Родные люди

   Вовка был похож на маленького ангелочка с рождественской открытки: пухленький, ладненький, с милыми перевязочками на ручках-ножках, с ореолом из золотистых, пока ещё редких волос и глазами небесно-лазуревого цвета, излучающими радость любому, кто склонялся над его кроваткой. Не малыш, а картинка, к такому руки сами тянутся понянчить.
   Однако Вовкина жизнь, не успев начаться, уже пошла наперекосяк. Рядом с ним не было мамы, а ведь мамы всегда с малышами, они вместе, как единое целое, а Вовка почему-то был один. Мама подержала его на руках всего пару раз, но его тело хранило то сладкое ощущение. Его будто окутало мягкое, нежное облако, оно покачивалось, убаюкивало и манило в сон. Но мама к нему больше не приходила, он постоянно её звал: то требовательно настырно, то заискивающе жалобно, но ничего на маму не действовало.
   Вместо мамы над Вовкиной кроваткой склонялись какие-то люди в белых халатах. Они были все на одно лицо, Вовка никак не мог их различить, но внимание «белых халатов» было приятным. «Халаты» его кормили, мыли, пеленали, иногда, по особым случаям, качали на руках. В такие минуты Вовка зажмуривался и представлял себе, что его обнимают мамины руки.
   — Как вы могли допустить такое ЧП? — возмущался главврач, обращаясь к молодому, на его взгляд безответственному, заведующему родильным отделением.
   Женщина поступила к ним по «Скорой», молодая, интересная, при себе никаких документов. Медперсонал не стал тратить время на выяснение формальностей, ведь главное – это сберечь жизнь мамы и малыша. Роды прошли без осложнений, как только женщина окрепла, попросилась выйти на улицу, забрать документы, которые подвёз ей знакомый. Отошла всего на пару минуту, да запропастилась. Врачи подумали, что по душам решила со знакомым поговорить, да только разговор, похоже, складывался у них не душевный. Однако к вечеру стало понятно, что женщина подалась в бега, а у больницы – подкидыш.
   — На дворе 2000-й год, — не унимался главврач, — в стране растёт число детей, оставшихся без попечения родителей, а вы так халатно ведёте себя. Неужели не догадались, что перед вами мать-«кукушка»? Взяли бы с неё добровольный отказ от родительских прав, подключили бы органы опеки, а теперь нам вызывать милицию и давать объяснения.
   Беглянку объявили в розыск, малыша ещё какое-то время подержали при больнице, вдруг мать одумается и вернётся, но она не вернулась. Мальчика назвали в честь Святого князя Владимира, имя которого носила расположенная поблизости церковь, и перевели в Дом малютки.
   Постепенно Вовка стал ориентироваться в пространстве. Оказывается, он жил в комнате не один, в большом светлом помещении было много других детских кроваток с такими же малышами, как он, и, похоже, ни у кого из них не было мам. Как жить без мамы, Вовка не знал, да и не хотел, лучше уснуть и больше никогда не просыпаться.
   И он засыпал, а проснувшись, начинал горько плакать по маме, которой нет. Сначала он плакал навзрыд, потом всё тише и тише, а затем и вовсе научился плакать беззвучно. Полезный, как оказалось, навык.
***
   Дом малютки, куда перевели Вовку, располагался на краю города рядом с заброшенным садом. Несмотря на свой неказистый вид и малый размер, всего-то на тридцать койко-мест, он считался лучшим в городе, и не случайно. На протяжении многих лет все его подопечные с завидным постоянством обретали семьи, кто – через опекунство, а кто – через усыновление. И это было предметом особой гордости его директора, Аграфены Петровны.
   Она возглавляла Дом малютки уже более двадцати лет и не представляла себя без этой работы. Ввиду крупного телосложения она походила на огромную неприступную скалу, рядом с которой даже самое вышестоящее руководство ощущало себя нижестоящим. При этом она была невероятно энергичной, с мужской деловой хваткой, унаследовав эти качества от своих предков – раскулаченных крестьян. Потеряв родителей в раннем возрасте, Аграфена Петровна не понаслышке знала, что значит остаться сиротой. Она искренне полагала, что несчастных детей к себе в семьи никто не возьмёт, поэтому стремилась окружить вверенных ей подопечных домашней заботой.
