Ночь веселящего газа

Пусковой верньер  системы катапультирования – единственный элемент управления, который невозможно отключить из пилотской кабины.
Конструкторы исходили из предположения, что возможность экстренным образом покинуть самолёт в чрезвычайной ситуации слишком важна, чтобы хоть каким-либо образом и хоть в какой бы то ни было ситуации ограничивать пассажира в доступе к ней. Сугубо теоретизируя, можно, разумеется, выдумать пару-тройку экзотических ситуаций, в которых выживание его будет зависеть как раз именно от того, чтобы преодолеть животный инстинкт самосохранения, а не катапультироваться тогда, когда этого захочется напуганной обезьяне, скрытой под цивилизованной человеческой кожей, унтами и лётной курткой. Тем не менее, конструкторы решили, что вероятность наступления подобной ситуации гораздо менее существенна, чем той, при которой ошибка или злой умысел пилота приведут к невозможности для членов экипажа покинуть паровой самолёт. А посему, верньер катапульты всегда был доступен к употреблению.
Увы.

Лётчик не мог отделаться от ощущения, что это злая шутка неких коварных высших сил. В самом деле, некая тёмная ирония пронизывала произошедшее. Лихо обойти все заграждения, барьеры, мощные системы ПВО, успешно пересечь линию фронта, углубиться в давно опустошённые, и потому не привлекающие внимания армии регионы, и почти достигнуть гор, перевалив через которые маленький паровой самолёт будет, наконец, в безопасности.
И тут – нелепая случайность. Хаотично рыскающий охотник, внезапно для себя заприметив самолёт был, казалось удивлён не меньше его экипажа.
Чёрная тень накрыла их.
- Что происходит? – напуганный голос в динамиках переговорного устройства. Это правительственный эмиссар, засевший далеко за спиной у лётчика, под хрустальным колпаком, на месте углублённой в фюзеляж стрелковой башни.
Лётчик не ответил. Не было времени. На форсаже он устремился ввысь, отчаянно пытаясь уйти в тучи, в чёрный грозовой фронт, скрыться.
Но охотничий дирижабль империалистов возник именно оттуда. Огромный, вынырнул из облака, едва не придавив маленький самолёт. Мрачный корпус его накрывал тенью, давил, словно лишая самой воли к сопротивлению.
В переговорном устройстве раздалось шипение, а потом замогильный голос сказал:
- Попались.
Собранный, решительный, лётчик не слушал. Рванув штурвал, он ушёл в крутое пике. Но дирижабль был хитёр. Из пазов в его гигантском брюхе хлынули планирующие мины, они распустили парашюты и зависли в воздухе, бескрайним полем куполов отрезая самолёт от земли.
Лётчик, впрочем, на большее и не рассчитывал. Но теперь у него была скорость. Он резко задрал нос, ринулся вверх и в сторону, огибая корпус дирижабля по самой кромке, едва не касаясь его брюхом, вжимаясь в мёртвую зону его орудий.
Шли секунды. «Почти получилось!» - с отчаянной надеждой подумал лётчик, в глубине души понимая, что получиться не может.
Он почти слышал, как шелестят, щёлкают, ворочаясь, механические мозги машины смерти, измышляя единственно верный контрманевр.
Дирижабль исполинским угрём извернулся в небесах, и его пасть теперь была прямо на пути у самолёта.
Это было в чём-то похоже на встречу с колоссальной железной акулой. Пасть – капкан, капкан из оружейной стали, и каждый из зубьев его был ростом выше самого лётчика.
Но очень острым.
Капкан щёлкнул, щёлкнул, смыкаясь, с сокрушительным звуком почти перед носом самолёта. И вызванные к жизни этим щелчком потоки воздуха закружили, завертели самолёт, низвергая его в бездну.
Почти на одних рефлексах лётчик выровнял машину. Дирижабль теперь вновь высился над ним – мрачный, неумолимый.
Видение ужасной пасти всё ещё стояло у него перед глазами. Сил сопротивляться больше не было.
- Вы слышите меня? – прошипело в переговорном устройстве.
- Говорит капитан военно-воздушных…
- Послушай меня, кэп! – прервало его механическое шипение – Говорит имперский охотничий дирижабль «Преступивший мораль»! Это конец. Сбрасывайте скорость, и сдавайтесь.
Лётчик покачал головой, хотя он и не думал (надеялся!), что дирижабль не может его видеть. Он поглядел назад, вдоль фюзеляжа. Там сидел человек, вверенный его ответственности. Эмиссара необходимо доставить за горы любой ценой, покуда остаётся хоть малейший шанс.
Лётчик вздрогнул, вспомнив пасть. Он не попадётся этому чудовищу живым.
- Мы имеем честь атаковать вас! – хрипло рявкнул он в микрофон.
- Чего? – в голосе машины явственно слышалось удивление – Послушай, сынок, ты кажется не понимаешь, что ты наделал… - бесконечный корпус дирижабля низвергся на самолёт, едва не касаясь его, полностью лишая пространства для манёвра – Ты реально попал!
Рука лётчика метнулась к гашетке. Что он может противопоставить чудовищу? Пороховые ракеты, рельсовые светомёты…
И в тот самый миг, раздался громкий щелчок.
Эмиссар катапультировался.
Аккурат, в брюхо дирижабля.

??

Шипит, остывает паровой котёл. Уголёк кончился. Уже на последних парах дотянул эшалон до станции.
Бейлиф соскочил на перрон.
- Ждите! Скоро буду! – коротко бросил пани Щуцкой.
Женщина не спорила.
Все куда-то спешат, суетятся. Человеки с котомками и авоськами аж кишат на привокзальной площади.
- Эй! – остановил одного бейлиф – Где я могу найти начальника станции?
Суетливый, однако, вырвался, убежал, не ответив.
Пожав плечами, бейлиф схватил другого, да покрепче.
- Мужик! В глаза мне смотри. Где? Начальник? Станции?
Офонаревший паренёк ткнул пальцем в кирпичный флигель.
- Вот и ладушки! – заулыбался бейлиф – Теперь, можешь бежать по своим делам. Вроде как.
Бейлиф трусцой добирается до флигелька, начинает ломится в закрытую дверь. Морёный дуб стойко противостоит.
- Так-с, как было сказано: «Стучите, и вам откроют» - бейлиф заприметил кнопочку электрического звонка.
Секунду уже спустя, в морёный дуб отворился, выпустив на площадь чудо в колпаке, да мучном переднике.
- Чего тебе, охламон?
- Так ведь…начальника станции? – оторопел бейлиф.
- Какого начальника? Спятил? Здесь ресторан, уже сто лет как!
- Та-ак… - протянул бейлиф, ковыряя брусчатку мокасином.

