Ода чистым телом и душой

      


                ОДА  ЧИСТЫМ   ТЕЛОМ И  ДУШОЙ
     Ирина РАКША. С легким паром или ода его величеству" — (Проза. ру,2025)

      Совсем недавно,   в начале  Года Защитника Отечества и 80-летия Великой Победы, известная советская, русская писательница  и киносценарист, лауреат многих престижных литературных премий, автор романа-исповеди о причудах любви    «Письма   чужой жене» (М., 2022) Ирина Ракша   поместила на портале ПРОЗА.РУ ещё один  свой очередной рассказ-воспоминание о  трудном послевоенном детстве и юности детей Войны «С легким паром или ода его величеству». 
      В рассказе речь идёт не только  о военном и послевоенном быте  московского простонародья, в частности, о личной гигиене и общественных банях.  Людям старшего поколения, пережившим послевоенное лихолетье и пятерых генсеков, весьма близки  и  дороги артефакты советской эпохи — банные шайки, цинковые тазы и корыта, печная зола,  берёзовые  и дубовые веники, мочалки из пеньки и лыка, дегтярное  и хозяйственное мыло.
         «Война — величайшее бедствие, которое может постигнуть человечество, она разрушает религию, она разрушает государства, она разрушает семьи. Любое бедствие предпочтительнее войн, —  утверждал немецкий просветитель и христианский богослов  Мартин Лютер. Война  не только разрушает  семьи, она  портит нравы и расчеловечивает людей, ожесточает их, сводя  почти к нулю природный альтруизм и ту особую любовь-анаре — созидательную, прощающую добросердечность между людьми, о которой говорил Иисус Христос народу на берегу у моря Галилейского. И в то же время война бывает праведной и неправедной, и каждая требует от воюющих сторон огромных, иногда напрасных  жертв и страданий. Но  только война  праведная,  оборонительная и священная война,  когда все граждане одинаково страдают, сражаются на фронте и трудятся в тылу для фронта, только она  способна объединить народ  в борьбе со злом,  пойти  ради Победы над врагом  на  немыслимые  огромные  потери и утраты, и «не ради славы, а ради жизни на земле» (Александр Твардовский), ради сохранения человечности, любви и милосердия.
      Данный рассказ Ирины Ракши нужно рассматривать не как оду послевоенному быту москвичей, а  скорее, как  живое свидетельство о быте и нравах  людей сталинской эпохи, как хрестоматийное приложение к социальной антропологии и психологии.
     Надо признать, что в первые послевоенные годы такой «богатый»  набор гигиенических помывочных средств, перечисленный  в рассказе «С лёгким паром…»,   был характерен только для москвичей,  остальные  же жители разрушенной войной  провинциальной европейской части  СССР, кроме цинкового корыта и таза, не имели ничего. Особенно страдали мирные жители освобождённых от оккупантов  городов и весей, во многих областях  свирепствовали инфекционные болезни и голод, и спасаясь от него, люди после войны  устремлялись на  берега Дона и Кубани, в калмыцкие и сальские степи. Среди них было много истощённых голодом, осиротевших  детей-рахитиков, вшивых, немытых  и не чёсанных. И там, где  вблизи сел и станиц не было вообще  пресных озер и рек, а были мелкие речушки и солончаки, а местами весьма редкие  глубокие колодцы,  там общественные  бани  были  большой проблемой и предназначались они не для всех, а в основном для  местного начальства. Многие семьи жили в землянках, в саманных хатах и соломенной крышей, в подвалах полуразрушенных кирпичных домах, почти в таких  же  немыслимо тяжёлых условиях, в каких жили, выживали и продолжают   сегодня выживать  мирные жители  Донбасса,  в  ходе  боев  Специальной военной операции на Украине.
