Тебе не четыре...

Тебе не четыре. Не страшно уже спать без света.
Прижавшись к стене, семенить по квартире пустой
С единственной целью – быстрее достичь туалета,
Уже не приходится. Монстры – сто лет, как отстой.

Не восемь. Не девять… Родители больше не в ссоре.
Отец – из семьи, и по барам с подругами – мать,
Бросая тебя, не уходят. В разводе… И вскоре
Не будет и повода плакать, но будет- плевать.

Тебе не двенадцать. И друг из соседнего, Петя,
Побитый отцом-алкашом и решивший сбежать,
Уже не предложит узнать, что за новшество – петтинг,
Журнал доставая с намёком вдвоём полежать.

Тебе не тринадцать. И Петя не сможет хвалиться
Секрет выдавая, решив отчего-то, он - краш.
Нет больше глумлений и повода самоубиться
От грязных ухмылок и тихого шёпота: «Дашь?!»

Отстали, конечно, и подняли на смех Петю.
А тот, снова битый – на самый высокий этаж.
С улыбкой летел. Он с тех пор – ураган, он тот ветер,
Что выполнить должен мечты и заветную блажь…

…Тебе сорок пять. И ты взрослая статная сука.
Красивая стерва. Жена и четырежды мать.
Но плачешь по-прежнему тихо. Почти что без звука.
А был ли хоть кто-то, кому бы смогла доверять?

Есть муж. Он не друг. Он такой же моральный калека:
Любить не учили. Учили, скорей, выживать.
Ему же, без малого, тоже почти что полвека…
Любить не умеет. А кто виноват? Скажут – мать…

Есть радость одна: уже взрослые, умные дети.
Ты им отдавала всё то, что могла бы отдать…
И судьбы их лучше. Гораздо, чем бедного Пети.
Того, что по-прежнему тянет к окну. Полетать…