Бешено рыча мотором, грузовик сшиб шлагбаум, и ворвался на территорию суетливого городка. Взвизгнули тормоза, шофёр круто остановил машину у дощатого тротуара. Дерево скрипнуло, принимая на себя массивные берцы.
- Сорок миль до ставки! – голос глухо звучит из под маски – Здесь должны быть запасы топлива, на станции.
- Э-э, не могу найти станции, командир – водитель ожесточённо шелестит картой, разглаживает её на руле.
Командир сунулся в окошко.
- Убери эту. По двадцатьпятке работай. Через пять минут мы должны быть у станции – спокойно говорит.
- Так точно! – рявкнул водитель, не прекращая вертеть топографическую карту.

Начальник станции прохаживается по пушистому ковру, сапожки яловые поскрипывают.
- Ну чем я помочь вам могу, мил человек? – сквозь зубы шипит, стервец – У меня ж стратегический запас под присмотром. Несть бумаги? Ась! Как ж я вам без бумаги-то дам?
Бейлиф заприметил начальственный стол красного дерева. Неторопливо подошёл, и грозно стукнул по крышке кулаком.
- Да как вы можете! Что вы себе позволяете?! У меня эшелон с детьми, с детьми – понимаете! Шестьдесят душ гимназистов и гимназисток эвакуировать надо.
- Не положено! – сурово нахмурился начальник.
- Ну вот у вас – у вас дети есть? Как же вы им в глаза-то посмотрите?
- Молча.
- Э? Что? Так, у вас весь город драпает, как я глянул, а вам для детей восьмидеся…шестидесяти мешков угля жалко? Вы бессовестный человек, клянусь честью.
- Шестидесяти… - задумчиво протянул начальник.
Бейлиф немедленно сунул ему под телефонный аппарат конвертик. Пухлый.
- У нас два вагона – голубенький, для мальчиков, и розовенький – для девочек. Это всё будущие гувернантки и офицеры, вернейшие  подданные Е.И.В.!
- Ну, если голубенькие и розовенькие… - тщательно пересчитал начальник содержимое конверта.
- Ага! Да, и вы уж охрану обеспечьте, деткам-то.
- Быть посему.
В этот момент дверь отворилась, и в кабинет влетела пани Щуцкая.
- Ах, пан бейлиф, ох!
- Прошу прощения?
- Эти гнусные мерзавцы сбежали!
- Нельзя же так о детях! – возмутился начальник станции – хотя, признаться…
- Да при чём здесь дети?! Не при чём! Я про машиниста с кочегарами! Всё! У нас их больше нет!
- Ну, на нет и суда нет… - промурлыкал довольный начальник.
- Нет… - гробовым шёпотом повторил бейлиф, провожая взглядом свой конверт.

- Позвольте представиться: Ротмистр Усатый! – отдал честь ротмистр.
- Дети, поздоровайтесь с паном Усатым – велела Щуцкая.
Дети нестройным хором поздоровались.
- Никто не обеспечит вашу безопасность лучше, чем силы Е.И.В. полевой жандармерии! – заверил бейлифа начальник станции.
- Никто-никто?
- А кому ещё хватит тупости на это подрядиться?
- Прошу прощения, пан начальник? – Усатый отдал честь начальнику.
- Ничего-ничего, пан ротмистр, работайте – махнул ему рукой начальник. Продолжил, обращаясь к бейлифу – Пан Усатый с прошлого воскресенья должны мне две тысячи. Имели партию в марьяж! Теперича, ждёт реванша…
Парни Усатого – девять человек – всем своим видом выражают уныние и безынициативность. Жандарм, он ведь всегда должен быть впереди! А уж когда все бегут, так тем более…
Иные нервно курят на перроне, иные бродят по вагонам, цыкая на детей. Всем им не терпится поскорее слинять.

На перекрёстке сцепились автомобиль и телега. Верещат кони, верещит двигатель, и ещё неизвестно, кто кого переверещит. Жители целеустремлённо бегут, этикет временно предан забвению.
Пани Щуцка цепляется к владельцам транспортных средств. Выводок детей цепляется к юбке пани.
- Благородный господин, у вас же ещё места полно! Возьмите к себе пару ребятишек! Нет?! Ах, нет?! Ну а вы, благородный господин?
Но мало, мало кто берёт…
На высокого тощего человека в развевающемся чёрном балахоне нельзя не обратить внимание. Он никуда не бежит, не спешит. Он проповедует.
- Горе вам, несчастные! Пришли последние дни! Чаша терпения преисполнилась!
- Заткните кто-нибудь придурка.
- Кровь вопиёт об искуплении. Сам ад преисполнился мёртвых, и в нём боле нет места. Мёртвые идут по миру живых, идут пировать!
- Заткните придурка. Эй, пан жандарм!
- Настало время держать ответ! Очищающие муки…
7.91 – калибр винтовки Хоффмана-Крига. Выстрел из неё обладает не только хорошим останавливающим, но и отличным ротозакрывающим воздействием.
- Эй, я же не просил его убивать! Здесь дети, как-никак.

Вечереет. Пани Щуцкая разогнала детей по вагонам. Мало ли что. Жандармы нашли себе, наконец, дело – марьяж.  А дети скучают.
В нежном возрасте не интересно наблюдать за марьяжём,  интересно выглядывать в окошко, интерестно заприметить там…
- Сдвинься, дай я тоже гляну!
…косматую спинку…
- Ой! Ты видел?
- Мама!
…острые зубки…
- Помогите!
…горящие глазки…
- Что? Харыч, свети волыну!
Жандарм выскакивает на перрон. Винтовка скользит в потных от страха ладошках.
Тёмный перрон. Ветер завывает, ища себе дорогу среди решётчатых ферм.
Безлюден вокзал…
- Там кто-то есть!
Призрачное, чуть заметное шевеление во мраке. Жандарм осторожно обходит вагон, сняв оружие с предохранителя. Дети глядят на него через окошко купе.
- Что-то приближается… - сквозь зубы прошипел один из ребят. Его друзья вжались в сиденья, бледные, трепещущие.
- Я чувствую его…
И в тот самый миг тьму разорвал невыносимый, чудовищный вопль ужаса и муки. Там, на погруженном во мрак перроне, кто-то страшно убивал жандарма.
Его товарищи, что в соседнем вагоне, спешно оторвались от карт.
- Что там происходит? Это ж Харыч!
- Полундра!
Вооружённые мужчины высыпаются на станцию. Один из них внезапно вскрикивает, валится навзничь, поскользнувшись.
- Что такое?
Его коллега подбегает, светя фонарём. И тотчас же восковая бледность разливается по его лицу.
Жандарм поскользнулся в огромной луже крови.
- Все сюда! Все сюда, чёрт возьми!
- Тревога!