       Мылись  дети и взрослые послевоенных лет  приносной  колодезной водой, в тазиках и корытах, воду грели на печи или на  очагах из  камней  и  битых кирпичей   под открытым небом. Надо признать, что проблема с  дефицитом банно-прачечных комбинатов на селе и неустанная  борьба с педикулёзом в провинции  продолжала быть актуальной до конца 50-х годов. Все пять лет войны и пять лет после неё, люди жили, работали, отдыхали,  выживали  и умирали в основном одетыми, да и жизнь на краю суровой ойкумены  категорически отвергала  сезонные, весенне-летние и пляжные одежды и вообще входящую   ныне (в Крыму)  в моду субкультура  натуризма, образ жизни в гармонии с природой , —  лежать голыми на пляже, совершать голыми велосипедные прогулки, устраивать голые вечеринки и карнавалы. А посему совсем не удивительно, что  дети и подростки, пережив все ужасы войны и повидав всякое, продолжали одинаково стыдиться  как беспощадной  наготы взрослых,   так и   наготы  собственной, беспомощной, природной. Дети войны рано взрослели, несовершеннолетние подростки   заменяли на заводах ушедших на фронт квалифицированных рабочих, многие   заменяли собой  погибшего отца и становились кормильцами семьи, заботились о младших братьях и сёстрах, но при этом оставались нравственно чистыми и глубоко человечными.
       Рассказ-быль  «С лёгким паром или ода его величеству»  Ирины Ракши —  это не только ода в прозе его величеству эмалированному Тазу, но ещё и честное   свидетельство о добрых и красивых людях, опалённых войной, о чистых  нравах того времени, о том,  каким глубоким уважением детей, подростков, юношей и девушек пользовалось советское русское  учительство, какой высокий статус занимал учитель  в душах и умах людей  того  голодного и нищего послевоенного  времени. Учителя и земские врачи, ещё со времен великого  А.П. Чехова,   считались на селе и в малых русских  городах самым  почитаемым и уважаемым сословием, людьми особого высокого качества  из  мира нездешнего, духовного и светлого, доброго и совершенного.      В то суровое послевоенное время многие  особо талантливые педагоги-наставники становились местными и даже общесоюзными кумирами,  они чуть-ли ни  обожествлялись и романтизировались   тонко   чувствующими девочками и мальчиками.
      «Учитель — это свято», — так считал  швейцарский педагог-гуманист Иоганн Генрих Песталоцци, на могиле которого написано: «Всё для других, ничего для себя»  и автор «Педагогической антропологии» и выдающийся русский педагог  К.Д. Ушинский. Так всегда считали  и их  последователи русские и советские педагоги-экспериментаторы, воспитатели  и наставники-дефектологи и психологи, так считали и простые люди  вплоть  до рокового  разрушительного  1991 года, когда  начальная, средняя и высшая  школа стала на  диком российском рынке всего лишь  поставщиком образовательных услуг, а учащиеся — потребителями  знаний, необходимых для карьерного роста в постсоветской России.
       Школьный учитель,   как и участковый врач, необходим в первую очередь  для психофизического здоровья любой  нации в любой эпохе. Так считали люди в эпоху Возрождения и в эпоху Просвещения. Учителя и профессора  нельзя  и даже  немыслимо  было  представить в нелепом и унизительном положении, пьяным и циничным, а учительницу — голой и бесстыдной.  Увидеть любимого учителя в толпе пьяных мужиков около пивного ларька или любимую учительницу в злачном месте  или  ругающуюся с базарными торговками или  соседями  в жилом бараке или рабочем общежитии, — это  значит пережить глубокий эмоциональный шок и одновременно жгучий стыд  за своего кумира  и почему-то за себя самого, наивного, смешного и чрезмерно сентиментального.
        Точно  такой  эмоциональный шок, стыд  и неловкость за свою беспомощную наготу и  страшно откровенную  наготу своей любимой учительницы по русскому языку и литературе испытала в своё время и   героиня рассказа  (его  автор)  первоклассница Ирочка Ракша, когда очутилась в бане и там,  среди десятка голых женщин узнала свою учительницу. Почему? Что тут такого непристойного и стыдного? Да потому! Потому, что тогда, в то время,  отроку и  отроковице  было немыслимо  смотреть  на голых женщин и мужчин с вожделением и похотью, обожествлять  наготу и одновременно  облизываясь. Потому, что дети Войны и Беды были намного чище и нравственней детей лихой  Смуты  90-х и нулевых годов,  и особенно нынешних домоседов и потребителей из поколения «ни-ни».  А посему здесь нельзя обойтись без стержней цитаты из самого рассказа-были писательницы Ирины Ракши:
     «Однажды, когда я была уже первоклассница, в этой же (Алексеевской — А.А.) бане, в помывочном зале я испытала шок. Пережила сильное потрясение. Уже вымытая, я украдкой смотрела на голую маму, стоящую с шайкой поодаль у кранов среди таких же голых женщин. И …вдруг... О, ужас! — даже дыханье  сбилось. Узнала в лицо Раису Петровну, свою первую, уже любимую, учительницу. Но она была не она. Потому что совершенно... голая… Ну совсем, совсем го-ла-я. Голова, плечи, груди. И ещё  ...тёмный уголок у ног, как и у мамы. Они рядом стояли с шайками у кранов в ожиданье воды и, как ни в чём не бывало, улыбаясь, беседовали. Да-да… О чём-то мирно, спокойно беседовали.. Словно так всё и надо. Но она-то, Раиса Петровна!  Она же была учи-тель-ница! Которая этим утром вызывала меня к доске.. А тут была какая-то мокрая, белотелая тётя, о двух руках и ногах, и голая... перед всеми. Ах, только б она не повернулась ко мне! Я готова была испариться. Замерла, умерла, вобрала голову в плечи. Моё лицо заливал жгучий стыд. А сердце, словно не билось... Только бы она меня не заметила, не узнала. Вот такую голую».
