Писака

Это её фамилия — Писака. Да, дразнили в школе и дворе; переживала, комплексовала, а потом решила, что это — знак, определяющий её призвание.

Первым произведением Елизаветы Писаки был рассказ в жанре фэнтези про героев, спасающих мир от захвата зомби-инопланетян. Ей самой он ужасно нравился, Лиза опубликовала его на всех бесплатных порталах современной литературы, но прочтений было мало. Это вызывало в авторе чувство обиды и несправедливости.

Потом она написала слезливый рассказ о брошенной кошке, которую пригрела бездомная собака, но коллектор, в котором они прятались, заварили, и несчастные животные так и замёрзли насмерть. Тоже опубликовала. Ажиотаж был огромный, но скоротечный. В третий день её рассказ набрал четыреста прочтений и больше тридцати отзывов, но к концу недели прочтения упали до одного, а на следующей неделе интереса не было совсем. Лизе польстило, что читатели приняли её опус за чистую монету: рассуждали, как можно и нужно было помочь животным, осуждали и оправдывали автора, не принявшего соответствующие меры, тогда как на самом деле Писака вообще не интересовалась бездомышами, брезговала их, боялась всякой заразы, и уж, конечно, ни разу не видела героев своего рассказа. Просто фантазия на основе нескольких случайных постов в соцсетях, в категории — "Ваши друзья оценили". А как народ повёлся... Аж до мурашек.

Поразмыслив, начинающий автор решила написать о человеке. Как о кошке, только о человеке, но таком, чтобы читателю было интересно. Скоро родился мыльно-драматический роман о девушке, которую все буллили и шпыняли, но она не сдалась, занялась изучением китайского языка, вышла замуж за богатого китайца и стала постить фотографии с сакурой и крутой машиной. А все злыдни, обижавшие её долгие годы, плакали от зависти и кусали локти.

Роман публике не зашёл. Читали вяло, всего один отзыв: "Автор начитался сказок про Золушку, а надо было читать орфографический словарь!"
Елизавета расстроилась.
Вообще-то, она устала, выдумывая поводы для насмешек, инциденты со сверстниками, страстные отношения между Главной Героиней и её китайцем... Она потратила всё своё свободное время на этот роман. Приходила с работы и садилась писать. На работе всё время думала о сюжете. Переживала, волновалась, злилась вместе с персонажами... А тут — "Золушка... Словарь..."
Неприятно. Наверно, надо было Главным Героем сделать парня. Для разнообразия. Чтобы его шпыняли, а он изучил китайский, женился на богатой китаянке... Хотя, нет, тоже что-то не то. Альфонс какой-то получается. Тогда, может, он разбогател, переводя иероглифы, и женился на бедной китаянке?

Дались ей китайцы... Нет, надо что-то более реальное.

Работала Лиза продавцом в большой кулинарии. Она и называлась так — "Большая кулинария", и соответствовала своему названию: зал на тридцать столов. Штат тоже был немаленький. Вот в этом штате Писака и начала высматривать себе "жертву".

Самой Елизавете минуло тридцать два, жила одна в ипотечной двушке. Ничего примечательного. Разве что, количество различных платёжек за год превосходило, наверно, стандартный роман по объёму набранных знаков, но такую "книгу" могут написать многие, а вот читать вряд ли станут. Поэтому себя в качестве персонажа Лиза не рассматривала — скучно. С ней в смене работало много народу, но пересекалась писательница не со всеми. А брать надо ту, что рядом, чтобы вдохновляться от своей музы и черпать из разговоров с ней — и про неё — новые подробности для произведения.

Вот, например, Настя Жихарева. Женщина в самом соку — тридцать семь лет, за плечами служба в армии — как интересно! — двое мужей, один умер, второй убежать боится, двое сыновей, пятнадцати и четырнадцати лет, и очень некрасивая восьмилетняя дочка. Про девочку Настасья говорит со вздохом:

— Поди, израстёт, оформится... — но надежды в её голосе не было. Сыновья же, наоборот, красавцы, да и родители не уроды. Почему дочка получилась такой — ни на кого не похожей, непонятно. Длинная голова с узким лицом и жиденькими, хоть и длинными, волосами, непропорционально длинный нос, словно стекающий на верхнюю губу, широкие скулы, странные для такой стручковидной формы головы, маленькие глупые глазки, торчащие большущие уши и толстые, вечно растрескавшиеся в кровь, губы-пельмешки. Вся она была какая-то нескладная, неуклюжая, медлительная... Училась плохо, братья такой сестры стыдились, талантов у неё не обнаруживалось. Лиза, при виде Жихаревой, всегда вспоминала её дочку. Увидев этого ребёнка однажды, она прочно связала их с матерью единой ассоциацией. Теперь, глядя на Настю, Писака даже придумала название своего рассказа — слово, которым Настя за глаза зовёт дочь — "Зряшная".

Сюжет наметился сразу: фантазия на тему, как эта страшненькая девочка растёт гадким утёнком, расцветает лебедем и, всем на зависть... Стоп. Опять какая-то золушка получается. Хорошо, по-другому: страшненькая девочка растёт гадким утёнком, вырастает гадкой уткой, до глубокой старости витает в облаках, превращаясь в гадкую, но чертовски добрую старуху, умирает в конце. Кто такую чушь читать будет? Надо хеппи энд: раз чертовски добрая, то кто-то полюбил её за доброту... А раз полюбил, значит, женился. Опять золушка. Да твою ж, направо...

Придя домой, Лиза села за комп, но написать про девочку так и не смогла. Хороший сюжетный поворот — она выросла, научилась работать со своей странной внешностью, сделала операцию по уменьшению ушей, чтобы не торчали, занялась спортом и фигурой, и стала, в конце концов, востребованной моделью какого-нибудь заграничного бренда — одежды или косметики. А что? Сейчас модели всякие есть. И тема актуальная — бодипозитив... И всё бы хорошо, но девочка упрямо ассоциировалась с Настей, сотрудницей, которую Лиза видит регулярно. И Настя заземляет фантазии писательницы, сковывает их неприглядной правдой: представить, как неуклюжая девчонка вышагивает по подиуму чрезвычайно трудно. Ещё труднее представить, что она, осознав свою проблему, положит многие часы на тяжёлый труд образования, спорта и развития, чтобы выйти на тот уровень, где есть серьёзные кастинги и предложения. Гораздо легче предположить, что она пустит жизнь на самотёк, наберёт вес, плюнет на одиночество, и всю жизнь проработает на каком-нибудь конвейере, типа упаковщицы мороженого. А если роман станет популярным, и его прочитает сама Настя? В книжке — дочка выросла успешной и востребованной, а в реальности всё немного иначе... Что тогда сможет сказать ей Лиза? Нет, надо выбрать кого-то другого.

Вот, например, Алиса Селезнёва. Да, именно. Девчонке двадцать пять лет, смешливая, активная. Когда папа Селезнёв заразил маму своей фамилией, у неё, побочным эффектом, появилась идея фикс — родить девочку и назвать Алисой. После шестого сына родители решили прекратить попытки. Мама начала принимать противозачаточные, и тут же у неё прекратился цикл. Списав задержку на таблетки, она спохватилась только через месяц, пошла к врачу, а там — смеются. Она перепутала рецепты и всё это время пила препарат, который прописан мужу для улучшения мозгового кровообращения. Так появилась на свет Алиса Селезнёва. Забавный случай, учитывая, что у младшенькой целый выводок защитников — от мала до велика, появившийся на свет в ожидании этой принцессы. Девочка росла избалованной мужским вниманием, её всю жизнь носили парни на руках — и отец, и братья. Бесконечные комплименты, подарки, забота... Наверно, поэтому она и мужа, как говорят — "притянула" — именно такого: щедрого, заботливого, позитивного, как и она сама. Алиса, пожалуй, единственная в коллективе, кто ходит на работу от скуки. Ну, и что про неё писать? Очередную сказку, в которую никто не поверит?

