В привычке ужаса

Невестка и сын её были где-то на улице…
И сестра – в упор брату:
-- Давай скажем Наде и Макару, что этот дом построил наш отец и мы с тобой, его дети, здесь хозяева, а они, Надя и Макар, приезжают к нам в гости!
Он -- как сидел, так и сидел.
Она -- кулаки в бока -- стояла перед ним…
Наконец – резко крутнувшись -- громко затопала, как была в грязных перчатках, опять на свои гряды…
…Была середина мая.
Полдень.
Жара!
Юрий, однако, всего лишь так подгадал -- чтоб попить чаю на кухне одному. -- Пока они, женщины, не завалятся сюда толкаться со своим обедом.
Напряжённая в деревне пора…
Чего уж говорить!
…Он ничего – ничего ей не сказал.
Разумеется.
Но сразу и понял: не только от постоянной тут, среди родни, настороженности… но ещё и – от вмиг обновившегося в нём ужаса!
Что с самого детства… давнишнего…
И сколько-то бродил по дому.
Пахло старыми обоями… горячими, на солнце, стёклами окон…
Дом!
Дом… словно б чуть вибрировал!.. словно б гудел… Это -- будто слышались удары плотницкого топора...
Будто он, дом, ещё строился!
…Неужто отец -- когда трудился над будущим кровом – предвидел такое?
Или – ничего не предвидел?
Ну – раз пригрел потом в своём доме такие нравы…
Но причём тут отец?
А как же!
Ведь всё семейство у них… святое, прямо сказать.
Оба родителя, отец и мать, – учителя. Сестра – учительница.
Брат, вроде бы простой рабочий, женился – на учительнице же. У которой, притом, родители… ну и ну… тоже учителя!
Разве не закономерность…
Потому и нравы такие.
…Вот она, Вера. Сестра.
Сейчас, небось, стреляет, с гряды, глазами на дверь крыльца: когда, дескать, брат будет выходить… и к кому направится…
После той ему от неё наколки.
Конспирация… или как ещё выразиться…
Всю жизнь у них в доме друг за другом – следили… следили…
Все – в подозрениях!
Всё – на нервах!
С детства он, Юрий, смотрел на всех в доме – как и сам чувствовал – вытаращенными глазами.
Ведь вокруг – что-то несуразное! недопустимое!.. притом – каждую минуту… в каждом голосе… в каждом шаге… в каждом звоне посуды…
И уж тем более – если кто-то рядом с кем-то.
Крик!.. Упрёки!.. Слёзы!..
А он-то, ребёнок, всё как бы или не как бы ждал: когда же это несуразное у них, у любимых и заботливых взрослых, прекратится?..
Потом, уже подростком, стал понимать… очевидное. И неизменное.
Для всех родных то несуразное и недопустимое… это сама жизнь!
Их жизнь.
И все – в ужасе.
От неё.
От самой своей жизни.
Только так прямо… вообще не сказать. -- Все и сливают своё неприятное на голову друг дружке.
И он – стал привыкать.
С годами… с годами…
…Вздохнул.
Усмехнулся.
Недаром он строго-настрого наказал своей подруге: ни в коем случае самой ему сюда не звонить. – Вдруг окажется рядом кто-то из родни! – А то мало тут сплетен…
Пошёл, в огороде, куда подальше – ремонтировать в дальнем углу забор.
Сестра и невестка со своими сыновьями были на грядах…
Каждая – на своих! – У каждой во всём свой норов.
И сестра, конечно, сейчас его глазами издалека ест…
Промолчать он, разумеется, промолчал.
Однако получилось… что.
Молчание -- знак согласия… мол, в самом деле: дом строил – отец, наш отец… и, дескать, в самом деле, мы двое, брат и сестра, сестра и брат, – а ныне без старшего нашего брата – его, нашего отца, дети… дети его – мы, дескать, только двое…
И Вера – такая вдруг решительная! – нависала над ним в нетерпении…
Недаром и ушла недовольная.
Однако!
Новая затея затевается…
И как же он жил-был с ними со всеми до своих восемнадцати под одной крышей!
