-Балтийском заводе с 1909 по 1915 год изготовили чуть больше шестисот машин. Да и двигаться-то они могли лишь в крупных городах. А от Твери до Гориц проходила пыльная просёлочная дорога, изрытая ухабами да колдобинами. По ней можно двигаться пешком или на лошадях. К концу второго дня Селезнёв привёл свой взвод в Горицы. Расположились прямо на площади у постамента памятника Александру Второму, правда самого царя-освободителя уже отправили в старый сарай, на свалку, но скверик ещё сохранился.
Селезнёв спросил у одинокого прохожего, где располагается Совет. Тот махнул рукой в сторону второго этажа стоявшего рядом двухэтажного дома. Командир взвода взял двоих красноармейцев и пошёл выяснять обстановку. Кабинет председателя был закрыт на замок, рядом тоже никого не оказалось. «Где же волостное начальство, куда оно всё подевалось?», - стал размышлять Селезнёв.
-Волков, поди-ка поспрашивай народ, где ихнее начальство,-велел он стоявшему красноармейцу. Вскоре удалось узнать , что Совет во главе с Кузьминским разогнан дезертирами, а сами они собираются в свою армию в Вереинке, что находится в трёх верстах от Гориц. Селезнёв построил бойцов и объявил им, что отряд начинает движение к Вереинке, изготовиться к бою с численно превосходящими силами дезертиров.
Недолго правил дезертирский Совет. Каким-то неведомым путём узнали мужики, что из Твери выслан вооружённый отряд чекистов. А от них пощады ждать не придётся. О массовых расстрелах крестьян в Тамбовской губернии в прошлом году многие горицкие мужики знали. Никола Горячев велел Волохову и Ганькину собирать мужиков на окраине Вереинки.
-Зовите всех, пусть, у кого есть винтовки, револьверы и ружья, берут с собой, у кого нет – топоры да вилы,- напутствовал он своих дружков. На другой день, в канун православного праздника Боголюбской иконы Божей матери, с утора мужики стали подходить к Вереинке, стекались изо всех окрестных деревень. Собирались не только дезертиры, но и мужики постарше. Из Тазикова пришёл даже семидесятилетний дед Спиридон, по правде сказать, старик ещё крепкий, сложения завидного.
-Давайте поднимемся вон на тот пригорок, что в саженях трёхстах от деревни. С него хорошо видны Горицы, чекисты ведь оттуда будут валить,- предложил Волохов. По здешним меркам народу собралось много, до пяти сотен, считай, прибыло. Посреди дороги встали Горячев, Волохов, Подойкин Пётр, возле них теснились мужики из Наумова, Трышихи, Сбыневли, те, которые жили по другую сторону Гориц. Слева от них , за кустами, примостились Ганькин и Гунин, к ним подошли якшинские, вандышевские, кошкинские дезертиры. Винтовки и револьверы нашлись не у каждого, патронов было совсем мало. Мужики храбрились, подшучивали друг над другом. Дед Спиридон, поглаживая свой дробовик, подтрунивал над Кузьмой Марковым.
-Ты, Кузьма, чаво на задках-то прячешься. На слова-то вроде ловок, а таперича присмирел. Не пужайся, бог не выдаст, свинья не съест.
-Да я что, у меня бабы нет, а вот что твоя Марфа Петровна будет делать, когда попадёшь в ЧК, не знаю,-хорохорился Кузьма.
-Братцы, гляньте, вон перед погостом на лошадях едут, да много их!
Беспокойство охватило ряды дезертиров, но особого страха никто не проявлял, лишь пригнулись к родной земле пониже. Отряд красноармейцев тоже сомкнулся плотнее. Защёлокали затворы винтовок. Селезнёв приказал изготовить пулемёты. Бойцы прикрепили стволы к лафетам и приготовились к стрельбе. Станковый пулемёт «Максим» образца 1910 года – это самое надёжное оружие двух кровопролитнейших войн . Прицельная дальность стрельбы достигала трёх километров, только в одной ленте насчитывалось 250 патронов. Умное и злое оружие придумал американец Хайрем Максим, его уже и в живых не было, а пулемёт «Максим» настырно продолжал косить человеческие жизни на земном шаре. И только много лет спустя славу Максима удалось затмить русскому сержанту Михаилу Калашникову.
