Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -4

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -4


          Он очень любил своего сына, хотя всегда ворчал на него за то, что тот не помогал ему. А сын вообще не интересовался делами отца и злился всякий раз, когда отец начинал ворчать по этому поводу. Будучи робкой мышкой на улице, Шахян дома был полным тираном. Зачастую мог по малейшему поводу так накричать на отца и мать, что они пугливо умолкали. Несмотря на то что, он понимал, что его поведение несправедливо и неприлично, он не мог совладать с собой. Лень лишила его характера, развила в нем крайне узкий эгоизм, который вынуждал ему обижаться по всякой мелочи. Между тем со своим эгоизмом он был крайне труслив перед другими, получив пощечину от чужака, он молчал бы. Он не выносил нравоучения отца и матери, как бы пустячны и справедливы она ни были бы. Очень редко он смотрел добродушным взглядом на родителей, единственным преступлением которых было то, что они предприняли все возможные меры и условия для его благополучия.
Сейчас был одним из редких моментов, когда он поцеловал свою мать и даже начал шутить с отцом.
Увидев сына в бодром расположении духа и совсем выздоровевшим, отец и мать почувствовали себя совершенно счастливыми, настолько счастливыми, что ага Карапет даже забыл о своих физических болях и больше не жаловался.
Однако Шахян не остался с родителями надолго. Отказавшись от предложенного матерью ужина, он удалился в свою спальню и тут же лег спать. Однако, несмотря на то, что он был довольно измотан дорогой, он не смог быстро заснуть.
Лежа в мягкой постели, он долго думал о Базеняне и его спутнице, об отце, о матери, о Марутянах, о Еве, особенно. Впечатления были еще очень свежи, а праздное воображение юноши ярко. Под этими свежими впечатлениями только и занимали в его голове фантазии. В праздной и ленивой жизни юноши, с лишёнными хоть какой реальной основательности своего бытия, его мозг всегда выносило его воображение в отвлеченный мир, где явления и образы не имеют ни души, ни тела, а потому и живой связи с действительной жизнью. Да, фантазии, фантазии...

       Мечты прекрасны и значимы, когда они создаются воображением людей, у которых есть энергия и огонь, чтобы действовать, чья жизнь имеет цель, высокую цель, которые живут и действуют с надеждой на лучшее будущее. Но тому, кто никогда не чувствовал тепла крови в своих жилах, кто не имел ни энергии, ни цели, ни воли по достижению этой цели, кто самым жалким образом волочил свою жизнь, волоча ее, как старик, уже потерявший силы, оцепеневший и сгнивший, — к чему были эти мечты? Они только доставляли ему минутное развлечение, бессмысленное, глупое развлечение, чтобы потом в более ярких красках показать ему ненавистную пустоту его жизни.
На следующий день он проснулся довольно поздно. День был очень туманный, мрачный, наводящий лень. На улице лил мелкий дождь. Он снова упал лицом на подушку и остался так. Зачем ему вставать, куда идти, что делать? Погода была хорошая, дом был теплый, еда была готова, и он был совершенно свободен от забот. Разве это не та сладкая жизнь, которую  миллионы людей считают благословенной? Это ли не та славная жизнь, которую миллионы людей считают благословенной? Ан нет, он недовольный занимается пустым философствованием, устав от такой жизни. Какое стремление, какая цель, к чему рвение? Это либо бессмысленные слова, придуманные ради красивой речи, либо каждое из них означает только бесконечные муки, беспокойство и бескровную обиду. Это ли стремление людей, всех людей, жить по возможности обеспеченно и размеренно, наслаждаясь всем тем, что уже создано и ещё будет создаваться в мире разумом и творчеством, неужели всё это не для благополучия и спокойствия человека? Разве работа, труд, всё это не есть составляющие благостной жизни? Бог щедро одарил ему такую обеспеченную жизнь, благополучие, покой, что еще надобно?
"У-у-у..." - вспомнил он характерное восклицание Евы, улыбнулся, отвернулся к стене и стал не мигая смотреть на белую полосу на цветочных обоях, которая напомнила ему белую полосу, идущую по середине волос Евы к затылку. Мечты снова заполнили его голову, создавая прекрасную идиллию.