А сам – стуча старым отцовским молотком – всем телом своим… чувствовал -- вот, совсем близко: дом… дом…
И словно бы, как недавно, – действительно слышен был гул накатываемых брёвен… лязг пилы, писк рубанка…
Он не раз замирал недвижно.
Что это с ним?..
Разве не привык?..
…Да нет.
Этого не может быть!..
Юрий -- как бы невзначай -- оглядывался, искал глазами в огороде: где сейчас сестра с сыном… где невестка и сын её…
Они, сестра и невестка, со дня свадьбы брата считались, да и были, друг с дружкой словно сестры.
А теперь…
Как он, по крайней мере… зайдёт сегодня в дом, где они будут все?
Заметил, с каким особенным прилежанием орудует молотком, пилой. – Словно пример кому-то даёт… или, вернее, будто делает вид, что только этим и занят…
Тоже, небось, научен!
Вдруг… сделалось ему смешно.
И вроде бы полегче.
Весело жить на белом свете!
А может, сестра пошутила?..
…Часа три уже спустя.
Когда они, все вместе, пообедали и когда невестка, а потом и племянники ушли опять к своим грядам – Юрий поторопился застать дома сестру одну.
На этот раз он – её.
Или она… и поджидала его?
Спросил -- как бы между прочим:
-- Ну, Вера… будем говорить-то… Наде-то и Макару?..
Сестра – уже явно готовая к такому, если случись, его вопросу -- рассудительно:
-- Потом.
И сама – сразу на улицу.
…Итак, итак.
Просвета нет.
Сестра не шутила.
УЖАС.
Всегдашний.
Домашний.
Сегодня -- словно бы по какому-то репродуктору… со всего этого сине-жгучего неба…
И в то же время… самый обычный и бытовой.
Ну и жизнь…
Опять было взялся за ремонт.
Но руки – словно вязли в воздухе…
И останавливался, будто впрямь занемог…
Да и для кого он тут старается?!
На жаре.
Оставив в городе свои – тонкие, деликатные -- дела.
Сестра, двумя годами старше, всегда, с детства его, была с ним строга. – Или такой обычай в их семье? -- чтоб младший был старшим во всём помощник...
Потом, когда брат женился, этот же тон общения с ним, с Юркой, тогда ещё со школьником, приняла и невестка.
Так это между ним и всеми навсегда и повелось.
Хотя он – на сей день, -- окончив университет, в университете и остался … Защитил, в конце концов, недавно кандидатскую…
Для кого же он тогда здесь каждую весну хлопочет?
И ведь как смотрели и смотрят на него они обе, сестра и сноха… особенно когда узнали про нового кандидата…
Чем, мол, ещё тебе заняться-то! ты ведь всё равно одинокий!
Ему сделалось уж вовсе досадно… противно…
Испортилась для него вся нынешняя весенняя страда.
…Захотелось – невиданное дело! – уйти куда глаза глядят: вон к реке или в лес.
В самом деле, для кого он тут, в конечном итоге, поддерживает порядок?
Для племянников, что ли?
Они, оба, – уже студенты.
И если заявляются сюда, в деревню, -- то, конечно, под давлением матерей. – Но и то больше -- показаться! отметиться!
Приедут – всё болтают меж собой о байтах… да ещё сын невестки курит что-то своё вонючее… хорошо, сын сестры побаивается с этим баловством своей матери…
Зато – продвинутые!
…Родные.
Родня.
Ужас и ужас.
УЖАС ЖИЗНИ…
Так, говорят, на фронте, день за днём, обычные люди привыкают… ко всему на свете.
Вот невестка. Вот сестра.
Обе окончили свои вузы. Обе избрали, каждая для себя, свои судьбы.
И что у них на сегодня.
Обе уже взяли от жизни, что только могли… и насколько могли… и насколько были способны…
Или – иначе взглянуть.
Насколько жизнь им позволила взять.
Таким, какие они и каковы они.
