Такое вот кино

   Кто с детства не мечтал сняться в кино? Запечатлеть себя на экране. Причем, обязательно в героическом облике и навсегда. Утолить, так сказать, свое эго. Ну, и попутно внести неоценимый вклад в дело развития культуры в целом и кинематографа в частности. Полагаю, что многие. А вот Селиванов не мечтал. Нет, кино он любил. Только себя в нем  не видел. Стеснялся. Но свой вклад во все перечисленное, пусть даже неоцененный,  таки сделал. С двух попыток.
   Первая случилась в студенческие годы. Снимали недалече фильм “Василий Буслаев”. Ну, и приглашали подработать в массовке. Деньги, конечно, не ахти какие, но бедному студенту и рубль за счастье. Отобрался. Даже репетнул в сцене плясок вокруг идола деревянного. Но потом, когда дело дошло до таинства переодевания и грима, некая девица из съемочной группы потребовала усы его либо подрезать,  либо сбрить. Мол, в те времена про Мулявина не знали, и усов таких не носили. А если добавить бороду, то типаж куда-то уходит. Что такое этот типаж и куда он уходит, Селиванов разбираться не стал. Вежливо попрощался, пожелал успехов проекту и коллективу в нем, и на том его актерская стезя закончилась. Но киноиндустрия его таки настигла.
    Несколько лет спустя случилось Селиванову в армии служить. И как-то летом выехал он с солдатиками своими на ремонт воздушной линии связи. Вообще-то, линию эту надо было заново строить. Потому как, она уже лет тридцать мужественно связь обеспечивала. И дожди ее секли, и морозы ломали, и танки рвали и топтали. Кое-где опоры ( или столбы, если хотите) уже просто висели на ржавых проводах. По причине полного истления их деревянной составляющей. Но у командования средств на строительство не было. Потому изыскивали внутренние резервы, и ими латали эту линию. Каждый год. Преимущественно, летом. И командировка эта была для Селиванова неким отдохновением с погружением в природу. Летом в тундре хорошо. Тишина стоит звенящая. Только птички чирикают да лемминги попискивают.  А если еще и не дождь, то на чистом небе солнце кругами ходит. Чуть за полночь за сопочку закатится, передохнет в теньке и через полчаса снова слепит. Полярный этот день очень к работе располагает. Трудились часов по 12-15. Укрепляли, а кое-где меняли опоры и изоляторы на них. Подтягивали проволоку. Иногда, из-за недостатка таковой делали вкрапления полевым кабелем. Ну, и мудрили разрезы всякие, снижения, скрещивания и прочие премудрости борьбы с затуханиями сигнала. Чтобы начальство, пользующее эту линию, по телефону разговаривало, а не орало. По тундре передвигались на ГАЗ-66, в нем же и жили. Пищу готовили сами. Продовольствия имели из расчета на две недели. Но дары природы в виде рыбы, грибов и ягод, коих здесь уйма, позволяли, при необходимости, растянуть удовольствие и на месяц. Однако такие сроки не устраивали начальство. НАТО продолжало вооружаться, и надо было торопиться. Да и бойцы дичали на свободе. Потому, приходилось каждый день докладывать о состоянии дел, возникающих нуждах и складывающемся политико-моральном состоянии подчиненного личного состава..
    В баню раз в неделю ездили в Луостари. В солдатскую. Бойцы, правда, постоянно уговаривали с этой целью в Заполярный съездить. Там таки цивилизация, девчонки по улицам ходят. Опять же, мороженое продают. И парилка в бане имеется. Но Селиванову головная боль была ни к чему.  И потом, кто солдату в гражданской бане белье поменяет?
     И вот в один из погожих июльских дней метнулись они в этот самый Луостари. Загрузились там угольком от котельной и свежим хлебом из пекарни, сходили в баню. Селиванов на местном узле связи с чудным позывным “Блондинка” вопросы всякие технические порешал. Ну, и заключительным аккордом экспедиции стало посещение местного военторга. Сигареты, сладости бойцам и такое прочее. В тот момент в лавке этой две местные клуши закупались. И не столько у них было товарно-денежных отношений, сколько откровенной болтовни. Но дело привычное. Женщина без обмена новостями, как человек без воды, долго не живет. Потому заняли очередь и  мужественно ожидали. Заодно, и новости слушали. Хоть и местные, но тоже занимательные. Вряд ли по «Маяку» услышишь про Верку из дома № 5, что с летчиком из Корзунова спуталась. Паразитка! И что в ней такого особенного, что мужики так и липнут?... И, не оглядываясь на замерших за спиной бойцов, давай расписывать во всей красе Веркины прелести.  Что, мол, там у нее не хватает, и там. А где должна быть окружность, так и вовсе плоскость. В общем, анатомия с геометрией.
   Но вот, наконец, новости кончились, женщины иссякли и благополучно покинули лабаз. И только, значит, бойцы рты свои раскрыли, чтобы перечислить скромные свои потребности, как входит в магазин некое тело уже мужского рода. Лысенький такой толстячок. Чем-то актера Калягина напомнивший. И с порога:
     - И здравствуйте, несравненная наша Марь Ванна! Вы, как и всегда, аки цветок среди пустыни дикой и безбрежной! Весьма рад снова лицезреть Вас в добром здравии и благополучии в этом забытом Богом уголке!...