Жандармы спешно разжигают фонари по периметру станции. Густые тени пляшут теперь там, за неверными кругами керосинового света.
Медсестра, пани Шуцкая, нервно курит в сторонке.  Напряжённые жандармы ходят вокруг поезда.
Один из них подходит к медсестре, кладёт руку на плечо, явно норовя утешить.
На заднем плане, пара жандармов тащит прочь то, что осталось от Харыча.
- Это ужасно! – шепчет медсестра – Что за чудовище могло сотворить подобное? И главное – зачем?
- Расслабься, бэби, - хлопает её ниже спины другой жандарм, стараясь казаться уверенным в себе – Мы тебя в обиду не дадим! Мы хваткие ребята, у нас длинные, большие пушки…
- И не только они! – смеется второй жандарм.
- …пушки, и мы мигом отыщем этого мерзавца, кто бы он ни был.
- Да, а ты покамест ступай-ка в вагон, крошка. Чтобы не мешать нам, не путаться под ногами.
- Пригляди за детками.
Медсестра, коротко кивнув, уходит в вагон.
Первый жандарм масляно смотрит ей вслед, второй озорно пихает его под локоток. Он уже собирается что-то сказать, но в этот момент первый резко меняется в лице.
- Там что-то есть! Я что-то видел!
- Где? Что?
- Я видел! – вопит жандарм.
Теперь уже видели все. Низкая, косматая тень мечется, скользит, мелькает за пределами светового круга, между вагонами, не показываясь на свету.
- Эй, кто ты? Покажись!
- Стоять, падла!
У одного из жандармов – того же, что пристрелил проповедника – не выдерживают нервы. Опять. Он начинает палить.
Его товарищи тоже открывают огонь. Тень пришельца исчезает во мраке. Охваченные охотничьим азартом жандармы преследуют его, рассыпаются цепью, не прекращая стрельбы.
- Где ты, сука, выходи!
И в тот же миг один из жандармов падает, придавленный массивным телом. Нечто чёрное и огромное набрасывается на него из темноты, и начинает терзать. Умирающих отчаянно кричит.
 - Монстр, это некий монстр! – замечает тут один из жандармов, подсветив сцену насилия фонарём.
Утратив самообладание, жандармы бросаются, все как один, к станционному зданию. Забегают в него, запирают двери, и баррикадируются.
Тянутся минуты.
Ничего, кажется, не происходит.
Жандармы осторожно выглядывают в окно.
И вдруг душегуб выходит в круг света.
Вздох ужаса прокатывается по станции.
- Что там? Что ты видел? – дёргает один из жандармов, которому не нашлось места перед окном, своего товарища.
- Чудовище… - шепчет тот – Это было чудовище, не человек. Я не шучу!
- Что он делает?
- Он идёт…
- К нам? – вскрикивает любознательный.
- Нет. Он идёт к вагонам.
- Что? – воскликнул тотчас же другой жандарм – Но там…но там же дети! Мы должны помочь им!
Все молчат.
- Вы понимаете? Кто-нибудь выйдет? Мы должны помочь детям!
Все молчат.
Оборотень врывается в голубенький вагон. Он выламывает дверь!
Но в тот же миг, едва хлипкая дверь слетает с петель, монстра отбрасывает назад, на перрон сокрушительным выстрелом!
Бледная пани Шуцкая стоит в проёме тамбура, и в руках у неё старое охотничье ружьё.
Изрешеченное картечью тело вьётся угрём в кругу фонарного света. И жандармы на станции дружно всхлипывают от ужаса, понимая, что перед ними ужасный оборотень!
Но невозможное! Тихо шипя и дымясь, раны на теле монстра затягиваются прямо на глазах. Медсестра пытается перезарядить ружьё. Руки её дрожат. Пальцы скользят, покрывшиеся ледяным потом.
Монстр встал на ноги. Глаза его пылают багряным пламенем.
Он нападает!
И в тот самый миг, некий сияющий, испускающий чистый неугасимый свет объект молнией мелькает в воздухе, низвергаясь прямо на оборотня.
Что это? Ангел света и чистоты? Внезапная и всеобъемлющая помощь Высших Сил?
Нет, это керосиновая лампа. Меткий выстрел разносит её на клочки в миллиметре от шкуры оборотня.
Керосин вспыхивает. Огненное облако окутывает чудовище, и объятый мучительным пламенем оборотень бежит в тёмную даль насыпей и перегонов, жалобно скуля, отчаянно завывая.
- Что это было? – шепчет один жандарм другому.
А из темноты в круг света входят матёрые человеческие фигуры.
- Кто, кто это?
На перрон выходят десантники.

Некоторое время спустя, в кабинете начальника станции, викторианском, скудно освещённом газовыми рожками, командир десантников требует у начальника станции выдать ему керосин.
Начальник нервн и взинчен. Он мечется по кабинету, лихорадочно собирая вещи, сгребает что-то со стола, из бюро, сейфа и секретера в громадный вещмешок.
Командир высится над ним, широко расставив ноги. Он в глухой противогазной маске, и упрямо не желает её снимать. Бейлиф стоит, сложив руки на груди, у громадного, во всю стену окна, выходящего в тёмную ночь. Пара жандармов робко трётся у входа.
Присутствующие, очевидно, продолжают некий уже порядком затянувшийся разговор.
- …И я вам снова скажу: нет! У меня попросту нет на это ни времени, ни возможности. Наш отряд выполняет ответственнейшее государственное задание! Именем Его Величества я требую незамедлительно выделить мне топливо! Я комбат! – тут он ударил себя кулаком в грудь.
- Послушайте, - увещевал командира начальник станции – Ну нельзя же так, право! Вы военный, на вас лежит ответственность за мирных обывателей. Пан бейлиф, согласитесь, не без оснований рассчитывают на вашу поддержку в нелёгком деле охраны несчастных деток…
- У нас два вагончика – голубой, и розовый! – вставил бейлиф.
- Да что вы мне мозги пудрите! Сами-то, гляжу, геройствовать не собираетесь, верно?! – комбат пинком сбросил на пол вещмешок начальника станции.
- Но я должностное лицо! – обиделся начальник.
- Вот и исполняйте свои должностные обязанности! Топливо…
- Но вы должны понимать, что…
- Ах, полно, оставьте его! – машет рукой бейлиф, тайком подмигивая начальнику станции – Это бесполезно, неужели не видите? Этот вояка – попросту трус.
И тут командир буквально взрывается:
- Никто! Не смеет! Называть! Меня! Трусом!
Похоже, это его больное место.
Один из жандармов, отстраняясь от двери, подходит к широкому окну, и пристально выглядывает что-то в ночи. А там, под фонарями, как раз медсестра ведёт стройную колонну детей из раскуроченного поезда к вокзалу.
Бейлиф продолжает давить на командира:
- В этом нет ничего постыдного. Конечно, меленькие дети ведь умирают каждый день, а такого большого, сильного, упитанного командира не должно…Да что ты там выглядываешь, в конце концов?! – он внезапно обращается к жандарму.
- Я видел движение. Там, во мраке.
Комбат решительно подходит к окну.
- Не страшно. Даже если это оборотень, ему в жизни не допрыгнуть до нашего этажа.
- Да, но я видел… - начал, был, жандарм.
И тут раздался крик.
В свет фонарей влетела жуткая летучая тварь, похожая на демона, вылезшего из самого чёрного пекла. Чудище волокло в когтях извивающегося безоружного жандарма. Злобно хохоча, оно неторопливо, рывками – тяжёлый жандарм – воспарило над часовой башней вокзала. Увенчанной высоким острым шпилем.
И сбросило свою ношу вниз.
Кровь хлынула, шмякнулась по всему перрону! Паника охватила вокзал! И толпа орошённых карминовыми точечками детей, придя в окончательное исступление, бросилась бежать без оглядки, посбивав с ног, и опрокинув на рельсы Шуцкую и жандармов.
- Всё, началась веселуха! – довольно проворковало летающее чудовище.
И радостно рассмеялось.