Эта идиллия представляла одну из тех чудесных полночных весенних видений, когда земля дремлет, словно младенец, когда яркая луна освещает своим мягким светом, в котором горизонты земли как бы испаряются, медленно, незаметно поднимаясь вверх, и человек, полный нежных, непонятных томлений, в гробовой тишине едва слышит голос природы, который кажется то плачет в безграничной печали, то поёт гимном безграничного блаженства. Лампа в комнате была потушена. Луна словно таинственно улыбаясь заглядывала в окно. Шахян и Ева сидят перед окном, обнявшись, прижавшись головами друг к другу. Ева одета полностью в белое, что с пластичной нежностью обрисовывает ее грудь и бёдра. Шахян обнимает ее талию, и ему кажется, что ее талия упругая, как резина. Мягкие волосы Евы, словно дыша, дарят ему страстный поцелуй в ухо. Они сидят неподвижно и молчат там, где говорят чувства, молчит язык. Там, где говорит сама живая поэма, проза ускользает. Они молчат, но внимательно слушают дыхание друг друга, биение сердца друг друга, и в чудесном союзе душ они чувствуют, что они едины в мыслях, чувствах и желаниях, как и Шахян един в частности, как и Ева едина в частности, и эти двое вместе дополняют друг друга. Так, объединенные, они смотрят на горизонты, испаряющиеся в молочном свете луны, и им кажется, что они тоже медленно испаряются, смешиваясь друг с другом, поднимаясь и исчезая... Луна лукаво смотрит на них и продолжает загадочно улыбаться... Дверь осторожно открылась, и мать Шахяна просунула голову внутрь.

Идиллия исчезла. Шахян повернулся и будто спросонья посмотрел на мать. Видимо, Тамар думала, что ее сын все еще спит, но, увидев, что он не спит, вошла внутрь и закрыла дверь. Она взяла с собой теплую фуфайку сына, чтобы тот не замерз.
Неприятное впечатление оставил на Шахяна несвоевременный приход матери, — несвоевременный, потому что он хотел бы, как можно дольше оставаться в сладкой, мечтательной идиллии, созданной его праздным воображением, тогда как, протрезвев с приходом матери, он увидел перед своими глазами ненавистную действительность -противоположность той мечтательной жизни. Какое же мрачное было небо, как тонко, душераздирающе моросил дождь? 
Прошло около часа, пока он несколько раз ворочался в постели, садился, снова ложился, снова садился, играл пальцами, зевал, фыркал, болтал ногами в мягких туфлях, умывался, одевал, причесывался и, наконец, протерев стекла очков краем платка, вышел в столовую, где отец и мать давно уже ждали его к чаю. Несмотря на мучительность и мнительность всех этих действий, для выполнения которых требовалось бы чуть ли не терпение верблюда, Шахян, несмотря на свое обычное умиротворённое настроение, чувствовал в себе в этот день прилив каких-то особенных жизненных сил.
В ту ночь он уже мельком рассказал отцу и матери о Марутянах, но на этот раз он вдался в подробности и особенно выразил своё восхищение Марутяном.
«У него есть только один недостаток», — добавил он. — «слишком болтлив».
«Дело не только в этом недостатке», — отметил ага Карапет. — он ещё и бесполезный человек.
«Что?» — воскликнул Шахян.
Отец посмотрел на удивленное лицо сына и рассмеялся, чего случалось очень редко. Видя веселое настроение сына, он и сам был чрезмерно рад.
«Скажем так, я был немного резок», — сказал он.
- Не бойся. Марутян по-прежнему такой же хороший человек, каким ты его считаешь, он просто... совершил небольшую подлость.
«То, что лишил брата наследства отца?» — спросила жена мужа.
- Да.
Ага Карапет рассказал своему сыну о следующей «бесполезности» Марутяна. У Марутяна был брат. Этот брат был очень жалким человеком, настолько жалким, что не смел с ним даже поладить. В то же время он был ленивым и неисправимым пьяницей. После смерти отца Геворг устроил так, что из немалого богатства отца брату пьянице досталась жалкая хибара и весьма скромная сумма денег. Но и всем этим жалкий брат был доволен и, пропив всё это, умер с женой в полной нищете.
