Диалог-11

-- Помните ту медсестру которую вы упомянули, кто была свидетельницей того, как Костолом просочился в щель под дверью.

-- Да помню

-- Она оказалась возлюбленной Костолома, кто специально устроилась на работу, чтобы видеться с ним. Костолом срывал в оранжереи цветы и дарил ей, а она теми цветами закаливала волосы, вследствие чего, после трех месяцев её непосильной работы, ее вывели на чистую воду.

-- Ну и дела, как она сумела устроиться в вашу больницу.

-- Так и устроилась. Правда ведь говорят, что настоящая любовь, не имеет ни препятствий ни границ.

-- Её уволили.

-- Нет она живёт на четвёртом этаже этого корпуса, месяц раз, в день свиданий, Костолом и она встречаются в оранжерее и мило беседуют.

Сирота засмеялся, а после и я за ним, тоже засмеялась и смех этот был чистый и настоящий.

-- Моё настроение становится лучше, вы прогрессируете на глазах. Какое мнение у вас сложилось, о ваших соседях по больничной палате и с кем ближе всех вы подружились.

-- Наверное я единственный в данной компании, кто имеет равные отношения со всеми, поскольку мои убеждения не пересекаются ни с властью советов, не с политикой и посему держусь стороне от споров.

-- Вы рассказали им о своём сне.

-- Когда Ленин спросил меня о принадлежности моих взглядов той или иной партии, я долго не думаю ответил, что не те, ни другие, меня ничем хорошим не удосужились, потому я глубоко считаю жизнь проклятием и думаю правильным, отойти в мир инной без какой-либо принадлежности. Помню тогда Ленин моргнув глазом произнес в ответ, лишь одно слово (хитрец). Тогда я рассказал о своём сне, рассказал о всей моей жизни и с каждой минутой истории моей биографии, обитатели палаты подходили один за другим и окружив меня, дослушали мой рассказ до последнего слова, так и не посмев, перебить меня ни разу.

-- Как они отреагировали на ваш рассказ.

-- По-разному. Реакция была не однобокая, но больше всего запомнился взгляд борца со злом.

-- Что вы прочитали в его взгляде.

-- Исцеление.

-- Что вы имеете в виду.

-- Предполагаю, что борец со злом услышав мой рассказ, осмысля его больше остальных и нашёл ключ своей болезни, самостоятельно. Страх умереть, окружал его рассудок, злом с которым он вынужден был бороться, дабы сохранить самого себя, но поняв с моих слов, что мне неведом страх перед смертью, а напротив я грезил о ней, мечтал прикоснуться, дабы обрести свободу, чем в моём сердце не было ни страха, ни злости и ненависти. И в какой-то момент рассказа, он посмел себя снять оковы борьбы со злом и на мгновенье стал прежним.

На самом деле борец со злом становился другим, не похожим на человека с психическими расстройствами, быть может, случилось очередное чудо, исцеление. Возможно, но подтвердить данную теорию могло лишь время и потому борец со злом находился на особом наблюдении о ком я вела положительные, прогрессирующие очерки, в журнале наблюдение со знаком плюс.

-- Я вижу тревогу, которую вы скрываете от меня, с вами что-то происходит. Прошу раскрыться.

Сирота никак не ожидал острого вопроса в раскрепощённой беседе и потому как человек, который не умел отвечать на вопросы лживыми ответами, после недолго затишья и свойственных его манере почёсыванием затылка шеи, встревоженно заговорил

-- Я не хочу покидать этот мир.

-- Что случилось.

-- Мне снился сон, в котором я предстал перед ним, перед невидимым голосом, кто обречённо произнес

-- Час искупления, совершённого тобой греха близится --. В ответ я попросил оставить меня ещё, поскольку я стал обретать самого себя, но Таинственный голос был непоколебим удосужив меня ответом, который в скором времени поставить точку в моей истории

-- Истинный покой, с предначертанным не обрести --. Этими словами, он отпустил меня.

-- Что вы почувствовали.

-- Страх неизбежного, но страх вскоре ушёл и я снова смирился со своей участью.

-- Вы так долго пытались взглянуть в лицо смерти, и вдруг испугались. Почему.

-- Я обрёл друзей, с которыми делюсь всем что у меня есть, своей душой и куском ломаного хлеба. Мне стало интересно жить, проводя время за нашими беседами я изменился и больше не желаю менять ничего в своей жизни. Наверное это последняя фаза моего наказания, потерять то, что я так долго и усердно искал.

-- Вы живы и будете жить, я в этом не сомневаюсь, чтобы не говорил ваш всемогущий Таинственный голос.

Удивительно, но с приходом Сироты палата под номером триста тринадцать жила в гармонии и больше никогда в ней не было бунтов, не погромов, всплеск чего раньше происходил достаточно часто. Наверное он на самом деле обладал и был наделён даром умиротворения. Обделённый сам умиротворением, щедро даровал людям окружавшим его, на своём пройденном жизненном пути. Тем вечером я стояла в дежурстве и довольно часто заходила в буйную в прошлом палату, где царила божественное атмосфера и гармония, но прежде, вечер тот по обыкновению начался с обхода.

Заходя в палату, я видела, как Сирота, словно маяк в бушующем море, притягивал к себе заблудшие души. Его слова, тихие и проникновенные, растекались по палате, как бальзам на израненные сердца. Бывший борец со злом, теперь умиротворенный, сидел у его ног, впитывая каждое слово, как пересохшая земля – ожидавщая долгожданного дождья. Ленин, усмехаясь в усы, подбрасывал в воздух шашки, словно жонглируя своими былыми амбициями. В их глазах я видела не безумие, а надежду, робкий огонек, зажженный Сиротой.


Но страх Сироты ощущался мной, как зловещая тень, крадущаяся за спиной. Его душа, словно птица, долго метавшаяся в клетке отчаяния, вдруг обрела свободу, но теперь боялась потерять её. Он, словно израненный журавль летевший к солнечному свету знал, что крылья его хрупки, и опять в который раз обжигая их под лучами всесильной звезды, неминуемо мог упасть в пропасть разочарования и безнадежности.

Я понимала его страх. Сама, как врач, видела слишком много смертей, слишком много оборванных нитей жизни. Но я верила в его силу, в его способность дарить умиротворение. Он был не просто пациентом, он был целителем душ, посланным свыше.

В ту ночь я стояла у окна четвертого этажа в ожидании медсестры, глядя на темное небо, усеянное звездами. В каждой звезде я видела надежду, веру в то, что даже в самой кромешной тьме есть место для света. И я знала, что пока горит огонь в душе Сироты, палата номер триста тринадцать будет оазисом спокойствия в бушующем океане безумия.