- Детки, детки, стойте! Куда же вы?! – истерично завопила пани Шуцкая, барахтаясь среди шпал.
- Лови их, держи! – рявкнул один из солдат, субрядовой, если верить знакам различия на броне.
Пару штук мужики подхватили, но остальные ринулись с вокзала прочь, не помня себя от страха.
Распахиваются стеклянные двери, и бейлиф с проклятьями выскакивает на перрон. За ним неторопливо выходит недовольный таким оборотом событий комбат.
- Нужно ловить! – коротко ставит его в известность бейлиф.
Командир хотел, было, воспротестовать, но большая часть его отделения уже разбежалась, вместе с жандармами, влекомая латентными родительскими инстинктами и невысказанной симпатией к медсестре. Помогать в поисках детей, очевидно.
- У-ух! – кратко, по-военному высказался комбат. И снял маску.
Бейлиф аж подскочил.
- Ох ты ж ёлы-палы! Откуда у вас такие шрамы, командир?!
 - Война. Горел в бронеходе – отмахнулся тот.
- Эээ…но вы же ведь десантник, какие бронеходы?
- На войне всяко бывает! – отрезал командир.

Городок в панике. Почти все уже удрали. Оставшиеся обыватели образовали пробку на выезде из города. Бойцы и жандармы не без труда отлавливают сорванцов в ревущей клаксонами тянучке. Впрочем, это ещё лишь цветочки. Пара-тройка особо истеричных удрала даже не к выезду из городка, а аккурат в противном направлении – прятаться в опустевших улицах и хмурых двориках городского центра.

- Вот, ещё одна девочка осталась! – доложил командиру субрядовой.
Мужчины убили битый час на блуждания по небольшому, на первый взгляд, городу.
Комбат почесал лысую макушку.
- Возможно, её уже в городе вовсе нет. Может, её подобрал кто-то из сердобольных граждан.
Бейлиф, тревожно канючивший у поезда, вскинул брови, едва услышав такое.
- Не смешите меня! Необходимо найти ребёнка!
Командир игнорирует его.
- Солдаты, в машину! Время на исходе. Я сейчас вытрясу из этого, мать его, начальника станции топливо.
Он вертит барабан револьвера, и оборачивается в направлении станции. Десантники слаженно запрыгивают в боевую машину.
В этот момент, слышится рёв двигателя, и вышибев дверцу подземного гаража, станцию покидает красивый частный, начальственного вида автомобиль.
- Я приведу помощь, обещаю! – выкрикивает начальник станции в окно, промчавшись мимо солдат.
- А топливо он заправил себе… - пробормотал себе под нос бейлиф.
Комбат в неистовстве.
- Огонь, орудие, огонь! – орёт он. Но бортовой стрелок бронемашины только отдаёт честь.
- Не могу выполнить, пан командир!
Но тот уже не слушает.
- Дяденька, а что, ваша пушка не стреляет? – спросил субрядового один из детей, отирающихся у бронемашины. Глядя на него снизу-вверх.
- Это солярный светомёт – назидательно пояснил боец – Ему нужен солнечный свет, чтобы стрелять. Он фокусирует его при помощи сложной системы линз и передаточных зеркал, и…
Но дитю уже стало скучно.

- Ладно, мне надоело. Идём обратно. Холодно что-то тут! – предлагает жандарм, стуча зубами. Они с десантником в паре идут по тёмной улице в поисках потерявшейся девочки.
Центр города. Темно. Брущатка, узкая кривая улочка, старинная застройка.
Дивное дело, но сколь ни быстр, сколь ни стремителен был в последние поколения энергичный напор технического прогресса, в патриархальной провинции ещё оставалось немало вот таких вот мест – стрельчатый, серокаменных, готических, кажется, совершенно навеки закостеневших во временах рыцарских романов.
- Отставить дефитизм! – отрезает его спутник – Мы выполняет миссию до победного конца, не считаясь с потерями и…
Воздух разрезает оглушительный визг.
Из за угла вылетает бледная от ужаса девочка. Её глаза широко раскрыты, по щекам и рту текут слёзы. Она бросается на грудь опешившему солдату.
- Ну, ну, успокойся, всё будет хорошо! – пробует успокоить ребёнка.
- Дядя, дядя, страшный дядя! – рыдает и вопит девочка.
- Что? Что там такое?
- Страшный дядя!
- Так, ладно, пойдём-ка на вокзал! – предлагает немного обидевшийся жандарм.
- Научим тебя просить подаяние! – доверительно поясняет десантник.
Они уже собираются идти обратно, но тут жандарм оборачивается круто. В сторону переулка, из которого выбежала девочка.
- Хо, глади-ка, в самом деле. Страшный дядя, как есть.
Из клубящегося в переулке мрака и тумана выходит скрюченный зловещий бомж. Ковыляя и постанывая, он бредёт, явно нацелившись на девочку.
- Эй ты, а ну стоять! – грозно велит жандарм. Но мужчина игнорирует.
Десантнику это всё уже порядком надоело. Он вскидывает карабин.
- Стой, сто идёт?!
Молчит. Бредёт.
- Стой, назад! Стой, стрелять буду!
- Хныыы!
Десантник, рассвирепев от непочтения, ринулся к дегенерату, и ударил его прикладом. Вот он уже бьёт его ногой. И кулаком, под дых!
Но тому – хоть бы что. Он ещё и драться лезет, и норовит охватить солдата.
Десантник берёт подонка на болевой, выворачивая за спину руку. Жандарм победно хлопает в ладоши. Но мужик не собирается сдаваться. Он явно из крутосваренных, и кажется, совсем не ощущает боли. Вывернувшись, с хрустом ломая руку в суставах, он вдруг оказывается лицом к лицу с солдатом, и обнажив очень острые зубы, перегрызает изумившемуся десантнику горло.
Побледневший жандарм закрывает девочке глаза ладонью.
- Упырь! Вот падло!
Секудну спустя он уже бежит в сторону станции, подхватив дитё на закорки.
Упырь пиршествует, довольно урча, чавкая и похрустывая. На мгновение оторвавшись от мяса, он запрокидывает голову в небо, и ликующе завывает, демонстрируя во всей красе небу огромные зубы, и деформированную, нелюдских размеров окровавленную пасть.