   На эту задачу работало всё: и скрупулёзно подобранный персонал, любящий свою работу, несмотря на скромный оклад; и персональный шкафчик с личными вещами у каждого малыша, и индивидуальная посуда, у каждого – со своим неповторимым рисунком. На окнах висели шторы в цветочек, на стенах – картинки в рамках, сверху на ребятишек смотрели причудливые абажуры в кружевных «юбочках», кругом царили порядок и чистота. Все дети выглядели ухоженными, благополучными, домашними. Регулярно им устраивали праздники с подарками, шариками и массовиками-затейниками, в роли которых выступали родственники и знакомые персонала. Однако как ни старайся, а у малышей старшей группы то и дело в глазах пробегала тоска, и единственным лекарством от неё было устройство в семью.
   В этом вопросе Аграфене Петровне не было равных. Она добилась, чтобы «её» дети находились в Доме малютки до достижения школьного возраста, что по сроку было в два раза дольше общепринятых норм. Если же им не находилась семья, тогда их переводили в Детский дом, где они уже шли в школу. Однако на памяти Аграфены Петровны таких случаев не было. Вернее, только один и был, в самом начале её трудового пути, после чего Аграфена Петровна убедила своё руководство, что шанс на усыновление детей, находящихся в Доме малютки, значительно выше, чем тех, кто уже переведён в Детский дом. Она оказалась права и каждый год подтверждала это впечатляющими результатами.
   Под каждого ребёнка разрабатывался свой «план спасения». Сложных деток с серьёзными проблемами по здоровью, требующими дорогостоящего лечения, старались пристроить в семьи иностранцев. У них «там» и финансовых возможностей побольше, да и условия для дальнейшего развития получше. Здоровых же ребят оставляли в стране. При этом инициатива в поиске «семьи-кандидата» часто исходила от самой Аграфены Петровны. Она поддерживала тесный контакт с органа ми местного самоуправления, волонтёрскими организациями и с региональной прессой, где периодически размещались фотографии её подопечных под заголовком «Ищу себе семью».
   Но как ни старайся, а в таком деле без удачи не обойтись: были совсем безнадежные детки, от пьющих родителей, с массой отклонений, но волею судеб им быстро находились семьи. И наоборот, малыши со стопроцентными шансами на усыновление подолгу не могли обрести родителей. Дом малютки бился за каждого и, легко или трудно, но каждый раз эту битву выигрывал.
***
   Увидев Вовку в первый раз, Аграфена Петровна решила, что такой малыш достоин самого лучшего, только усыновление и только в полную семью, хотя и понимала, что быстрого решения не будет. Сначала долго искали Вовкину маму, потом ушло время на то, чтобы лишить её родительских прав, а когда юридически стало возможным Вовку усыновить, его будто кто сглазил. Сколько раз на его горизонте появлялась надежда, помаячит призрачной перспективой, подразнит, да и исчезнет, будто мираж какой. Аграфена Петровна уже и со счета сбилась, сколько знакомств с «кандидатами в родители» было в Вовкиной жизни.
   А ведь каждое общение с ними было сопряжено с огромным волнением, причем не только для Вовки, но и для всех ребят. «Кандидаты» приезжали не с пустыми руками, а привозили с собой гостинцы: печенье, фрукты, конфеты. Всё это делилось поровну между всеми ребятами, вызывая у них радостный трепет и шумный переполох. Малышу же, которого «кандидаты» приезжали смотреть, доставалась ещё отдельная игрушка, и она оставался только у него. В личном шкафчике у Вовки был самый большой склад таких подарков. Он их бережно хранил, но играть с ними не любил, они напоминали ему о неудачах.
