Равнина Жары

Ничего не желай во сне видеть, а то с рожками увидишь.
                Преподобный Амвросий Оптинский

Помянул я как-то к ночи Всеволожского Никиту, вот он-то мне и приснился. А вместе с ним приснился ещё какой-то Коромысл;в. Стоим мы так все втроём в поле и палим по облакам из мелкашки. «Скучно, сударь»,  – говорит Всеволожский, Коромысл;в кивает и «ба-бах, ба-бах» в воздух.
«Привидится ж такое», – подумал я, попутно наградив себя нелестным эпитетом за убожество образа сновидения. Ведь что бы там не писал Зигмунд Фрейд про природу снов, они – есть самые прямые проекции нашего мышления. Всё, что застряло в памяти, выстроилось в воображении, переосмыслилось разумом – всё идёт на переплавку в сон. И никакого тебе таинства подсознания: что было дадено, то и следует впоследствии получить.
Вот сижу и думаю: а так ли приятен мне тот самый Никита, чтобы я тянулся к нему своею пытливой мыслью, не только бодрствуя, но и находясь в состоянии безотчётного сна? Да нет, конечно! А Пушкин, вот, тянулся, даже роман хотел написать о таких же бездельниках праздных. И Никите там, как главному герою, предполагалось шуметь, показушничать и веселиться. Но видно, что-то Пушкина держало всё-таки. Или, быть может, понял Александр Сергеевич, что в отличие от «Евгения Онегина», не войдёт такой роман в школьную программу «племени Младого, незнакомого». А, следовательно, за такой труд и браться не стоит.
Да и я ведь тоже хорош – сколько раз после экскурсии по Коломне, спешил на набережную Екатерининского, чтобы остановить внимание экскурсантов на доме Паульсена, где прежде проживал приснившийся мне Никита, и где была прописана его знаменитая «Зелёная лампа». Ведь кто ж не помнит про «приют гостеприимный, приют любви и вольных муз». Много, много произносил я высокопарных и неискренних слов во славу хозяина «приюта» и его зелёного абажура. Хотя спроси меня кто-нибудь тогда, а зашёл бы ты к восславляемому Никите Всеволодовичу на его зелёный огонёк, то сразу бы и узнал всю цену только что сказанного. Нет, общество «счастливого сына пиров» меня категорически не устраивало, и ни Пушкину, ни Дельвигу, и даже наисимпатичнейшему Фёдору Глинке, было б никак не уговорить меня забежать к ним на кружечку пунша. «Скучно, господа, радуйтейся и веселитеся, яко мзда ваша многа на Небесех», – крикнул бы я с набережной Никите и пошёл бы по-настоящему веселиться в свою мастерскую, к чистым холстам и ароматным краскам, пахнущим цветущей сиренью и морозным снегом.
«Скучаю, скучно мне!» – приговаривал некогда и отец Никиты, когда расхаживал между приглашёнными на его званый обед. А обеды в его тропических оранжереях никогда не прекращались и отличались непомерным роскошеством. И никому ведь не приходило в голову манкировать эти помпезные мероприятия, напротив, почиталось за честь быть в числе приглашённых. И верно: чего только не предпримешь ради борьбы со скукой. Один только Иван Андреевич Крылов шествовал на перфомансы Всеволожского не спасаясь от скуки, а с вполне здравой и понятной целью – съесть как можно больше с барского стола и сдобрить съеденное обильным десертом. Баснописец любил повеселиться, в смысле качественно подкрепиться, знал в этом толк и славился своим обжорством, оттого и не томился скукою бытия.
А вот коллега Всеволжского по мотовству и показушным предприятиям купец Ганин Егор Фёдорович томился. Ганин разбил на своём участке земли диковинный сад со всякими чудачествами, сделав его общедоступным. А когда и сад ему наскучил, занялся сочинительством, потом режиссурой и даже актёрством. «Скучно, любезный друг!» – говорил он своему приятелю Измайлову, который не давал Ганину закиснуть от скуки и придумывал для него всё новые и новые амплуа.
Да кого только тут не вспомнишь! Разве мало ли их, объятых суконною скукой! Как сейчас вижу перед собой заседание общественной организации скучнистов, пропевающих от тоски телефонную книгу с указанными там фамилиями и номерами телефонов.
А скучно им всем оттого, что не знали они ничего о Равнине Жары на знойном Меркурии.
Место там и впрямь примечательное, правда, зелени маловато и друзьям из «Зелёной лампы» вряд ли бы пришлось по вкусу. Но точно бы никому не случилось там заскучать.
Хочешь – любуйся палящим солнцем, нависающим над тобой в полнеба, хочешь – иди до горного кольца по застывшей лаве. И никогда тебе больше не придёт в голову палить из мелкашки в небо или утверждаться в глазах местной знати через устроение праздных гуляний. Да и знати тут на Меркурии никакой нет! А кому случится появиться здесь, тот уже не будет чиниться, поскольку на Равнине все равны, – и Ганин, и Всеволжский, и Коромысл;в.
Решил, всё, – перед сном не буду думать ни о каком Никите, только о Равнине Жары. Правда, святые отцы думать перед сном не рекомендуют, но мышление человека так устроено, что ни о чём не думать способна только совершенно пустая голова. А если голова не совсем пустая, то придется полицезреть – этого самого… с рожками… И да простит меня преподобный Амвросий!