Поддержание

С деланной лёгкостью я бросился на решётчатый забор и взлетел вверх, оцарапав руку о выступающий кусок проволоки. Уже на той стороне неприятное ощущение заполняет ладонь, привлекая внимание к уродливой кровоточащей царапине в форме молнии, но я даже не пискнул, ведь позади меня карабкалась Саманта.
— Эй, городской ниндзя, не бросай меня — произносит она с усмешкой, оседлав барьер, прежде чем повиснуть на руках и плюхнуться в мои объятия. Силясь подхватить в падении тонкую фигурку, я запоздало поднимаю руки. Пальцы проскальзывают вдоль обтянутых джинсами бёдер, собирают футболку в гармошку и останавливаются на обнажённой талии. Всё внутри меня при этом мгновенно собирается в тугой, твёрдый ком возбуждения и нервов, угрожая оставить на месте сердца алмаз.

Саманта была новенькой у нас в школе. Перебрались они откуда-то с юго-запада, из-за исследовательского контракта, предложенного её родителям. Она вообще не особо об этом распространялась, а я даже не подумал спросить, хотя говорили мы много. В остальном Саманта представляла собой отличный пример ребёнка, воспитанного в любящей и полной семье - живая, энергичная, полная идей, которыми не стеснялась делиться. В первый день учёбы она пришла на уроки в кричащей мятно-зелёной футболке с огромной надписью "Люблю Жуков". Её открытая натура покорила меня, равно как и остальных ребят, вот только в отличие от давно составивших своё впечатление одноклассников, Саманте я уже не показался тихим и замкнутым. Призна;юсь, рядом с ней я таковым и не был. Любую свободную минуту мы проводили за разговорами обо всём на свете, от обсуждения политики до определения самого лучшего вкуса среди этих ни на что не похожих, насквозь химических растворимых напитков в маленьких цветастых пакетиках.
— Красный. — заявила она тогда, категорично, — все самые вкусные вещи непременно красного цвета, ты не замечал? Всегда выбирай красный вкус!
Именно от Саманты я узнал, что мир альтернативной музыки гораздо шире и сложнее, чем мне казалось, а ведь я всегда считал себя экспертом, "не таким, как все", и глядел свысока на одноклассников, довольствовавшихся куцым набором мелодий из телика или титульной страницы интернета. Впору задуматься, однако мои мыслительные процессы безнадёжно скатывались к примитиву, если рядом была Она.

Наше первое свидание, настоящее свидание, - я тогда по настоянию отца даже джинсы отгладил, - мы провели в зале игровых автоматов. На Саманте было короткое летнее платье. Она часто поглядывала на меня и ныряла носом в коротенький цветочный букет, который я чуть было не измусолил в руках, пока дожидался девушку у входа. Когда она улыбалась мне, на её щеках появлялись такие очаровательные ямочки, а тёмные глаза блестели глубинным огнём, намекая на нечто большее. При виде этого взгляда я не на шутку испугался - всё резко изменилось. Стало Таким Серьёзным. Добравшись до островка с файтингами, она отделала меня подчистую и до конца вечера обзывала джентльменом, может быть даже искренне веря, что я поддавался ей из вежливости.

И вот теперь наше третье свидание - мы стоим на задворках городского синтезирующего комплекса, и мои ладони не желают отлипать от нежной горячей кожи, ощущая, как приятно и правильно в них укладываются изгибы бёдер. Вся весёлость Саманты куда-то улетучивается. В тот миг она создаёт впечатление трепещущего оленя, застывшего в свете фар. Должно быть, она и правда ожидала каких-то слов, какого-либо действия, но... я не хочу придумывать никаких действий - я двинуться боюсь. Мне хочется застыть в этом мгновении на неделю или даже на месяц и воспринимать, вдыхать и чувствовать только его. Только Её. Наконец, она коротко усмехается, прищуривается и быстро целует меня в нос, прежде чем ринуться дальше вприпрыжку, выбивая подошвами мелкую гальку из насыпи.
— Догоняй, чего застыл? Или тебе что-то мешает ходить? — бросает она через плечо, дополняя фразу задорным хихиканьем. Ей даже не пришлось вставать на цыпочки, и это делало поцелуй не только приятным, но и чертовски милым. Как же это удобно! Никаких перекошенных спин, изломанных шей и неловких столкновений. Как вообще этим занимаются люди разного роста? Решительно всё, что выпадало за пределы наших с Самантой взаимодействий, казалось таким неестественным... И пускай до этого мы целовались уже десятки, если не сотни раз, только-только привыкшие следить за собой, и не оставлять случайные засосы, чрезмерно увлекаясь процессом, - несмотря на всё это, след на носу ещё долго обжигает кожу, приятно и вдохновляюще, безнадёжно отвлекая от созерцания действительности.