Кстати, нет, есть ещё одна работница не от нужды: Раиса. Она пережила инсульт, полгода лежала пластом парализованная, училась заново и ходить, и себя обслуживать. У неё есть пенсия по педстажу, есть дети, которые всегда на связи, всё, что хочешь, привезут, только попроси, но она работает. А потому что необходимость встать по будильнику, быть вовремя, находиться в графике — дисциплинирует и мобилизует. Раиса так говорит. Она боится, что, уволившись, потеряет стимул и сляжет снова. А это — очень страшно, круглые сутки таращиться в потолок потому, что больше ничего не можешь...

Тоже маловато для героини романа. Что о ней писать? Как она лежала полгода, а потом училась есть ложкой? Всё это уже есть, точнее и подробнее, во всяких медицинских литературах. О хороших детях, которые ухаживают, навещают, обеспечивают? Читатели скажут: белое пальто. Нет, нужна трагедия. Жесть, страсть, странность... О. Точно. Странность.

Есть на отделе Людмила Барабанова, которую все зовут Люся. Ей тридцать семь, ни ребёнка, ни котёнка, ни жилья своего. И она реально странная.
Устроившись в эту кулинарию, Люся вела себя нарочито вежливо, картинно приветливо. Правильно, конечно — новое место, новые люди. Освоившись, Барабанова начала проявлять себя другими качествами: резкой сменой настроения, приступами разговорчивости, подозрительностью к окружающим. Её изречения продавцы, смеясь, пересказывали друг другу по нескольку раз. В общении с покупателями Люся отличилась в первый же день.

Она закрывала отдел, фасуя оставшиеся салаты на списание. На другом конце линейки, вторая продавщица, Оксана, фасовала на списанку гриль и горячее. Между ними был ряд уже пустых прилавков, и витрин с готовыми обедами в фабричной упаковке, и полуфабрикатами собственного производства. По другую сторону от Люси тянулись прилавки с пиццей, пирожными, тортами.
Подошла покупательница, попросила подать ей пирожные из закрытой витрины.

— Мне некогда, Вы видите? — не отрываясь от фасовки откликнулась та. Женщина растерялась. Если продавцу некогда, то ей — что делать? Огляделась, увидела Оксану на другом конце линейки, пошла к ней.

— Здравствуйте, мне нужны пирожные. Подайте, пожалуйста, — сказала покупательница.

Оксана посмотрела на жареную рыбу в своих руках, на витрины поблизости, на другой конец зала, где суетилась напарница...

— А та — что? — спросила она.

— Она сказала, что ей некогда.

Оксана положила рыбину, сняла и выбросила перчатки, прошла на отдел пирожных, надела перчатки, выдала покупательнице товар, проводила её взглядом и повернулась к Люсе:

— Что бы ты не делала, покупатели всегда в приоритете. Не говори больше так покупателям, что тебе некогда. Они напишут жалобу, и мы все получим на орехи.

Барабанова промолчала, но лицо её сказало многое. Больше она не отшивала покупателей прямо, но обслуживала так, что они сами торопились уйти.

Подошла молодая пара, попросила два кусочка пиццы "Маргарита". Люся упаковала куски, стала взвешивать. В ассортименте оставалось два вида — "Маргарита" и "Цыпочка". У каждой пиццы по два кода, которые вводятся на весах: код на целую пиццу и код на кусочек. То есть, из четырёх кодов продавщице нужно было выбрать один. В принципе, запутавшись, можно было выбрать нужный номер методом тыка. Но для Люси это было слишком сложно. Она ввела первый код, который был к ней ближе, посмотрела на наклейку с ценой, рассердилась, ввела снова... После семи или восьми попыток, она налепила ценники на куски и отдала их покупателям. Те пошли на кассу, но скоро вернулись:

— Извините, но Вы наклеили нам не те цены.

— Я знаю! — огрызнулась Люся.

— В смысле?! — девушка была шокирована, — Вы специально нам такие цены наклеили?!

— А у меня других нет! — гавкнула Барабанова и повернулась к  покупателям спиной, взвешивая нафасованные салаты.

Парень выражал своё недоумение смехом, а девушка негодовала.
Пара пошла к Оксане. Та, не глядя, прошла через всю линейку, сняв и выбросив перчатки, надела чистые, забрала у молодых людей товар, сверилась с ценниками и кодами, ввела нужный номер, взяла наклейку, собралась наклеивать её сверху на прежний ценник, и тут её глаза округлились. Она посмотрела на Люсю, копошащуюся в холодильнике, посмотрела на покупателей...

— Да! — возмущённо кивнула девушка, а парень расхохотался, — она дала нам цены на целую "Цыпочку"! Как будто мы купили две целые пиццы! Она реально думала, что мы не заметим?!

Оксана промолчала. Оформила товар, как положено, отпустила покупателей и, молча, повернулась к Барабановой. Постояла, посмотрела. Та, чувствуя на себе вопросительный взгляд, покопошилась ещё немного, повернулась к продавщице и пожала плечами:

— Ну, не умею я, ну, и что?

Ещё был случай. Света Кашина обратила внимание, что Барабанова не носит с собой обедов, а всегда покупает готовое здесь, на работе. На голубом глазу, не имея в виду ничего плохого, она спросила:

— Люсь, ты же одна живёшь. Чем ты занимаешься в свободное время? Я просто смотрю, ты не готовишь, а ведь это такая экономия...

— Я не поварёшка, чтобы готовить! — неожиданно резко ответила напарница, — я не обязана стоять у плиты!

— Так ведь для себя! — риторически изумилась Кашина. И тут же добавила:
— Так ты и посуду не моешь? Типа, ты женщина, а не посудомойка?

— И не мою! А у меня нечего мыть. Я покупаю готовое, контейнеры выбрасываю. У меня и посуды-то нет. Что, я сейчас побегу покупать сковородку, чтобы у плиты торчать "для себя"? Сами стойте.

Девочки потом обсуждали этот инцидент:

— Потому у неё и мужа нет: она же не проститутка! — смеялись продавцы.

— Она, наверно, клининг вызывает, она же не уборщица... — с завистью протянула одна, мать двоих детей, живущая в квартире мужа с его родственниками. Она на уборку тратила свои выходные, потому что "никому ничего не надо в этом доме!"

— Ага, и доставку — она же не грузчик, и химчистку — она же не прачка, и "мужа на час" — она же не мужик... Так и будет до самой немощи по съёмным хатам таскаться: дорого живёт.

— Да, с такими расходами ипотеку не потянешь. А куда она пойдёт, когда ей не будет хватать зарплаты?

— Она на карьерный рост расчитывает.

— Да, поэтому и прыгает с места на место, как блоха по сковородке?! Карьерный рост обеспечивается образованием, особенно хорошо, если в одном предприятии, с актуальным обучением. А она на одном месте дольше года не сидит.

— Конечно. Ей тридцать семь лет, а она всё ещё просто продавец. Откуда надежда, что в сорок её вдруг куда-то возьмут директором магазина?

— Девки, тридцать семь! А у неё ни ребёнка, ни семьи, ни жилья...

— Она любит путешествовать.

— А родители у неё где?

— Про родителей она не говорила, а насчёт путешествий: это хорошо, конечно, но и крыша над головой должна быть. Спокойно можно ехать куда угодно, если тебе есть, куда вернуться. Ну, или тебе двадцать лет. А под старую-то сраку, в тридцать-то семь, надо бы уже задницу поприжать маленько, о насущном подумать.

Лиза стала присматриваться к Барабановой. Та держалась особняком, на всех смотрела свысока. "Чем она занимается? — думала Лиза, — ведь куча свободного времени в выходные, и она не тратит его на быт и подработки. Что она делает? Гуляет с утра до ночи? Смотрит сериалы? Манифестирует должность заведующей магазином? Очень, очень интересно."

Дома Писака описала известные ей случаи о продавщице Барабановой. Получилось забавно, но мало, однако, больше писать про неё было нечего.

