Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -5

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -5


«Мамочка, но я боюсь, слуга не услышит», — воскликнула она, вновь резко подняв брови.
- Он же не глухой, услышит.
- И, ты думаешь, это просто глухота делает неспособными слышать? А лень, медлительность? Наконец, ты знаешь, какая я нетерпеливая?
Они опаздывают хоть на секунду, а мои нервы уже не выдерживают.
Но, знаешь мамочка, куда мы ходили? В музей, передвижной музей. Мы видели мумию, египетскую мумию. Вы её не видели, парон Шахян?
- Нет.
«О, как ужасно это видеть... Ей две тысячи лет... Я имею в виду, две тысячи лет, понимаете... или четыре тысячи лет? Четыре тысячи лет, да, папа?» — спросила Ева, быстро повернувшись к отцу, который в этот момент спешно входил.
«Что?» — спросил отец.
— Мумия, которую мы видели.
— Четыре тысячи лет.
«Четыре тысячи лет, парон Шахян», — воскликнула Ева.
- Нет, я не верю, что труп может просуществовать так долго.
«Слава Богу, ты видела это своими глазами», — сказал Марутян, который, поприветствовав Шахяна со свойственной ему простодушной радостью, пригласил его сесть и сам сел рядом с ним.
«Будто, это не может быть подделкой», — заметила Ева.
- И, конечно, это была подделка. Представьте себе, парон Шахян, они завернули гнилое дерево в гнилое тряпьё, положили всё это в гнилое бревно и назвали четырехтысячелетней мумией!
— А лицо, рот, нос, глаза.
- Ничего не было видно, все было состарено. Они так его состарили, чтобы он выглядел древним.
— Разве возможно так состарить?
- Почему нет? Люди такие хитрые. Это было фальшиво, фальшиво. Я не верю в это.
«Ладно, ладно, возьми шляпу и сними пальто, — заметила мать.
— Не веришь, не верь.
«Я не верю», — повторила Ева, быстро стягивая перчатки с рук.
- Хочешь, я обману тебе прямо сейчас, папочка?
- Как это так, обманешь?
 - Вот, пересчитаю десять пальцев так, чтобы получилось одиннадцать.
- Вот смотри, один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь...десять, одиннадцать.
— Ага, глотнула девять, так не пойдёт.
- Теперь, посмотри, как я тебя обману.
Ева бросила перчатки на стул.
— Посмотрите на мои пальцы, Вы тоже, парон, Шахян, Ты тоже, мама. Посмотрите внимательно. Один, потом — два, потом — три, потом — четыре, потом, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Разве не десять?
— Да, но не одиннадцать. Подожди-ка, я же не пропустил девять как ты. Десять.
- Теперь давай посчитаем в обратном порядке. Десять... девять... восемь... семь... шесть. На этой руке закончили на шесть, правильно? Значит, шесть. И на этой руке пять пальцев, шесть плюс пять — одиннадцать. Вот так, папа, владелец мумии так же нас обманул?

И прежде чем ее отец, мать и Шахян успели прийти в себя от столь неожиданного решения фокуса, Ева прихватила перчатки со стула и выбежала из комнаты.
Внезапно раздался всеобщий взрыв смеха.
«Видели?... Она точно обманула», — воскликнул Марутян.
- Как она это сделала?
И он повторил фокус девушки. Опять раздался всеобщий смех.

С возгласом, «Я не верю, нет!» — Ева вошла в комнату, без шляпы и пальто. Она быстро схватила стул, поставила его рядом с креслом матери и обеими руками поправила юбку на коленях.
Отец посмотрел на неё и расхохотался. Ева, в свою очередь, молча посмотрела в глаза отца. На её лице было какое-то фальшиво-серьезное выражение, от чего Текла и Шахян не могли удержать свой смех вместе с Марутяном.
« Удивительно, чему вы смеётесь?» — заметила Ева.
«Как ты это сделала, как?» «Ну-ка, сделай это еще раз», — сказал Марутян.
- Нет, папа. Фокус делают только один раз, иначе это будет не смак. Даже, если ещё раз увидишь эту, кажущуюся тебе настоящей мумию, если ещё раз, она больше не вызовет такого же интереса. Но знаете, парон н Шахян, что меня больше всего впечатлило в музее?
- Что?
— Мария Стюарт перед казнью... Вы читали эту драму Шиллера?
— Мария Стюарт? Я читал.
