ДЕНЬ

   Утреннее солнце уже коснулось земли, вырывая из темноты ночи силуэты просыпающегося города, мимоходом раскрашивало крыши и стены домов разными красками, преломлялось в их окнах, витринах магазинов и искрилось в плафонах уличных фонарей. Прохлада ночи быстро убегала в тенистые аллеи парков, в которых верхушки деревья уже стряхнули остатки сна, а цветы повернулись к свету. Птицы просто отчаялись перепеть своими звонкими голосами «heavy metal» оживших и уже скрежещущих по рельсам трамваев, шуршание автомобильных колёс по асфальту и, рассекающую сознание, пронзительно-зычную перекличку дворников, усердно метущих улицы, в своём абсолютно искреннем желании навести на них лоск и красоту дню грядущему. Проехали поливальные машины, умыв город, готовый принять жителей, ручьями и реками, текущими в офисы, заводы и школы.
   Настоящие муки рождения нового рабочего дня.
   Город ворвался в открытое окно и освободил спящего от липкого, вязкого и тяжёлого сна. Глаза открылись щелчком тумблера и взгляд упёрся в потолок, искренне желая зацепиться на этом белом поле хоть за какую-нибудь точку, да хоть-бы споткнуться за присевшую на него передохнуть муху или комара. Собственно, последний окончательно и вывел изо сна в жизнь проснувшегося, пролетев прямо над его ухом.
   Он встал и, широко зевая, направился к окну, с диким желанием закрыть его, чтобы хоть на чуть-чуть вернуться в тишину. Но солнце, проникшее в комнату своим лучом, направило его взгляд на натянутый на подрамник, ещё вчера вечером холст, стоящий на мольберте, который с какой-то ждущей обречённостью готов был принять выплеск эмоций.
---
   День промчался настоящим спортивным болидом на форсаже и уже тихо закатывался за близстоящие дома. Зажигались электричеством огни уличных фонарей, вспыхивали окна и тут же задёргивались шторами. Уставший город отдыхал после промелькнувшего мгновением трудового дня и под сериалы и ленты новостей готовился ко сну.
   Постепенно окна становились чёрными бойницами крепостей, город уходил в ночь.
---
   Тишина заполнила всё пространство. В мастерской всё горел свет, а Он замер у мольберта, пытаясь понять этот странный промелькнувший сегодняшний день, сверкающий бесконечной многоликостью мира, наполненный гремящей музыкой цвета и света. Он слышал и видел её, превращал эти звуки в мазки кисти на холсте в какое-то нечто. И это было не отражением дня, а сам день. Его мгновенным пониманием и ощущением этого дня. Его эмоцией. Тревоги и радости дня, став Его тревогами и радостью, вылились на холст и обрели форму фантастических линий и переходов утреннего яркого звонкого шума к приглушённой вечерней тишине, уходящей в летнюю ночь. Яркие и густые оттенки резко обрывались прямо в размытую и приглушённую глубину, подобно горной реке, с рёвом несущейся в бездну. Сегодня у него получилось освободиться от оков существующих законов бытия. Он просто вырвался из повседневности, из однообразности, из множества повторов себя, затянувших его и не отпускавших последние годы.
---
   Его взгляд скользил по полотну и видел там свой путь, свои терзания и сомнения, борьбу с самим собой, которую невозможно выиграть.               
   Плевать на вечно ворчащую, порой кричащую, критику, которая примерила на себя мантию судьи, взявшего на себя смелость решения судеб.
   Ох уж эта критика! Она была в восторге от его работ, заполнявших выставки и вернисажи. Ах, эта критика! До чего же она тошнотворна и льстива.
   И вот – протест! Взрыв! Свобода!
   – И мне больше нечего добавить, – подумал