Надо подружиться с ней, сойтись как-то, выведать, что у неё на уме. Со временем, в своём рассказе Лиза изменила имя героини, сделала её ресторанным поваром — мнительной женщиной с маниакальными замашками. Домыслила какие-то конфликты, дописала выдуманный эпизод, как "Люся" подсыпала диуретик в чай поварихи горячего цеха, мстя ей за конфликт. Повариха начала без конца бегать в туалет, а там, пока спецодежду снимешь, пока наденешь — всё сгорело, или слиплось, или ещё что-то... За эту смену женщина получила выговор и штраф, а "Люся" подленько хихикала в ладошку.

— Люся, привет! — Лиза начала пробивать оборону со следующей смены, — как дела? Как настроение?

Барабанова смотрела настороженно, но на вопросы задумалась, помолчала.

— Привет. Нормально. Ты как?

— Ой, у меня тоже всё хорошо. Отдохнула за выходные, готова поработать...

— Ясно. Скажи, а вот эта, вот в этом шкафчике раздевается... Как её зовут? Настя, вроде?

— Нууу... На шкафчике написано Анастасия Жихарева.

— Да, вот она... Скажи, она директрисе сестра?

— Что? Нет. Почему ты так решила?

— Она точно чья-то родственница. Её сюда не просто так послали.

Барабанова оглянулась на дверь и спешно покинула раздевалку, а Лиза осталась стоять с открытым ртом. Кажется, эта барышня ещё страннее, чем казалось.

— Люсь, поможешь? Открой мне дверь, пожалуйста, — обратилась к Барабановой Писака, нагруженная гастроёмкостями из-под салатов. Она эти ёмкости понесла в мойку и, конечно, могла бы сама открыть дверь, справлялась же раньше как-то, но хотелось, всё-таки, наладить связь с музой. Но та, стоя в двух метрах, сделала вид, что не слышит.

— Люся! — добавила громкости Лиза.

Люся взяла поднос с несколькими ватрушками и пошла выкладывать их на витрину. Пришлось дверь открывать самой. "Вот ты мышь!" — подумала писательница.

В обед они встретились в столовой. Лиза подсела к столику, где уже расположился объект её внимания. Сначала ели молча, но Писака не желала упускать случая. Надо было как-то начать беседу.

— Люсь, скажи, пожалуйста, этот салат, который ты взяла на обед, он сытный? Я просто давно хочу его попробовать, но боюсь, что куплю и не осилю. А если возьму только салат, то не наемся. Что скажешь?

Барабанова долго смотрела на Лизу, медленно пережёвывя, потом наклонилась к ней поближе:

— Ты в подружки набиваешься? — тихо спросила она.

— Почему? — растерялась Лиза, — мы работаем вместе, я доверяю твоему мнению... Просто спросила про салат.

— Нормальный салат. Наешься ты или нет, я не знаю. Кто ведь сколько жрёт. Может, у тебя желудок, как у курицы. А может, как у дога. А может, как у удава — знаешь, есть такие люди: утром позавтракали порцией в полведра, вечером — кефир, и весь день чувствуют себя нормально. Так что, я не знаю, сытный ли для тебя этот салат.
Больше Лиза не рискнула заговаривать с продавщицей. Нормально так отшила. Дог, курица, удав, жедудок...
Страшно подумать, какие будут метафоры, если её про мужика спросить. Вообще, какая-то она бесячая.

Вечером Лиза строчила роман. Всё своё раздражение она выплёскивала на повариху ресторана. Наделила её привлекательной внешностью и злобным мстительным нравом. Сталкивала её лбами со всеми, кто проходил мимо. И все знали, что эта стерва стирает маркировки перед проверкой, свежее сырьё выкладывает вперёд, доводя продукты до просрока, "стучит" на всех, и наслаждается, в итоге, когда люди психуют, получая выговоры и штрафы.

Управы на неё не было, так как, всем известно, что она спит с владельцем ресторана, позже Лиза и вовсе переписала, что они женаты. Некоторые сотрудники не выдерживали этих козней и увольнялись. Поварихе было наплевать, она не вдумывалась — кому попадёт, а просто презирала всех вокруг. И если она не взлюбила кого-то конкретного, то лучше бы ему бежать с этой работы сразу, без выходного пособия. Писака так разошлась, что не заметила, как настало утро. Пришлось идти на работу не спавши.

— Настя, привет. А что, Люся сегодня выходная?

— Нет, у неё смена стоит, но она не придёт. Звонила мастеру, сообщила, что заболела.

— Она не кажется тебе странной?
 
— Не знаю, все мы со странностями. Мне некогда её разглядывать.

— Она сказала, что ты здесь — чья-то родственница, и тебя сюда послали не просто так.

— Хах, может, она знает обо мне больше, чем я? Вдруг мы с кем-то и вправду родня? — смеясь, Жихарева ушла на рабочее место.


"И эта какая-то странная, — подумала Лиза, — а, может, Люська права, и Настя что-то скрывает?" Она так серьёзно об этом задумалась, что не слышала, как в коридор вышла ещё одна сотрудница.

— Лиза, привет! — радушно поздоровалась она.

Лизу подбросило от неожиданности, она растерялась, не ответила и убежала на отдел.

На отделе писательница корила себя до самого обеда: навыдумывала, наслушалась Барабанову, чуть было сама не свихнулась. Очевидно же, что Настя пошутила. Нет, для автора хорошая фантазия — бесконечный плюс, но в повседневной жизни надо включать тормоза и голову. А то на отделе будет две продавщицы, оглядывающиеся по сторонам с подозрением... Кто бы мог подумать, что паранойя — это заразно?

Весь день Лиза ходила, как сонная муха. Мысли путались, продуктивность нулевая, а на обеде вообще чуть не уснула, сидя за столом. Одно утешало: сегодня первая смена, так что не допоздна, а завтра выходной, можно дрыхнуть до полудня. Все мысли к концу смены сводились к одной: спаааааать!

Проснувшись в обед, как и планировала, Писака налила себе растворимого кофе, сделала пару бутербродов и села за комп.
Когда экран ожил, она увидела уведомление — пришло письмо на электронную почту. Открыла, прочитала, и её бросило в жар.
Послание было от какого-то издательства, коллегия которого прочитала её фэнтези рассказ и предлагает издать его за сравнительно небольшие деньги. Лиза представила готовую книгу со своим именем на обложке и растеклась по креслу. Боже! Она всегда думала, что быть изданным автором — это какая-то недосягаемая привелегия, это надо писать, как боженька, быть небом поцелованным... А тут... Цена вопроса вообще не смущала — Лиза откладывала деньги при любой возможности по полгода, чтобы каждые шесть месяцев чем-то себя побаловать. Если идей на баловство особых не было, и деньги оставались, она вносила их на ипотечный счёт, чтобы закрыть договор быстрее. Так что деньги были. На три такие книжки хватит.

Писака настрочила ответ и стала ждать. Она не могла ничем заняться, не знала, куда себя деть. Пила кофе, кружку за кружкой, бутерброды чахли на тарелке — не до них уже. Спустя два часа пришло второе письмо. В нём цена была уже в два раза выше: добавились расходы на твёрдый переплёт, выяснилась необходимость тщательной редакции и корректировки, ну и речь, при всём при этом, шла о пятидесяти экземплярах.

— А вы, когда читали, не поняли, что нужна корректировка и редакция?! — возмутилась в монитор Лизавета.

Сошлись на полном пакете услуг и ста штуках в печатном виде. Для этого начинающей писательнице придётся выскрести все сбережения до копейки, а потом ещё оплатить доставку авторских экземпляров. Зато её книге будет присвоен особый номер, по книжке отправится во все значимые библиотеки страны, а остальные будут выставлены на продажу во всех крупных городах в сети книжных магазинов и на всех маркетплейсах. "Чтобы остаться изданным автором в анналах мировой библиотеки, никаких денег не жалко!" — думала Лиза, распластавшись на диване.

В связи с таким событием — издательством собственной книги — Писака и думать забыла о своей поварихе и её прототипе. Она была поглощена мыслями о своей значимости в литературном искусстве, ставила себя в один ряд с Пелевиным и Кингом, размышляла над тем, какие же события прошлого — детства и юности — привели её к успеху, ну, кроме фамилии?..