     Такая природная стыдливость  непорочной  московской первоклассницы  Ирочки вовсе  не была исключением, а  скорее являлась общим  правилом.  Большая часть сельской  и городской провинциальной молодёжи  в межличностных социальных и гендерных   отношениях продолжала оставаться скромной, робкой  и стыдливой.  Даже педагогически запущенный подросток и обладающий чересчур богатым и нездоровым  воображением,      мог   представить голым кого угодно из  сверстников и сверстниц, из родных и близких, но только не  районного врача и не  свою первую любимую учительницу, и не директора школы, участника Сталинградской битвы, и не любимого  ростовского  писателя Бориса Изюмского, автора повести о юных суворовцах  «Алые  погоны».  А представить   голыми  Надежду Крупскую или товарища Сталина — вообще было немыслимо, даже сама мысль об этом  была   пугающе кощунственной, греховной и  гнусной.   
       Особо таланливые учителя-воспитатели и наставники чуть-ли ни  обожествлялись и романтизировались  некоторыми   тонко   чувствующими отроками-учениками,  которые   не могли  представить   своих  кумиров в бытовых условиях, на кухне за приготовлением пищи на примусе или керогазе, в магазине в длинной очереди, на рынке и тем  более  в  общественной бане  абсолютно голыми.
         Надо признать, что и я. автор этих строк,  в своё время пережил то же   самое чувство неловкого разочарования и стыда за свою любимую учительницу русского языка и литературы средней школы №2 города Зернограда Клавдию Ивановну Топоркову, когда  случайно увидел её  идущей с рынка домой,  на улицу Специалистов,  с авоськой в руке, из которой торчали наружу две  лапы ощипанной  курицы. Мне  было тогда немыслимо представить Клавдию Ивановну  в роли  заурядной домохозяйки, занятой потрошением  курицы, чисткой картофеля  и выпечкой на чугунной плите пресных пышек, замешанных из муки на воде и соде.  Ну, как же так!  Еще вчера  выразительно звучала в классе из её уст романтическая поэзия  первой половины XIX века — стихи Боратынского, Веневитинова, Пушкина, Лермонтова — «Анчар», «Пророк», «Я помню чудное мгновенье», «Ангел», «Выхожу один я на дорогу» «Белеет парус одинокий», «Мцыри», а  сегодня  — ощипанная курица, лук репчатый,  картошка-синеглазка и свёкла  в  авоське! Как  совместить несовместимое —  романтику с косной прозой, высокий дух с низменной плотью и физиологией?!
       А представить голой свою первую учительницу Прасковью Ивановну, самую красивую молодую вдову станицы Пролетарской (бывшей Великокняжеской) тогда  для меня  было  вообще  невозможно..  Надо не забывать, что наша страна после войны стала  страной  вдов и одиноких матерей, детей-сирот, инвалидов и калек войны, что на  каждые десять зрелых женщин приходилось в среднем    от трёх до пяти зрелых  мужчин, что отношение к женщине  в то время было совершенно иным, чем сегодня.
