Костер над рекой

                КОСТЕР НАД РЕКОЙ               

                Приключения художника на сибирской рыбалке.

       И вот теперь  стоял он один средь пустынного холма напротив троих суровых мужиков. Самый здоровый из них, на фоне других казался чуть более добродушным, но  это было обманчивое впечатление. Возможно, Андрей желаемое выдавал за действительное. Нельзя сказать, чтобы они смотрели свирепо, но взгляды их не предвещали ничего оптимистического. Скорее они прожигали, как рентген, не скрывая смеси  откровенного скептицизма, высокомерия и недоумения.
     - Ты, охотник? - спросил один из них.
     - Нет, не охотник, - ответил Андрей, слегка пожалев в этот момент, что много лет учился на художника.
     -Так ты еще и не охотник! - язвительно и громко на распев произнес спросивший.
      Скептицизм их видимо был вызван его внешним видом. Одет он был просто, с учетом погодных условий, которые обычно случаются на севере в конце августа.  Поверх теплой рубахи с карманами была на нем популярная у дачников в семидесятые годы, но давно вышедшая из моды и забытая всеми, брезентовая куртка-штормовка, с большой заплаткой, потертые джинсы и старые кроссовки, которые не жалко оставить в тайге, да вязаная шапочка, с прожженными дырочками от костров. Снасти и простецкий спиннинг с головой выдавали в нем путешественника, не обременённого большими финансами. Другое дело его новые знакомые и потенциальные попутчики. Их рыбацкое снаряжение, японские спиннинги shimano в объемных фирменных чехлах на молниях с разноцветными лейблами, современные комбинезоны и куртки энцефалитки с накомарниками,  с многочисленными  карманами и газырями для пеналов с патронами, с блеснами, для  ножей и поплавков, явно говорили о людях состоятельных.
       - А сам-то ты кто, по жизни?
       - Художник.
       - Художник: - растягивая, язвительно повторил спросивший. Их явное высокомерие усилилось еще очевиднее.
       - А где твои прибамбасы? Ящик этот для художников. Как он называется?
       - Этюдник.
       - Да-да, этюдник, папка, бумага. Ты рисовать то на чем собираешься?
       - Я за впечатлениями лечу. Потом по впечатлениям писать буду. А с собой возить материалы в такие поездки я давно перестал. На пленэр, другое дело, едешь полностью упакованный, и этюдник, и краски, и холсты. Все везешь с собой.  А на рыбалке это все только мешает. Но, кажется, его ответ их  не удовлетворил.
      Чуть ли не фыркнув, больше до прилета вертолета они его ни о чем не спрашивали.

       Ежегодные поездки на север на рыбалку, и сплав по рекам заряжают как аккумулятор. Правда, Андрей давно перестал  брать с собой в такие поездки этюдник  и холсты, наученный не совсем удачным опытом первых своих путешествий.  С этюдником и спиннингом  разрываешься между пленэром и рыбалкой,  страдаешь лишь  излишней и ненужной суетой, тратой драгоценного на сплаве времени,  да сомнительным  результатом.  Обычно холсты и папки с бумагой промокают и коробятся от дождей или порогов.  Укромного и надежного места, чтобы спрятать их в походе или  в лодке, как правило, нет.  Да и лишний вес в этих условиях оборачивается лишь обузой, задержкой, тратой времени и раздражением напарников.  И рыбалка и сплав требуют много сил,  писать этюды в это время - только пачкать холсты, да зазря переводить материал. Особенно когда все заняты, и после трудного дня ставят палатки, разводят костер,  готовят ужин.  А ты как бы выключен из общего командного процесса,  и занимаешься своими личными делами.  Эмоции же и впечатления, которые он получал в этих путешествиях, наполняли его и рождали свежие и неожиданные  идеи, и выплескивались в новые картины и рассказы.   А  несколько северных  мотивов, удачно написанных по памяти, укрепили Андрея в этом решении.
        После путешествий  жил он  впечатлениями и воспоминаниями, вдохновлялся ими и мечтал о будущих приключениях. Рыбалка в Красноярске и его окрестностях, после полетов на север уже не манила.  Зато на местные пейзажи  смотрел он взглядом свежим, что и проявлялось  в написанных картинах.  Если же такой поездки  не случалось, тосковал и заболевал от недостатка новых эмоций и приключений.

       В описываемый год все его друзья путешественники разлетелись кто  куда, а он остался грустить в Красноярске.  Неожиданно  Валера Нимаев, приятель его известный как Валера-Вертолёт и летавший на вертолёте, предложил Андрею  рыбалку. Он должен был доставить на реку незнакомую Андрею группу рыбаков и сказал, что в Ми-8 найдется еще пара свободных мест, для него с другом, чтобы дня на четыре слетать в Саяны. Это была последняя возможность и, после некоторых раздумий, он  рискнул лететь один, без разъехавшихся проверенных напарников.  Потому и стоял сейчас напротив троих брутального вида типов на пустынной горе, в месте  указанном  Валерой, и ожидал вместе с ними вертолет.