     И с этими словами небрежно так бойца бедрышком своим пухлым оттесняет, животик свой на прилавок кладет и, перегнувшись, жарко чмокает протянутую ручку зардевшейся продавщицы. Далее следует поток комплиментов, вплоть до признания в жаркой любви, но без слов обещания жениться. Селиванов от такой наглости несколько опешил. Но потом, когда толстячок начал пальчиком своим пухлым в товар тыкать, большей частью поллитрового исчисления, он не выдержал. Послушайте, говорит, уважаемый. Тут, кроме Вас, еще люди находятся. В очереди. Как и положено согласно правилам социалистического общежития. И Вам бы не мешало в очередь эту  стать. Из уважения хотя бы к себе. Толстячок речь эту праведную выслушал, всего Селиванова оглядел и, задержавшись глазами на погонах его мятых и вытертых, молвил надменно и назидательно. Что он тут при выполнении важного государственного задания, и что поэтому ему сильно недосуг. А так как у него полномочия, то, явите милость, лейтенант, рот свой закройте и молча ждите. Потому как, номер Ваш восемнадцатый. И снова лучезарно-плотоядная улыбочка в адрес продавщицы. Ну, и девица, конечно, “поплыла”. Может, уже и давно. А потому руки в бока свои шикарные, и давай Селиванова учить политесу:
     - А ты кто такой тут? Чевой-то я тебя не упомню. Ишь, раскомандовался на уважаемых людей! Я тут хозяйка! Кого хочу, того первого и обслуживаю! Товарищ вот из Москвы, и хамство твое им ни к чему. Они кино тут снимают! И им сильно недосуг!...
     И, оборотившись к толстячку, елейно продолжила:
      - Та не обращайте на него внимания! Ходют тут... Мой вот уже второй день с полей не вылазиит. Стрельбы у них!!! А эти тут без дела по магазинам так и шляются. Так Вам две “Пшеничной”?...
     Тут Селиванов крутанулся на каблуке и магазин покинул. Не то, чтобы в сердцах, но исключительно из уважения к мужу этой маркитантки, на полигоне изнемогающему. Ладно, думает, сигарет, если особо не налегать, ему хватит. Ну, а то, что лезвие его бритвенное царапать начало, так это он стерпит. Это много проще, чем выслушивать всякий бред и наблюдать симбиоз торговли и искусства.
     Рядом с их “шишариком” пристроился УАЗ-452, серого цвета и с московскими номерами. И с гордыми поясняющими надписями со всех сторон - “Киносъемочная”. В кабине скучал водитель. Селиванову тоже скучно было, потому спросил его вежливо, ткнув пальцем в надпись:
     - Действительно, кино снимаете?
     В ответ лениво и высокопарно:
     - Угу...
     - И о чем картина, если не секрет?
     Селиванов, видимо, был сто семьдесят четвертым, кто об этом у него спрашивал. Причем, уже сегодня. Потому ответ был после глубокого вздоха и сквозь зубы.
     - Про геологов...
    Селиванов стеснение свое уже давно переборол, а вот любопытство еще не успел. Да и ожидание свое хотел заполнить разговором с интересным собеседником.
     - А как называется картина и когда можно ее посмотреть?
    Ироничный взгляд в сторону лейтенанта, опять глубокий вздох и интенсивный подъем бокового стекла двери. Типа, шел бы ты, парень... Ну, что же, понятное дело. Столица, она и есть столица! Что ей до какого-то провинциала, да еще в сапогах. А тут и толстячок нарисовался. Созревший для поездки. С пакетами в обеих руках и прощальными словами на устах. Правда, всхлипываний продавщицы Селиванов не услышал, так как мотор уазика взревел и началась погрузка тела...
     В тундру вернулись без приключений и, как всегда после бани, с работой решили завязать. Они и так шли чуть с опережением того положения дел,  о котором Селиванов ежедневно докладывал. Лукавил, конечно, но надо же было иметь резерв времени. Мало ли... Два столба на этом участке уже стояло, еще пяток братья-саперы обещали завтра подкинуть. А провода лучше вешать, когда столбов у тебя впереди достаточное количество. Чтобы натяжение какое-то обеспечить. Загнали парни машину в понравившийся капонир, коих здесь множество. Чуть почистили его, конечно. Масксеть натянули, обустроились на пару ночевок. Потом бойцы занялись готовкой пищи, а Селиванов с удочкой сбегал до ручья. На муху отлично брала форель. Мелкая, правда. Ручьевая. Но им за глаза и такая. И через полчаса от костра уже поплыл дразнящий запах жареной рыбы...