       Совершенно иной была  система образования и воспитания, совершенно  иного качества были люди, их моральный кодекс и особое понятие о чести, доблести и славе.  При этом следует отметить, что в послевоенных городских и сельских  школах мужчин-учителей было значительно больше, чем учительниц. В основном, это  были, попавшие на фронт  студенты педагогических вузов и училищ,  чудом оставшиеся в живых инвалиды и калеки войны, которые пользовались у  родителей  и детей  огромным  почетом и уважением.  Так директором и завучем Зерноградской школы №2 были два  грозных и строгих  героя-фронтовика. Участником войны у  нас был учитель по рисованию и черчению Сергей Сергеевич  Бурмистенков. Участником  знаменитой  битвы на Курской дуге был и бывший  танкист   Павел Иванович Лопатин,  военрук и учитель физкультуры  в одном лице, который занимался  не только НВП (начальной военной подготовкой) — сборкой-разборкой автомата  ППШ и винтовки-трехлинейки Мосина, образца 1891 года, но учил нас   автовождению на школьной  грузовой «полуторке» ГАЗ-АА,  заставлял совершать  марш-броски по пересечённой местности, обучал ориентации  на  незнакомой местности,  чтению  военных топографических карт, умело совмещая обучение  с военно-патриотическим воспитанием. Фронтовиком был и учитель химии Сергей Иванович Топорков, муж учительницы русского языка Клавдии Ивановны, который  во второй половине  мая 1942 года  попал в окружение под Харьковом  в составе  войск Юго-Западного и Южного фронтов, (где  безвозвратые потери составили свыше 170 тысяч человек),  случайно  не оказался в плену и чудом  вырвался из гибельного  котла  к своим. Мужчин-учителей ученики  боялись и очень уважали, а учительниц — ученики начальных классов боготворили и уважали. А  самые отъявленные хулиганы из воспитанников детских домов даже думать не могли о том, чтобы как оскорбить и унизить достоинство учительницы-вдовы или незамужней молодой  выпускницы пединститута.
      Не все учителя и учительницы послевоенного голодного лихолетья были талантливыми педагогами, учителями от  Бога.  У  некоторых по вполне понятным причинам  не было детей, а многие были многодетными отцами, и кроме своей профессии, вынуждены были иметь подсобное хозяйство, держать мелкий домашний  скот, разводить кур или кроликов. Но при этом они умели  отдавать свою любовь и знания своим и нам, чужим детям и детям-сиротам. Так наша  первая  учительница Прасковья Ивановна учила    нас (и меня) правильно держать ручку, писать первые крючки и палочки, выводить буквы и цифры. С нею мы прочитали  первые слова, сосчитали первые примеры, выучили таблицу умножения. Вместе с нею хором пели песни о Родине, песню о красном командире Щорсе,  читали вслух  «с выражением»  былину «О двух соколах  ясных – о соколе Ленине и о соколе Сталине». Чего только мы не узнавали! Каждый урок был настоящим открытием огромного Мира и Радостью Познания.   
      О любимых наставниках, воспитателях и учителях в СССР было  написано много стихов и песен, повестей и романов, поставлено в театрах   пьес и снято фильмов, но ещё больше хорошего об этих замечательных людях хранит наша благодарная память.  Уже давно забыты имена многих героев века и героев культуры повседневности, модных некогда актеров, певцов и юмористов, но многие из нас, доживающих свой век детей Войны  и Беды, до сих пор помнят имена, отчества и фамилии  своих первых учителей и учительниц.