      Летели в Саянский район. Под шум винтов, познакомились.  Попутчиками его оказались сотрудники нефтяной компании  Евгений Брагин из Томска, Павел Аркадиевич Гормилец, которого впоследствии  нередко называли  «кормилец ты наш» и приятель их энергетик Толя Керманчук.  По случаю выпавших недлинных выходных решили они слетать в Саяны, туда, где через хребет от Дикого Кана, в  холодные и порожистые воды Пезо впадает Янгота. Порыбачить на хариуса, да набрать таежной  брусники, а заодно отметить день рождения Жеки, самого большого из них начальника,  да и росту немаленького, и комплекции. Часа через два полета, вертолет, снизившись меж высоких и крутых склонов Саян, нашел подходящую площадку. Не касаясь колесами земли,  выбросил их в незнакомой саянской тайге, и был таков вместе с Валерой. Только разбросанные рюкзаки, бочки с продуктами,  да походные мешки с лодкой, бензопилой и другой амуницией остались валяться в высоких, нетоптаных зарослях таежных трав. Высокие стволы вековых сосен и елей, раскидистых кедров да трое  новых знакомцев, лишь обостряли чувство необратимой затерянности и оторванности от цивилизации.
       Но оказалось, что его новые знакомые уже бывали здесь, знали местную избушку и дорогу к ней. Через некоторое время, перетащив за несколько ходок  вещи, все стали разбирать их, складывая, как водится продукты в общий котёл.
      Сразу же после высадки попутчики стали подвергать художника не шуточному давлению. Все их в нем не устраивало, и действия его, и амуниция, и продукты, которые он доставал из своего рюкзака и отдавал в «общий котел».  Ко всему цеплялись они по поводу и без повода.
      - Это что за водку ты привез? - беспардонным и уничижительным тоном восклицал Гормилец.
      - Палёнка наверное?
      - Да нет, не палёнка, нормальная, хорошая водка.
      - Где ты её нашел?
      - В магазине у жены. Она свой магазин держит и палёнкой никогда не торгует. Это заводская водка, проверенная,  я сам её не раз пил и всё хорошо было, - пытался он оправдаться,  доставая очередную литровую бутылку из рюкзака, и не понимая в чем виновен.
      - Ладно, мы её хозяину избушки оставим в благодарность, за то, что поживем здесь, - густым басом поддержал Гормильца  Брагин, - А вторую бутылку вертолетчикам отдадим. Пить будем нашу, мариинскую.
      - Вот какую водку надо брать, - показывал он Андрею.
      - «Государев заказ»! Мы за ней специально в Мариинск ездим. Её там производят. Берем прямо на заводе. Тыща рублей стоит за бутылку.
      -  Такие цены мне не по карману, - думал Андрей про себя, - это же за тысячу можно бутылок пятнадцать хорошей заводской водки, изготовленной по всем гостам купить. Да и я купил далеко не самую дешевую, проверенную, а шиковать, как эти друзья, не имею возможности, да и желания.
        Андрей хотел, чтобы отстали от него и оставили в покое, но они не унимались. Видимо его настоящее безвыходное в тайге положение и их троекратное превосходство доставляло им удовольствие. Они продолжали куражится,  разве только не доходя до откровенного унижения, но делали это изощренно, явно имея в этом неоднократный навык. Молчавший, до того, охотник  Керманчук, в котором художник слабо надеялся найти хотя бы мизерную  поддержку, вдруг с яростью напустился на него, увидев, как тот достаёт из рюкзака пачки «Доширака» и кладёт их в общую кучу.
       - «Доширак»! - вскричал он. Ты привез «доширак», ты зачем взял в тайгу «доширак»?
       - В чем дело? - оторопел Андрей.
       - Ты зачем в тайгу привез «доширак», его тут кто есть будет?
       - А чем он тебя не устраивает? – удивился Андрей.
       - Он вреден для здоровья! Его кто есть будет? Доширак есть нельзя!
       Андрей почувствовал, как в нем закипает ярость. Если до того он пытался сгладить ситуацию,  надеясь на приемлемые отношения внутри команды, то теперь  готов был сжечь мосты. Уже то, что он один в незнакомой тайге в Саянах против троих незнакомых мужиков не пугало его, и он сам перешел в атаку. Внутри его бушевала злость и ярость от несправедливости и беспардонности этих типов. Особенно художника  доставал Гормилец.  Андрей готов был разорвать его. Да и этого, Толю охотника тоже. В общем, все они хороши были, стоили один другого.
       - А ты что же никогда «Доширака» не ел? У нас в институте студенты постоянно его кушают, да и пенсионеры, которые у нас подрабатывают, тоже не брезгуют им. Или может быть я мало продуктов привез?
Вот тебе колбаса, тушенка, сгущенка, крупы, пряники, конфеты, хлеб, чай. Тебе чего-то не хватает? Вот тебе картофель, лук, чеснок, огурцы, помидоры, - говорил он с яростью, - Я взрослый мужик! Ты чего ко мне прицепился? Отчитываешь меня тут как пацана. Или я мало продуктов привез, кроме «Доширака»? Тут на четыре дня не только мне хватит, но и еще троих прокормить можно. Да и «Доширак» много места  не занимает. К тому же он легкий и быстро разваривается, а вредные добавки можно не использовать, а просто выкинуть в костер.
        - Нет, не нужен в тайге «Доширак», - упирался настырный Германчук,  разрубая воздух ребром заскорузлой руки.
        - В тайгу сало нужно брать! Берешь сало, кладешь его в верхонку,  чтобы оно подольше не портилось, -
 рычал  он, доставая из плотной, матерчатой  верхонки толстый пласт соленого сала, посыпанного красным перцем, засушенным укропом и кусочками мелко порезанного чеснока и лаврушки.
        - А это еще что такое?- взревев, переключился  с «Доширака» бывалый таежник и охотник  Толя, увидев, как Андрей достаёт из рюкзака совок для ягод.
        - Как что? Совок для ягод.
        - Для каких ещё ягод?
        - Для брусники.
        - Выброси его.
        - Как выброси? А чем я бруснику буду брать. Да и вообще, этот совок мне дядя подарил. Это память о родном дяде, как я его выброшу.
        - Выброси его! Вот какой совок нужен для сбора ягод. С изменяемым углом атаки. Я их сам делаю. Проверенный на личном опыте, - показывал мне Анатолий объемный совок из легкой серой жести, доставая его из походного мешка.
        - Этот я для Павла Аркадьевича сделал, - продолжал он.
        - С изменяемым углом атаки,… совок? - изумлялся я, - такого я еще не видел. Как же он работает?   