- Это чудесно, не правда ли? Но надо увидеть восковую фигуру этой несчастной королевы, чтобы получить глубокое, очень глубокое впечатление. Ее прекрасное лицо выражает такую живую, такую благородную, такую спокойную скорбь, что... даже хочется оказаться на ее месте.
«Какая чушь!» — заметил Марутян. Ева удивленно посмотрела на него.
- Папа, ты бессердечный человек.
- Потому что я не хочу, чтобы меня отправили на казнь, как Марию Стюарт?
- Уф, что ты такое говоришь, папочка? Я же не про это говорю.
- А?
- Я говорю о том, что состояние Марии Стюарт не вызывает у тебя сочувствия.
А какая, скажите, необходимость в вызове таком?
— Видите, парон Шахян? Мужчины всегда смотрят на вещи прагматично. Они не хотят жить эмоциями даже на минуту.
«Вот таким и должен быть мужчина», — заметил Марутян.
- Как только мужчина начинает жить чувствами, или, другими словами, в абстрактном мире, он уже не мужчина, он женщина.
— Во-первых, пожалуйста, отец, говори с уважением о женщинах. Заметь, я говорю это не в шутку. Потом... почему в абстрактном мире? Разве жить чувствами означает жить в абстрактном мире?
- А, что?
— Но жить чувствами — значит чувствовать, сопереживать, не быть жестокосердным.
— Я этого не понимаю. Ева сердито посмотрела на отца и, видимо, хотела что-то сказать колкое, но спокойно повернулась к Шахяну.
«Видите?» — сказала она.
— Мы всегда так спорим друг с другом. Мой отец всегда мне противится.
« Это потрясающе. Почему ты имеешь право выступать против своего отца, а я, твой отец, должен быть лишен этого права?» — заметил Марутян и подмигнул Шахяну.
«Эх», — сердито ответила Ева, ударив себя рукой по колену, и замолчала.
Шахян заметил, что Марутян в шутку спорил с дочкой и любил её злить.
Прошло около двух часов с тех пор, как Шахян сидел в гостиной Марутянов. Ева только вышла, чтобы подготовиться к чаепитию, когда раздался звонок в дверь.
«Это Ашхен», — сказала Текла.
«Её не было дома? Куда она пошла?» — спросил Марутян.
— Две студентки несколько дней отсутствовали, сказала, что пойдёт узнавать, что случилось.
Шахян с удивлением заметил, что когда речь зашла об Ашхен, то Марутяна и его жену охватила какая-то холодность. Он вспомнил рассказ отца о наследстве братьев Марутян и почувствовал, что его веселое настроение испортилось. Но это было не потому, что Марутян казался ему плохим человеком, а потому, что он чувствовал, как будто инстинктом, что в присутствии Ашхен он не будет так свободен в этом доме, как при её отсутствии.
«Знаете ли Вы, парон Шахян, что моя племянница дает бесплатные уроки на дому детям бедных людей?» - сказал Марутян.
- Нет.
— Вот так. В этом отношении она подобно моему сыну идеалист, или идеалистка, это, как Вам угодно. Скажем так, ничего идеалистичного в этом нет, кажись, лучше сделать доброе дело, чем сидеть сложа руки. Неправда ли?
- Конечно.
Марутян позвал служанку и приказал ей передать Ашхен, если она желает, может зайти к ним, у них гость. Служанка вышла.
Через несколько минут Ашхен вошла спокойными шагами и, увидев Шахяна, с интересом посмотрела на него своими серьезным взглядом. Шахян тут же встал и хотел было подойти к ней, но, увидев, что она его не узнает, остановился в замешательстве.
«Ты его не узнаешь?» — спешно обратился Марутян к племяннице.
- Разве мы не с ним встречались в поезде, когда возвращались с дачи?
«Ааа!» — вдруг вспомнила Ашхен, торопливо подошла к Шахяну и с натяжной улыбкой на лице пожала ему руку.
- Пожалуйста, простите меня. Я смутно помнила, что где-то видела Вас, но не могла вспомнить. Теперь узнала, что это Вы проехали сегодня вечером в карете и поприветствовали меня.
«Да, это был я», — сказал Шахян с робкой улыбкой.
- Поэтому, пожалуйста, простите меня еще раз. Я перед Вами дважды виновна.
