Эх, живот, животяра, боль моих очей...

Эх, живот, животяра, боль моих очей... Вырос ты несказанно на ромовых бабах да на медовиках, напитался калориями знатно, каждую калорию пустил на благое дело — увеличение абдоминальной жировой прослойки, коя внутренние органы мои окружила подобно мягонькой перинке, дабы уберечь их от ударов абьюзеров окаянных.

Нечего страшиться обладателю столь знатного шароподобного мамона, он сам кого хошь испужает: разбегутся супостаты малодушные при виде мощной и грозной махины, бросятся врассыпную из хлебобулочного отдела ашановского. Просторно же станет в отделе быстроуглеводном — хватай сладкие булки белоснежные хоть обеими руками сколько хошь, да пихай скорее в уста ненасытные, дабы ухнули сии мучные деликатесы прямо в недра мамона необъятного для дальнейшего его процветания и роста неустанного.

Велик и твёрд мой заботливо выращенный животяра, не трясётся он и не колышется, словно банный лист, а гордо и непоколебимо выдаётся вперёд подобно спелому исполинскому арбузу, а ежели в сердцах ударишь по нему ладонью, глухой звук издаёт. Да только толку от этого мало, и бог весть, настанут ли времена такие чудесные, в кои узреем мы дивное его уменьшение.