       Наконец то и эта мука кончилась. Все продукты и вещи были разложены по местам. В небольшой избушке вмещалось только пара нар, небольшой из досок стол между ними, да буржуйка почти у самого входа.  Островок свободного пространства между стеной и печью занимали натянутые провода, на которых обычно таежники сушили одежду. На улице пред избушкой был устроен навес, а под ним вместительный стол с лавками. Так как из-за ожидания,  перелета, а затем неоднократного перетаскивания вещей к избушке время сдвинулось, а все проголодались, то сразу принялись готовить основательный обед, затем плавно перетекший  в ужин. Все были заняты делом. Гормилец отбирал для обеда продукты и готовил салат. Оказалось, он отвечал за продуктовое обеспечение их многочисленных путешествий. Делал он это со знанием дела, и никому этого не доверял. Если же кто-нибудь позволял себе купить для команды в предстоящее путешествие сыру или тушенки, к примеру, то подобные случаи рассматривались с крайней придирчивостью и ревностью. Важно было даже не то, что куплены были как раз те продукты, того производителя и качества, которые обговаривались заранее, но и в каком магазине или ларьке они были приобретены. Потому и называли его не редко «кормилец ты наш».  Керманчук, вскинув на плечо  ружье, побежал в тайгу посмотреть рябчиков.  Художник с Брагиным развели костер, в основательно оборудованном недалеко от избы кострище. А затем Жека с удовольствием пилил фирменной японской пилой  чурки на дрова из стоящего поблизости сухостоя. Андрей же набрал во вместительный котелок картошки и пошел к реке.  Почистить её и помыть да выбросить очистки, чтобы не привлекать медведей, охочих до всяких отходов и свалок.
         Вода в реке была вкусная и студеная, так что сводило скулы, и чистая настолько, что первые дни все пили, пили и не могли напиться.  Казалось, что она не утоляет жажды. Зато своей первозданной ледниковой  чистотой она вымывала из наших городских организмов все шлаки и соли урбанизированной среды обитания современного человека. Наполнив котелок на три четверти почищенными и помытыми клубнями, он вернулся к костру.
      - Павел Аркадьевич, картошки хватит? - почему то художник только его называл по имени-отчеству, а остальных по именам.  Брагина вообще звал Жека,  несмотря на то, что он занимал самую большую должность из них.
      - Чисти ещё. Картошки много, - взглянув мельком на котелок, коротко и ясно сказал он. Андрей удивился. В объемном котелке было достаточно картошки для четверых человек. Тем более, они собирались опустить в него еще пару банок тушенки да приправить мелко порезанным репчатым луком и морковью. А на столе ещё лежали приготовленные для обеда булки хлеба,  колбасы с сыром и ещё какая-то снедь к чаю. Да плюс рябчики, которых, чуть позже добыл  Керманчук, ощипал и закоптил над углями костра.
     Андрей не стал спорить, сходил к реке, дочистил картошки и подвесил котелок над костром. Впоследствии он усвоил, что его новая команда, любит покушать.  Всегда они готовились основательно, запасая продукты к своим путешествиям. И во время них  удивляли вкусными и неожиданными  для походных условий кулинарными шедеврами, приготовленными из свежей речной рыбы или добытой таежной дичи. В общем, поесть они любили, на продуктах не экономили, а столы накрывали обильно.  Сами  чистили картофель,  не скупясь.  Толстая кожура, вместе с картофельной мякотью, выпускалась щедро из-под ножа, без жалости и сомнения.  Мелочь и проколотые вилами клубни, просто выбрасывались подальше в траву.
            После сытного ужина, сдобренного бутылочкой мариинской  водки, наметили планы на следующий день, и стали укладываться на ночь. Художнику досталось место у стенки на нарах на пару с Брагиным. Какой Брагин здоровый,  Андрей убедился в эту ночь лишний раз. Дело даже не в том, что на нарах он занимал большую часть, так что Андрей  мог лежать, только полностью распрямившись. Хуже было, когда во сне он всей своей здоровенной тушей, с объемным животом, большими объемными в предплечьях руками поворачивался к Андрею, и шумно и душно дышал ему прямо в лицо.  В такие моменты, художник как рыба губами хватал воздух, пытаясь найти кислород в этом  выхлопе и не задохнуться. К счастью такие моменты  бывали короткими. Большую часть времени он храпел, повернувшись к Андрею спиной, так что Андрею, хоть и с перерывами, удалось даже поспать. Впрочем, вскоре он привык и в следующие ночи, высыпался полностью.
      На следующий день пошли за ягодой, а заодно в разведку: осмотреться в окрестностях,  да поискать подходы к реке для рыбалки на спиннинг и удочку. Оделись по таёжному, в куртки ветровки да болотные сапоги с отворотами. С собой взяли ведра да совки. Шли по тропе меж высоких густо покрытых тайгой  вершин, угадывающихся за стволами сосен и лиственниц, пока не уперлись в стену сели метров семи высотой. Позже они обнаружили в окрестностях ещё несколько таких селей, сошедших с самого верха, и оставивших за собой широкие просеки в лесу. Видимо в начале дождливого лета, когда почва еще не успела  просохнуть от весеннего таяния снегов, и сошли эти сели, спровоцированные возможно небольшим в два-три бала землетрясением. Зрелище было впечатляющим. Тропа каждый раз прерывалась и упиралась в следующую стену. Так, что перебравшись с трудом через высокие преграды, на другом конце отыскать  её  было  делом не простым. Вековые деревья, вырванные с корнем,  лиственницы и сосны, как итальянские спагетти, переломанные и спрессованные миллионами тонн горной породы, лежали вперемежку с камнями. Досталось и реке. Сель перекрыла русло, так, что не видно было даже слабого течения, и воде деваться было некуда, и уже образовалось целое озеро. Как оказалось позже, и ход рыбы тоже был перекрыт, и хариус и ленок не могли  свободно мигрировать по руслу реки.
       Для неоперившихся птенцов и зверей эти сели стали настоящей катастрофой, так что видимо не только щенята, но и старые особи,  погибли от внезапного и стремительного обвала, пронесшегося с вершин до самой  нижней точки. На эту мысль наводили медведи, обитавшие в окрестностях и другие падальщики, оставлявшие явные и свежие признаки своего близкого присутствия. Лес был наполнен живностью дикой и разнообразной. Поначалу, когда рыбаки прилетели, и шум винтов вертолета распугал представителей местной фауны, лес казался тихим и вымершим.  Но, приглядевшись к прибывшим, и приняв к сведению их присутствие,  уже никто из таежных обитателей не обращал на них особого внимания.  Жизнь вошла в своё привычное состояние.  Создавалось впечатление кипучей лесной деятельности.  По стволам сновали юркие белки, озабоченные заготовкой на зиму кедрового ореха и последних подосиновиков и опят. Полосатые бурундуки сновали чуть ли не под руками, как будто беспокоились, чтобы таежники не собрали всю ягоду. Меж деревьями порхали сойки. А когда солнечные сентябрьские лучи пронзали насквозь лесную чащу,  всё пространство вокруг наполнялось многоголосым птичьим пением и щебетанием.  Наперебой выстукивали о стволы  свои промысловые ритмы дятлы, выискивая жучков и личинок. Выше над деревьями, в небесах парили облака и орлы. Чуть ниже них пара ворон пролетала  утром  с юго-востока на северо-запад. Вечером они возвращались назад. Все наблюдали это каждый день  в одно и то же время, так, что по ним можно было сверять часы. Создавалось впечатление, что и они как и все вокруг озабочены и заняты   важной продуманной и неотложной  хозяйственной деятельностью. Как будто это была таежная местная семья со своим устоявшимся  укладом и своими заботами. Впереди летит мужик, а за ним ворона.
      Преодолев все препятствия, таежники нашли ягодники. Но и препятствия новым знакомым художника  были тоже по сердцу. Лишь бы отыскать каких-нибудь трудностей, чтобы потом их героически преодолеть.  Все они были давнишние туристы со стажем и опытом. Павел Аркадиевич оказался заслуженным туристом и горным спасателем.  Брагин в юности работал охотником промысловиком, добывая зимой в тайге пушнину. Отработав день на промысле, успевал вечером на лыжах сбегать на танцы за пятьдесят километров  в ближайшую деревню.  После возвращался таким же манером назад и утром опять, как ни в чём не бывало, выходил на промысел. Анатолий  был опытным охотником и товарищем Гормильца по всяким походам еще со студенческих лет, когда они учились в Томском университете.
       Андрей же натер ногу, перебираясь через все эти заломы, преграды и затопленные участки леса. Портянка  в одном сапоге намокла и сползла.  Кости лодыжки истерлись до крови, а он почувствовал это лишь, когда ступать стало больно. Сапоги казались тяжелыми,  хотя Андрей выжал и перемотал сползшую портянку, однако каждый шаг доставлял ему болезненные и неприятные ощущения. А нужно было еще набрать ягоды и возвращаться назад.  Он старался не показывать виду, чтобы не давать  поводов для новых нападок. А уж покуражиться над кем-нибудь  его  теперешние компаньоны любили и случая не упускали.
      Совок Анатолия, с изменяемым углом атаки  оказался чудодейственным в руках Павла Аркадьевича. Пока Андрей набрал треть, у того уже было полное ведро спелой ягоды. Угнаться за ним было не возможно. Постепенно, не смотря на боли в лодыжке и пояснице, от работы в наклон, ведро Андрея наполнилось до краев. Толик ушел охотиться, а остальные отправились в обратный путь. Заметивший хромоту Андрея, Брагин всю оставшуюся часть пути отчитывал художника и ворчал, не упуская возможности лишний раз его уязвить и подколоть. У избушки он сказал:
     - Паша, дай ему «Спасателя». Пускай рану намажет. С такой ногой он далеко не протянет.
       В тот же день решили сходить на вечерний клёв. Нашли хорошие выходы к реке, с перекатами, омутами с быстрым и обратным течением. По всем рыбацким приметам было видно, что рыба в реке есть. Да она собственно и не пряталась, иногда выскакивая на поверхность. А на вечерней зорьке вообще стала плавиться часто.
         Сначала блеснили. Перепробовали всякие блесна: колебалки и дорогие «блефоксы», но результат оказался нулевым. Довольно быстро перешли на поплавочные донные настрои с мухами и тирольской палочкой, а потом вслед за Брагиным,  пытались поймать рыбу настроем верховым на «балду». Ничего не ладилось. Рыбалки не было за исключением слабых и редких поклевок, во время которых подсечь рыбу удавалось крайне редко. Все были обескуражены плохим клёвом. Казалось сегодня не наш день и ухи, и сагудая уже будет. Неожиданно дело пошло, когда Андрей  попробовал рыбачить на кембрик.  На дешевый копеечный кембрик хариус клевал хорошо и весело.  Он таскал из реки одного за другим бойких крепышей и отправлял их в канн. Больше ни у кого рыбалки не было.
       - Ты посмотри на художника, что творит. Уже наверно с десяток выдернул, - прервал молчание Брагин, шутливо и громко.  Вскоре и Павел Аркадьевич, подойдя к нему,  заглянул в  канн.  Совершенно изменившимся голосом, в котором вдруг зазвучали человеческие и даже добродушные нотки, он спросил:
       - А ты на что рыбачишь, Андрей Петрович?
       - На кембрик Павел Аркадьевич, вот посмотрите,- показал он, снимая очередного крупного хариуса с крючка оснащенного кембриком.
       - У тебя есть еще кембрики? Можно у тебя попросить?
       - Да, конечно, конечно, берите, - подал Андрей открытый пенал, в котором густо лежали разноцветные скрученные в кольца кембрики, - берите  «панасоник», вот этот яркий, малиновый. Я уж испытал несколько оттенков, на «панасоник» лучше всего берет. Крючков дать? 
      За Павлом Аркадиевичем подтянулись остальные.  Всем хватило кембриков,  но «панасоника» заметно поубавилось.
 
