Сон и воспоминания

Сегодня проснулась и поняла, что улыбаюсь от удовольствия. Ну да. Это был добрый сон. Хотя и очень простецкий. И короткий. Но он навеял мне воспоминания. Картинки из моей личной памяти и из семейных легенд.
Будто я возвращаюсь откуда-то. Иду и замечаю, здороваясь, меня стараются обогнать те, кто, как я мыслю во сне, ещё держится за работу. То есть, я приветствую их, оглядываю и думаю про себя: «Как красиво они одеты. Не чета моей скромности. Ну да, я ж на пенсии. А они ещё работают. Когда я работала, тоже наряжалась, следила за макияжем. Дезодорант, духи – как положено. Вон, какие сапожки у Марины, а мои…».
И тихо так, разглядывая сапожки моей приятельницы - супруги тогдашнего заместителя генерального по экономике, прохожу следом по трапу на какое-то судно. Потом иду по палубе на нос корабля. И как все останавливаюсь перед бортом. – Это я где? Ой, мы что, отчаливаем? А как же я? Как я теперь?! Мне ж домой надо».
Гляжу, а возле борта человек десять или больше мужиков, одетых по-  походному. Кто-то оглядывается на меня и отвечает мне на мои стенания: «А вот! Попалась. Теперь с нами на рыбалку поедешь». Все посмеиваются.
Тогда я начинаю топать по металлической палубе. Да так громко! И кричу: «Не хочу я на рыбалку! Не хочу я на рыбалку!!»
И кто-то видно услышал моё топанье и…откликнулся. Судно, вроде как большой рыбацкий катер, вдруг развернулось  и - снова к берегу.
Капитан – мужик в капитанской фуражке и темном бушлате поверх тельняшки, сердито ругнулся: «Твою бога мать, какого хрена к берегу?!»
Я будто прижалась телом к борту и очень жду сближения корпуса судна  с берегом. И когда берег, похожий на нагромождение огромных каменных кубов (не валунов, а именно похожих на каменные кубы, поставленные друг на друга горой), слился с телом судна, точно два куска одного пазла, я скинула на один из черных кубов свою хозяйственную сумку. Смотрю, а сумка моя встала четко дном. Ни один супермаркетовский пакет из неё не выпал. Так и я, быстро перелезла через борт и тут же прыгнула вслед за сумкой. Разлетелись полы моего весеннего пальто. Было такое у меня, помню, лет двадцать назад, и я довольно-таки счастливо, приземлившись на ноги, благополучно оказалась снова на берегу.
Задрала голову и смотрю на мужиков, которые смотрят на меня сверху вниз и видимо удивлены. И даже будто восхищены моей смелостью. И, разумеется, прытью.
Капитан снова что-то ругательное произнёс, но вроде тоже только от удовольствия и, голова его в фуражке скрылась от меня за бортом.
Судно (это последнее, что я помню из сна) медленно-медленно, будто сантиметр за сантиметром, стало выдвигаться из берегового «пазла». И отошло от каменного берега. 
Проснулась я, улыбаюсь и думаю: «Ну что ж ты, дурочка, от такого приключения отказалась? Ведь сто лет на рыбалке не была. А ведь я – внучка удачливого рыбака».
 Мать моя была рождена в дороге на пристань, где был рыночек, на который бабушка моя, пешком в двух корзинах несла рыбу продавать.
Классов до семи меня на всё лето отправляли в ту деревню  - Берёзовка, что стояла на берегу рукава Камы. Речного рукава, в котором вода была тёплой и водилась всякая рыба. И щука, и лещ, и карась, и окунь, да всякой рыбы полно было! Каждый вечер наш ужин состоял из рыбы, жаренной на двух огромных сковородах. В печи от жира да сметаны рыба напитывалась сочным ароматом и покрывалась золотистой корочкой. С испеченным тут же в печи черным хлебом та рыбка была вкусна до необычайности.
Иногда ночью меня будил кто-то из дядьёв моих и просил быстро одеваться и идти с ним. Сети доставать. Рыбнадзор и в те времена был тоже активен. И меня брали с собой, чтоб не только быстро рыбу из сети вынимала, да больше прислушивалась, не шумит ли где мотор, не слышно ли где всплеска от быстрых вёсел? А после мы снова сеть закидывали. И возвращались домой. С рыбалки.