Рассказ отца сразу же разочаровал Шахяна в отношении Марутяна, и это было для него крайне неприятно, он не хотел бы, чтобы Марутян так обращался со своим братом, и это чувство было продиктовано ему не тем, что он симпатизировал брату Марутяна, или что безжалостные действия людей вообще глубоко задевали его - нет, а потому что  Марутян изначально произвел на него хорошее впечатление, и он составил о нём столь благоприятное мнение об этом человеке, и, что то, что сказал его отец, оказало на него очень противоречивое воздействие. Просто он не хотел видеть никаких недостатков в семье, где была такая девушка, как Ева...

"Однако, нынче сам заботится о дочери своего брата, и когда брат ещё был жив, сам же и воспитывал эту девочку, - сказала Тамар. – И когда она выйдет замуж, непременно даст ей хорошее приданое, чем старые грехи и будут искуплены. Говорят, что после смерти брата он во многом раскаялся, сам похоронил и брата, и жену".
«Говорят- иди умри- приди полюблю», — заметил с усмешкой ага Карапет.
При словах матери Шахян вспомнил Ашхен, вспомнил про правильный, длинный, застывший профиль ее лица, в тот момент, когда эта девушка смотрела в окно вагона, и ему казалось, что Ашхен думала в этот момент о своем сиротстве и о том, как тяжело жить беспомощной и бедной девушке под чужой опекой. Вчера вечером в вагоне Шахян не обращал внимания на Ашхен, возможно, потому, что его привлекла Ева, а быть может, потому, что Ашхен никак себя не проявляла. Но теперь эта девушка начала его интересовать, и этот интерес вызвал только сострадание в его добром сердце.
Прошли, один, два, три...десять дней. Шахян отчаянно хотел навестить Марутянов. Хотя он и не хотел признаваться себе в этом, он ясно чувствовал, что именно Ева тянет его в дом Марутянов. Но одной из сторон ее характера, которую он ненавидел больше всего, было то, что у нее никогда не хватало смелости свободно посещать не только своих новых знакомых или дальних родственников, но даже самых близких.
Не только застенчивость мешала ему проявить эту смелость, но и его крайняя подозрительность. Ему всегда казалось, что если он будет ходить к своим друзьям без цели, просто так, ради посещения, то они примут его из вежливости и с неудовольствием в душе подумают, а зачем он пришёл? Тут опять проявляется его узкий, трусливый эгоизм, постоянная озабоченность тем, как бы его никто, хотя бы и в душе, не обидел.
Вот почему он не чувствовал себя уверенно, желая отправиться к Марутянам.

Однажды вечером он наконец заставил себя пойти, пошел и... вернулся от ворот Марутянов.
Так прошло около двух недель. Желание навестить Марутянов и увидеть Еву постепенно стало в нем остывать. Даже впечатление, которое произвела на него Ева, начало исчезать.
Таким образом, его жизнь начала возвращаться в свое прежнее, однообразное, монотонное русло, когда однажды он встретил на улице Марутяна.
Это была их первая встреча с тех пор, как они познакомились. Марутян отругал его за то, что он не сдержал обещание и не навестил их. Шахян оправдывался тем, что был очень занят и не находил времени навестить их, и пообещал, что обязательно навестит в ближайшие дни.
На этот раз он набрался немного больше смелости и решил, что на следующий день непременно отправится в Дом Марутянов. Однако и на следующий день он счел за лучшее отложить свой визит до следующего дня. На следующий день он отложил его до третьего дня, каждый раз придумывая повод, чтобы оправдать самому себе свою обычную робость.
Так и дни проходили, прошло еще несколько дней, а он все еще собирался в дом Марутяна.
Наконец, однажды вечером, из одного только стыда, а не из-за хоть какого проявления смелости, наконец то, ещё в тысячный раз упрекнув себя, он решил пойти, и, похоже, правильно сделал. В экипаже, он только, как въехал на улицу Марутяна, как вдруг его взгляд привлекла дочь племянника Марутяна. Ее руки были в карманах черного, простенького пальто. Ашхен шла по тротуару в противоположном направлении. Шахян поспешно приподнял шляпу и головой поприветствовал её. Ашхен приостановилась, удивленно оглянулась за его экипажем, а когда экипаж отъехал, продолжила свой путь.