       Вечером чистили и солили рыбу. Улов был отличный. Рыбы хватило и на знатную уху и на хороший сагудай.
       Еще позже, после ужина к художнику опять подошел Гормилец:
        - Андрей Петрович, тебе, сколько брусники еще надо? -
        Сообразив, что вопрос таит в себе выгоду, а не угрозу, тот, загибая пальцы, быстро выдал:
        - Одно ведро я уже набрал. Еще одно мне и одно маме.
        - Все, занимайся рыбалкой. Брусники мы тебе наберем.
         Неожиданно впервые Павел Аркадьевич, сделал Андрея счастливым. Не нужно было больше таскаться  на далекие ягодники в тяжелых болотных сапогах, карабкаться и перелезать через высокие сели. Не нужно было больше мучить натертую ногу и гнуть спину, собирая ягоды с низких  таежных кочек и кустов. А рыбачить он любил.

          Следующие дни прошли без особых приключений.  С утра, иногда до самого вечера рыбачили. Заготавливали дрова, собирали бруснику. Как-то незаметно,  всем набрали ягоды, в том числе и Андрею ещё два ведра. К сбору ягод его не привлекали. Правда, потихоньку продолжали прессовать.  Керманчука  сильно раздражали его кроссовки. Из-за стертой ноги, обувался в болотники Андрей только в крайнем случае. Везде где только была возможность,  стал ходить в кроссовках. Ногам было легко, к вечеру они не так уставали, как после сапог, а главное не тревожили  рану. Но очень тревожили Толика.
        - Ты почему ходишь в кроссовках?- недружелюбно цеплялся он.
        - Ну… хожу и хожу. Тебе-то какая разница? Мне в кроссовках удобнее и ногам легче.
        - В тайге нужно ходить в сапогах! В болотниках! - подтверждал это охотник  собственным примером даже в ближайших окрестностях, где было совершенно сухо.  Он настырно шастал с ура до вечера, в тяжелых, с отворотами «буцалах». Так что и Брагин, и Гормилец вынуждены были тоже не снимать сапоги , чтобы полностью соответствовать образу бывалого таежника.  Художнику казалось, что они потихоньку завидовали ему, а держать фасон не переставали.
         Обед или ужин готовили основательно и вкусно из нескольких блюд с салатами, сагудаем, ухой и жаренной рыбой. Когда чистили хариуса, отдельно выбирали желудочки.  Выскабливали их, добавляли икру, печень,  молоки и, смешав обильно с репчатым луком,  выкладывали  на большую сковороду и ставили на угли. Очень сытное и жирное блюдо оказалось и знатным угощением. Так что его стали  готовить  каждый вечер, не смотря на утомительную возню с приготовлением. Брагин рассказывал, как на крайнем севере коренные народности готовят из рыбьих желудков колбаски. Начиняют их той же икрой, молоками и свежей рыбьей печенью, а потом выкладывают их кругами в большие сковороды.
       А еще после трудового дня и плотного ужина, полюбили они ходить на реку. Хорошо натоптанная тропа вела прямо к берегу, сначала через высокий лес, а затем по открытой гравийной косе. По всей видимости, коса эта образовалась от ежегодных мощных ледоходов, сметающих все препятствия на своем пути. Усыпанная гравием и достаточно широкая, она была хорошей вертолетной площадкой. Так что им уже и не нужно  было ничего вырубать и готовить. Только у самой излучины реки из берега торчал в несколько ярусов завал из мощных стволов вековых деревьев. На этом завале облюбовали они хорошее место для посиделок. Как будто специально кто-то заранее позаботился об их походном уюте и удобстве. Гладкие, широкие, очищенные от коры стволы, служили отличными скамьями, на которых можно было не только посидеть, но при желании, даже полежать. Три или четыре нижних яруса, были удобными подставками для ног. Посередине между стволами, как нельзя, кстати, торчало мощное корневище с землей и гравием, отлично послужившее в течение нескольких дней. В нем-то они каждый вечер и разводили ещё один костерок. Земля и гравий не давали корневищу  прогорать. Костер на вечерней зорьке радовал подуставшую за день компанию. Веселые языки пламени плясали, вкусно попыхивали дымком, потрескивали и выбрасывали высоко в звездное небо снопы ярких искр. А внизу под бревнами и костром стремительно и солидно неслись, переплетаясь, холодные струи Пезо. Яркие краски заката  уплотнялись, горы постепенно темнели, детали и звуки скрывались в сумерках, и лишь плотный  шум воды, казалось, становился громче с наступлением позднего вечера. Да над темными силуэтами гор ярче загорались звезды.