Ведь наглядно…
Одна, если разобраться, сама заела своего мужа. – А поняла, почему он, год за годом, стал всё больше попивать: разлюбил её – догадался он, брат, что жена, со своим характером и дипломом, ничего иного не может ему дать – только щи варить, да всех вокруг критиковать… и что ему скучно с нею! – Ну и, дескать, раз тебе не нужна такая хозяйственная и образованная, да ещё, между прочим, и верная, то, дескать, туда, в могилу, тебе и дорога.
Другая, мать-одиночка, – и вовсе заторкала своего сына. – Замуж-то было неохота: что ей какого-нибудь мужика ублажать; а покомандовать-то хотелось – вот под этот свой расчёт и завела ребёнка: слушайся, мол, на каждом шагу несчастную мать, которой, одной, вон как тяжело, мол, тебя кормить-одевать!..
Теперь же – а теперь им жизни позволила… грызть друг дружку!
Ведь отродясь таковы, да и зубы, по жизни, теперь у них во как наточены.
С дипломами-то педагогическими…
Да с опытном-то преподавательским…
И само собой понималось – под сегодняшним зноем – нечто мудрое-премудрое:
ВОТ КАК – ИЗВИВАЕТСЯ, КОРЧИТСЯ РАЗУМ В ЖИВОМ!
…А если теперь… столкнуть их!
Друг с дружкой.
Таких злюк.
Сказать сейчас невестке: вот, мол, что мне предложила на тебя твоя золовка…
Вот была бы сцена!
Трагедия.
Вышел бы целый Фёдор Михайлович.
Но куда тут…
Хоть сноха и филолог, зато сестра – биолог!
И, ну, первое, сестра б его, брата, прокляла на всю впредь жизнь. Это бы само собой. Но вышло б – ещё хуже. Вернее – фантастичнее! Сестра бы, прежде всего, отнекалась, мол, ты -- мол, он не так меня понял… А если б и не отнекалась, то потом они, сестра-невестка, меж собой полаялись-полаялись – да и признали друг дружку каждая себя достойной! И стали б дружить ещё крепче. – В смысле, разумеется… против него!
И тогда бы в родной дом он и сам -- навек ни ногой…
…Уже темнело.
Может, это… ужас сгущался?!
Юрий всё сидел на лавочке у крыльца.
Дескать – дышит… дескать – отдыхает…
Ждал, когда на кухне закончат ужинать.
Или… когда к нему выйдет сестра?..
И она таки вышла.
Он напряжённо встал – и не мешкая и давая понять сестре, что он настроен в чём-то своём идти до конца:
-- Вера, а Вера, будем мы им говорить?
Она – сама уже всё понимая:
-- Будем. Но попозже…
Вытрясла грязную тряпку, что валялась перед дверью… будто для этого и выходила!
И – обратно в дом.
Самой, небось, не очень уютно…
…Он знал, что сегодня не уснёт.
И ложится не будет.
Тем более…
Соловьи-то!
Густое звонкое пение – на расстоянии, кажется, твоего дыхания – в густой тёплой темноте.
Неужто все, кто сюда сегодня приехал… не слушают?.. даже -- не слышат?!..
…Он, в потёмках, обошёл вокруг дома.
Слегка, признаться, дрожа от волнения.
Ведь всё понятно.
У сестры план – отвадить от этого дома невестку с её сыном.
Так и сказала бы им сама!
Про то, кто тут хозяева.
Но она – так.
Подбивает брата.
И что б с этой её затеей у неё ни вышло – окажется братик подставленным.
Одним выстрелом – двух зайцев.
Притом – она, тётя, хорошая, а он, дядя, плохой!
…Казалось, он спит.
Сидел на лавочке или гулял по огороду между яблоней…
Приехал-то – по привычке.
Просто руки чесались что-нибудь поколотить, попилить.
И вот…
Мыслимо ли было когда-нибудь любому – родившемуся в этом вот доме – представить в будущем такое!
А позволила жизнь!
И что вот он.
А то, что, опять же, ему жизнь позволила.
Подруга у него -- студентка.
И на сегодня – так.
Недаром он не знакомил с нею своих родных.