   Когда Вовка был совсем маленьким, Аграфена Петровна приносила его на руках в комнату для знакомств, сажала Вовку на колени «кандидатам в родители», а сама зачитывала его историю: когда родился, как здесь оказался, чем болел, от чего был привит, что любит. Читала, а сама украдкой посматривала на «кандидатов»: нравится им Вовка или нет. Повзрослев, Вовка стал приходить самостоятельно, садился на детский стульчик, сам рассказывал о себе, иногда читал стишок, иногда рисовал картинку, смотря что попросят. Он всегда всё выполнял безукоризненно, очень хотел понравиться.
   И всегда всем он нравился, только потом его «кандидаты» куда-то исчезали, а на их месте вырастали непреодолимые препятствия: то на медкомиссии выявят серьёзное заболевание у одного из будущих родителей, то между ними случится внезапная размолвка, то главу семейства срочно отправят в длительную командировку. Вопреки всем усилиям, довести Вовкино дело до заветного усыновления никак не получалось.
«Ну-ну, не переживай, — подбадривала его Аграфена Петровна, — найдём мы тебе семью». Вовка улыбался ей в ответ, а ночью беззвучно плакал, ведь счастье вновь обошло его стороной.
   Тем временем Вовке исполнилось шесть лет, он уже понимал, что если к началу учебного года ему не подыщут семью, то переведут в Детский дом, а там шансов найти родителей гораздо меньше. Вовка не хотел покидать Дом малютки, он привык к нему, да и ничего лучшего у него в жизни не было, но по правилам большим детям здесь было не место. 
   И вот очередное знакомство, на этот раз готовились особенно тщательно, понимая всю важность момента. Вовку помыли, подстригли, одели в парадный костюмчик: белую рубашку, синие шортики до колен, высокие белые гольфы и новые туфли. В сотый раз отрепетировали стихи, рисунки, разговоры на свободные темы. Идя по коридору, Вовка ощутил дрожь в ногах, любое знакомство было волнительно, но на этот раз все нервничали больше обычного.
   В комнате его ждала Аграфена Петровна и какая-то женщина. «Странно», — подумал Вовка. Он привык, что «их» всегда двое: «кандидат-мама» и «кандидат-папа», а тут, получается, «мама» одна. «Опять что-то не так», — промелькнуло у него в голове.
Вовка насупился, опустил глаза, забыл улыбнуться и поздороваться, как его учили. Аграфена Петровна стала скороговоркой заполнять паузу, по памяти воспроизводя жизненную историю Вовки.
   — Не надо, — тихо попросила её женщина. — Можно я сама?
   Ей разрешили, она подошла поближе к Вовке и опустилась перед ним на колени.
***
   — Здравствуй, меня зовут Лена, я не твоя мама, но очень хотела бы ею стать. Мне сейчас очень страшно, я совершенно не знаю, как себя вести, но если позволишь, я буду к тебе приезжать, а потом, если захочешь, я заберу тебя к себе домой, и мы станем жить вместе. Что скажешь?
   Вовка ничего не мог сказать, из его глаз предательски потекли слезы. Лена резко поднялась, обернулась к Аграфене Петровне, потом вновь повернулась к Вовке, снова опустилась на колени и, медленно разведя руки в разные стороны, осторожно заключила Вовку в свои объятия, как берут в ладони израненную птицу, чтобы не причинить ей боль. Так они и стояли, молча, только Вовкины плечики слегка подрагивали. «Да, такого знакомства на моей памяти, пожалуй, не было», — подумала Аграфена Петровна, но от сердца у неё отлегло.
   Два месяца назад в этой же комнате Аграфена Петровна пыталась разобраться в документах, которые ей прислали на «кандидата в маму». Получалось, Лена явилась в органы опеки по своему месту жительства, заблаговременно собрав все необходимые документы, справки, пройдя медкомиссию, получив характеристику с места работы, держа в руке газету, где была напечатана Вовкина фотография. Похвально, конечно, но так не делается.