       Наступил вторник. День, на который был намечен обратный вылет в Красноярск. С утра все еще сбегали на заключительную рыбалку. К половине двенадцатого, после завтрака и сборов, вся амуниция вместе с ягодой и рыбой, была хорошо упакована, перенесена и компактно, чтобы не сдуло ветром от винтов вертолета, уложена на берегу. Мыслями все уже были дома. Все ждали вертолета. Тянулись часы за часами, но он не прилетал. Уже по несколько раз посидели на бревнах у костра над рекой и на лавках у избушки, попили чаю. Побродили рядышком по лесу и полакомились редкими остатками ягод на ближайших к избушке кустах. Наконец в половине шестого вечера Брагин скомандовал:
       -  Всё, ждать бесполезно. Сегодня он уже не прилетит. Давайте все вещи перенесем к избушке. На ночь на берегу их оставлять нельзя. Медведи обязательно найдут  всё, что останется здесь и разорят, так что потом нечего будет уже собирать. Ягоду с рыбой особенно нужно убрать отсюда. Все перенесем, приготовим ужин, покушаем и ляжем спать.
       Всё так и сделали, правда, без особого настроения. Таскать обратно то,  что несколько часов назад было снесено и тщательно уложено на берегу большого желания не было. Особенно когда тебе предстояло провести еще одну ночь на нарах с Брагиным. Да и у остальных тоже настроение немного упало. Все рассчитывали вечером быть уже в семьях в Красноярске.
       На следующий день ситуация повторилась. И на третий день и на четвертый и в последующие дни все повторялось. С утра бегали порыбачить, потом после завтрака, таскали и укладывали свой багаж на нашей импровизированной вертолетной площадке. Затем тянулись томительные часы ожидания, после которых всё и вся перемещалось, опять к избушке и готовилось к следующей ночевке на нарах в охотничьей избе. Всё повторялось. Только обильные съестные припасы кончились. Даже сало, припасенное Толиком на крайний случай, растворилось в прожорливых желудках.  Осталось с десяток луковиц, висевших косичкой на бревенчатой стене избы, соленый хариус, растительное масло на донышке в пластиковой бутылке, да большая гора брусники,  высившаяся прямо посреди дощатого стола. Всякий раз, проходя мимо можно было почерпнуть полную горсть спелой красивой таежной ягоды и отправить её в рот. Но она уже не лезла в горло, не доставляла такого удовольствия, как в первые дни, но почти вызывала изжогу. Только понимая, что нужно  как-то подкрепить силы, они заставляли себя черпать из этой кучи и есть. Крепко посоленный хариус без хлеба и картошки тоже не выручал. Поймать же свежего хариуса они уже не могли. Он перестал клевать. Они рады были бы даже маленькому, которых раньше выпускали, но клева не было. То ли они выловили всего местного, а чужой из-за селей, перекрывших русло, не мог сюда пройти. То ли по другой какой причине, но уже несколько дней они не могли поймать ни одной рыбки. С рябчиками дело обстояло также. Местных  Толик выбил, а уйти дальше в тайгу не всегда получалось. То он возвращался пустой, а в другой раз, вернувшись, сказал:
       - Не могу. Иду и чувствую прямо, впереди медведь. Я иду, а он передо мной не дальше не ближе. Тоже меня почуял. А у меня в стволе патроны с дробью на дичь. С пулями тоже парочка патронов есть. Но мне что стрелять в него что ли, зачем это? Да и убить его сложно и не нужно нам это совсем. Шел я, шел. Чувствую, не уходит он в сторону, а все передо мной держится, как будто знает, куда иду. Короче, думаю рисковать не к чему. Не известно, чем дело может кончиться. Плюнул я и повернул назад.
        Все же пару рябчиков Толя добыл. Голод они не утолили, но притупили, хотя живот подвело, и мысли постоянно крутились вокруг того, чего бы еще съесть. 
        В один из дней бродил Андрей голодный по берегу Пезо. Но его внимание было на берегу противоположном, щедро  покрытым взрослыми кедрами, с хорошо видимым и богато уродившимся урожаем ореха. Его так и подмывало перебраться и набрать кедровых шишек. Останавливали только глубокие воды  Пезо, с мощным ледяным течением. На  предложение перебраться на другой берег и добыть шишки, товарищи его не проявили никакого энтузиазма. Так что художник понял, что его идее не суждено сбыться.  Стараясь отвлечься от мыслей о хлебе насущном, продолжал бродить он по берегу, высматривая красивые камушки, да причудливые коряжливые ветки, пригодные для всяких поделок и инсталляций. Вдруг он заметил кедровку, летящую в его направлении с противоположного берега с кедровой шишкой в клюве. Как только она оказалась над ним, он резко и громко крикнул:
       - А-а!   Птица от испуга выронила свою ношу. Она упала недалеко. Он поднял шишку наполовину вышелушенную, но в другой половине были полноценные вызревшие кедровые орехи. Они были невероятно вкусными. Растягивая удовольствие,  наслаждался Андрей каждым отдельным зернышком, но они скоро закончились.
       -  Ох, я бы сощелкал этих питательных орешек штук пятнадцать шишек зараз,- думал он, но кедровки больше не летали над ним. Напротив они явно облетали его стороной, как будто сразу же приняли к сведению предыдущий неудачный полет своей товарки.
         Две литровых бутылки водки, которую собирались отдать летчикам и оставить хозяину избы, тоже выпили за милую душу. Тем более, что  случился день нефтяника, а через пару дней день рождения Жеки.  Андрей с Женей перестали ходить по утрам на рыбалку, так как не видели в этом смысла.  Только Павел Аркадьевич с Анатолием еще пытали рыбацкое счастье, но безрезультатно. Все ждали и слушали, не летит ли за ними вертолет. В постоянном шуме порожистой реки и ветра играющим в распадках гор кронами деревьев, не просто услышать звук из далека летящего вертолета. Когда ты занят и еще не собираешься возвращаться домой, этот шум ты просто не слышишь, не воспринимаешь. Другое дело, когда ты постоянно напряженно ждешь, не летит ли за вами борт. Этот окружающий шум тайги и реки постоянно был с ним. Андрей слушал его и жил с ним, как будто он проник в него и наполнил его всего даже изнутри. Он смотрел  в небо и в редких просветах облаков иногда замечал высоко пролетающие самолеты. Искал голубые, чистые от облаков участки неба, и надеялся на хороший прогноз. Погода, не смотря на постоянную облачность, в принципе была лётная.  Стояли дни бабьего лета, не дождливые, но с туманными утрами. К обеду туман рассеивался и иногда  небо почти совсем очищалось от облаков. С прояснившимся небом росли и прояснялись ожидания. Часам к пяти солнце настолько прогревало воздух, что можно было даже загорать. Но вертолет не прилетал. Как-то раз, проснувшись утром, они обнаружили, что ночью выпал снег. Хотя накануне стоял теплый почти летний солнечный день. Утром все выскочили из избы в белое снежное царство, напомнившее о близкой зиме. От чистейшей обильной белизны, укутавшей абсолютно все, и деревья, и горы, и берега реки, слепило глаза. К обеду снег растаял, как будто его и не бывало.
        Однажды Брагин с Андреем сидели у костра и слушали. Разговаривали и слушали. Павел Аркадьевич и Анатолий вернулись с рыбалки без улова и копошились у избы, изображая серьезную хозяйственную деятельность. Вдруг Андрей с Брагиным непроизвольно и резко подскочили, разом услышав посторонний металлический звук, и вместе воскликнув:
       - ВЕРТОЛЕТ!!- но, тут же осеклись, увидев направленные на них укоризненные и злые взгляды. Это был не вертолет. Это в котелке на костре закипела вода для чая и от кипящей воды задребезжала легкая алюминиевая крышка. Тут-то они оба и прокололись, приняв в первое мгновение это металлическое дребезжание за звук вертолета. Правда, Брагин тут же перевел все стрелы на Андрея:
       - Это все художник, это все художник, я ничего не говорил, - отказался он сразу же и впоследствии также отказывался признаться в том, что они вместе кричали, - ВЕРТОЛЕТ!!!