Теперь же – и мечтать о том, чтоб взять её хоть раз сюда, невозможно…
Однако, однако.
Как же быть дальше?..
С этим домом.
Вернее уж… с этим ужасом.
Нужно, нужно -- чтоб хоть что-то как-то определилось…
…А вот, говоришь, дом.
Завещание же на дом было составлено… матерью!
Так как и собственником была она, мать.
Почему-то…
И он – в пахучей темноте – будто задыхался.
Что-то странное, ей-богу… с сегодняшнего дня, с полдня… в нём во всём: и в душе, и в голове…
А если б случилось, что он… если б так… женился! – на этой своей подруге, подружке…
Она – что? – Тоже бы потребовала… написать всё их общее… на неё?!..
…Ай да сестры.
И нельзя – просто невозможно их, что называется, ПРИЗВАТЬ.
Таких-то образованных да всё, как говорится, повидавших.
Не сказать же, в самом деле, невестке. – Они, та и другая, друг друга стоят.
Одинокие…
И теперь – на кого им спустить, как пса, свою злость!
Друг на дружку.
Да и вообще.
Неизвестно, что ещё у них в головах бродит!
Это вот он – в ужасе, а они – в каких-то своих облаках.
Нельзя их, сестру-невестку, вывести, как говорится, на чистую воду. – Они уже и сейчас… НА КАКОЙ-ТО СВОЕЙ ЧИСТОЙ ВОДЕ.
Это был бы… тот же, так сказать, сюрреализм… как если б, например, призвать того вождя… к нежности, к чуткости…
Омерзительно!
Омерзительно – что?
Омерзительно… даже думать.
Думать – о чём?
Выходит: о чистоте… Ада?!
О ЧИСТОТЕ АДА.
…В доме, судя по тишине там, невестка и оба племянника давно спали.
Он -- уже ждал…
Еле будет рассветать – уйдёт, с портфелем со своим, в соседнее село на шоссе: к первому же, какой попадётся, автобусу!
Темно было совершенно.
А соловьи-то!
Неужели… так же пели они – когда родители вот в этом самом доме -- обнимались, мечтали… зачинали детей?!..
Он ещё раз обошёл вокруг тёмного и огромного – как огромный же корабль – дома…
Было по-майски душно.
Посвежеет – ещё не скоро, это когда солнце по-настоящему встанет. – Он уже будет лететь в автобусе.
…Оказалось – свет в окне на кухне!
Он всё понял…
Сестра. Ждёт. Его.
Поджидает… Небось…
Сама не выходит к нему… чтоб не выдать, разумеется, своего волнения.
Ему вроде бы… сделалось жаль.
Кого?..
Сестру?..
Себя?..
Вообще… весь этот мир?..
А где он, мир, -- стоит телевизор включить -- который бы сам весь не в той же привычке ужаса?..
И нужно поторопиться!
Пока сестра не легла.
Сказать ей, будто появилась у него вдруг причина… уехать ему немедленно в город?..
Нет.
Нет уж!
…Вошёл на яркую, как и всю жизнь без абажура, лапочку – зажмурился.
Сестра, боком к нему, – усердно делая вид, будто что-то ищет по всей кухне, – поджала губы.
Сказал – нарочито чеканя:
-- Вера, мы будем говорить Наде и Макару, что мы тут хозяева, а они к нам в гости?
В истерике!
В истерике злой-умелой -- выбежала сестра на улицу в темноту.

------------------------------

…В автобусе – то есть уже, во всех смыслах, в отдалении -- ему сделалось особенно одиноко и тревожно.
А почему вот он – росший с рождения среди того, от чего он сейчас отдаляется, -- не носил в себе никогда на своих родных никаких каверз?..
Опять же.
Жизнь не позволила.
Но тогда жизнь это не то, что есть только в четырёх стенах, -- а как-то необъятно шире.
И значит, она, эта, с большой буквы, Жизнь – есть та… от которой он в обычную будничную жизнь когда-то и явился!


Ярославль, 7 декабря 2024

(С) Кузнецов Евгений Владимирович