Бейлиф, не дрогнув, выслушал доклад жандарма.
- Ну, в принципе, я ожидал чего-то подобного – загадочно замечает он.
- Что будем делать? – жандарм.
Бейлиф пожимает плечами.
- А что тут уже сделаешь? Если повезёт – дотянем до утра. А нет – отойдём красиво – он подмигивает собеседнику – имею коньячок!
Комбат, презрительно сплюнув, примыкает к винтовке штык. Он – человек действия – собирается идти на разведку.

Дети сидят, скупчвшись, в станционном здании.
- А моя мама говорили мне, что чудовищ не бывает! – упрямо доказывает девочка.
- Твоя мама врёт! – смеются старшие пацаны.
- Нет, никогда, моя мама никогда не врёт! – плачет девочка.
- Врёт, врёт! – скандируют мальчики, наслаждаясь истерикой товарки.

- Стоять!
- Кто идёт!
- Сам «кто идёт»!
- Я первый спросил!
- Отставить! Считаю до трёх, потом мечу гранату!
- Ой-ей, нехило, круто. Жандармы мы. Детей искали.
Командир, и пара жандармов, нежданно встретившихся на тёмных улицах, переругиваются их импровизированных укрытий. Густой, противоестественный туман накрыл улицы городка, превратив его в лабиринт теней и неожиданных углов. Сообразив, наконец, что они как бы друзья, мужчины выходят.
- Докладывайте! – сразу берёт быка за рога комбат.
- Детей не нашли! – рапортует жандарм постарше, вытянувшись по струнке – Нашли, зато, упырей. Много.
- А ещё…- начинает второй.
- Да помолчи ты, я сам скажу! – прерывает его первый.
Из тумана, тем временем, выходит пара десантников.
Командир радостно приветствует их, но нечто неестественное в движении солдат смущает опытного офицера.
- Назовитесь!
Обратившиеся, как теперь видно, в упырей солдаты не отвечают, а лишь переходят на бег трусцой.
- Ребят, вы из какого взвода?
- Дети…мы так хотим детей – замогильно шепчет приближающийся.
- Они нам очень нужны… - вторим ему другой.
- Огонь! – командует комбат.
Грохочут винтовки. Упыри эффектно отлетают, уносимые винтовочной пулей, но тут же вновь вскакивают.
Не так-то просто убить мертвого.
Младший из жандармов тщательно целится, и стреляет упырю в голову. Того это несколько озадачивает, но уже полминуты спустя он вновь встаёт, рычит, скаля на жандарма ужасающую пасть, и красуясь аккуратным отверстием во лбу.
Тогда, командир снимает с предохранителя свой скорострельный мелкокалиберный карабин, и прицельным огнём старательно дробит нежити суставы и связки.
Это помогает, но упыри подвижны, и попасть сложно.
Вскоре, сама собою отрабатывается тактика: жандарм кладёт упыря из винтовки, а покуда тот лежит, оглушённый баллистическим шоком, комбат расстреливает его из карабина.
- Сработается! – подытоживает он, довольный проделанной работой. Компания возвращается на вокзал, оставляя позади обездвиженных монстров.
И тут, воздух разрезает на части жуткий вопль.
Определив источник звука, командир склоняется к полуподвальному окошку.
Там тянет пальцы сквозь решётку человек.
- Выпустите меня, выпустите, умоляю! Я не хочу вот так здесь помирать - кричит он!
Комбат поднимает взгляд на фасад здания. «Полицейская управа» - гласит вывеска.
- Пойдёмте – кладёт ему руку на плечо старший жандарм, норовя увлечь дальше.
- А этот? – командир указывает стволом на окошко – мы же не можем его здесь бросить?
- Этот? А, этот. Так это ж Тиль Цавейко – насильник и убийца! – пожимает плечами жандарм – Пусть себе сидит – предлагает второй.

- Ох.
Раскуроченный вагон. Отблески фонарного света пляшут по потным спинам.
- Ах.
Медсестра и жандарм совершают половой акт. Они тайком улизнули из станционного здания, где томятся в безнадёжном ожидании утра обречённые дети. Теперь, это единственный способ снять гнетущий стресс.
- Хо-хо! Ух, ух!
Медленно тянется ночь.
- Ох, ах, ах! Ах, ах.
Ночь полнится шорохами. Приближаются голоса, шаги. Всё быстрее!
- Быстрее!
Быстрее! И вот, на платформу выбегает запыхавшийся комбат с жандармами. За их спинами семенит низкорослый тип в мятом фраке, с лицом заискивающим и наглым. Это, очевидно, преступник Цавейко. Его всё же решили спасти.
Встревоженный шумом бейлиф выглядывает из окна начальниковского кабинета.
- В укрытие! – орёт командир – Упыри! Упыри наступают!
Не сбавляя темпу и скорости, они вбегают в здание, запирают за собой стеклянные двери, и начинают баррикадировать их.
К удивлению солдат и детей, из вагона вылезают неожиданные голые, и принимаются колотить в дверь, требуя впустить и их тоже.
Бейлиф принимается разбирать баррикаду. Командир хочет его остановить:
- Стой. Отставить, я тебе говорю! Мы не успеем. Там упыри! Они обречены.
Голые колотят в двери, а на краю платформы совершенно неожиданно возникает толпа упырей.
Жандарм, оборачивается, видит их, и тотчас же впадает в истерику, прижавшись спиной к стеклянной двери.
Воздух вдруг разрезает ужасный крик.
А вот пани Шуцкая сохраняет чуть больше самообладания.
- Лестница. Пожарная лестница.
Оставив дверь, она запрыгивает на лестницу, и начинает карабкаться. Жандарм вскоре следует за ней, однако, шоковый ступор вынуждает его замереть на несколько секунд.
Он теряет свой шанс.
Крупный, с большими зубами упырь хватает уже почти вскарабкавшегося к окнам второго этажа жандарма за волосатую щиколотку, и стягивает его вниз.
- Нет, нет!
Бейлиф старается прикрыть глаза всем детям за раз.
Упыри, радостно урча, разрывают голого жандарма в кровавые клочья, и огромное количество ярко-алой крови заливает перрон, стены, упырей и даже стеклянную дверь.
А медсестра успешно спасается на крыше.