     В один из дней этого непредвиденного поста, когда есть совсем уже было нечего, решил  побродить художник по траве и поискать, выброшенную ранее картошку. Ему повезло, он нашел несколько мелких картошин и пару поврежденных крупных клубней. Тщательно и бережно помыв и почистив, он покрошил их и высыпал в заранее приготовленный котелок. В нем уже кипела вода с двумя парами ножек последних рябчиков, добытых накануне. Толя милостиво разрешил их взять. Мяса на них конечно не было. Почти не было, если не считать небольшие похожие на дольки чеснока кусочки бедер. Но бульону нужен был хоть маленький навар. Затем он достал пачки «Доширака», и по одной не распечатывая, стал ломать в них лапшу. Острые китайские приправы были выброшены в костер. Только сушенная зелень да мелко поломанная лапша были отправлены в котелок к картошке и худым ножкам рябчиков. Набухшая и распаренная лапша заполнила собой добрую половину объемного котелка. Посолив и добавив туда еще мелко покрошенного лука, Андрей накрыл котелок крышкой и пошел в лес набрать для чая листьев смородины, брусничника и бадана, да спелых ягод шиповника. Возвращаясь к избушке,  он увидел, что котелок с лапшой уже не висит у костра.  Котелок стоит в центре стола, а по трем сторонам от него, с ложками наготове сидят его спутники, так сильно ругавшие Андрея за «Доширак». Бросив набранные для чая листья в другой котелок, он с удовольствием присоединился к честной компании. Лапша ушла за раз на ура.


        По вечерам перед сном стали обсуждать, что же могло случиться с вертолетом. Нефтяники гадали:
       - Может генеральный прилетел с проверкой? Всех построил, всю контору. Вылеты отменил, да вставил всем не слабо. А если генеральный начнет вставлять, мало никому не покажется.
       - Да уж. Точно ты, Паша говоришь. Он тут как-то рассердился на свою любовницу, так поувольнял всех ее родственников, принятых ранее по блату. А это без малого процентов дцать сотрудников! Приказом сразу оформил, и замам, и отделу кадров распоряжение дал. Теперь чистка идет. Многие долго в компании уже работали, а места свои потеряли. Если он неожиданно нагрянул, то это плохо. Дело быстро не закончится. У нас то, конечно законные отгулы и выходные, но он может и нас затребовать.
        - Да нет, Женя. Мы бы знали, что он приезжает. Мало вероятно, чтобы он нагрянул неожиданно. Может вертолет сломался?  - предполагал Павел Аркадьевич.
        - Если вертолет сломался - это надолго. Запчасти только через Москву. Пока выпишут, пока привезут. Не один день пройдет. Может экипаж  по другому маршруту отправили?…
       Каждый вечер озвучивались и обсуждались похожие и свежие версии. Потом Брагин включал свой маленький транзистор и все слушали мировые новости. В темной избушке светился огонек приемника, который передавал, что в Италии в аэропорту задержали русских туристов, и они не могут вылететь на Родину. Передавали еще какие-то новости.  Про нашу команду по радио не говорили ни слова. Это успокаивало. Но чем больше вечеров они проводили в этих разговорах, тем чаще стала звучать тема самостоятельного выхода из тайги. Первым её озвучил Керманчук:
         - Слушайте, друзья. Если я в понедельник не выйду на работу, меня уволят. Я не могу опаздывать. У нас очень серьезный объект.
         - Что ты предлагаешь, Толя?
         - Я предлагаю выходить самим по тропе. По моим раскладам дня за три-четыре мы выйдем к старому прииску. Там когда-то мыли золото. Теперь он давно закрыт. Но дорога там осталась. Хоть и заросла, но по ней мы выйдем к ближайшей деревне. А там уже найдем машину до города или на автобусе, если он ходит.
         - Да и нас, Паша, взгреют не слабо. Мало не покажется. Отгулы то у нас кончились. В понедельник должны быть на работе обязательно. Там селекторное совещание как обычно по понедельникам, потом планерки, а мы здесь прохлождаемся, - поддержал идею Брагин.
          - А у нас в институте начало учебного года. Новый семестр, нужно постановки для студентов ставить, а меня, наверное, уже потеряли, - Андрей  хотел еще про ректора для солидности добавить и как он не погладит его по головке за опоздание.., но охотник, махнув рукой, не дал закончить фразу:
         -Ты художник вообще помалкивай. По сравнению с нашими проблемами, твои проблемы ничто.
         - Как же мы пойдем? У нас столько груза, спросил Гормилец, глядя на Брагина.
         - Это все здесь оставляем. Берем только рюкзаки, спальники, поесть с собой рыбу, ружье и Андрюхин топорик.
         - А мой топор?
         - Твой топор, Паша, оставляем. Он тяжелый. Берем маленький  Андрюхин.
         - А бензопилу?
         - Бензопилу оставляем.
         - Японскую бензопилу оставляем здесь? - Павел Аркадиевич схватился за голову руками.
         - Что ты предлагаешь, Паша? Тащить ее по тропе на себе, через сели и тайгу?
         - А палатку?
         - Палатку тоже оставляем, - твердо убеждали Гормильца Жека с Толей.  Художник помалкивал, только мотал на ус, да прикидывал, как сможет пройти этот путь. Подобного опыта у него еще не было. Идти наверное придется в болотных сапогах, а нога  еще не зажила настолько, что можно было смело пускаться в длительный пеший поход.
          - Палатку оставим! Меня Света убьет! - не унимался Павел Аркадьевич, вспоминая жену, для весомости, - Это же её подарок на юбилей! А лодку? - в последней надежде воскликнул он.
          - Лодку берем. До реки. Чуть выше того места где Янгота впадает в Пезо. Накачиваем там лодку, переплавляемся по двое. Лодку бросаем там. Дальше идем без лодки, - подытожил Брагин.
        Такие обсуждения были вечера три подряд, пока в субботу вечером в конце беседы Брагин не добавил горяченького:
          - Теперь остался последний вопрос. Что будем делать со слабым звеном?
    Андрей понял, что слабое звено это он и разговор сейчас пойдет про него.
          - Я предлагаю взять пулю, заточить поострее и пристрелить, чтобы он не мучился, - продолжил Брагин. Все пристально посмотрели на Андрея. Андрей молчал.