«Пожалуйста, пожалуйста», — настаивал Шахян, чувствуя себя весьма неловко перед этой худенькой, болезненной девушкой, которая, хотя и просто и искренне извинялась за свою «вину», тем не менее производила на него непонятное, гнетущее впечатление.
Ашхен снова болезненно улыбнулась, слегка кивнула и отошла, чтобы сесть рядом с креслом дяди, на стул.
Шахян тоже сел на свое место и хотел взглянуть на неё, чтобы получше разглядеть, но взгляд его только скользнул по лицу, потому что в этот момент сама Ашхен смотрела на его лицо своими застывшими, как будто невидящими, но гнетущими глазами.
«Чьи дети не ходят?» — спросил Марутян, обращаясь к племяннице, и Шахян заметил и в его голосе, и во взгляде странную сдержанность и почтение, не свойственное этому открытому и жизнерадостному человеку.
— Одна —дочь арестанта Саргиса, другая — ястреба Закара.
— И? Выяснила, почему они не приходят?
— У одной из них больная мать, у нее была высокая температура, она сидит рядом с ней, другую родители взяли с собой в Болниси в паломничество.
- Кто та, которую забрали в Болниси?
— Ястреба Закара.
- Подумать только. У него дома нет хлеба, чтобы поесть, а он едет в Болниси.
- И в такую холодную погоду. В такой холод», — заметила Текла.
«Что случилось, вам холодно?» — спросила Ева, входя с характерным для нее озорством и продолжила.
-Чай будет готов через минуту.
«Знаешь, что говорит Ашхен?» — спросил её отец.
-Что?
Ева села рядом с Ашхен и быстрым движением рук заправила ей волосы с висков за уши.
- Спроси, почему дочь ястреба Закара так долго не приходит на занятия.
- Может, она заболела. А, Ашхен?
- Нет. По её словам, её родители ушли в паломничество вместе с ней в Болниси.
- Но с кем же они её оставят, папочка, если бы не взяли с собой?
- Ты меня не понимаешь. Я же не говорю о том, надо ли было ребёнка забрать с собой или нет?
- А, что?
— Я хочу сказать, черт возьми, какие у них возможности, чтобы ходить в столь далёкие места в паломничество?
- Отец, как ты можешь так судить? Имеет ли вера какое-либо отношение к богатству или его отсутствию?
- Тоже мне, вера. Чушь и только.
«И предрассудки», — добавила Текла, к словам мужа.
-Нет, дорогая мама. Ты не права, и ты, папочка, тоже. Это вера. Ну и что, что они бедны? Вы хотите, чтобы у них не было ни денег, ни утешения в вере?
«Я хочу, чтобы у них был хоть какой-то ум, если у них нет денег», — воскликнул Марутян.
«Конечно, так лучше, папочка, но вера все равно нужна. Хуже то, когда у человека есть деньги и ум, но нет веры. Не помню, читала ли я где-то, или мне говорили, что глубокая вера есть только у очень развитых и очень невежественных людей.
Гладстон, говорят, находил полное утешение и умиротворение после своих тяжелых политических дел в чтении Евангелия.
- Хочешь сказать, что Гладстон также мог отправиться в Болниси, как ястреб Захар?
Марутян начал смеяться.
- Погоди, дорогой папочка, не смейся. Мы начали говорить на благостную тему. Пусть парон Шахян скажет. Парон Шахян, как Вы думаете, паломничество ястреба Захара в Болнис — это глупость или вера?
— Я не знаю ястреба Захара.
— И не нужно знать. Возьмем простого ремесленника, который обременен большой семьей и трудится изо дня в день, и в тот день, когда он не работает, семья его голодает. Что это — безумие или вера, что он идёт в паломничество?
«Заметьте, идти в паломничество в такой холод и за шестьдесят верст, в такое место, как Болнис», — заметил Марутян.
— Да, в такой холод и в такое место, как Болниси, в шестидесяти верстах отсюда, глупость это или вера для такого человека?
«Вам наверно следует спросить об этом ястреба Захара», — коротко ответил Шахян и рассмеялся.
— К сожалению, в данный момент он находится в Болниси. Мне интересно Ваше мнение, парон Шахян.
Лицо Шахяна приняло напряженное выражение.
«Я не думаю... что это глупо», — сказал он.
- Итак, вера?
— И не вера.
- И?
— Просто предубеждение.
- Кажется, также моя мамочка говорила.
«А, что это, если не глупый предрассудок?» — сердито воскликнула Текла.