Елизавету распирало от желания похвастаться всем, что её книга уже отдана в печать, но тут же этот импульс гасился писательской важностью: плебеи не поймут или не поверят. Стоит ли метать бисер? Надо получить авторские экземпляры и просто подарить паре самых болтливых и популярных сотрудниц. И кому-то из начальства, конечно. Не всем, но своему прямому руководителю — обязательно. Пусть рвут из рук, чтобы почитать её шедевры, а она будет оставаться спокойной и, даже, равнодушной, ведь для неё, Елизаветы Писаки, это — обычное дело — книга, вышедшая в свет. Очередной бестселлер, не более.

Сотрудники поглядывали на Лизу с недоумением. Первой не выдержала активная Раиса.

— Лизок, ты не заболела ли? Ходишь какая-то... Отстранённая, потерянная. "Оливье" зафасовала, как "сельдь под шубой", перефасовывали весь... Где-то ты не с нами, не на работе. Что с тобой?

Первым порывом было послать навязчивую бабу с её продавцами, которые уже построились и развесили уши, но Лиза, всё-таки, одумалась: они же ещё ничего не знают. Она приосанилась, выдержала театральную паузу, дождавшись полной тишины, и многозначительно сказала:

— Нет, я не больна. Просто, есть дела поважнее "оливье"...

— Мужика нашла, что ли? — язвительно спросил кто-то, и все грохнули хохотом.

Лиза покраснела, преисполнилась праведным гневом и выкрикнула, перекрывая общее веселье:

— У меня переговоры с издателем! Я выпускаю книгу!

Повисла секундная пауза и — новый хохот. Все заговорили разом, наперебой задавая вопросы:

— Про что книга?

— Кулинарные рецепты?

— Давно издаёшься?

— А сколько тебе заплатят?

Последний вопрос, видимо, был самым животрепещущим, потому что, в ожидании ответа, коллектив смены, наконец, замолчал.

— С продаж я получу авторский гонорар, с каждой проданной книги.

— А они продадутся?

— Про что пишешь-то?

— Фантастику пишу, романы, рассказы...

— И много написала?

— А издано много?

— А продано?

— Издаюсь первый раз... Волнуюсь. Так что, не надо смеяться. Это, между прочим, не легко, самой с издательством договариваться...

— И платить самой тоже не просто, — откликнулась Раиса.
Лиза глянула на неё с раздражением, типа "много ты знаешь!", женщина усмехнулась и продолжила:

— Я тоже издавала свои книги. Два сборника сказок и сборник стихов. Когда от инсульта отходила, делать было нечего, а в голову лезло всякое... Вот я и спасалась поэзией. Сначала читала. Мне даже сын приспособление привёз, силиконовое, на толстой ручке, чтобы страницы переворачивать — пальцы-то не слушались. А потом сама стала щёлкать, на папиной печатной машинке. Она сто лет бесхозная стояла, а вы представляете? — даже чернила не высохли. Я их, правда, открыть не могла, сына просила, он тоже час над ними бился, но они, как свежие. Вот и стала писать о своих переживаниях. То, что можно рассказать — складывала в стихи, а то, что вызывает слишком много переживаний — в сказку. Был у меня такой персонаж — Злой Колдун, который обездвиживал всех, кто случайно или целенаправленно забредал в его лес. И чтобы побороть паралич, герою сказки нужно было написать имена всех членов своей семьи. Один вспомнить не мог тех, с кем давно не общался, забыл, как звали его бабушку с дедушкой, другой не мог удержать карандаш — слишком слабый был, воли к жизни мало, третий всем прозвища давал, обижал домочадцев, и тоже не мог вспомнить нормальные имена... Короче, расписала пренебрежение к своим корням и его последствия. А сама так же училась в это время карандаш держать и сына с внуком не путать. Вот. А потом дочь отнесла мои опусы куда-то, или отправила ли, и я получила свои авторские экземпляры.

— А продались твои книги? Спросил кто-то.

— Да, что-то продалось. А что-то, может, до сих пор по прилавкам валяется. Я выручила, конечно, авторский гонорар с продаж, но это — копейки, по сравнению с затратами, которые понесла дочь за самиздат. Она мне не говорила сначала ничего, а уж где-то через год созналась. В подробностях рассказала и про оформление книг, и про оплату, и про распространение.

— Так ты у нас поэтесса-писательница?

— "Мы — то, что мы делаем". Будь я поэтесса — я бы писала стихи. А я продаю котлеты. Засиделись, девочки, засиделись. Давайте-ка, по рабочим местам.

Все начали послушно расходиться, а Писака почувствовала растерянность и разочарование. Во-первых, как-то уж слишком легко все переключили внимание с неё и фантастики, на Раису со сказками. Во-вторых, оказывается, и раисы пишут, издаются... И ничего. Ничего у них не меняется. Издала и издала. Кем была, тем и осталась.

Конечно, если рассуждать серьёзно, то так и есть: это раньше Лиза думала, что книги издают только особенные люди, обладающие талантом, божьим даром, образованные гуманитарно и филологически, и могла бы чувствовать себя частью чего-то значимого, держа в руках своё творение в печатном варианте; а теперь она знает, что книгу издать может любой проходимец, любой, кто имеет терпение на написание какого-то сочинения и деньги на оплату его издания, и теперь быть частью клиентской базы предприятия, предлагающего услуги по печати было совсем не так лестно и почётно.

Грустная, Лиза вернулась за прилавок и сосредоточилась на работе.

Выйдя с больничного, Люся пристально наблюдала за Лизой. Её пугал энтузиазм, с которым Писака навязывала ей общение. Сейчас же Лизавета не обращала  ни на кого внимания ни на кого: привет — привет, пока — пока. Она словно замкнулась, притихла. Такая она не пугала Барабанову.

— Лиза, а правда, что ты книги пишешь? — подсела она к напарнице на обеде.

— Пишу.

— А про что?

— А, фигню всякую. Не вникай.

— А дашь почитать?

Теперь Лиза долго смотрела на собеседницу, пережёвывая обед.

— Вот придут мне авторские экземпляры, я тебе первой подарю.

— С автографом?

— Ага. С именным пожеланием успехов в личной жизни.

Роман про повариху повис незаконченным — у автора пропал интерес к процессу написания. Лиза приходила с работы и сразу проваливалась в глубокий сон, да и выходных стало совсем немного: на носу новогодние праздники, спрос на продукцию резко возрос, вырос и ассортимент — появилось праздничное меню, и девочки работали с дополнительными сменами. Объёмы продаж были рекордными, продавцы уставали до изнеможения. Какое тут творчество? Любители спорта забросили свои тренировки, мамы убегали звонить каждые два часа: проводить в школу, узнать дошёл ли, наругать, чтобы не задерживался, убедиться, что пришёл домой, проверить, делает ли уроки... В такие сумасшедшие дни особенно ярко видишь, что такое бытовой менеджмент. Вот Настя Жихарева: утром всех собирает в школу, чтобы никто ничего не забыл, кормит завтраком, выпинывает из дома. Муж выскальзывает из квартиры незамеченным. Она готовит обед и уходит на работу. Потом звонит сыну, чтобы не забыл про музыкалку. Потом звонит второму, чтобы не забыл про репетицию. Потом звонит мужу, чтобы купил колбасу, чай, хлеб и яица. Потом звонит дочке, расспрашивает, какой подвох ей жизнь готовит на завтра к школе — то макет Собора Парижской Богоматери в натуральную величину, то самодельный костюм волка из натурального волка...
Звонит сыну, чтобы забрал свою куртку из химчистки по пути из музыкалки. Звонит второму, чтобы не считал ворон и успел на тренировку после репетиции... Бежит домой, прикидывая, что кефир в холодильнике можно пустить на оладьи, кому мало — поедят хлеба с колбасой, в морозилке есть пельмени. И не забыть напомнить старшему, что у него завтра тренировка, а младшему, что у него музыкалка, проверить уроки у дочки, пока она спит, переписать математику, чтобы утром списала... И — да, мать его, рождественский венок на двери из вторсырья с перечислением использованных материалов.