Действительность представляла собой Инфраструктурный Комплекс Синтеза, хотя большинство местных переставляли слова и называли громоздкое сооружение проще, по-отечески - Кси, на манер буквы греческого алфавита. Нередко я замечал, как люди действительно используют вместо названия одноимённую литеру, похожую на коробку или ящик. Это так здорово рифмовалось с происходящим внутри, что никто, кроме самых унылых клерков, никогда и не говорил "ИКС" или "Комплекс". Однажды партия товаров оттуда действительно прибыла под прилавки с тем самым изображением в виде коробки с перекладиной в центре вместо стандартной маркировки, хотя это и была разовая акция.

Кси занимался синтезом и продуцированием всех и любых товаров, составляющих нужды города, хотя на уроках говорили иначе, - город был воздвигнут и разросся вокруг Кси. Кси был его сокровищем, его жемчужиной и вечно бьющимся сердцем. Титаническое сооружение испускало подземные и воздушные магистрали, эдакие мифические лей-линии, задающие тон остальному градоустройству. Городишко ширился. Из-за этого, когда очередной репортаж эксплуатировал тему с пролётом над городом, местность создавала впечатление печатной платы какого-то очень странного компьютера, - зелень окраин, цвета зданий, правильные линии дорог, стайки дронов, снующих над улицами, а в центре - огромный производственный куб, почерневший от солнечных панелей. Жить здесь было неспешно. Спокойно. Вещи выпускались однотипные, но удобные, продукты были дешёвыми, а улицы дышали спокойно, избавленные от обилия лишнего транспорта. Подобная беззаботная жизнь оставляла исключительно формальными многие профессии, вместе с их обладателям. Так, - городских жителей занять. Врать не стану, местечко было обречено стать своеобразной Меккой творческой интеллигенции, укрывающей вечерние скверы художественными изысками, а городские дома - муралами, многие из которых лишь добавляли территории сходства с микросхемой. В остальном город был пионером, своеобразным испытательным полем новейших технологий. Совсем неудивительно, что всё больше толковых специалистов, вроде родителей Саманты, сгоняли сюда, приманивая лучшими условиями и баснословными гонорарами.

Идея пробраться ночью на территорию Кси принадлежала мне. Большинство местных, включая моего папашку, испытывали трепет, сходный с благоговением, по отношению к месту, дарующему наш хлеб насущный. К тому же в большинство дней вы без труда отыщете экскурсию, где какие-нибудь сверхобщительные дядечка или тётечка проведут любое количество желающих по наименее загруженным отсекам Кси и расскажут о том, как оно вообще, на фабрике Вилли Вонки. В ту пору, когда я учился в начальных классах, нас отправляли в подобные походы раз семь-восемь, не меньше, с малых лет приучая к существованию квоты на поощрение работы окружающих. Тем не менее я был единственным среди сверстников, кто мечтал увидеть - а так ли обстоят дела на самом деле? Может быть, под покровом ночи это полностью автономное сооружение скрывает свои ужасные тайны и зловещим образом перемалывает многие тонны саранчи, прежде чем сформировать из неё вкусные и питательные протеиновые батончики с небольшим дроном доставщиком на упаковке, унаследовавшим внешность у кролика-альбиноса - любимцем всех детей? "Любимец? Серьёзно? Кто - дрон или батончик?" - ответ - да. Я имею в виду, шоколадки правда были чудесным лакомством и давали прекрасную возможность быстро подкрепиться, а всюду рыскающие "кролики" действительно стали вторым по узнаваемости маскотом после не менее красноглазых лабораторных мышек - символа и талисмана нашей бейсбольной команды. "Вперёд красноглазики!". Со своим плюшевым "кроликом" я нехотя распрощался в возрасте позорных девяти лет и долго дулся на отца, бывшего военного лётчика, решившего, что наступила пора сынишке взрослеть. Матери я совсем не помнил, а папаша не хранил никаких фотографий, вместо рассказов предпочитая суроветь лицом и мгновенно находить сыну какое-нибудь полезное занятие. Пристрастившийся к гражданской авиации, прежде чем перебраться на ниву дронов и малых летательных аппаратов, он явно надеялся увидеть, что пойду по его стопам. Если во время сегодняшней ночной вылазки нас арестуют за проникновение, я просто скажу, что хотел показать Саманте убежище "спящих" воздушных дронов.