-Первыми не выдержали дезертиры, открыли беспорядочный огонь из своих винтовок и револьверов. Дед Спиридон тоже нажал на курок своего ружья, но дробовик, как обычно, дал осечку. Казалось этой стрельбой мужики хотели укрепить свой дух, показать, что они не боятся чекистов. И тут начали своё смертоносное действо пулемёты чекистов, их короткие прицельные очереди заставили дрогнуть мятежников, многие попятились назад, ближе к деревне, оставляя на дороге раненых и убитых. В этот момент Селезнёв вздыбил своего коня и с криком «Вперёд! Бей контру!» поскакал к Вереинке.
-Обходи их слева,- на ходу приказал он отделённому командиру Лисицыну, не дай укрыться в деревне.
Который раз в эти жестокие годы русский человек поднимал руку на своего же русского! Кто из них прав?  Мужик, который не хотел уходить от своей земли или красноармеец, поверивший легенде о будущей лёгкой жизни? Им обоим жилось не сладко.Но повлиять на разум и душу крестьянина было труднее, чем на сознание рабочего. Мужики жили далеко от городов, они твёрже верили в Бога, да и образ мысли у них оставался патриархальным. Другое дело собранные на фабриках и заводах большие группы рабочих, с ними проще вести разговор об экспроприации капиталистов-мироедов, их проще поднять на расправу. В угоду идеологии, предложенной малой кучкой фанатиков, русский народ яростно истреблял друг друга.
Мужики ещё продолжали сопротивляться, но выстрелы с их стороны звучали всё реже и реже, патроны кончались, а с топором и вилами к вооружённому винтовкой и револьвером конному красноармейцу не подойдёшь. Бой длился недолго, сопротивление дезертиров было подавлено быстро.
-Бросай оружие!- крикнул Селезнёв, -отойти в сторону, -и показал рукой в какую. Красноармейцы расступились и освободили дорогу в сторону Гориц. Мятежников тут же разбили на отдельные немногочисленные группы и начали допрашивать, выяснять кто у них главный. Молчали не все, в первую очередь были названы фамилии Горячева, Подойкина и Гунина. Про Митьку Тихомирова и Ваську Косарева, которые входили в дезертирский  Совет, не вспомнили. Зачинщиков бунта тут же связали по рукам и приставили к ним по красноармейцу. Другие чекисты в это время собрали брошенное мужиками оружие, но вилы и топоры забирать не стали. Дробовик деда Спиридона ударом о землю разбили вдребезги.
-Зачинщиков увезём в Губчека, там разберутся кто, в чём виноват,а остальные пойдут под мобилизацию. Военкома Бревнова я уже вызвал, он вас и определит, кого и куда,- объявил Селезнёв побеждённым.
Вереинский мятеж ликвидирован, в памяти потомков не сохранился этот единственный за всю историю Горицкой волости бой на её территории. Смирные мужики жили в окрестных деревнях и сёлах, готовые лишний раз уступить в споре, чем уйти с земли. Врождённый инстинкт самосохранения был развит у них чрезвычайно, такой народ мог бы не только себя прокормить, но и подставить своё плечо неудачнику. Наступит время, когда справедливость будет синонимом законности, а пока эти понятия находятся совершенно на разных полюсах.
И вот в соответствии с революционными законами все пятеро арестованных мужиков осуждены Губчека. Горячев Николай и Волохов Александр объявлены зачинщиками контрреволюционного мятежа в Горицкой волости и по приговору чрезвычайной комиссии расстреляны. Подойкин, Ганькин и Гунин были помилованы.
Долго плакали и горевали деревенские бабы по своим погибшим и мобилизованным на борьбу с Деникиным мужикам. Плакали и растили детей без отцов. Они ещё не знали, что, вырастив своих детей, потеряют их в молохе очередной войны. Всё туже сжимался порочный обруч, скованный из властности, ненависти и тщеславия председателей, вождей, фюреров и им подобных выродков человечества. Но даже если обруч будет скован из самого прочного в мире материала, он когда-нибудь лопнет под напором человеческого разума и бессмертного духа свободного народа. И тогда солнечный свет станет, доступен каждому, кто захочет его увидеть, а имена участников больших и малых боёв будут забыты. Забыты навсегда!

Дер. Ново-Никитское.

Повесть впервые опубликована в «Кимрской независимой газете» 12 и 17 декабря 2003 года.