- Какой смысл брать маленьких детей и ходить несколько дней в такую холодную погоду под открытым небом? Это, хуже, чем глупость. Не говоря уже о том, что у них даже нет теплой одежды.

— Вот, вот, мамочка близко подошла к разрешению проблемы. Именно поэтому я и говорю, дорогая мамочка, что поход ястреба Захара к кресту в Болнис — это по вере, а не по глупости или предрассудкам, потому что, — слушай, папочка, что скажу, — потому что, если бы не было веры и глубокой веры, ни один человек, особенно бедный человек, каким бы невежественным и предвзятым он ни был, не взял бы своих маленьких детей и не пошел бы за десятки верст, чтобы оказаться в такой холод под открытым небом под крестом. Наконец, скажи ты, Ашхен. Я не права?
«Я полностью с тобой согласна», — сказала Ашхен.
Ева вскочила.
«Браво!» — воскликнула она, подобно счастливому ребенку, и похлопала в ладоши.
 = Папочка побеждён, папочка побеждён!
Марутян рассмеялся.
«Это ты так полагаешь» — заметил он.
«Не то что полагаю, это действительно так. Ты побеждён, ты побеждён, ты побеждён, ты побеждён», — Ева быстро протараторила на отца, сжав правую руку в кулак и ударив его по ладони левой руки.
-Да погоди ты.
— Нет, это ты погоди, папочка, и послушай, что скажет Ашхен.
-Если ты собираешься спорить, спорь со мной, чего ты тут плетёшь Ашхена?
 - Что, ты думаешь, я избегаю спорить с тобой? Вы ошибаетесь, парон. Если дойдет до спора, я сяду и буду спорить с Вами об этом деле до рассвета. Но я еще соберусь с мыслями. Теперь...
 - Ну, ладно, дай и мне тоже высказаться?
«Нет, дорогой папочка, подожди, теперь очередь Ашхен», — умоляющим тоном сказала Ева и снова села рядом с Ашхен.
- Ты ведь хочешь высказать свое мнение, не так ли, дорогая сестричка?
Ашхен с любовной нежностью посмотрела в прекрасные глаза Евы и тихо рассмеялась. Затем она вновь приняла умиротворенное выражение своего застывшего лица и ненадолго замолчала.
Все с ожиданием смотрели на её серьезное лицо.
«Ошибка в том, что мы смотрим на все со своей точки зрения», — сказала она, как бы взвешивая каждое слово перед тем, как его произнести, чтобы выразить свою мысль кратко и лаконично.
«Возможно, мы не можем смотреть на это иначе. но так, я думаю, мы никогда не дойдем до истины. И парон... — парон Шахян, по-моему, не ошибся, сказав, что его, ястреба Захара, следует спросить, почему он пошел к кресту в холод и в такое далекое место с маленькими детьми, хотя парон, как я заметила, сказал это в шутку, а потом передумал. Моя матушка была очень предвзятой... то есть, я имею в виду, она была очень религиозной женщиной, и она искренне обижалась, когда я говорила ей, что идти к кресту для паломничества бесполезно, что сны— пустые вещи и т. п. Я помню, глаза у неё болели уже долгое время, семь раз шла босиком паломником в Цахкеванк, пошла и исцелилась.
«И почему, папочка?» — добавила Ева, продолжая поддразнивать отца. — «от веры, конечно, а не, как ты сказал от гл…
Она вдруг прикусила губу и сильно покраснела. Отец понял её и с напускной строгостью заерзала на своем месте.
«Что... что ты хотел сказать?» — Ева сердито топнула ногой по полу.
-Э, отстань! Ты так много со мной ссоришься, что в итоге выставляешь себя дураком.
— Вы слышали, парон Шахян, Вы слышали?... Вы слышали, что хотела сказать мне моя дочка, моя дорогая дочка... мне, ее дорогому отцу?...

- О, какой же ты невыносимый папочка... Я более не могу тебя слушать.
И Ева, с наполненными слезами гнева глаза, вскочила и выбежала из комнаты.
Отец громко рассмеялся ей вслед. Все поняли, что происходит, и также засмеялись.
«Да, смейтесь, смейтесь», — сказала Ева, войдя через минуту и сев поодаль, словно обиженная.
 - Я больше не буду с вами разговаривать.
«Так-то лучше», — заметил Марутян, — «больше отца обижать не станешь».
-Раз так, ещё заговорю.