Проникновением наша авантюра могла считаться только с большой натяжкой - между нами и тайным царством машин лежала преграда в виде пары трёхметровых заборов и примыкающей территории, заполненной множеством контейнеров, днём и ночью ворочаемых рельсовыми кранами с большими руками-хваталками, добавляющими прогулке сходства с нашим первым свиданием. Спотыкаясь, мы шуршали в темноте словно мыши, минут двадцать просто переглядываясь, играя на ходу переплетёнными пальцами, глупо улыбаясь, пока не добрались до главного входа - широкого проёма в стене, куда при желании поместился бы небольшой авианосец.
— Кажется... с тем же успехом мы могли просто прийти пешком и зайти как нормальные люди — невольно протягиваю я, оглядывая внушительные пространства и с горечью думая о велосипедах, сиротливо лежащих на земле далеко позади.
— Ага. Но как бы я тогда увидела, как твоя задница карабкается вверх? — отвечает мне Саманта, поигрывая бровями. Господи, ну что за девчонка... смутившись, я слегка щипаю её за плечо и мы делаем первый шаг в темноту Кси.

На удивление здесь было довольно спокойно и тихо. По мере того как зрение привыкало к очертаниям предметов, скупо очерченных дежурным синим освещением, мы двинулись вглубь, минуя разнообразные транспортировочные, сортировочные и производственные помещения, сменившиеся обширным приземистым хранилищем.
— Здесь... скучнее, чем я себе представляла.
— А чего ты ждала? Что с порога нас встретит мятежный искусственный интеллект, днём прикидывающийся заводом, а по ночам задействующий ресурсную базу человечества для создания космического корабля? Не стоит слепо верить всему, что пишут в сети, Сэмми — ехидничаю я.
С глухим шлепком её кулак врезается в моё плечо, вынуждая невольно подскочить.
— Продолжишь звать меня мальчиковым прозвищем, буду общаться с тобой как пацанка — бросает она с вызовом, облокачиваясь на идеальный штабель каких-то мелких коробочек, — Нет, но... всё вокруг такое обычное. Я считала, стоит нам отойти от прогулочного маршрута, и конструкция станет... более сложной, что ли?
— Ни к чему строить установку по производству тяжёлой воды, если твоя конечная цель - напоить людей — говорю я и начинаю сооружать рядом с Самантой пирамиду из коробочек, — некоторые простые принципы повсеместны именно в силу своей эффективности — говорю я, ритмично толкая подошвой палету, отмечая, как следом трясётся вся конструкция, пирамидка и... и грудь Саманты.
— Эффективность это скучно — бурчит девушка, кажется, не замечая избыточного внимания к её футболке. Оттолкнувшись от своей опоры, она задумчиво сдвигает пирамиду на самый край. Я послушно продолжаю стучать. Под действием вибрации нижние блоки выскальзывают и негромко обрушиваются на землю, увлекая за собой остальные, - эдакий миниатюрный обвал.