        Рассказ-воспоминание Ирины Ракши  является ещё  одним  ярким  подтверждением на тему нашей благодарной человечной памяти, Кроме этого, духовный его стержень актуален и сегодня, когда  уже три года идет  идеологическое и военное противостояние России с Большим Западом, и  когда  не совсем успешно проводится в стране молодежная политика  после того, как   в 90-е и нулевые годы   образовательный процесс перестал совмещаться с процессом воспитательным. Когда в школе  возникла моральная распущенность учеников и  и школьная травля (буллинг и кибербуллинг), воспитательный непрофессионализм выпускниц педвузов и  свобода нравов и распущенность, в связи с чем  авторитет учителя упал донельзя, потому что  вдруг оказалось —   чтобы хорошо жить, нужно не на пятерки учиться и вообще учиться, а «уметь вертеться».  Чтобы молодой учительнице  быть успешной в личной жизни. нужно  совмещать учительскую  работу в школе  с другими, более прибыльными  занятиями —  заняться репетиторством в семьях  богатых «новых русских» или на две недели стать    эскорт девушкой  и оказывать интим-услуги, или  в свободное время  — самозанятой «индивидуалкой», «девушкой по вызову»  Совершенно другими  являются сегодня  первоклассники и особенно старшеклассники, кроме пеналов  и книжек, у них на голове наушники, а в руках самые крутые гаджеты, планшеты и   смартфоны —  для них учителя всего лишь работники по оказанию образовательных услуг, которых можно унизить и даже оскорбить. Школьники  всё чаще  проявляют к учителям насилие в форме моббинга, когда коллектив из более, чем одного ребенка направляет агрессивные действия на одного учителя, а верзилы старшеклассники порой  угрожают расправой  и шантажируют учителей суицидом, случается    пристают к  молодым учительницам с сексуальными домогательствами в самой школе и вне её. В текущей криминальной хронике все чаще  стали мелькать факты  насилия молодых, пьяных людей   над врачами «Скорой помощи», группового изнасилования подростками участковых  молодых врачих и начинающих учительниц-репетиторов… Увы, криминально-сексуальная революция Смуты 90-х и нулевых годов в нашей стране  не прошла бесследно…
        Ценность  мемуарного рассказа Ирины Ракши ещё и в том, что  его  прочтение вынуждает    читателя  вспомнить свои отроческие и юношеские годы, свою эпоху и людей своего времени, сделать некий сравнительный анализ прошлого с настоящим, провести исторические параллели, сделать  выводы. Рассказ-быль Ирины Ракши помогает нам вновь пережить свои светлые моменты в нашем прошлом, помогает  нам   жить и доживать свой век  на краю суровой ойкумены  этого  весьма неприветливого и жестокого  Мiра.
         Однако, не будем впадать в прекраснодушную ностальгию  по своему советскому прошлому, ибо  в нем, даже после Великой Отечественной войны    не все  было так  радужно, справедливо и совершенно. И  тогда, в то тяжелое  время, были победы и поражения любви, но и   было торжество зла и насилия над отдельной незаурядной личностью, над социумом и над всем народом. И в сталинское время, и в эпоху Хрущева и Брежнева была косность, тупое единомыслие и следование «линии партии, «великие переломы»,  невосполнимые перегибы  и волюнтаризм.
       И тогда, (как и сегодня в школе),  у учителей была очень большая занятность, помимо уроков приходилось заниматься внеклассной и общественной работой, всем, чем только можно. Не будем забывать, что во времена нашей молодости советское учительство было основным отрядом  бойцов идеологического фронта и советской пропаганды. Были у наших учителей свои любимчики и баловни, были свои  «ученики-пасынки»  и были «ученицы-падчерицы». Случалось всякое, случалась порой  оценка знаний ученика «по настроению» и по его социальному положению.   Процветала бумажная волокита и излишняя  отчётность, а на личную жизнь  у них вообще не оставалось свободного времени, или только  самый minimum minimorum. В современной школе могут  успешно работать, долго не «выгорая», только единицы, настоящие энтузиасты своего дела, люди, способные подзаряжаться от детей энергией и сами ее отдавать. Именно   таких педагогов и наставников от Бога мы  сегодня вспоминаем, всегда  помним и чтим  их светлые имена  до конца жизнь.  С возрастом иногда забываешь целые пласты прошлой жизни, жизни  плохой и хорошей, но  не умирают в памяти слова Михаила Матусовского из знаменитого, незабываемого и всегда волнующего душу «Школьного вальса». Особенно  волнующе и трогательно звучат  его  заключительные  слова о любимой первой учительнице, самой красивой, самой доброй, умной и обаятельной женщине в мире:
…Но где бы ни бывали мы,
Тебя не забывали мы,
Как мать не забывают сыновья.
Ты — юность наша вечная,
Простая и сердечная,
Учительница первая моя!
      И это очень здорово и это даже очень хорошо, что   ода его величеству эмалированному Тазу для мытья, стирки и приготовления варенья, стала  для  нынешних вымирающих  читателей одой всем чистым душой и телом  русским людям — воинам-солдатам, колхозникам и рабочим, инженерам и учёным, врачам  и учителям. Так иногда бывает,  когда весьма одарённый автор текста  сначала  желает нам рассказать  о своём сугубо личном и дорогом, а  в итоге он  нам открывает совершенно иные смыслы и человеческие ценности, общие почти для всех, для всего социума. Так вышло и с рассказом-былью Ирины Ракши —  ода  его величеству Тазу завершилась  одой   своей первой любимой учительнице  и  целомудренной любви к ней.
25.03.2025, День преподобного Симеона нового Богослова.