Я там и с бреднем ходила, и ловушки на раков мы у берега ставили. Но раков я жутко боялась. Они были огромны!
Всё там это было, в той Берёзовке. Жива ли деревенька та сейчас? Родных-то точно нет, все живые – в городах. Мёртвые – на погосте.
Дед был известным на деревне рыбаком. Ворчун страшный. И с лица вроде как всегда недоволен чем-то. Невысок ростом, коренастый, кареглазый и с вечной щетиной до самых ушей. Борода видно не густо росла. Но спину дед всегда прямо держал. Потому ему очень шёл его темный пиджак. От времени он был засаленный и выгоревший на плечах. Но дед в нём выглядел важно.
Что до войны, что сразу после дед почти для всей деревни рыбу добывал. Да и своя семья большая была. Надо было кормить. Мама рассказывала, что «возил тятя рыбу с рыбалки на телеге». Какую – в корзинах,  а что побольше,  – прямо на телегу складывал. Рассказывала, что видела таких размеров щук, что хвост и морда поперек телеги не помещались, свешивались с телеги и торчали из-под брезента.
Мама моя удачливая грибница была. Как пойдут белые грибы – она в лес, и после сразу – на стихийный рыночек, к «Гастроному». Тут же всё и распродавала. Меня она с собой за грибами не звала. Одна «бегала». Меня отец учил за грибами ходить. Он этому в брянских лесах научился. Он оттуда. Из тех мест. Да, в его деревне я видела горы грибов и горы яблок такого аромата, какой сейчас мне может только сниться.
Но речь не о том. Речь о рыбалке. И почему я отказалась с мужиками на рыбалку ехать в моём сне?
Только один раз у меня не было клёва. На Азовском лимане. Два часа под пеклом с удочкой простояла  – и ни тюлечки! Бывало, не более часу стою и хоть какой карась или пескарь – да попадётся. А тут в роскошном лимане у красивейшего хутора Тамаровский  - и ничего! Даже обидно было. И стыдно. Я ж всем (как обычно) похвасталась, что  «я есть - внучка удачливого рыбака». Но вот там, на лимане – не повезло.
Дед вообще везунчик был. Вот ведь как, ворчун и везунчик. Ушёл на войну и тут же – бумажка: «Пропал без вести». А ещё через год – вторая: «Погиб рядовой Кырганов Николай Кармилаевич».
Шестеро детей у вдовы. Картошке мороженой были рады, хлебу на мякине и лебеде. Не мечтали о рыбке, а в любой сезон, в любую погоду шли двое подросших сыновей и ловили, добывали рыбу пока однажды, о чудо! тятя их домой не вернулся. Вернулся!
Мама рассказывала, что спали они – сёстры – на полу «вповалку», а тут «сарафанное радио»: скук перед рассветом в окно: «Эй, хозяева?! Спите? А там, сказали,  ваш тятька с Борков идёт. С войны вернулся».  Дети тот час под попонку и спряталась. Они же считали отца мёртвым уже.
Осень сорок пятого года. Он вернулся из лагеря. Мама запомнила, что из Германии. На нём был странный длинный плащ – макинтош, в руках: черный остроконечный зонт и котомка с куском материи. На макинтош и зонт тут же покупатели нашлись, что побогаче жили. А из куска материи вышло две юбки - старшим сёстрам. Вот поэтому они и окончили свою школу – положенные семь классов. А мама моя, значительно позже эти семь классов окончила. Когда  в одиннадцать лет сбежала из деревни без документов и  «зайцем» каким-то пароходом добралась до Перми. Где тут же нанялась в няньки (а заодно и в прислугу) в дом двоюродного брата. Царства ему небесного, доброму и хозяйственному человеку.
Бабушка всегда просила нас – детвору – её городских внучек - не мешали  чтоб  деду спать на печи. «Не лазьте там. Пусть поспит». Дед всю войну молился об одном, чтоб умереть на своей собственной тёплой печке. Услышал Бог, удачливого рыбака, спасибо Ему. Древним умер дед и точно, на своей тёплой печи.
Эх,  зря я не решилась на рыбалку. Уж забыла я, как неожиданно (вдруг!) начинает дергаться жизнь рыбы, попавшейся на крючок. На  удочку в руках, засыпающих от ожидания удачи.

24.03.2025 Пермь