Тотчас из ниоткуда возникает крохотный робот. Все местные трудяги ничем не походили на гуманоидов, являя собой своеобразные слепки обтекаемых форм: красноватые лампы-сканеры, белая поверхность, упругая наружная мембрана, плотная и шелковистая на ощупь. Даже летающие дроны, наименее похожие на нечто звероподобное, состояли из этого хитрого материала, способного менять форму в соответствии с рабочими нуждами. И появившийся бот, едва доходивший мне до пояса, скорее был ближе к ним, нежели кроликам-курьерам.
— Вот! Вот, о чём я говорила! Мы снова в деле, детка! — радостно вопит Саманта, всем телом толкая меня на стопку коробочек, тем самым усиливая разрушительный эффект.
Небольшой бот напоминал видом подвижную треногу с отстоящим глазным отростком. На миг замерев, как если бы хотел высказать девушке пару ласковых, он спешно продолжает устранять нанесённый ущерб. В стремительном вальсе механизм перемещает коробочки на прежнее место, при этом каждая из четырёх вытянутых конечностей в любой момент могла выполнить роль манипулятора, мягко обволакивая и перетаскивая объекты любых форм. Понаблюдав за трудолюбием крохи, моя подруга несётся дальше, и очень скоро я присоединяюсь к ней, на бегу разрушая педантичные ряды упаковок и готового сырья. Мы запускаем в воздух целые охапки обёрток, валим на землю длинные легковесные баллоны и толкаемся ими, в надежде опрокинуть друг дружку на землю, иными словами - проносимся по залам, словно парочка одичалых варваров. Тут и там возникают сонмы этих существ, привлечённые бардаком и разорением. Поодиночке и группами малыши устраняют последствия человеческого вмешательства в их аккуратный быт. Здесь стоило воздать должное их трудолюбию, но вместо этого мы носимся, хохочем, пытаемся подражать столь выверенному и в каком-то смысле даже красивому танцу. От жары и беготни сбивается дыхание, Саманта обмахивает себя ладонью и широко зевает, явно продумывая следующую проделку, а мне на глаза попадается гроздь пищевых контейнеров.

Про эту штуку я знал только благодаря отцу. Как-то жарким августовским днём, я тогда был ещё очень мал, старик притащил подобное домой - небольшую сферу, целиком состоящую из маленьких плоских граней со скруглёнными углами. Для гражданского использования вещица не производилась, до прилавков не доходила, но со слов отца, его коллеги таки умудрились найти штучку и недолго думая поделили на всех. Звалась ерундовина Пищевым Блоком.

В тот вечер отец откинул заглушку и, как заправский фокусник высокомерно обвёл взглядом свою бедненькую аудиторию, прежде чем нажать на кнопку. Мы едва не ослепли. Рёв был такой, словно десяток принтеров не прекращая печатает бланки и тут же выбрасывает в безжалостные пасти измельчителей для бумаги. Середина нашей скромной гостиной попросту утонула под растущей горой фольгированных кубиков. Чертыхаясь, отец за шкирку оттащил меня из-под завала, и мы наперегонки ринулись открывать окна, отчаянно высовываясь наружу в поисках глотка кислорода. Как мы ни проветривали, комната насквозь пропахла запахом пережжённых орехов.
Это только считается, что кулинария - какое-то тончайшее искусство, способное интриговать, волновать и приносить истинное наслаждение от процесса питания - на самом деле биохимия процесса была проста, примитивна и действенна. Каждый фольгированный кубик был наполнен едой, и не каким-нибудь джанк-фудом или питательной пастой, нет. Тщательно выверенный состав из всего так сильно нравящегося нашим вкусовым сосочкам создавал идеально сбалансированную еду в кубической форме. Похрустывающая оболочка скрывала нежнейшую мякоть, в которую так приятно вгрызаться зубами, а внутри - жидкость, утоляющая жажду не хуже прохладной запотевшей бутылочки минеральной воды, купленной в жаркий день. Это было чертовски вкусно. Мы питались этими штуками неделю, не меньше, и только под строжайшим взглядом отца я дал обещание не тащить их в школу и не делиться с друзьями. Вопреки байкам о пресыщении, чудо-пища не успела надоесть никому из нас. Скажу иначе: во всём доме царило траурное разочарование, когда последний кубик был уничтожен и мы осознали потребность снова стоять у плиты.

Так вот - сейчас я смотрел на Целый Пищевой Блок. Продолговатая конструкция с углублениями из вспененной резины лежала прямо передо мной, демонстрируя не меньше дюжины таких вот сфер, плотно засевших в гнёздах. Не думая ни секунды, я хватаю его в одну руку, Саманту в другую, и мы снова бежим. Девушка ещё не знает о нашей находке, но уже радостно хохочет на бегу, незамутнённо радуясь внезапности порыва. Вандализм остался в прошлом.