«Она меня не узнала», — подумал Шахян, чувствуя себя в обычном, для подобных случаев, неловком положении.
Когда карета остановилась перед домом Марутянов, Шахян сам удивился, как смело он спрыгнул, вложил деньги в руку кучера и крепко нажал кнопку электрического звонка. В дороге и теперь, ожидая, когда отворят дверь, он думал о том, какими словами поприветствует Марутяна, его жену и дочь и как оправдает задержку своего визита.
« Дома?» — спросил он слугу, открывшего дверь, громче обычного.
«Кого Вам?» — спросил слуга, глядя на него своими маленькими, болезненными глазками.
— К Марутянам. Они дома?
«Кто там?» — послышался голос Текле сверху, из коридора.
Шахян увидел жену Марутяна, которая смотрела вниз с перил винтовой лестницы.
«Это я, тикин. Здравствуйте», — крикнул он и поспешил внутрь.
- Можно?
- О, это Вы? Добро пожаловать, добро пожаловать, пожалуйста. Наконец-то Вы о нас вспомнили.
«Что поделаешь, тикин?» — сказал Шахян, торопливо поднимаясь наверх. — «каждый день появлялись новые непредвиденные обстоятельства, вот сегодня едва смог найти время, чтобы навестить тебя».
Он подготовил эту речь для Марутяна, но понял, что они очень уместны и для его жены.
Текла пригласила его в гостиную, попросила сесть, и сама села напротив него. Она сказала, что осталась дома одна. Выяснилось, что Ашхен только что ушла, а её муж и дочь пошли гулять с Суреном после ужина и, вероятно, скоро вернутся.
Услышав это, Шахян посчитал свой первый визит неудачным. Он начал беспокоиться о том, о чем ему придется говорить с этой женщиной наедине до возвращения Марутяна и Евы, а они могли сильно опоздать. Однако вскоре он с радостью увидел, что Текла почти не дает ему говорить. Женщина говорила без конца. Она рассказывала о себе, о членах своей семьи, о новой пьесе, которую ставили в театре, о чиновнике, живущем на внутреннем этаже их дома, об их слугах. Она рассказывала так подробно, что Шахян удивлялся, где она находит столько слов и, как она не устает и мысли не допускает, что эти вещи могут быть ему неинтересны.
Сидя в кресле, Шахян сквозь свои простые очки пристально всматривался в еще свежее, но немного грубоватое лицо и слегка косые глаза этой чрезвычайно болтливой женщины и думал: «Какая она глупая женщина!»
На улице уже стемнело. Внутри, на столе, горела гигантская лампа с матовым, покрытым словно инеем абажуром. Шахян уже изрядно устал от этой дамской болтовни и гадал, когда же придут Марутян и Ева.
В коридоре послышался громкий звук электрического дверного звонка, который продолжался слишком долго.
«О, теперь это не прекратится», — сказала Текла и с кислым лицом закрыла уши обеими руками, пока колокольчик, издав долгий звук, наконец не умолк.
«Это моя дочь», — объяснила она Шахяну.
- Так всегда бывает, она никогда раз не позвонит, и не подождёт, пока слуга пойдет и откроет дверь, нет она никогда не оторвёт руку от кнопки звонка. О, она искра огня у нас.
Дверь гостиной распахнулась, и вбежала Ева в шляпе и осеннем пальто. Увидев Шахяна, резко остановилась у двери, подняла брови, отчего ее ноздри раздулись, улыбнулась и, оглянувшись через плечо в сторону прихожей, прокричала.
- Папа, приехал парон Шахян.
«А, наконец-то», — послышался из зала голос Марутяна.
Шахян встал и поспешил к Еве. Ева подошла к нему тяжелыми и торжественными шагами и с озорной улыбкой на лице, молча протянула ему руку. Шахян крепко пожал эту маленькую руку в перчатке. С первого взгляда он понял, что столь выстроенный и по-дружески официальный прием Евы был проявлением её радости от его визита. И сладкое чувство, похожее на благодарность, переполнило Шахяна.
«Не знаю, когда ты бросишь эту дурную привычку, так не надоедать своей такой дурной привычкой звонить, чтобы не тревожить никого?», — с упрёком заметила мать дочери.
Ева быстро повернулась на каблуках к матери.