С высоты, ей хорошо видно всё, что творится в городе. И холодно.
Улицы запружены упырями. Живых людей не осталось – почти все сбежали, а кто нет – того, вероятно, разорвали в кровавые клочья на содрогаемых воплями улицах.
Колонны упырей, жестоко скаля зубы, ковыляют к вокзалу.
- Раз…два…три, четыре… - считает пани Шуцкая, стуча зубами, чтобы согреться.
Тогда она ещё не знала, что есть и пятая колонна…
- Предатель… - ноют упыри – Дайте его нам. Мы так хотим…Нам так нужен предатель.
- Он обрёк нас на смерть.
- Иуда… - шепчут другие.

Бейлиф пьёт коньяк в одиночестве, оккупировав кабинет начальника станции. На его лице – слёзы.
Дверь открывается, и в кабинет входит командир в сопровождении пары десантников. Он быстро оценивает обстановку.
- Отставить пить! – приказ.
Бейлиф поднимает от гранчака грустные глаза.
- Почему? Отчего бы и не выпить? Разве есть альтернатива? Цирроз мне точно не грозит! – бейлиф патетически вскидывает брови – К чему стремиться?!
Комбат, не удостоив вниманием реплику бейлифа, жестом подзывает солдата.
- Субрядовой, изъять коньяк.
- Да как вы смеете?! – возмутился бейлиф – Вы хоть можете себе вообразить тот груз тяжкой ответственности, что лежит на моём сердце? Подумайте сами, ну как я могу не пить?!
Командир скептически кривит губы.
- Ответственности? Да что ты знаешь об ответственности?
- Всё! – отрезает бейлиф – На мне…
- Да, дети, дети, я знаю. А хочешь узнать, что такое настоящий гнет ответственности, а? Великой ответственности перед Родиной и Его Величеством? – командир щёлкает пальцами – Субрядовой, расскажи ему.
- Есть рассказать!
Он рассказывает.

Что-то разорвало дорогу.
Шоссе было рассечено поперёк широкой, рваной бороздой, пропаханной в исстрадавшемся теле земли. Ветер доносил запахи гари, дыма с востока, куда уходила странная борозда.
Бронемашина замерла на самом краю обрыва, в последний момент, повизжав тормозами, едва не сорвавшись.
Командир оценил обстановку.
- Сливочник, проверь! – приказал он солдату.
Сливочник вооружённый окопным дробовиком, спрыгнул в траншею, покатился по опалённой земле. Вскочил, и осторожно двинулся на восток.
Что ждёт его впереди? Какой враг, какое злосчастье притаилось во мраке? Что могло пронестись поперёк дороги с таким сокрушительным результатом?
Немало времени прошло, прежде чем он увидел.
Это был гигантский корпус, чёрный, изуродованный, опалённый огнём и растрескавшийся. Но в нём по прежнему узнавались очертания хищной воздушной акулы.
Солдат всё ещё не вполне понимал, что перед ним такое. И лишь тогда он вздрогнул, когда налетевший ветер разогнал клубы дыма, и боец увидел прямо перед собой громадные челюсти. Острые стальные зубы, подобные невероятному капкану.
- Охотничий дирижабль! – прошептал солдат – Кто-то сбил его…
Смутная тревога охватила бойца. Как будто бы некто страшный и огромный наблюдал за ним. Как будто бы ему грозила опасность.
Он инстинктивно поднял голову вверх, на бескрайний обугленный корпус. Пара сигнальных фонарей мерцала красноватым светом.
Словно глаза чудовища.
И в этот момент, раздался невыносимый скрежет, и боец почувствовал, как поток воздуха едва ли не сносит его с ног.
- Кто ты такой? – прошипело то, что солдат считал раз и навсегда сбитой машиной.
На миг боец утратил дар речи, а потом взял себя в руки, вытянулся по стойке «смирно».
- Субрядовой Его императорского величества Фельдрих Сливочник!
Вновь заскрежетало, и пасть раскрылась теперь гораздо шире. Дух утробы монстра овевал субрядового. Его дыхание пахло машинным маслом и адским пламенем.
«Улыбнулся! Он улыбнулся!» - дошло, внезапно, до бойца.
- Значит, ты служишь императору, верно? – не дожидаясь ответа, дирижабль продолжил – В таком случае, сегодня у тебя будет шанс выслужиться перед ним.
Сливочник видел движение, там, впереди, за двойным рядом острых зубов. Охваченные отблесками пламени, вертелись, скрежетали, работали циклопические машины, образующие нутро дирижабля, и вид их наводил страх.
- Что здесь произошло? – прошептал солдат.
- Утечка…веселящий газ…- пробормотал дирижабль - Маленький жаворонок пошёл на таран…впрочем, не важно…
- Я не понимаю! – осторожно сказал солдат, пятясь от свихнувшейся машины.
- Забудь, долгая история. Твоё дело другое. Эмиссар. Я поглотил его. Я съел его душу. Я пил его память! Эти данные крайне важны. Ты должен доставить их в имперский штаб. Слышишь? Ты понимаешь меня, солдат?
- Я? Но какие данные?
И раздался скрежет. Сливочник видел неким внутренним взором, как бешено вертятся шестерни, как гулко взметают воздух маховики. Механический мозг машины напряжённо вертелся, обрабатывая некие зловещие протоколы.
Завывающий металлический визг! Словно разошедшаяся коробка передач. Что-то там ломалось, внутри, в разрушающихся логических блоках дирижабля. Силы чудовища были на исходе…
И в этот момент, челюсти его рванулись вперёд, одновременно раздвигаясь, выворачиваясь и заполняя собою, кажется, всё пространство вселенной.
Громыхнуло. Солдат в исступлении упал на колени. Сердце его бешено колотилось, раздувающиеся ноздри ловили запах раскалённого металла.
Но лишь одна тонкая струйка крови текла по его предплечью.
Клац опустил глаза, и увидел на себе метку. Метку, оставленную укусом исполинского монстра.
- Можешь считать, что тебя повысили, субрядовой! – довольно проворковал дирижабль.

- Теперь, в крови у субрядового хранится информация из вражеского штаба. Информация о предателе! О проклятом шпионе, иуде и провокаторе республиканцев, плетущем злые козни у нас за спиной! – подвёл итог комбат – И эту информацию жизненно необходимо как можно скорее извлечь и расшифровать в штабе, покуда злодей ещё не совершил задуманное предательство.
- Извлечь… - отстранённо пробормотал бейлиф – Ты знаешь, как они будут извлекать из тебя кровь, субрядовой?
- Неа…
- Отставить!
- Предатель готовит диверсию. Он собирается сдать всю провинцию республиканцам! Это очень важно.
- Это очень больно…
- Странно, упыри отступили…- успел ещё подметить бейлиф, выглядывая в окно – Словно, они кого-то боятся…
И в этот момент, воздух разрезает истошный крик.
Оборотень, отиравшийся неподалёку, заметил, очевидно, пани Шуцкую на крыше.
И теперь лезет к ней.
Командир разбивает окно прикладом, и велит открыть огонь.