А муж пришёл с работы, чай на стол, колбасу в холодильник, и к телевизору. Пусть они там все сами разбираются... Но, нет. Настя звонит благоверному и сваливает вопрос венка из вторсырья на него. Пусть примет участие в жизни семьи и школы, как ответственный родитель.

Так, в суматохе, разрываясь между рабочими вопросами и домашними, пролетали дни за днями. Лизу же, как и Люсю, эта суматоха обходила стороной. Барабанова всё чаще заводила разговоры с Писакой, но та словно не слышала, погрузившись в какую-то свою, внутреннюю печаль. Однако, апатия потихоньку таяла и, в конце концов, Лиза заметила расположение бывшей музы.

— Лиза, тебе не кажется, что к Оксане у нашего руководства предвзятое отношение?

— Не думала об этом. Как, по-твоему, это выражается?

— Не знаю, просто спросила.

Таких диалогов было много. Лиза понимала, что не "просто спросила" — есть у Люси какие-то домыслы, не спроста она эти вопросы задаёт, но влезть к ней в голову не получалось.

"Хочешь поймать преступника — думай, как преступник", — вспомнила Писака и решила взять инициативу в свои руки.

— Люсь, я тут заметила кое-что... Не знаю, может, ты надо мной смеяться будешь... Вот Виталий Андреевич, мастер, да? Вот он так похож внешне с новенькой на тортах... Может, это его дочь?

— Нет, я уже проверяла. Если только незаконная... У неё в соцсети есть ссылка на родителей, это не он. Но они похожи. Может, племянница. Спроси у неё, как у её матери была девичья фамилия. Расскажешь потом.

Взяла, блин, инициативу, ага. В свои руки.
Но с мёртвой точки общение сдвинулось.

— Я устала из-за этих проверок! — жаловалась Люся, — то одних пошлют, то других. И ни к кому больше! Специально хотят ткнуть мне, что я ничего не знаю!

Она высказала это после очередного скандала с покупателями. Пришли две женщины и спросили: на фабричном торте стоит дата изготовления? Люся сказала "да", и через минуту, разобравшись с этикеткой, эти женщины укорили её:

— Девушка, что Вы нас в заблуждение вводите?! Это дата разморозки! А изготовление вот тут...

Барабанова тут же завелась:

— Кому вы нужны, вводить вас в заблуждение! Сами всё знаете, так сами и разбирайтесь! Чего вы вообще ко мне попёрлись со своим тортом?! Я на салатном отделе!

— Так ведь поблизости больше нет никого!

— А сама ты читать не умеешь?!

Крику было много, покупательницы написали жалобу, Люсе объявили выговор. И вот теперь, она жалуется Лизе, что этих "покупашек" к ней подослали специально, чтобы указать ей на некомпетентность.

Задолго до появления Люси, на отделе работала Светочка — немолодая женщина, которая выглядела и общалась, как ребёнок двенадцати лет. Маленького роста, худенькая, с высоким приятным голоском, распахнутыми большими глазами, приветливая и позитивная. Она не дотягивалась до крючков с фартуками, и для неё приделали отдельный крючок, ниже остальных на полметра. Люся, сменявшая Свету, стала свой фартук вешать на этот же крючок, поверх Светиного. Малышка, соответственно, отработав два дня, свой фартук вешала поверх Люсиного.
Барабанова призналась Лизе, что её ужасно бесит какая-то вредная вошь, которая пользуется её крючком.

— Но крючки — общие, — возразила Лиза.

— Этот — нет, он  отдельный.

— А, который низко приколочен? Так он Светочкин. Она по росту до общих не достаёт, вот ей отдельный и сделали.

— Не мели ерунду. Я заняла его раньше. А эта твоя Светочка просто изводит меня. Ей за это, небось, премию обещали.

Как можно занять раньше то, что было сделано и занято до твоего появления — Писака понять не могла. Не могла она и объяснить это упрямой Люсе.

Мнительность данной барышни поражала её. Людмила на весь мир смотрела враждебно и подозрительно, находясь в бесконечном поиске подтверждений его коварства. И находила, как ни странно. Лизе было то жутко от общения с этой продавщицей, то смешно, то стыдно. Барабанова в каждом сотруднике видела чью-то родню или иные, порочные, связи. Если продавщица хорошо общалась с каким-то постоянным покупателем, Люся уверяла, что они — любовники. Строила предположения, как он её перед сменой прямо тут, у магазина... Это были отвратительные озабоченные фантазии. Если у самой Людмилы возникал конфликт с покупателями — это провокация от руководства. Если ругалась с другими продавцами, это — зависть и преследование. Если слышала малейшую подробность о ком-то, тут же выворачивала её до абсурда, выдавая за истину от первоисточника.

Сказала, например, одна:

— Ой, девки, разведусь я... Достал, ирод бесчувственный: то забудет про мой день рождения, то пропустит запись к врачу с ребёнком, а то хлеба забыл купить.

— Ну и пусть ест без хлеба, что сразу разводиться-то? — откликаются девчонки, — про день рождения за полгода начинай "жужжать" в уши, напоминай по три раза в неделю. А запись к врачу... Подрастёт малой, сам будет ходить по записи. Не переживай так. Всё наладится.

— Он её бьёт, — кивает Люська на напарницу.

— С чего ты взяла?

— Ну, ты же понимаешь, что дело совсем не в хлебе. А уйти она боится. И правильно делает, он её вместе с ребёнком пришибёт.

На возражения Писаки, Люся качает головой, прикрыв глаза:

— Ты послушай, что она говорит, ведь она сама сказала.

Другая жалуется, что сын стал плохо учится, Люся затягивает в ответ длинную лекцию о том, что нечего было в попу дуть, пока был маленький. Мать всегда виновата в конфликтах с детьми. Всегда. Если у тебя есть повод жаловаться на своих детей, ты — плохая мать. Женщины начинают возмущаться:

— Что ты знаешь о её воспитании? Будто свечку держала, пока она ребёнку в попу дула!

— А что мне нужно знать? По ней всё и так видно. Позорище, в нечищенных ботинках, стрижка пацанячья, вес лишний... Что может дать такая мать? Такие и облизывают своих детишек, потому что, кроме детишек, ничего в жизни у них нет, никаких достижений. А дети — не медалька. Не любоваться надо, а воспитывать! 

— Вот родишь своих, посмотрим, как ты их воспитаешь. Лупить, небось, будешь с утра до вечера?
 
— Может, и лупить. Зато учиться будут на отлично.

— Откуда такая уверенность? Может, у тебя спортсмен родится, а не математик, и что тогда?

— Я не могу объяснять простые вещи женщинам, которые в двадцать лет повыскакивали в замуж, и стоят у плиты годами, и тянут детей на две никудышные зарплаты, и не понимают этих самых простых вещей.

— А ты — самая умная?

— Как видишь. Я свободная, молодая, красивая, живу для себя и замуж пойду за того, кто обеспечит мне и детям нормальное будущее.

— А ты-то ему нужна?

— А ты — своему?

Вот и поговорили.

Лиза стала уставать от своей новой подружки, а избавиться уже не получалось. Ссориться с ней откровенно Лиза побаивалась, неизвестно, что придумает Люда. Вдруг решит, что Лизавета переметнулась во вражеский лагерь. Вдруг придумает мстить или скандалить... Роман про повариху потерял свою привлекательность, и теперь "муза" откровенно тяготила автора. Чтобы как-то развлечь себя, она решила поиграть с параноидальной подозрительностью женщины.

— Люсь, а чё наш мастер на тебя так смотрит?

— Разве? Как?

— Ну, не знаю, плотоядно как-то. Может, ты ему сильно понравилась? Признайся, он к тебе подкатывал?

— Нет! Перестань, тебе показалось.

— Да нет же, таращился, чуть глаза не выпали. Я шла через весь отдел, понять не могла, на кого он так вылупился, а ближе подошла, увидела, что на тебя.

Людмила пристально посмотрела на ничего не подозревающего мастера, который заполнял чек лист.