   Обычно «кандидаты в родители» изъявляют желание, органы опеки разъясняют им все тонкости процесса усыновления, помогают собрать документы, подбирают малыша под их параметры, а сами параллельно присматриваются к будущим родителям, всё-таки судьбу человека им в руки вверяешь. Лена же сделала всё наоборот. «И как она только в требованиях разобралась?» — недоумевала Аграфена Петровна.
Лена и сама себя не узнавала, и уж тем более никак не ожидала от себя такой расторопности. Она увидела фотографию Вовки случайно, когда была в служебной командировке, коллега протянул ей листок из местной газеты: «На, почитай, вдруг заденет за живое». Она опустила глаза, на неё снизу вверх смотрел мальчик лет пяти-шести в белой рубашке и синих штанишках на коне-скакуне, а вверху заголовок «Ищу себе семью».
   «Какой симпатичный, — подумала Лена, — а жизнь уже пошла наперекосяк». Она машинально положила газету на стол, но её руки постоянно к ней тянулись, она раскрывала страницу и разглядывала фотографию совсем чужого ей мальчика, а в душе у неё начинало теплеть.
   Пятнадцать лет назад Ленина жизнь остановилась: её любимый попал в аварию, разбившись насмерть. Когда ей об этом сообщили, у Лены подкосились ноги, она неловко упала, сильно ударившись головой. Приехавшая по вызову «Скорая» диагностировала травму, Лену увезли в больницу, где она впала в кому. Огромными усилиями врачам удалось вывесили её из этого состояния. Подойдя к зеркалу после двухнедельного забытья, Лена увидела в нём чужую женщину: пустые глаза на осунувшимся лице и большая седая прядь на некогда рыжей чёлке.
   А ведь раньше её называли красавицей: стройная, миниатюрная, невысоко роста, она эффектно выделялась копной своих огненно-рыжих волос. На солнце Ленины волосы начинали искриться, отбрасывая огненные блики, от чего казалось, будто в её тёмно-серых глазах резвятся солнечные зайчики. Леня стеснялась своего рыжего богатства, пыталась обуздать его тугими пучками, но от этого не становилась менее заметной. Сейчас же её рыжина превратилась в ржавчину, а она отрешенно смотрела на себя в зеркало, без каких-либо чувств, всё внутри было выжжено до черного пепла или, наоборот, заморожено до вечной мерзлоты.
   Врачи уверяли, что со временем это пройдёт, но Лена с годами не менялась. Мать безуспешно пыталась расшевелить её, вернуть к жизни, но Лена превратилась в механическую куклу. Она ходила на работу, ездила в командировки, принимала пищу, спала, отдыхала, но делала всё это машинально. Некогда игривая, озорная, веселая, она окончательно похоронила себя в своём горе, и ничто, казалось, не могло этого изменить.
***
   И вот однажды Лена вернулась из командировки, сильно взволнованная. Сбиваясь, она стала рассказывать маме, что увидела фотографию какого-то парня в газете и сразу же влюбилась в него. Как же мать обрадовалась! Ну, наконец-то, недаром она ходила к Матронушке, постоянно просила за Леночку, помогла Матронушка, исцелила дочь!
   Тут Лена положила на стол газету, с которой на них смотрел мальчик лет пяти-шести в белой рубашке и синих штанишках, а вверху заголовок – «Ищу себе семью». «Господи, дочь сошла с ума», — промелькнуло в голове у матери.
   — Леночка, а при чём тут ребёнок?
   — Мамочка, я его как увидела, сразу же поняла – «Мой!» Бывает же любовь к мужчине с первого взгляда, а у меня случилась любовь к малышу с первого взгляда. Я хочу его усыновить. Ты ведь не будешь против?
   Мать смотрела на Лену и не узнавала свою дочь: щеки раскраснелись, в глазах – огонь, даже волосы, казалось, налились былым медно-рыжим оттенком.
   — Леночка, конечно, не буду, но как можно принимать такое ответственное решение по фотографии?