- Так ты снова собираешься оскорблять своего отца?
 - Фу... Папа, ты просто невыносимый. Ты хочешь, чтобы я пошла в свою комнату и больше не входила сюда сегодня вечером?
«Ладно, хватит», — серьезно сказала мать дочери, желая закончить шутку.
 = Что там с чаем?
— Я не имею никакого отношения к чаю.
« Потрясающе. Ты сама оскорбляешь, и сама же обижаешься», — смеясь, заметил отец.
- Я не с тобой разговариваю, папа.
- По крайней мере, не оставляй меня без чая.
— Я попрошу принести чай сюда.
Ева встала, вышла и вернулась с горничной, которая принесла чай на серебряном подносе. Будто обиженная, она снова села поодаль, но взяла свой стакан чая.
«Если ты расстроена, тебе тогда не следует пить чай», — заметил отец.
Ева ничего не ответила.
Наступило короткое молчание, во время которого все с улыбками смотрели на Еву, но Ева ни на кого не смотрела и сидела надутая.
«Ева», — позвала Ашхен.
- Что?
— Вчера я была у Варо. Она сказала, что сама и несколько её учеников хотят поставить спектакль в благотворительных целях для любителей театра. Они решили поставить «Рузанну», но не могут найти никого на роль Рузанны. Давай, ты бери эту роль.
«Да», — сказал Марутян, обращаясь к Ашхен, — «как раз, когда мы возвращались домой и столкнулись с ориорд Саакян. Она сказала нам это и то, что тебе предлагали роль Рузанны, но ты отказалась. Почему?»

Ашхен улыбнулась и посмотрела дяде в лицо, которому Марутян всегда придавал серьезное выражение, как и у брата, при общении с дочкой.
— Признайся, дядя, разве я могу сыграть роль Рузанны?
- А, что, почему ты не можешь?
-Ой, оставьте. Какое это моё дело?
«Напротив, ориорд, я думаю, Вы прекрасно сыграете роль Рузанны», — вмешался Шахян, чтобы наконец-то сказать, хоть что-то.
Ашхен посмотрела на его очки.
- Почему Вы так думаете?
Шахян оказался в замешательстве. Его смутил как её странно настойчивый взгляд, так и отсутствие у него ответа на заданный ему вопрос.
«Потому что... мне так кажется», — сказал он и почувствовал, что глупо улыбается.
Ашхен осторожно откинула назад волосы, упавшие со лба, и ничего не сказала.
Шахян еще больше смутился от этой тишины и машинально потянулся к чашке чая.
«Ева, что ты скажешь?» — снова спросила ее Ашхен.
 - Ты возьмешься за роль Рузанны? Я думаю, ты прекрасно справишься с этой ролью.
"Что это? Она что, издевается надо мной?» — подумал Шахян и посмотрел на Ашхен. А Ашхен, которая в эту минуту смотрела на Еву, похоже, вовсе не думала о нём.
«Почему Вы так думаете?» —спросила Ева так же, как Ашхен задала этот вопрос Шахяну.
Шахян перевел взгляд с лица Ашхен на лицо Евы.
«Эта тоже насмехается надо мной или...?» — подумал он.
«Потому что в тебе есть тот искромётный огонь, который необходим той, кто может сыграть роль Рузанны», — ответила Ашхен.
- Я умоляю. Во мне нет никакого огня.
«Ради Бога», — заметила Текла.
- Теперь только выхода на сцену не хватает.               
«В конце концов, какое её дело играть драматические роли?» — снова начал поддразнивать дочку Марутян.
- Я и этой ориорд Саакян тоже говорил. Она и  предложила ей роль Рузанны. Скажи ей, чтобы она играла легкие роли субретки.
- Папа. Сказала же, что не стану с тобой разговаривать.
- Хорошо, а кто с тобой разговаривает?
—Вот в эту минуту — ты не разговариваешь? Вот, с пароном Шахяном, я поговорю с мамой, Ашхен-тоже, а вот с тобой не буду говорить.
- Хорошо. Я молчу. Давайте посмотрим, о чем ты будешь говорить. Ева придвинула стул поближе.
— Парон Шахян, Ашхен говорит, что я смогла бы очень хорошо сыграть роль Рузанны, потому что внутри меня есть искромётный огонь, мама сказала, что только меня не хватает на сцене, а папа сказал, что играть драматическую роль, как Рузанна, не моё, и, что я могу играть легкие роли субреток.
