Эффект наблюдателя. Квантовое танго без дофамина

Ум — маска. Быдло — панцирь.
Чуткость — или дар,
или дыра в груди,
которую нечем прикрыть.


Сначала мир делился пополам:
горячее — холодное,
громкое — тихое,
свет — тьма.
Обычные рвались за конфетой.
Одарённые — за тем, что нельзя унести в кармане.
Потому что понять — уже награда.

А потом пришло Чудище с инструкцией вместо сердца.
Безликий механизм.
«Старайся — получишь. Ошибёшься — лишишься».
Оно не злое. Оно — логичное.
Так мы выучили главное:
смысл — это то, за что платят.

Постепенно становилось очевидным.
Никто не ждёт твоего голоса.

Решения падают сверху —
всё висит в воздухе,
как зрелые шишки на вековом кедре,
готовые сорваться при первом толчке.

Молотком по стволу — и посыпалось.
Ты просто стоял под деревом.

«Руководство лучше знает».

Ты замираешь — не от согласия,
а потому что эхо больше не возвращается.
Будто весь зверь ушёл в глухую тайгу,
куда не дотянуться.

В этой тишине звучит то,
что называют эффектом наблюдателя:

Ты не просто смотришь — ты вызываешь коллапс.
Мир был вероятностью, пока твой взгляд не сделал его фактом.
Ты — волна. Ты — зрение.

Суперпозиция — это состояние неопределённости.
Пока никто не смотрит — ты можешь быть кем угодно.
Все возможности открыты.

А потом смотришь на себя — и остаётся только одна.
Остальные — исчезают.

Ты не выбираешь.
Но и не кто-то другой.
Просто всё сужается — как будто мир сам сделал шаг.
Или ты.

А может, в этот момент вы одно и то же.

Не ты боишься быть лишним —
а мир боится, что исчезнешь ты.

Не работа — возвращение к себе.

Где соболь — не шкура, а безмолвный договор с тайгой.
Где покупатель — не гнида, а собеседник.
Где не ждёшь одобрения —
потому что имеет значение только жизнь.

В аукционном зале я провожу рукой по меху соболя — он дикий.
Охотник говорит:
— Они не исчезли.
Они стали частью чего-то большего.

Мы все — осколки.
Частицы ветра, крупицы земли,
что кружатся каждый на своей орбите
в ожидании нового витка.

Однажды бухгалтер бросает походя:
— Ты что там делаешь?

Вторая, не глядя:
— Ты меня тоже уже раздражаешь.

Два удара — два гвоздя в крышку.
Ты не заметила момент, когда воздух стал чужим.

Молчишь.

Вдруг приходит беда...

Никто никому не нужен.
Просто иногда совпадают маршруты.
Нужны функции. Роли.
Спасатели. Статисты.

Те, что не могут простоять у чайника больше минуты.
Приученные быть полезными так, что боятся остановки.
Страх быть оцененным подгоняет.
Остановишься — станешь слишком заметным.
А если заметят — измерят.

Доверие — как песок между пальцев.
Как электрон в двух щелях:
веришь — и оно есть,
проверишь — и оно уже другое.
Не накопишь. Не положишь под проценты.

Время стекает — оно не часовой механизм.
Мир вокруг нас булькает — как может.
Криво. Запутанно. Без гарантий.
Настоящее — не идеально. Но оно не ранит.
Ранят гримасы уязвлённого самолюбия.

Три дня битвы по выкорчевыванию
сросшихся корней, что впились в землю как клыки.
Каждый поворот лопаты — борьба.
Земля сопротивляется, корни переплетаются.
Они упорно тянутся вглубь,
словно примагниченные к ядру по зову матушки-земли.

Удар топора.
Рывок — и первый корень поддается.
Химия тела моментально награждает тебя дофамином
— не за конечный результат, а за само упорство.
За готовность копать глубже,
не останавливаться.

Дофамин — разве это счастье?
Скорее, аплодисменты внутри черепа — процентов на двадцать.
А потом — чьи-то унылые задачи по списку.
На оставшиеся восемьдесят.

Стоишь над раскопанной ямой.
Подземные слёзы сочатся из глубины.
Корней больше нет.
А ты весь в глине, мокрый и живой.
И вдруг понимаешь главное: эта яма — это и есть ты.
Ты — тот, кто рыл.
И ты — без масок.

Мимолётная искра гормона удовольствия
растворяется в проводах организма.
Это момент тишины после битвы.
Но не покой.
Ты обнажен и уязвим — и всё же непоколебимо цел.

Какой восторг — чувствовать без страха и усталости.
И кружиться — не винтиком в механизме,
а частицей с бесконечными возможностями,
без веса и счёта.
Той, что танцует танго вдвоём
в квантовом зале Вселенной.