Тёмные помещения мелькают мимо нас, сменяя друг друга, глубокие и таинственные. Свет синих ламп не столько освещал, сколько проявлял очертания и придавал помещениям загадочную атмосферу, скрадывая истинные размеры окружения. Наши кеды перестали скрипеть по натёртым полам, лишь достигнув крохотной проходной комнатки где-то в глубине промышленного отсека. Помещение здорово походило на офисное, хотя я не знаю, зачем роботам личный кабинет. В остальном здесь не было ровным счётом ничего, кроме широкого смотрового окна, выходящего на цех. Снизу под стеклом, на всю длину раскинулась панель консоли, диагонально вздёрнутая вверх. Матовая поверхность продолжала спать беспробудным сном, издавая редкие тональные сигналы прямо над нашими головами. Запыхавшись, мы сидели на полу, синий свет пробивался через окно в это странное, но очень уединённое помещение. Разгорячённые плечи прижимаются друг к другу. В этом свете Саманта казалась совершенно, невыносимо прекрасной. Смешно. Бег прекратился, но сердце с каждой секундой колотилось только громче. Есть нечто волшебное, нечто бесчестное и возбуждающее в возможности слышать тяжёлое дыхание столь привлекательно девушки так близко. Выдохи щекочут мне шею. Я поворачиваю голову навстречу и пытаюсь поймать их, уловить ртом само дыхание, украсть и заменить собственным, пробираясь сквозь головокружение и волнующую пустоту, возникшую под желудком. Нет - Вот Он! Вот в Этом моменте я хочу застыть, затеряться и забыть кем я был до него. Саманта обхватывает мою шею и обнимает так крепко, что у меня при всём желании не получилось бы разорвать поцелуй. А желание было прямо противоположным. Я обнимаю её в ответ. От неё ощутимо пышет жаром, но предплечья оказываются неожиданно холодными, уязвимыми, требующими внимания. Наши взгляды встречаются, глаза смешно перекашиваются, я подаюсь вперёд...

Короткий протяжный вой аппаратуры каскадом проносится через приборы, подсвечивая лампочки индикаторов. Неожиданные световые вспышки отбрасывают нас друг от друга, словно стыдливых детей. Пространство снаружи вторгается в нашу уютную комнату волной вспыхивающих сигнальных меток, обнаруживающихся вообще на всех стенах. Мертвенно-синий свет усиливается. С лёгким шелестом дверной проём загораживается барьером - прозрачная дверь опускается и всасывает воздух - протягивает его со звуком, от которого закладывает уши, словно в самолёте. Внимание скачет по стенам в ритме пульса - гул нарастает, воздух густеет, а потолок подражает звёздному небу, расцветая россыпью синих точек. Подскакивая, мы бросаемся к входу, упираясь в ещё одно стекло.
— Эй! Это не смешно! — слепо вращая головой, восклицает Саманта, пока я шарю руками вокруг в поисках какой-нибудь рабочей панели, рычага, рукояти, кнопки, хоть чего-нибудь, — Пожалуйста, выпустите нас!
Новая волна звука и световых вспышек прокатывается через комплекс. Так ревут киты - тоскливо, призывно, горестно. Так, в фантастических фильмах звучит протяжный звук горна, заполняя долины мучительно-протяжным стоном. Грозди символов окутывают стены, на этот раз застывая, не достигнув комнаты. У нас открывается вид на десятки, нет, сотни треногих ботов, столпившихся за стеклом, нацеливших красные точки сканеров в нашу сторону.
— Ладно-ладно! Пошутили и хватит! Мы были неправы! Выпустите нас, пожалуйста! — кричит Саманта срывающимся голосом.
Я присоединяюсь к блужданиям подруги, уставившись на синие огоньки просто чтобы не смотреть в окно. Мне хочется звучать уверенно, но предательский голос выдаёт внутреннее смятение и звучит откровенно жалко:
— Мы... Мы ничего такого не сделали! В-ваша вещь - это была всего лишь шутка! Никто ведь не пострадал, верно? Позвольте нам уйти, и мы никогда-никогда не вернёмся!