— Точно таращился?

— Я тебе отвечаю!

Через пару смен, Лиза, невзначай, обронила:

— Ты успела поругаться с Оксаной?

— Я с ней вообще не разговариваю. С чего ты взяла?

— Да она так на тебя косится, будто ты воняешь.

Праздники прошли, покупателей убавилось, вернулись нормальные графики. Лиза гуляла в свой выходной, дойдя по рощице до маленькой железнодорожной станции. Здесь останавливались пригородные электрички и шли в депо.

Был вечер, начинались сумерки, но фонари ещё включали рано. Писака увидела молодого котика, может, кошку, который играл с ветками куста. Он садился в засаду и резко выскакивал, нещадно отвешивая оплеухи тонким веткам с редкими прошлогодними листочками, потом убегал, осматривался, видел вражеский куст и снова прятался, готовясь напасть. Кот явно домашний, на самовыгуле. На нём ошейник, он упитан и уверен в себе. Лиза осмотрелась. За станцией ютилось несколько маленьких частных домиков с огородами. Наверно, этот кошак оттуда. Он так смешно нападал на куст, что Лиза решила снять его на видео. Она достала телефон, включила камеру и сосредоточилась на котёнке.
Прошло какое-то время и на станцию с шумом подошла электричка. Кот подпрыгнул и бросился на берёзу, вскарабкавшись на приличную высоту. Лиза продолжала снимать. Он сделал по стволу несколько кругов, ловко спустился, и снова напал на куст. В этот раз ему удалось оторвать скукоженный листочек, и маленький хищник, зажав в зубах добычу, заскакал, как сумасшедший, напрыгивая на стволы деревьев, лупил лапами по грязному снегу, и даже перевернулся через голову.
Продавщица едва сдерживала хохот, глядя на кошачьи выкрутасы через экран телефона. Наконец, кот бросил лист и побежал к домикам с огородами.

Поезд уже укатил дальше, на разворот, а от станции шла девушка в сопровождении мужчины. Лиза убрала телефон и пошла домой, улыбаясь про себя. Конечно, в частном доме свои заботы, но зато там можно держать таких вот милых раздолбайчиков. В квартире — это совсем не то. Если бы Лиза могла, она бы приравняла содержание животных в квартире к жестокому обращению с ними. Тогда бы и численность этих тварей значительно бы сократилась. А то наплодили, не следят, не ухаживают, не стерилизуют, и вот — то дохлая кошка на дороге, то собака кого-то покусала. А законы пишут дурацкие. Надо просто запретить держать животных, и всё.

На следующий день у Писаки был второй выходной. С самого утра ей стало скучно, и она решила пересмотреть вчерашнее видео. Выкрутасы котика снова вызвали у неё веселье. Пересмотрела два раза, в стремлении поднять себе настроение, но при повторном просмотре обратила внимание на пару, вышедшую со станции. Кот висел на дереве, испугавшись шума электрички, и Лиза держала телефон довольно высоко, чтобы снимать его на камеру. На заднем фоне отчётливо видно, что девушка со станции выходит одна. Следом вышел мужчина, озираясь по сторонам, не выпуская пассажирку из виду.

Убедившись, что посторонних нет, Лизу он не заметил или не принял во внимание, мужчина нагнал девушку и пошёл с ней рядом. Увидев его, она попыталась сбавить шаг, начала оглядываться, но Лизу, вероятно, не видела из-за деревьев. Кадр сместился, но под конец записи они снова попали на видео: девушка, кажется, достала телефон, но мужчина уверенно забрал его из её рук.

Лиза перекинула видео на компьютер, вырезала те части, где пара — в кадре, максимально увеличила, сохраняя относительную чёткость изображения, прокрутила несколько раз. То, что получилось, было очень похоже на записи в жанре тру-крайм. Писаке стало так тревожно, что сердце заколотилось где-то в глотке. Скинув получившееся видео обратно на телефон, она пошла в отдел полиции.

Женщина в форме, сидевшая в зарешёченном ресепшене — Лиза не знала, как это назвать — встретила активистку пренебрежительно. Несколько раз переспросила — какое видео, как оно попало к Лизе, что в этом особенного, стоит ли шум разводить... Но настойчивая продавщица добилась встречи со следователем по поиску пропавших.

Следователь тоже не горел энтузиазмом, но паспортные данные посетительницы записал, завёл протокол и согласился посмотреть её записи.

Спустя несколько минут в кабинете было уже трое в форме, один копировал видео, другой куда-то звонил, третий расспрашивал Писаку о подробностях.

Оказывается, сегодня в другое отделение приходила женщина, потерявшая свою дочь, которая вечером уехала в этот район. Поиски не начинали, так как прошло слишком мало времени, менее трёх дней, но фото девушки прислали и сюда. Сомнений нет, это её потеряла мать. По видео составили фоторобот мужчины, распечатали кадр с его лицом наилучшего, из возможного, качества, начали пробивать по базе... У Лизы дух захватило от всего этого движения, начавшегося так неохотно, и развернувшегося так стремительно. Её душили слёзы от тревоги: возможно, вчера, прямо у неё на глазах, девчонку похитили. Сделали с ней что-то. Может, даже убили. Страх за себя, волнение за неё, переживания по поводу случившегося — всё вызывало бурю эмоций в душе Лизы. Ресницы тяжелели, голос и руки начали дрожать. Следователь положил ей руку на плечо:

— Вы — молодец. Вовремя пришли, ответственно отнеслись к зафиксированному инциденту. Сейчас приедет мать, возможно, она узнает мужчину. Может быть, ничего плохого не случилось, может, это родственник или друг семьи, с которым потерявшаяся сейчас проводит время... Не расстраивайтесь так. Ещё ничего не известно. Дать Вам воды?

Писака помотала головой и ушла, распрощавшись. По дороге до дома, она, то и дело, начинала плакать. В полиции сказали, позвонят... Хоть бы девушку нашли живой.

На работе Лиза проверяла телефон на предмет пропущенных вызовов каждый перерыв, звонков не было.

Люся ныла о всеобщем заговоре и происках руководства, которое добивается её увольнения, чтобы освободить место — стопудово хотят пристроить кого-то "своего". Елизавету откровенно раздражала эта девица, которая, видимо, слишком хорошо живёт: других проблем у неё нет, кроме поиска дворцового переворота в кулинарии. Или самомнение у неё заоблачное? Ну, ведь никто с ума не сходит, нет, к ней — к единственной, пристали все, от поломойки до директора! Вот именно за ней все следят и думают, как бы именно ей насолить! Да кому она нужна-то, господи?! Силы тратить, внимание на ней сосредотачивать, премии платить другим сотрудникам, чтобы они время засекали, сколько она в туалете срёт?! Бред бредовый!

Находясь в шатком нервном состоянии из-за случившегося в выходные, Лиза за секунды выходила из себя и едва сдерживалась, чтобы не наорать на надменную Люсю, шепчущую над её ухом:

— Я сказала Виталию Андреевичу, чтобы не пялился на меня, а то я его жене расскажу, какой он семьянин. Так он меня давай за руки хватать, ты представляешь?! Еле вырвалась. Если он ещё раз ко мне подойдёт, я дойду до директора — пусть этого козла озабоченного увольняют! Я не собираюсь работать под началом такого необузданного конца!

— Люсь, успокойся, не нужна ты ему.

— Да? А ты знаешь, как он на меня пялится?

— Да никак не пялится, ерунда это всё...

— Ещё как пялится! Весь отдел видел, я сама видела, и не раз уже! Все девочки уже об этом судачат. А тут в коридоре, проходя за моей спиной, он мне так руки на талию — хоп! Я ему чуть не врезала. Откровенно пристаёт и людей не стыдится!

— Люся, ты успокоительные попить не пробовала?

— Зачем это?

— А тебе не кажется, что ты слишком много внимания к себе привлекаешь, а потом сама же от этого внимания не знаешь, куда деваться?

— То есть, ты хочешь сказать, что я сама виновата в его приставаниях?

— Да не пристаёт к тебе никто, окстись!

