Диалог-11

Психологический отчет. Сессия 11. Пациент: Сирота


-- Помните ту медсестру, которую вы упомянули, свидетельницу того, как Костолом просочился в щель под дверью?

-- Да, помню.

-- Она оказалась возлюбленной Костолома, устроилась на работу ради встречи с ним. Костолом срывал в оранжерее цветы и дарил ей, а она теми цветами закаливала волосы; спустя три месяца непосильной работы её вывели на чистую воду.

-- Так вот как часто судьба само собой открывает дверь там, где её не ждёшь. Как она смогла устроиться в вашу больницу?. -- С любопытством спросил он.

-- Так и устроилась. Говорят, настоящая любовь не знает препятствий и границ.

-- Её уволили, наверно выгнали?

-- Нет, она живёт на четвёртом этаже этого корпуса, раз в месяц, в день свиданий, Костолом и Оливия встречаются в оранжерее и мило беседуют.

Сирота рассмеялся, а затем и я за ним — смех был чистый и настоящий, как утренний свет.

-- Моё настроение стало лучше. Вы прогрессируете на глазах. Но какое мнение у вас сложилось о ваших соседях по палате и с кем ближе всех вы подружились?

-- Наверное, я один из немногих, кто сумел сохранить равновесие между разными мировоззрениями вокруг меня. Мой подход прост: убеждения не должны сталкиваться с властью совета, с политикой и спорами — потому держусь стороны от конфликтов.

-- Вы рассказали им о своём сне?

-- Да. Когда Ленин спросил меня о принадлежности моих взглядов той или иной партии, я ответил без колебаний: меня ничем не зацепили ни те, ни другие, потому что жизнь кажется мне проклятием и потому я ищу другой мир, иной — без принадлежности и ярлыков. Помню, Ленин моргнул глазом и произнёс хладнокровно: хитрец. Тогда я рассказал о своём сне, поведал им всю историю своей жизни и обитатели палаты подошли ближе, окружив меня и дослушав рассказ до конца, не перебивая ни разу.

-- Как они отреагировали на ваш рассказ?

-- По разному. Но особенно запомнился взгляд борца со злом.

-- Что вы прочитали в его взгляде?

-- Исцеление.

-- Что вы имеете в виду?

-- Борец со злом, услышав мой рассказ, осмыслил его сильнее прочих и нашёл ключ своей болезни. В нём таился страх смерти, который держал его рассудок в плену; но поняв меня, что мне неведом страх смерти, а напротив — я мечтал приблизиться к ней,  с чем он на мгновение снял с себя оковы борьбы и стал другим.

На самом деле борец со злом становился новым человеком, не похожим на того, кто страдает психическими отклонениями. Возможно, чудо — исцеление. Однако подтвердить теорию можно лишь временем, поэтому борец был на особом наблюдении в журнале наблюдения со знаком плюс.

-- Я чувствую тревогу, некую скрытую бурю, с вами что;то происходит. Прошу расскажите.

Сирота был не готов к резкому вопросу в раскрепощённой беседе: вежливый человек, не умеющий лгать, начал судорожно чесать затылок и заговорил:

— Я не хочу покидать этот мир.

— Что случилось?

— Мне снился сон, в котором предстал перед невидимым голосом, Кто произнёс: "Час искупления, совершённого тобой греха близится". В ответ я попросил оставить меня ещё, потому что я начал обретать самого себя, но таинственный голос был непоколебим: своим ответом, Он скоро поставит точку в моей истории. "Истинный покой, с предначертанным  не обрести".

— Что вы почувствовали?

— Страх неизбежного, но страх вскоре ушёл, и я снова смирился со своей участью.

-- Вы так долго пытались взглянуть в лицо смерти, и вдруг испугались. Почему?

— Я обрёл друзей, с которыми делюсь всем, что у меня есть — душой и куском ломаного хлеба. Мне стало интересно жить, общаясь с теми, кого раньше опасался. Я изменился и больше не хочу менять ничего в своей жизни. Возможно, это последняя фаза моего наказания — потерять то, что я искал так долго и усердно.

-- Вы живы и будете жить. Что бы не говорил вам, ваш всемогущий Таинственный голос.

Удивительно, но с приходом Сироты палата -- 313, жила в гармонии, и где больше никогда не было бунтов, не было погромов, всплеск чего происходил ранее и казался теперь далеким эхом. Он действительно обладал даром умиротворения. Обделённый сам душевным равновесием, он щедро даровал гармонию людям вокруг себя. Тем вечером, когда я стояла на дежурстве, я часто заходила в палату под номером -- 313. Место буйство прошлого, там царила божественная атмосфера. Я видела, как Сирота, словно маяк в бушующем море, притягивал к себе заблудшие души. Его слова, тихие и проникновенные, растекались по палате, как бальзам на израненные сердца. Бывший борец со злом, теперь сидел у его ног, впитывая каждое слово, как пересохшая земля – ожидавшая долгожданного дождя. Ленин, усмехаясь в усы, подбрасывал в воздух шашки, словно жонглируя своими былыми амбициями. В их глазах я видела не безумие, а надежду, робкий огонек, зажженный Сиротой.

Но страх Сироты ощущался мной, как зловещая тень, крадущаяся за спиной. Его душа, словно птица, долго бьющаяся в клетке отчаяния, вдруг обрела свободу, но теперь боялась потерять её. Он, словно израненный журавль, летевший к солнечному свету, знал, что крылья его хрупки, и опять в который раз обжигая их под лучами всесильной звезды, неминуемо мог упасть в пропасть разочарования и безнадёжности.

Я понимала его страх. Сама, как врач, видела слишком много смертей, слишком много оборванных нитей жизни. Но я верила в его силу, в его способность дарить покой окружающим людям. Он был не просто пациентом, он был целителем душ, посланным свыше.

В ту ночь я стояла у окна четвертого этажа в ожидании медсестры, глядя на темное небо, усеянное звездами. В каждой звезде я видела надежду, веру в то, что даже в самой кромешной тьме есть место для света. И я знала, что пока горит огонь в душе Сироты, палата номер триста тринадцать будет оазисом спокойствия в бушующем океане безумия.