Саманта бьёт ладонями по консоли, надеясь разбудить сенсорную панель, а я как дурак продолжаю общаться с незримым наблюдателем, запрокидывая голову. Идиотская картина. Как если бы я обратился одним из тех кликуш, всюду ищущих духовного опыта и обретающего его следы в синтетических наркотиках. Подошвы проскальзывают на чём-то мокром. Постепенно комнату заполняет густой молочно-синий состав с хорошо узнаваемым горьким запахом.

— Отбеливатель?! — взревела Саманта, — Этот ублюдок решил утопить нас В Отбеливателе?!

Уровень стремительно поднимался. Я начал метаться по комнате, с трудом сохраняя равновесие. Старенькие кеды прокатывались вперёд, оставляя секундный шлейф на густой поверхности. Пищевой Блок всё ещё в моих руках, я ударяю им о прозрачную поверхность дверного проёма, но разумный дизайн делал мою ношу слишком мягкой, способной перегибаться и сворачиваться вдоль сегментов по мере необходимости. Звучит как готовый рекламный слоган. Опираясь ладонью о стену, я пинаю дверь в диком остервенении, сопровождая каждый удар отборными ругательствами. Крохотная пластинка, прозрачная на прозрачном, отскакивает от двери и валится в жижу. Уцепившись за углубление, я тяну, ощущая лёгкое движение.

— Эй! Да брось ты хренову консоль! Помоги мне!

Вдвоём мы повисаем на двери. Ногти прирастают к углублению, вскоре начиная неметь, будто вот-вот оторвутся, - и пусть - мы продолжаем тянуть, стараясь расшатать гладкую створку. Показывается крохотная щёлочка, давление на дверь усиливается, Саманта отчаянно визжит от страха и напряжения. Помещение наконец разгерметизировалось. Прозрачный барьер отскакивает под нашим нажимом, с грохотом отлетая в стену. Саманта хватает меня за руку, мокрая от пота ладонь проскальзывает, фиксируясь на запястье, сгребая кисть с растопыренными пальцами, словно маленький нелепый букет, но это не важно. Ничто не важно. Мы несёмся вперёд не разбирая дороги, поскальзываясь, оставляя на полу следы, серые под синим светом, перепрыгиваем через конвейерные ленты и снова разбрасываем идеальные кубические штабели сырья, на этот раз невольно и без капли былой радости.

Саманта позволяет нам отдышаться, только когда мы оказываемся на улице. Через ангарный проём на нас глядит унылое утреннее небо. Вдалеке виднеются редкие прохожие, понуро спешащие в офисы несмотря на выходной. Низко над городом нависают хмурые стальные тучи, умножая груз происходящего. Позабыв о велосипедах, мы покидаем территорию Кси пешком. Из лёгких уже рвётся сдавленный вздох облегчения, но асфальт позади вдруг вздыбливается бороздами. Каменная крошка отскакивает от одежды и оставляет на коже пятна, которые обязательно посинеют к вечеру. Оборачиваясь, я вижу бота, скачущего к нам на коротеньких лапах. Словно спасательные круги, маслянистые складки обволакивали приземистое туловище с лоснящимися боками, отчего существо напоминало шарпея. Ножки шустро несли робота в нашу сторону, а передняя мембрана, сморщенная и почерневшая от силы нажима, удерживала какой-то агрегат. Тот выстреливал целыми очередями толстых металлических заклёпок. Дорога под воздействием такого обстрела превращалась в каменное крошево. Каменные гейзеры вздымались звучно, подбираясь всё ближе.

Глядя на преследователя, Саманта застыла, а потому теперь уже я тяну её прочь. Наши руки не расцепляются, я едва ли не тащу её на себе, - пригибающейся к земле девушке остаётся только часто-часто переставлять конечности. Внутри у меня вместо лёгких горящий клубок ужаса, которым хочется поскорее стошнить в ближайшую урну. Залп металлических болванок криво проходится по проезжей части, оставляя на дорожном настиле целую россыпь кратеров. Робот разбрызгивает снаряды прямо на бегу, вращая своей плюющейся башкой. Следующий залп приближается справа, опрокидывает фонарный столб. Кажется, что обстрел вот-вот закончится, он просто должен закончиться, а иначе...