Что Вы думаете, п-н Шахян, о моих способностях?
— Я думаю, Вы... были бы великолепны в роли Рузанны.
Ева спокойно встала со своего места и отошла на несколько шагов.
Шахян был в ужасе. «Может быть, я сказал что-то глупое», — подумал он.
«Давайте попробуем», — сказала Ева.
 - Я сейчас представлю сцену, где Рузанна убегает из родительского дома и отправляется во войну с врагами, чтобы спасти свою Родину. Именно в этой сцене, я думаю, она произносит монолог, в котором говорит...
Она замолчала и приложила палец ко лбу.
Шахян вздохнул с облегчением, он понял, что не сказал ничего глупого.
- ... В котором говорится… и на этой границе возьми мою душу.
-Она обращается к Богу. Пусть эта граница будет мне могилой.... И т. д. Конечно, я не могу прочесть этот монолог так, как он написан в оригинале, потому что я видела только исполнение. Я прочитаю монолог и много чего натворю. Достаточно того, что я понимаю психологию Рузанны и знаю, какую тяжелую личную жертву она приносит ради спасения своей Родины. Дорогая мама, ты бы позволила мне выйти на сцену хотя бы в нашем доме?
Мать, не шутя, возражала, бог знает почему, считая это ребячеством, неподобающим ее возрасту. Ашхен стала умолять Текле разрешить это ей.
Шахян, со своей стороны, несколько раз сказал «пожалуйста, ориорд, пожалуйста». Марутян нарочито молчал.
«Здесь имеется разногласие», — сказала Ева.
- Лучше, если мы проголосуем. Пожалуйста, не расстраивайся, дорогая мама, разногласия всегда решаются разногласиями. Господа, кто хочет, чтобы я прочитала монолог Рузанны, пусть поднимет палец.
Только Ашхен и Шахян подняли пальцы.
«Один, два, — посчитала Ева. — Двое хотят, только один не хочет — мамочка».
«А я?» — воскликнул Марутян.
- Ведь и я руку не поднял.
= У тебя нет голоса. Папочка, ты сказал, что будешь молчать?
- Что это такое? Что это за ущемление прав? Я протестую. Вы не имеете права лишать меня права голоса.
- Хорошо. Я даю тебе право голоса, папочка, и присоединяю свой голос к голосу Шахяна и Ашхен. Итак, парон, Шахян, Ашхен и я — три человека — хотят, чтобы я прочитала монолог Рузанны. А ты с мамой, - двое, не хотите. И поскольку три больше двух, следовательно, я прочитаю монолог Рузанна.
— В таком случае я не хочу голоса.
— А если так, папочка, я присоединяю свой голос к голосу мамы, то есть хочу сохранить статус-кво, как пишут в политических разделах газет, и лишаю тебя удовольствия видеть меня в роли Рузанны.
И Ева с комичным спокойствием села рядом с матерью.
В комнате раздался всеобщий смех.

После первого визита Шахян больше не хотел идти в гости, к Марутянам. Он хорошо знал себя. Он знал, что для того, чтобы часто бывать в такой семье, как Марутяны, нужно обладать даром быть более или менее интересным, или хотя бы уметь поддерживать разговоры. У него не было ни того, ни другого. А сидеть молча, как новобрачный, было и скучно, и глупо. Хотя он не сомневался, что Марутяны всегда будут готовы принимать его с любовью, хотя бы для удовлетворения своей возможности общения, однако, ему самому, Шахяну, придется оставаться таким же, как и есть, — неспособным на поступки, неспособным на слова, постоянно колеблющимся, подозрительным и страшно эгоистичным. Нет, лучше держаться подальше, это лучший способ обрести душевное спокойствие.
А образ Евы глубоко запечатлелся в его душе. Хотя свободное поведение девушки, ее способность судить своим умом, с одной стороны, пугали его, с другой стороны, он увидел в Еве нечто, что его всецело привлекало. Это была детская наивность, которую Ева проявляла, разговаривая со всеми, даже когда судила о серьезных вещах. Кроме того, Шахян совершенно не видел в Еве привычки критически смотреть на личность другого человека — то, чего он всегда с ужасом опасался. Ева была постоянно занята собой, выражая свои чувства и мысли, и у нее не было времени молча наблюдать, как Ашхен, чтобы потом спросить у другого человека: «Почему Вы так думаете?»