— Понятно. Покрываешь его, значит... Что тебе пообещали? Премию? Повышение? Дополнительный отпуск?

— Дорого ты себя ценишь. За тебя и гроша никто не даст, даже, если вывернуть всю твою подноготную.

— Какую подноготную?

— Любую. Люсь, пойдём работать. И попей пустырничек хоть, что ли. Говорят, помогает.

В конце смены Барабанова загородила Лизе дорогу:

— Какую подноготную ты собралась выворачивать?

— Да никакую, Люсь! Выражение такое просто! Что ты привязалась!

— Я привязалась? Ты набилась в подружки, ты свела нас с Виталием Андреевичем, ты оправдываешь эту пигалицу из той смены, ты следишь за мной, вынюхиваешь, а теперь угрожаешь раскрыть мою подноготную...

— А она у тебя есть?!

— Она у всех есть. Что тебе известно, и кому ты собираешься всё рассказать?

— Да ничего мне неизвестно, кроме того, что ты — тупица редкостная!

Лиза оттолкнула Барабанову в сторону и ушла. Её потряхивало от возмущения, омерзения и собственной тупости — связалась же, на свою голову, из любопытства.

Вечером второго дня Писаку пригласили на формальное опознание преступника. Девушку нашли, похититель арестован. Живая она, живая.

Лиза пробыла в отделении недолго, её записали на завтра, на дачу свидетельских показаний.

Как оказалось в последствии, мужчина этот познакомился с пострадавшей полгода назад, закрутился бурный роман — цветы, рестораны, романтические прогулки с признаниями в любви. Начали жить вместе. Сожитель стал ограничивать общение девушки с окружающими, с семьёй, стал жёстко контролировать расходы, перемещения.

Его избранница занервничала, начались ссоры. Вскоре выяснилось, что постоянной работы у мужчины нет, а на цветы и рестораны он тратил различные займы, взял кредит, что квартира, где они теперь живут — съёмная, арендованная на кредитные деньги. Вполне естественно, что пострадавшая взяла ноги в руки и рванула к маме, которая, хоть и корила за жизнь вне брака и большую разницу в возрасте, но вразумившуюся дочь приняла с радостью. Вот тут и началось самое интересное.

Бывший сожитель стал преследовать свою жертву, начал знакомиться с её знакомыми, рассказывал, что она уговорила его взять кредит и сбежала с деньгами... Сама девушка даже спрашивала на одном популярном форуме, как ей поступить, как избавиться от преследования? Форумчане написали, что обращаться в полицию нет смысла, пока он её не покалечит. Советовали незаметно скрыться из поля зрения, снять жильё где-то подальше от прежнего места жительства, никому не говорить — где. А лучше — свалить из города.

Уехать далеко девушка не решилась, сняла квартиру с хозяйкой — всё-таки не одна. . Правда, хозяйка — полуглухая бабка, к которой раз в день приезжает взмыленная дочь: проверяет, живая ли, что-то привозит из еды, моет посуду, иногда стирает, и уезжает. На ней ещё двое детей и лежачий тесть, а муж работает вахтой. Добрая квартирантка предложила свою помощь — мыть посуду и кормить бабушку совсем несложно. Женщина с радостью согласилась и стала наведываться один-два раза в неделю. Новый адрес квартирантка не сказала никому, но всё же оставила записку с координатами в ящике своего стола, её нашли полицейские, осматривавшие комнату пропавшей.

Как бывший её выследил, потерпевшая не знала, хотя очевидно: она работала на старом месте. От работы и проследил. Нагнав жертву в рощице, мужчина застал её врасплох. Девушка хотела незаметно нажать экстренный вызов, но он забрал телефон. Она могла бы закричать, позвать на помощь, когда они вышли к домам и шагали по улице, но кричать ей было так стыдно, что в горле пересохло.

В доме бабушка смотрела телевизор, включив звук на полную катушку. Раньше квартирантку это не напрягало, она могла даже спать в наушниках, но сегодня звук телевизора откликался в душе набатным звоном. Они прошли в её комнату и мужчина сразу же запер дверь и начал избивать бывшую. Он лупил её, пока девушка не потеряла сознание. После, привязал к стулу и задвинул за диван. Сам уселся на этом же диване и начал распивать принесённую с собой бутылку крепкого спиртного. Жертва очнулась, начала просить отпустить её, а он слушал её плачущую речь с выражением удовольствия.

Потом мужчина велел жертве умолять его о пощаде, говорить, что он — самый лучший, признаваться в любви и клясться в верности. Девушка замолчала. Он снова стал её избивать. Под утро похититель вырубился, допив бутылку, а жертва была уже едва живой.

Днём, проснувшись, мужчина подложил под стул одеяло, зажал жертву между диваном и стеной, и покинул дом через окно.

Старушка приходила, подёргала дверь и ушла. Рот потерпевшей был завязан разорванной наволочкой, но бабулька и так вряд ли расслышала бы крики о помощи. Она скорее отреагировала бы на ритмичный стук, но стучать зажатым в угол стулом по одеялу было невозможно, если не бесполезно. Ближе к вечеру живодёр вернулся, так же, через окно, и всё повторилось. Когда он снова уснул, девушка была уверена, что к утру сама скончается, но этого, к счастью, не случилось.

К моменту приезда полиции, мужчина ещё спал. Он бы не оставил бывшую в живых: этот маньяк в розыске по стране, на его счету три задушенных, по единому сценарию, женщины. Все они получали его внимание и подарки, съезжались на, якобы, его территории, потом начинался абьюз и долги, женщина уходила, а он начинал её преследовать.
По его признанию, он всё затевал ради этого — преследовать свою жертву, выслеживать её, унизить, заставить молить, целовать ноги, воспевать разбитым ртом, а потом, наконец, уничтожить. Самым сладким было ловить и слушать. Он даже сделал две аудиозаписи своих последних жертв, чтобы переслушивать их на досуге. Вот только придушить последнюю не успел. Обычно, он делал это на вторые-третьи сутки, в зависимости от состояния женщины.

Писака была в шоке от услышанного. Потерпевшая доставлена в больницу, состояние не критическое, с ней мать. Лизе выразили благодарность за бдительность и высокую гражданскую ответственность, спасшую жизнь человека. Она плакала от облегчения, радости и ужаса от того, что такой кошмар едва коснулся её жизни, но, кажется, перевернул сознание полностью.

Несколько дней она ходила, как в тумане. Люся порывалась с ней поговорить, раз даже Лизе показалось, что она готова заплакать, но внутренних ресурсов женщины не хватало на всё, происходящее вокруг. Барабанова осталась без внимания, Лиза просто отмахивалась от неё, избегала, игнорировала. Она всё прокручивала в голове случившееся, пересматривая иногда то видео с котом. Эта история поглотила её с головой, она была куда значительнее вымышленных преследований Людмилы.

Когда Лизе, наконец, пришла повестка: явиться в суд в качестве свидетеля, она словно очнулась. Это же такая классная история! Вот — роман, который сделает её знаменитой! Полностью на реальных событиях, настоящий маньяк, продавщица, поймавшая его в объектив камеры — в главной роли! Надо изменить имена и указать, что все совпадения случайны, и писать, писать об этом!...

Придя с работы домой, Лиза нетерпеливо уселась за компьютер. Загрузилась страница с незаконченным романом. Писака хотела её закрыть, но не смогла: внутренний перфекционист требовал доделать начатое. Она завершила работу за несколько часов. Впопыхах, она обрюхатила повариху двойней, а следом погодками, сослав её в бесконечный декрет. Владелец ресторана дарил ей подарки и украшения, работники ресторана вздохнули с облегчением, а в финале наметился намёк на продолжение, вторую книгу — о Яжмамке — главе оравы Яждетей.
 
Скопировав и выложив текст на, уже приглянувшиеся, сайты, Лиза вздохнула с облегчением, совсем, как сотрудник ресторана, и занялась своей историей. Но дело пошло туго.