         Перед сном читал художник про себя «Отче наш», а еще своими словами Николаю Угоднику. Он читал, а вертолёт не прилетал. Но молитвы его не пропали даром. Совершенно неожиданно охотник Анатолий нашел под крышей избушки хозяйский схрон. В потаенном этом схроне в холщовом мешке оказалось немного муки. Муку замочили, раскатали, а из полученного теста, на остатках  растительного маслица испекли двенадцать лепешек. Небольшие с размер оладьев лепешки, сразу же разделили поровну и раздали каждому на предстоящий поход. Художник бережно завернул в пакет три маслянистых поджаристых кружочка и положил их в нагрудный карман. Теперь и соленую рыбу было с чем пожевать.
        Но в субботу перед сном Андрей прочитал другую молитву. Надо сказать, что август перед его поездкой был наполнен печальными событиями и переживаниями. После болезни скончался тесть Андрея. Военный летчик офицер, чемпион военного сибирского округа по боксу. Он нередко был его старшим и надежным товарищем в лесу или на рыбалке. Совместные летние и зимние поездки на Клязьму и Волгу, на Кан и Енисей привили Андрею любовь к рыбалке, к её укладу и колориту. В мир горний ушел не просто родной человек, но и опытный напарник, с которым они часто бывали на одной волне и понимали друг друга с полуслова. Невосполнимая утрата, а также все не радостные заботы, связанные с этим событием, послужили еще одной причиной, по которой он остался без проверенных, поразъехавшихся друзей.  Желание сменить обстановку, чтобы развеять нелегкие и грустные эмоции и заставили его довериться Валере и полететь в тайгу с незнакомыми людьми. Он планировал вернуться без задержки, и в субботу отвезти на машине семью на сорок дней помянуть тестя. Но время у него сбилось с отставанием на день. Когда Андрей спохватился, уже была суббота, а не пятница, как ему казалось. Хотя здесь в тайге, он был бессилен, и без вертолета не мог оказаться в городе, но все же он винил себя. 
       Наступил поздний вечер. Тайга потемнела, а в избе было еще темнее. Улёгшись на нарах, он думал о последних событиях. Переживая своё опоздание на сороковину, и возможно на работу, Андрей про себя стал молиться тестю:
       - Тестяга, дорогой, прости меня, что я опоздал и всех подвел. Все надеялись на меня, что я прилечу вовремя и все помогу устроить, как и полагается на сорок дней. Как там все без меня прошло? Надеюсь, они справились. Не думал, что мы задержимся на столько. Сегодня уже пятый день прошел, как мы должны были улететь. Евгений Викторович, ты же сам такой, как я: охотник и рыбак, да ещё летчик. Знаю, ты меня понимаешь. Помолись своему лётному богу, пожалуйста, прошу тебя. Пускай он пришлет за нами вертолет.
        Примерно так он молился, пока не уснул. Художник спал и вдруг очень отчетливо увидел, как по его груди сверху, слева на право, не спеша проходит курица и садится ему на печень. Он ясно видел не только ее яркую красно-коричневую окраску, более светлую, охристую на животе и груди, и почти черную на спине и крыльях. Совершенно неожиданно он почувствовал ее тепло, и печень его, и душа наполнились каким-то благодатным уютом, как бывало в детстве в деревне на русской печке.
      Абсолютно ясно он понимал, что это вещий сон и рассуждения его происходят во сне и только во сне об этом символическом видении. Удивляло, как логически четко, осознавая одновременно про себя, что он спит,  может рассуждать спящий человек, о том, что только что ему приснилось.
         - Это явно знак от тестя. В ответ на мою молитву. Но почему курица? При чем здесь курица и что это значит? Кажется, я понял, - думал он во сне, - курица не птица, вертолет не самолет! Во сне ему вдруг стало совершенно ясно, что это знак от тестя, и завтра за ними пребудет борт. В нем ни осталось ни капли сомнения.  Единственное, о чем он еще подумал, - Не буду ничего говорить этой компании. А то опять они на меня набросятся, как было с крышкой от котелка.  После, уже ему больше ничего не снилось. Он крепко проспал до самого утра и проснулся от того, что все остальные уже пробудились, и  сидели скорчившись на нарах и переговаривались. Голоса были явно недовольные и смурные.
       Таких мрачных, он их еще видел. Чему был крайне удивлен. Ведь все они были опытные бойцы. Андрей даже не мог предположить, что увидит с утра такие, крайне хмурые лица, откровенно отражавшие их чувства. Наблюдая это сумрачное настроение, заполнившее всё пространство избы, и охватившее его  компаньонов, он изменил своему первоначальному плану и произнес:
        - Сегодня вертолет прилетит.
         Они все посмотрели на него так, как смотрят обычно на человека не авторитетного, но сморозившего очередную глупость. Никто ничего не сказал, но в глазах их читался вопрос и сомнение, которые он и решил развеять, а заодно и поднять им настроение.
        - Мне сегодня курочка приснилась.
        - Какая еще курочка?- с ехидцей сказал Брагин.
        - Рябая курочка.