Мир блёкнет на фоне болевой вспышки. Почва отказывается держать меня. Кричу ли я в тот момент или только поскуливаю - не знаю. Саманта подхватывает моё тело в последний момент, грубо дёргая вверх. С великим трудом мы переступаем несколько раз, рискуя кубарем покатиться по мостовой. Плача от жалости к себе, я врезаюсь плечом в театральную афишу - буквально напрыгиваю на неё всем телом, вынуждая металл прогнуться, припасть к земле. Саманта торопится следом, спиной я чувствую горячие ладони, которые напрягаются и переваливают туловище, мигом ставшее каким-то неповоротливым... таким мягким, водянистым, мучительно чувствительным. Мы дрожим полулёжа, ожидая приближения бездушной машины. Я вижу свою ногу. Теперь это уже точно громкий крик - протяжный плаксивый вой вырывается изо рта. Стопа нелепо вывернута. Спереди торчит кость. Слёзы ручьём текут по щекам, все мысли вытянулись в сплошную упругую ниточку, сквозь мучительные ощущения та вибрирует лихорадочными образами, загородившими здравый смысл.
— Я... я не смогу бежать... когда... Когда эта штука приблизится, я постараюсь повиснуть на её морде, а ты... ты беги, ладно?
Кажется, я насквозь прокусил губы, и теперь они наполняли рот красным вкусом. От этого образа слёзы умывают всё лицо. Мне хочется сконцентрироваться на их пощипывании просто чтобы позабыть про сломанную кость. Нужно сказать что-то ещё. Что-то важное. Я хочу произнести "Я тебя люблю", но фраза застревает в горле. Да я и не уверен толком. Это было лишь наше третье свидание. Мне всего семнадцать. Рядом с ней я думал отнюдь не головой, да и что Она на самом деле думает обо мне? Какая глупость... какая же чёртова чушь.

Испуганные карие глаза Саманты кажутся двумя омутами. В их зеркальной поверхности я замечаю движение позади себя, пытаюсь вскочить, неосторожно переношу вес, взвизгиваю от очередного пронзительного укола и падаю, беспомощно глядя вверх. Переступая на двух ходулях, из туманной утренней серости опускалось существо. Ещё один робот. Элегантные подпорки, чёрные, как лежащий неподалёку фонарный столб, изламывались во множестве мест. К нам спускался короткий округлый корпус. Передняя часть заканчивалась длинным конусом, придавая боту сходства с диковинной птицей. Очертив наши контуры маленькой красной лампочкой сканера, он тянется к моей ноге. Я зажмуриваюсь. Только бы всё закончилось поскорее! Боль вынимает из лёгких новый всхлип, сменяющийся бульканьем внизу, но агония стремительно проходит, так и не начавшись. Секунды тянутся, но ничего не происходит. Саманта трясёт меня. Я открываю глаза. Серое небо. Робот-птица. Отважившись взглянуть вниз, я замечаю оборванную штанину джинсов, а под ней, там, где торчала кость, была идеально чистая, розовеющая здоровьем кожа. Ни волоска, ни царапинки.

Приблизившись к моему лицу пугающе близко, клюв ритмично пощёлкивает. Острый кончик скользит вниз, туда, где я всё ещё сжимал под мышкой злосчастный контейнер. Я поспешно разжимаю хватку и выпускаю Пищевой Блок из одеревеневших пальцев, ячейки скручиваются рулоном, выкатываясь на мостовую. Клюв щёлкает снова, клюёт мою руку и выворачивает кисть. Убедившись, что я не отдёргиваю ладонь, он сплёвывает серый мокрый комочек и разглаживает его. Теперь и на месте царапины-молнии образуется та же девственно-чистая кожа, лишённая повреждений и какого-либо намёка на линии. Издав гудящий сигнал, робот аккуратно подхватывает свёрток с земли, его ходули оживают, разгибаются и вытягиваются, скрывая птичью морду в туманной вышине. Оно делает два шага и окончательно исчезает из виду. Мы остаёмся совершенно одни, вдвоём на опустевшей улице в центре города. Впереди целый воскресный день, впереди целая долгая жизнь, и мы совершенно не знаем, кто мы и чем хотим заниматься.