Начать нужно было, по логике, с себя, а о себе писать было неловко. Решила вести речь от третьего лица, стало проще. Котика описывала с удовольствием, до утра. Рассвет встретила полная сил и энтузиазма, налила кофе и задумалась над продолжением. Так. Как было дело? Маньяк выследил свою жертву...

К обеду рассказ был готов.

Начало про котика, по объёму, соответствовало продолжению и концовке, вместе взятым. В общем, довольно короткий получился рассказ, на роман совсем не тянет. Лиза расстроилась и легла спать.
Проснувшись ночью, она перечитала свою работу снова. Действительно. Кот "плавает в воде", а про маньяка и полицию наскреблось по абзацу. Сухо и скучно. Этим текстом можно озвучивать новостной репортаж на несколько минут, не более.

Писака беспорядочно пролистывала строчки, выхватив одну: "...она сидела, подавленная, и полицейский предложил ей воды..."
Разве это — правда? Лиза испытывала такое смятение в душе, её трясло от дурного предчувствия, слёзы застилали глаза... Подумав, она написала: "девушка заплакала от того, как сильно она переживала за пропавшую незнакомку". Чушь какая. Заплакала она. Слезливому рассказу про плачущую собаку больше бы поверила, чем этому... Она тщетно подбирала слова и выражения, но получалось глупо или пафосно. Просидев за компом до обеда, она не продвинулась ни на строчку, наоборот, удалила львиную долю текста, особенно про кота. Остался короткий сухой очерк о происшествии. Как превратить его в рассказ или, тем более, роман — она не понимала.

В дверь позвонили. Курьер привёз книги, авторские экземпляры. Лиза получила груз, подписала бумагу, закрыла дверь и с тоской оглянулась на компьютер. Кто бы мог подумать, что реальность описать нереально?! Почему так легко пишется вымысел, и так тяжело даётся правда?!

Она вытащила книгу. Её имя на обложке. Прикольно. Запах-то какой... С книжкой автор прошла на диван, уселась поудобнее, полистала... Взяла ручку и написала под обложкой: "Всего наилучшего в личной жизни, Люсенька! Лиза, автор". Улыбнулась и положила книгу в пакет, чтобы не забыть унести на работу.

Люся на работу не вышла. Что с ней, никто не знал, но никто и не заморачивался: нет её и нет. Лиза оставила книжку на скамейке в раздевалке, напротив Люсиного шкафчика. Может, опаздывает просто.

В конце смены книги на скамейке не было, но Писака не спохватилась — забыла про неё. Дома она снова перечитывала историю про маньяка, пытаясь дополнить её, расписать и даже приукрасить, но подробности выходили такими же глупыми и пустыми, как раньше. Не могла Лиза описать своих чувств в тот или иной момент истории. Вот, про кота пишет, и упоминает, что "смеялась, снимая котика на телефон". Блин, ну представить только: стоит, дурочка, смеётся. А где живой интерес, вовлечённость, чистая, как у ребёнка, радость, в конце концов?! Как её передать?! Как описать душевную боль, терзания, сомнения?... Чтобы это не звучало, как: "Она шла по улице, рыдая; её сердце, такое беспечное вчера, замирало от ледянящего ужаса сегодня, ведь где-то там, возможно, происходит нечто кошмарное, нечто такое, о чём ещё напишут газеты, и будет говорить весь город...", а читалось бы и сердцем, и умом, без противоречий?

Наверно, это — творческий кризис и есть. Или ей не нужно заниматься писательством — не её это. Знать бы точно...

На следующей смене Настя Жихарева звонко шлёпнула Лизину книгу на скамейку:

— Лиза, ты меня прости, но это — гавно, а не произведение. Все куда-то бегут, бегут, а кругом кого-то жрут, жрут... И описания инопланетных монстров на три страницы — это перебор. Я представила морду, представила уши, а пока про глаза, лапы, пузы и хвосты читала, уже забыла, с чего этот монстр начинался. Чушь несусветная, концовка размазана, как майонез по столу, а в остатке — ни басни, ни морали, ни выводов. Экшн, простихосподи...

Присутствующие молча, без улыбки, расходились по рабочим местам. Лиза забрала книгу, постояла немного возле Насти и сказала, наконец:

— Спасибо за рецензию.

— Пожалуйста, — спокойно и деловито, без тени надмения или насмешки, откликнулась продавщица и ушла на свой отдел.

Хотелось плакать, но заплакать не хотелось. Вот и попробуй это описать...

Лиза закинула книгу на Люсин шкафчик и пошла работать.

Спустя пару дней, мастер сообщил, что странная Люся пыталась покончить с собой. Она оставила записку, полное содержание которой не разглашается, но ему процитировали, примерно, так: "Раз мои тайны раскрыты, мне не избежать всеобщего пренебрежения. Я не могу жить в мире, где всякая сволочь смотрит на меня свысока" Какие у неё были тайны, никто не знал. Соседка сказала, что Люда была тихой, странной, всё протирала ручки подъезда хлоргексидином и плотно зашторивала окна всегда, не смотря на четвёртый этаж.

Коллектив" Большой кулинарии" дружно пришёл к выводу, что у Люси просто съехала крыша окончательно, а это должно было случиться когда-нибудь.
Шокированная Писака молчала. Обсудили, вздохнули, даже посмеялись немного, и разошлись. Как будто и не было на свете Люси Барабановой, и всем наплевать, что она решилась на такой шаг. А если бы она не выжила?...

— Выжила же, — пожала плечами Оксана.

Придя домой, Лиза открыла сайт со своим романом про повариху. Набралась уже тысяча прочтений и десятки комментариев. Сердце автора учащённо забилось, она открыла отзывы и стала читать:

— Спасибо, давно так не смеялся!
 
— Отличный комедийный ужастик, есть и юмор, и сюжет завёрнут, и концовка неожиданная!

— Плюсую!

— Автору респект и дальнейших успехов!

— Очень хочу, чтобы это вышло на экраны: такой фильм ужасов будет круче всех!

— Комедия/ужасы — мой любимый жанр, автор, пиши ещё!

Оторопело Лиза смотрела на сообщения. Комедийный ужастик? Но она не писала ничего смешного. Наоборот, она столько злости вылила в эту работу, такой мерзкой описала несчастную Люсю... А вдруг это она, Лиза, довела её? Вдруг, если бы они поговорили, тогда, когда Лиза отмахивалась, не случилось бы такого?

Стараясь отвлечься от этих мыслей, Писака отправила текст романа про повариху уже знакомому редактору с просьбой помочь определиться с жанром.
Ей ответили, на удивление, быстро, буквально на следующий день: короче, да — комедия, ужастик. Предложили издать. Скидку дарят тридцать процентов. Понравился им рассказ. Пишут, смеялись до слёз. Такое утрированное злодейство, такие нелепые совпадения... Ждут вторую часть про Яжмамку.

Да где там все нашли комедию, где???!!!!

Лиза была почти в отчаянии.
Она, не разбирая, утащила стопку оставшихся авторских экземпляров на балкон, засунула в пустующую там тумбочку и решила забыть об этом навсегда. Потом стёрла с компа все заметки и черновики всех своих рассказов, хотела и аккаунты удалить с писательских сайтов, но стало жалко: люди, вон, читают, радуются... Пусть уж.

Долго сидела, бесцельно открывая и закрывая меню щелчком мыши. Потом открыла видео с котом. Улыбнулась, когда он взглянул в камеру расширенными зрачками и округлившимися щёчками. Хищник! Зверь!

А может, её призвание в съёмке?

Она зарегистрировалась в сети, где пользователи выкладывают свои видео и создала пост. Пока ходила за кружкой кофе, набралось пятнадцать просмотров, из них семеро репостнули видео на свои страницы, и все пятнадцать оставили значки "нравится". Первый комментарий из многих был очень воодушевляющим:

"Отличный ракурс, твёрдая рука, круто. Продолжай, у тебя отлично получается!"

Лиза расцвела улыбкой и душой, поставила телефон на зарядку и включила будильник. Завтра пойдёт снимать восход солнца. Кто знает, может, в кадр попадёт ещё что-нибудь интересное?    *