   Но Лена его приняла и начала действовать. Годы её апатии трансформировались в невиданную энергию, она готова была свернуть горы, снести любые стоявшие перед ней преграды, лишь бы с ней рядом оказался её Вовка. Быстро поняв, что процесс усыновления, да ещё в другом городе, похож на минное поле, она наняла адвоката и уже через месяц явилась в органы опеки по своему месту жительства, держа в руке газету с Вовкиной фотографией и увесистую папку, в которой были собраны все необходимые документы и справки.
   Однако строгая Аграфена Петровна с первого раза Лену к Вовке не пустила, потребовав дополнительных объяснений. Пришлось Лене вновь подключать адвоката, который лично поехал к директору Дома малютки на разговор. После этого Аграфена Петровна сама переметнулась в лагерь Лены, но тут вновь заартачились столичные органы опеки: «Лучше бы мальчику маму с папой, чем маму с бабушкой». И теперь уже Аграфена Петровна поднимала свои связи, чтобы дотащить этот бюрократический процесс до нужного результата. На это ушло ещё два месяца.
   Всё это время Лена жила на два города, на выходные она приезжала к Вовке, Аграфена Петровна пускала её без лишней волокиты, что было не совсем по правилам, но ведь жизнь не всегда впишешь в правила, уж кто-кто, а Аграфена Петровна знала это лучше других. Она привязалась к Лене, ей нравилась эта спокойная женщина с непростой судьбой, которая буквально начинала светиться, находясь рядом с Вовкой, да и тот прикипел к Лене душой, только очень боялся, что в последний момент что-то снова пойдёт не так. 
***
   Наконец, настал тот заветный день, когда Лена с Вовкой, держась за руки, стояли в обшарпанной комнате местного зала суда, а поодаль от них, чуть в стороне — Аграфена Петровна, сморкающаяся в платочек, неудачно простудившаяся накануне. Все трое сильно нервничали, ошибались в ответах, а судья с недовольным видом перелистывала бумаги, посматривая то на Лену, то на сморкающую Аграфену Петровну, не спешила с решением.
   У Вовки всё похолодело внутри: «Неужели, когда мне нашлась мама, эта тётя-судья откажет?» Он зажмурился и что было сил прижался к Лене. Она стала нежно гладить его по голове: «Ну что ты? Всё хорошо, не волнуйся, мы уже скоро закончим». Её нежные слова стали последней каплей, решившей их судьбу, в воздухе прозвучала фраза: «Просьбу в ходатайстве об установлении усыновления решено удовлетворить».
   Сильно измотанные, но счастливые, они поехали из зала суда в Дом малютки забрать Вовкины вещи и попрощаться с ребятами. Вовку торжественно встречали или, вернее, провожали с шариками и конфетами. Он не стал брать с собой коробку с игрушками-трофеями, раздарив их ребятам. Даже к самым маленьким зашёл, положить по игрушке в кроватку на счастье. Игрушек оказалось ровно двадцать девять.
   Сидя в такси, Вовка обернулся назад, чтобы проводить взглядом свой дом, в котором прошли его первые шесть лет жизни. Тоски на сердце не было, это было уже не его родное место. «Родное» сидело рядом с ним, больно сжимая его руку и почему-то плача.
   — Мам, ну зачем ты плачешь? Всё же хорошо.
   «Как он смешно говорит: не «почему плачешь», а «зачем» и, главное, сколько раз я ему объясняла, а он упорно спрашивает по-своему».
Лена и сама не понимала, почему у неё текли слёзы. Она не плакала много лет, с той самой злополучной аварии, а сейчас никак не могла взять себя в руки. «Перед Вовкой неудобно, да и водитель косо посматривает», а слезы всё текли и текли. Это были невыплаканные слёзы её прошлого, которые судьба выталкивала из Лениного сердца, освобождая, очищая в нём место новому счастью.
   Вслед удаляющему такси с небес на них смотрела Матронушка своим слепым, но всё видящим взором. Как эти двое хотели быть счастливы, совершенно чужие люди, но волею судеб ставшие теперь родными на всю жизнь. Улыбаясь, она послала им своё благословение.

Рассказ написан 01 июня 2023 (переработан в сентябре 2024)
Фото из Яндекса (в свободном доступе)