    Воскресенье выдалось на славу. С утра пригревало солнце. Оно, словно специально вознамерилось поднять настроение. На небе не было ни облачка. От снега не осталось и воспоминания. Опять весь лес наполнился задорным и веселым щебетанием, чириканьем, порханием. Попив чаю, не торопясь,  путешественники снова перетащили все вещи на берег, предварительно  опять добросовестно упаковав, спальники, котелки, рюкзаки. В общем, все было тщательно увязано и уложено, особенно брусника. Её рассыпали по бочкам и свободным каннам, чтобы она не подавилась, при загрузке и транспортировке. И стали ждать. Прошел час. Потом ещё полтора. Часа в два Брагин подскочил:
       - Всё, пойдемте сами. Не прилетит он.
    На что Гормилец коротко скомандовал:
       - Сиди!
    Ждали еще час. В три часа Брагин вскочил опять:
       - Всё, пойдемте! Паша, день такой хороший выдался. Все тропы подсохли. Если сейчас выйдем, мы за сегодня много пройдем. Если потом пойдут дожди или снег выпадет, нам трудно будет выходить.
   На этот раз доводы Брагина казались убедительными и все вынуждены были согласиться, а он продолжал:
       - Давайте так. Всю бруснику пересыпаем в целлофановые мешки и оставляем на берегу. Там же оставляем все, что не берем с собой, пилу, палатку, спиннинги, посуду, лишнюю одежду. В общем все. С собой только рюкзаки, спальники, ружье, топорик. Если они прилетят сегодня, через час или пару часов, нас они уже не найдут, но вот вещи и ягоды заберут.
       - Если сегодня они не прилетят, завтра здесь ловить нечего будет. Медведь обязательно за ночь здесь все проверит и бруснику найдет. Остальное просто раскурочит, - добавил Толик.
       Работа закипела по намеченному плану. Они пересыпали бруснику в целлофановые мешки и оставляли их на берегу, рядом с пилой и палаткой. Затем стали разбирать личные вещи и все лишнее: одежду, обутки, чашки, коробки с  блеснами, спиннинги все это оставляли хозяину избы. Напоследок Брагин поставил у оконца свой транзистор, который слушали они перед сном и сказал:
       - Дарю, хозяину, - и добавил.
       - Паша, вы тут все доделайте по уму, а я пошел. Беру свой рюкзак и твою лодку. Пока вы здесь все закончите и придете на реку, я уже накачаю лодку и мы, чтобы не терять время переправимся и пойдем дальше уже без лодки.
       - Да, давай, Женя. Мы скоро закончим и придем. 
        Брагин взвалил на себя рюкзак, взял лодку и ушел. Поспешая, оставшиеся собирали свои рюкзаки. Упаковывали соленого хариуса, чтобы хоть что-то можно было съесть в многодневном пути. Остатки вещей доносили до общей кучи на берегу, так что она казалось даже больше, чем давече, хотя в ней не было рюкзаков и лодки. Но в спешке некогда уже было упаковывать все тщательно. Сделав несколько ходок с вещами от избушки до берега и обратно, Андрей собрал остатки и понес их к куче на берегу, торопясь и думая про себя:
        - Сейчас отнесу последние наши вещи, потом беру рюкзак, топор и бегом вслед за Брагиным. Пока Павел Аркадьевич с Толей копошатся около избушки, я успею пройти половину до реки. Если я с натертой ногой начну от них отставать, это будет совсем плохо. Они меня просто съедят, вместо хариуса. Так думал он, возвращаясь обратно. Не дойдя по тропе буквально двух метров до вековой стены тайги, услышал он какой то посторонний звук. А может и не звук. Может это показалось. Но он крикнул:
         - Вертолет!?
     Идущие по тропе навстречу Павел Аркадьевич и Анатолий еще не успели выйти из леса. Высокие стволы сосен уходили в высь и, разветвляясь там, надежно укрывали их от всякого звука с неба. Метрах в четырех или пяти от него они остановились как вкопанные и смотрели на художника. Но в глазах их была сухая и злобная пустота. Ни малейшего проблеска надежды или поддержки только что озвученной версии, жаждавший этого Андрей не увидел в них. Это была пустота взгляда убийц, прослеживаемая иногда в киношных детективах или достойного уровня триллерах.
       - Не ужели я опять ошибся? Что это за звук был? Почему он не повторяется? - думал лихорадочно Андрей, склонив голову. Он пристально всем своим существом впитывал и анализировал этот ставший привычным ежедневный звук тайги и реки. Он разделял этот плотный сплошной шумный поток, на отдельные ветры, ручейки и звучания, но вертолета в них не было. Время растянулось, секунды и мгновения почему-то стали тягучими и утомительно длинными. Как присяжные заседатели они обвиняли художника:
      - Опять ты прокололся, выскочка, - и готовы были вот-вот превратиться в палачей. Ни малейшей надежды на спасение не было. Вертолета не было. И вдруг опять, что-то неясное, даже не звук, а скорее ощущение, буквально на миг, долетело до Андрея. Не разгибаясь, медленно, он начал поворачивать голову, осматривая сначала линию горизонта над горами. Теперь он точно знал, что звук был. Но вертолета не было. Также в полусогнутом положении тела, он повернул голову еще и просеивал небо глазами еще выше и еще повернул. Вертолета нигде не было. Поманившее на мгновение возможное счастье, также быстро улетучилось. Уже смирившись с тщетностью своих надежд, художник распрямился и посмотрел прямо в небо над головой. Там высоко-высоко в небесах висела, маленькая, чуть заметная точка прямо над ним.
       - Вот он!- вскинул он руку. 
        Толик и Павел Аркадьевич одним прыжком оказались рядом. Вся таежная экипировка, вместе с тяжелыми болотными сапогами не помешала им совершить этот рекордный прыжок.
       - Не наш?-  спросил, уже боявшийся во что-то поверить, Андрей.
       - Наш! Быстро дыму в костер! Я за Брагиным.
         В этот момент Андрей зауважал Гормильца.  Он бежал к костру, чтобы подбросить в него веток с травой, а сам думал:
       - Какой молодец Павел Аркадьевич. Он рискует своей жизнью, чтобы помочь Брагину. Я готов был разорвать его все эти дни, а сейчас, он открылся с другой стороны. Какими прекрасными качествами оказывается обладает этот зануда.  Ведь вертолет никого ждать не будет. Весь предыдущий опыт говорил об этом. Они подлетают, не глуша винтов, в лучшем случае касаясь колесом земли. Ждут, пока все загрузятся и тут же снова поднимаются в воздух. Для вертолетчиков крайне важны эти посадки, потому, что автоматически датчики фиксируют потерю связи. А из этого затем следуют жесткие совсем не желательные разборы полетов. И теперь Брагин ушел давно и прошел уже приличное расстояние. Он никак не успеет вернуться. Тем более, пока Павел Аркадьевич догонит его. Похоже, у них двоих шансов успеть на вертолет нет.
       Уютный костерок над рекой весело, с аппетитом набросился на подкинутые ветки и траву и выдал порцию белого дыма. Вертолет заметно снизился и, качнув боками, поплыл в верховья Пезо. Андрей с Толей резво таскали на берег все вещи ранее оставленные в избушке. Рюкзаки, блесны, спиннинги,  Жекин транзистор все только успели собрать и без тщательной упаковки свалить в общую кучу на берегу. А вертолет, опустив хвост уже шел обратно,  по руслу реки, прямо к ним. Раскинув полы куртки, Андрей упал сверху на багаж, пытаясь руками схватить неупакованные легкие вещи. Но мощный поток воздуха ударил в лицо мелкой речной галькой, кусочками коры и высохших веток, так что всё это забило глаза и уши и рот. И даже упакованные лепешки в нагрудном кармане, «гостинцы от зайчика из леса», потом дома хрустели песком на зубах. Сорвал с головы бейсболку и еще какие-то вещи и пакеты из кучи и разметал их по берегу. Туча пыли поднялась над берегом. Подлетев максимально близко, борт  приземлился. Двигатели взревели и неожиданно умолкли. Только в опадавшей густой туче пыли еще по инерции вращались  лопасти. Постепенно, замедляясь, вскоре они перестали крутиться и вовсе, остановились и свесились концами вниз. Еще через некоторое время открылась дверь, и показался летчик, быстро закрепивший металлическую лестницу на выход.  Экипаж в полном составе вместе с Валерой высыпал из вертолета на берег. С виноватыми улыбками все они одновременно и здоровались, и оправдывались за своё опоздание.
       Пока летчики фотографировались и разминали ноги, охотник с художником загрузили весь багаж. После чего Андрей уже не отходил от вертолета, обхватив обеими руками стойку, он думал:
       - Я отсюда больше не отойду, и никто меня не отдерет от этой стойки, пока Жека с Павлом Аркадьевичем не вернуться. Так и буду висеть здесь, даже если они задумают лететь без них. Тоже мне оправдание нашли. Командир во вторник на дачу уехал, вместо того, чтобы за нами лететь. А мы тут без продуктов несколько дней кукуем, пока они на даче прохлождаются.
      Предательская слеза скатилась, прокладывая светлое русло по запыленной щеке Андрея. Хорошо, что он стоял один, и никто этого не видел. Вертолетчики в сторонке, вместе с Анатолием шумно обсуждали ситуацию,  всем своим видом показывая, что никого не подгоняют и обязательно дождутся всех. Через некоторое время метрах в восьмистах из тайги показался Павел Аркадьевич с веслами в руках и разобранной резиновой лодкой наспех запиханной в рюкзах и торчащей из-за спины  Гормильца. Нельзя сказать, чтобы он бежал легко, но когда, наконец- то из тайги, как медведь, вывалился Брагин, стало очевидно, как много сил отдал Евгений. Весь красный с семидесятилитровым рюкзаком за плечами, он еле переваливался с ноги на ногу из последних сил и всю фигуру его как аурой окутывал пар. Повезло, что вертолет шел как раз по тому распадку, где Брагин уже накачивал лодку. Поэтому он услышал его раньше других, еще раз подтвердив свой отменный слух. Не раздумывая, он скомкал впопыхах лодку и бросился назад к лагерю. Но узнали мы это уже только в Красноярске. Весь полет Брагин молчал, от усталости у него не было сил даже для слов.

     Спустя некоторое время, стали нефтяники наведываться в гости в мастерскую художника. Особенно когда Брагин приезжал в командировку в Красноярск. Тогда собирались  они за рюмкой чая, смотрели картины и рисунки, да вспоминали  свои приключения. Однажды пришли в гости с очень большим начальником. Под влиянием дорогого алкоголя, у того развязался язык. Раскинувшись в кресле, он вальяжно рассказывал, что недавно получил тринадцатую зарплату в размере одиннадцати миллионов рублей. И о том, что вскоре ожидает зарплату четырнадцатую. За язык его никто не тянул. Художник слушал и думал о том, что в институте профессору, чтобы получить одиннадцать миллионов, нужно проработать года три. Да и картину за такие деньги навряд ли кто-нибудь купит.
      Потом стали строить планы на будущее лето. Большой начальник, в своем стиле, важно, словно барин огласил:
      - Я лечу с вами.
      - С нами летит художник: - В один голос сказали Брагин с Гормильцом. Затем взглянув на Андрея, Евгений шутливо пробасил:
      - «Доширак» не забудь.