Оборотень взбешён. Растревоженный пулями, он пересматривает приоритеты, и лезет теперь в окно кабинета, словно некий жуткий проситель, доведённый до исступления непоколебимой инертностью бюрократической машины.
Щёлкает затвор. У командира закончились патроны.
- В штыки! – решительно отдаёт он приказ, и вместе с субрядовым они вонзают клинки в брюхо вставшего в оконном проёме чудовища.
Субрядовой, удачно определив для себя точку опоры, действует винтовкой, как рычагом, и успешно выбрасывает монстра в окно.
Командиру повело меньше. Вонзив штык в уже заваливающегося монстра, он теряет равновесие, и падает вместе с ним.
Пушистая туша смягчила падение. Но уже в следующий миг, быстро заживающий, очень, очень разозлённый оборотень сбрасывает с себя командира, хватает его за грудки, и с ужасным рёвом швыряет об вагон. Разбив стекло, последний теряет сознание где-то в купе.

Оборотень, ликуя, воздевает когтистые лапы к небу, и радостно воет, обратив морду к скрытой в миазмах веселящего газа луне.
А вслед за тем, стремительно направляется к разбитому вагону, чтобы кусать и терзать бессознательного командира.
Но утыкается мордой прямиком в ствол.

Шуцкая, воспользовавшаяся задержкой, спустилась с крыши, и подобрала оружие мёртвого десантника. Теперь, она целится в оборотня из тяжёлого окопного дробовика.
Перекрещенные ленты патронов прикрывают её наготу.
- На те в дышло, хрен собачий! – чётко и раздельно выговаривает медсестра, и стреляет в голову. Череп монстра разлетается, как спелый арбуз. Агонизирующее тело его валится на перрон, дёргаясь и извиваясь. Оборотень стремительно регенерирует, но грохот выстрела привёл в себя командира. Окончательно взбешённый, он ищет поблизости оружие налитыми кровью глазами.
В кабине локомотива стоит, прислонённая к стоп-крану, острая лопата.
- О, вот оно! – довольно ухмыляется комбат – То что надо! Сейчас ты у меня попляшешь, шавка драная.
Пинками разгребая обломки, он выбирается из руин вагона, манимый вожделенной лопатой.
Медсестра, тем временем, раз за разом разряжает дробовик в оборотня, ругаясь и грозясь.
Кровища хлещет во все стороны из измочаленного тела оборотня.
- Ой.
Патроны, всё-таки, закончились.
Но комбат уже добрался до лопаты.
Оборотень, едва залечив раны, уже тянет свои когтистые лапы к медсестре. Та, возмущённо огрев его, напоследок, прикладом, бросается бежать обратно к лестнице, сверкая пятками. Солдаты прикрывают её беглым винтовочным огнём из окон.
Оборотень поднимается да ноги. Вот, он уже готов бежать за несчастной пани Шуцкой!
Пронзительный крик разрезает воздух!
 Комбат, потрясая лопатой, вызывает монстра на бой. Тот принимает вызов.
Когти скрещиваются с закалённой сталью! Неудержимость и ярость против злобы и свирепости!
Долгое время они рубятся в изнемождающем поединке, и наконец, командир, уличив момент, опрокидывает оборотня в смертельно опасную паровозную топку. Он молниеносно захлопывает заслонку, и с наслаждением слушает скулёж, вопли и завывания, доносящиеся изнутри. Никакая регенерация не спасёт зверя от такой участи.
- Отправляйся в ад, мохнатый ублюдок! – командир густо сплёвывает кровавой слюной.
Со стороны здания вокзала раздаются предупредительные крики:
- Упыри! Командир, упыри возвращаются! Спасайтесь!
Комбат настороженно оглядывается, опираясь на лопату. В самом деле, бесчисленные шеренги упырей вновь неторопливо ковыляют к вокзалу.
- Ноги в руки.
Упыри приближаются.
- Дети. Дети! Дайте нам детей.

Солдаты отстреливаются из окон. Они десятками уничтожают чудищ, но тем нет числа. Сотни, многие сотни упырей осаждают вокзал, словно бомжи в зимнюю ночь.
Командир решительно глядит на подступающую нежить через баррикаду.
- Гранату.
Он не глядя протягивает руку, словно требующий скальпель хирург. Субрядовой молча вкладывает в его руку гранату.
Комбат, очень сильно замахнувшись, мечет её.
Оглушительный взрыв! Ошметья упырей разлетаются по стенам вокзала, смешиваясь с птичьим помётом! Кровь заливает подступы к зданию.
Но на каждого павшего монстра приходятся двое вновь прибывших.
- Огонь, огонь!
Шквалы свинца раз за разом скашивают рады кровожадных страшилищ.
- Командир, патроны на исходе!
Всё меньше и меньше боеприпасов остаётся у солдат. Но в тот момент когда, казалось, их стрельба уже неминуемо должна была умолкнуть, упыри прекратили натиск. Отчаявшись взять вокзал штурмом, ни отступают назад, во мрак и туман.
- Они вернуться.
- Они будут искать другой путь, точно.
Бейлиф в каком-то ступоре сидит, стеклянисто глядя на медсестру.
- И ведь это ещё даже не худшая из наших проблем, верно? – бормочет он.
Командир вдруг взрывается.
- Проблем? Да что ты можешь знать о настоящих проблемах?
И в порыве откровенности он раскрывает полы своего бушлата, демонстрируя окружающим рану.
- Рана! – дружно выдыхают все, демонстрируя таким образом неприкрытую тревогу.
- Оборотень. Его укусили.
Пани Шуцкая хмурит брови.
- И что же нам теперь делать? Мы должны будем, когда это…
Но в этот момент, воздух разрезает душераздирающий крик.
- Что там?
Субрядовой волочёт за шкирки Тиля Цавейко.
- Он приставал к детям.
За его спиной робко выглядывают справедливости заплаканные дети.
- Я не хотел, я не хотел! – отпирается Тиль – Я хороший!
Медсестра с отвращением смотрит на преступника.
- Ты подлый и больной человек. Тебе место в подвале, среди мусора и мышей.
- Не надо мусора!
- Верно! – соглашается комбат – Отведите его!
Но Тиль, душераздирающе завопив, вырвался из рук схвативших его, было, солдат. И был таков.

Ночь уже потихоньку приближалась к своему концу.
Тиль Цавейко остановился перевести дух. Он бежал через весь городок, уходя вначале от десантников, а затем от упырей. Немало усилий пришлось приложить ему, чтобы оторваться.
Теперь, преступник, наконец, ощутил себя в безопасности. Он даже начал заглядываться на витрины безлюдных магазинов. Возможно, ему стоит что-нибудь украсть?
Внезапно, холодный пот прошибает его. Навстречу Тилю, вынырнув из густых клубов тумана, идёт девушка.
Кто она? Худая, высокая, бледная, как слоновая кость. Волосы цвета воронова крыла. Босые ноги.
Девушка одета лишь в  длинное белое рубище, задранное до бёдер.
И рубище это залито кровью.
Тиль облизывает губы пересохшим языком.
- Нет. Нет, это не можешь быть ты! – в голосе его слышны страх и отчаяние – Ты мертва, мертва, я сам видел!
- Конечно же видел, Тильберт, – мягко соглашается девушка – Ведь ты же сам убил меня. Изнасиловал и убил. Теперь, я пришла за тобой.
Девушка улыбается, и преступник видит зубы. Зубы!
- Нет, нет, нет! Да что же это такое?! Помогите!
- Ты мне кое-что должен, Тиль.
Преступник пускается бежать, сломя голову. Упыриха бодро следует за ним.
Проносятся в тумане улицы, дома, перекрёстки и повороты. Цавейко понимает, что заблудился.
- Хватит, Тиль. Смирись. Тебе нет смысла бегать.
Чудище совершенно не запыхалось – голос её ровен.
Тиль спотыкается о распластанный на мостовой окровавленный труп, падает навзничь. Он тут же вскакивает, но упыриха быстро сокращает разделявшее их расстояние.
Слишком быстро. Теперь она уже почти рядом!
Тиль бежит, что есть мочи. По левую сторону он замечает полицейскую управу. «Там должно быть оружие!» - мелькает в голове мысль.
Преступник врывается в управу, запирает за собой дверь, лихорадочно ищет оружие.
К тому времени, как он находит револьвер, упыриха уже преодолевает дверь.
Когда он появилась на пороге, Тиль как раз нашёл коробку с патронами. Он уже открыл её, но завидев жуткую гостью, взвизгнул, и выронил. Патроны рассыпались по полу. Преступник схватил один из них, дрожащими руками зарядил. Выстрелил.
Но то ли он не попал, то ли упырихе были побоку револьверные пули. Она пожала плечами, и неторопливо пошла в сторону Тиля.
Цавейко в отчаянии огляделся вокруг. Совершенно немыслимым образом, с его мозгу родилась странная идея.
Преступник бросился к забранной редкой решёткой камере предварительного заключения. В последний момент увернувшись от самых когтей упырихи, он захлопнул за собой решётку. Замок защёлкнулся.
- Ну и что же дальше? – страшно улыбнулась убитая – Ты ведь оттуда не выберешься, Тиль.
Она попыталась достать преступника через решётку. Тот скорчился у дальней стены, в считанных сантиметрах от когтистых пальцев.
Внезапно он с ликованием хватает что-то с пола! Один из патронов закатился в камеру.
Цавейко заряжает им револьвер. Вскидывает его!
И медленно опускает, глядя на презрительную улыбку упырихи.
Нет, ему не застрелить чудовище одним патронов. Бесполезно.
- Знаешь, Тиль… - задумчиво протянула упыриха - …знаешь, а мне кажется, я знаю, что ты можешь с ним сделать…

- Жандармы удрали.
- Что? – командир, что чистит и смазывает винтовку за столом начальника станции, обернулся на раскрасневшуюся Шуцкую.
- Жандармы. Похватали свои манатки, и драпанули без нас. Думают, что им удастся выбраться из города.
Командир лишь пожимает плечами - мол, с жандармами ли, без жандармов – один хрен.
- Вверху! Они вверху! – вбежавший в кабинет субрядовой зовёт за собою командира.
Выйдя из кабинета, он с пониманием посмотрел наверх.
Упыри вскарабкались на стеклянную крышу вокзала. И теперь бродят по ней.
- Им не разбить стекло.
Если бы. Крылатая тварь, набрав высоту, бомбочкой пикирует вниз. С мелодичным звоном она разбивает стекло, и десятки монстров низвергаются прямо на защитников вокзала.
Живые окружены!
- Огонь, огонь без приказа! Стреляйте по периметру!
- Держать позицию!
Солдаты палят из всех стволов, покуда медсестра и бейлиф выводят детей на узкую балюстраду, опоясывающую второй этаж. Теперь, это последнее безопасное место.
- Отступаем!
Летят раскалённые гильзы. Клубы порохового дыма скрывают всё вокруг.
- Отходим, отходим!
Кровь! Один за другим мрут десантники. Течёт, хлещет, струится из разорванных тел. О, как много крови!
- Чего ты хочешь! – отчаянно вопит маленький мальчик, тщась вырваться из когтей упыря – Что вам нужно от меня?!
Упырь лишь на мгновение задумался.
- Терзать! – веско ответил он.
И вот, в решающий момент, комбат, раненый до боли злым упырём, окончательно теряет над собою контроль. Он увеличивается в росте, и покрывается шерстью.
Он оборачивается оборотнем.

Внизу командир рвёт и мечет упырей, по ещё больше монстров лезет на балюстраду.
- Предателя! – скандируют они – Предателя нам! Мы хотим!
Другие тянутся к детям. Считанные пяди отделяют их когти от белоснежных носочком маленькой, взобравшейся на балюстраду девочки.
- Пойдём с нами – предлагают они – мы откроем тебе тайны гниения.
И бейлиф не выдерживает.
- Хватит! – кричит он – Я больше не могу! – он поднимает на медсестру глаза, полные угрезений совести, и она его понимает.
А затем, бейлиф делает шаг, и срывается с балюстрады.
Сложно сказать, разбился ли он насмерть, или был ещё жив, когда его стали глодать.

Заполучив столь желанное, упыри утратили интерес к детям. Большинство из них ушло в неизвестном направлении, а немногих оставшихся заел, наконец, оборотень.
Не считая его, из десантников остался в живых лишь один. Но и он тяжело раненый, лежит, облокотившись на мраморные ступени, и кровь течёт из под его шинели.
Один из пацанов на балюстраде – оттуда хорошо видно – констатирует:
- Поезд приехал.
Огромный оборотень помогает медсестре снять  детей сверху. Теперь, они спасены. Хотя и очень напуганы.
- Спасибо – говорит медсестра. И убедившись, наконец, в безопасности детей, вонзает в сердце чудовища длинную, очень острую серебряную заколку.
Тот падает на пол, и корчится в агонии, дымясь, медленно, мучитель умирая. Дети в ужасе бегут прочь из этого полного крови и трупов места. Выбежав на перрон, они радостно встречают поезд.
Только выживший солдат не радуется. Он видит опознавательные знаки на броневагонах.
- Республиканцы. Предатель, всё же, успел сделать своё дело.
- Теперь вам остаётся только сдаться – говорит медсестра. Она сидит напротив, на полу, обхватив руками нагие колени.
Боец думает мгновение.
- Нет, нет. Десантура не сдаётся!
 И с этими словами он решительно протягивает руку умирающему своему командиру.
Тот кусает бойца.