     Часов в девять вечера отяжелевший после сытного ужина и пятидесяти граммов спирта Селиванов удобно расположился на раскладушке, подставив лицо солнышку. Красота вокруг! Кольская тундра во все времена года и суток хороша! И такой вот летний вечер, плавно перетекающий в утро, не исключение. Двухдневная артиллерийская канонада уже стихла и возобновляться вроде не обещала. Тишина стоит звенящая. Только птички поют. Убаюкивают. Да ветерок ласковый между пальцев босых ног шелестит. Селиванов начал было уже посапывать, как услышал рокот моторов. Место сие трудно было пустынным назвать. Таки полигон рядом. И машинки иногда нет-нет, да и промелькнут. Вот и сейчас выползают из-за сопки три колесные машины и следуют в их направлении. И в первой Селиванов с удивлением узнает серый УАЗик! Следом идет автобус и замыкает шествие армейский грузовой Урал. Интересно, а им что здесь надо в такое позднее время?
     Колонна тем временем свернула с дороги и метрах в двухстах, на небольшой высотке, остановилась. Высыпали какие-то люди. С треногами, коробками и прочей незнакомой Селиванову утварью. Засуетились, забегали. О-о-о, и толстячок знакомый среди них зарисовался! Никак, кино снимать приехали? Селиванов даже присел в ожидании. А бойцы на крышу кунга взлетели, аки куры на насест. Не каждый день такое зрелище узреть можно. Будет что рассказать девчонкам на лавочке про службу свою нелегкую на краю земли! Как вдруг один из этой киносъемочной оравы рукой в сторону Селиванова показывает и что-то возмутительно верещит. И все там замерли и тоже смотрят. Селиванов оглянулся, но кроме тундры, после трудового дня ко сну отходящей, ничего не увидел. А от гостей уже “Урал” скачет на кочках, пылью горизонт застилая. Аккурат у новых столбов водитель дает по тормозам. Выпрыгивают двое. Один, что поменьше ростом, точно военный. Обошли вокруг одного столба, ногами попинали второй и чуть не бегом к Селиванову. На запах рыбы, что ли? Так одни косточки остались, которые сейчас, наверное, с удовольствием доедают лемминги. Подходят. Гражданский только кивнул. Потому как запыхался. Не привык, видать, тундру топтать. Военный представился и оказался лейтенантом из десятого полка. Из Печенги, то есть. Сопровождает киносъемочную группу. И в связи с этим у него есть просьба. Мол, не могли бы вы, ребята, убраться отсюда немедленно и до утра, да еще во-о-он те два столба прихватив? Они ведь ваши?... Ну, да, отвечает Селиванов, с явным неудовольствием натягивая сапоги. Но только с какого перепугу такая эвакуация?... И тут в разговор, наконец, вступает второй.  Длинный такой, в курточке кожаной и кепочке клетчатой. Которая, наверное, должна была подтверждать его статус режиссера. Понимаете, говорит, у нас тут натурная съемка запланирована. Именно вечером, и именно здесь. Потому как, три дня назад на этом месте мы уже кое-что отсняли. Но затем так некстати эти… как их… эти стрельбы… Теперь вот хотим продолжить. А столбы ваши и машина в кадре оказываются. Что категорически идет вразрез со сценарием. Тон его, конечно, не такой наглый, как у того толстого в магазине, но таки требовательный. И даже безапелляционный. Столичный, то есть! Нет, против Москвы в целом и киноиндустрии в частности Селиванов ничего не имел. Но тут нашла коса на камень. Во-первых, перемещение. С машиной нет проблем. Масксеть убрал и поехал. А вот выдергивать предварительно обожженные и обработанные битумом опоры, любовно установленные в вырытые в каменистом грунте ямки-колодцы, выверенные по отвесу, утрамбованные мелкой галькой, с ввернутыми уже крюками и изоляторами, да еще после бани - это уже было слишком! А во-вторых, еще кровоточила незажившая душевная травма, так неосторожно нанесенная ему в магазине. Короче, взбрыкнул Селиванов. А не пошли бы вы, говорит, товарищи, ближайшим реликтовым лесом, из карликовых березок и осинок состоящим? И демонстративно падает на свою раскладушку. С явным намерением насладится солнечными лучами, которые особенно хороши здесь, вблизи южного побережья Баренцова моря с его дивными Мотовским и Печенгским заливами. Разумеется,  поведение лейтенанта гостей расстроило. Пошли угрозы. Типа, ты срываешь нам съемку! А это государственные деньги, труд многих людей. В том числе, и широко известных в стране и за ее рубежом замечательных наших артистов! Упоминание артистов Селиванова тронуло. Приоткрывает он один глаз и спрашивает. Мол, кто такие, фамилии, размер сапог и в каких фильмах про воинов-связистов они снимались? Гражданский этот даже на шаг отступил в ужасе. А вдруг военный этот сумасшедший какой? Но стоящий рядом с ним лейтенант юмор армейский понимал. Потому не испугался, а очень даже жестко потребовал допустить его к телефону. Умный, видать, пехотинец. Узрел таки кабель, к машине подходящий. Селиванов умных людей уважал, потому даже встал. Не имею, говорит, таких полномочий, чтобы Вас, товарищ лейтенант, к телефону допускать! Но лейтенант не только умный, но и упорный оказался. Как и положено советскому офицеру. А Вы, говорит, товарищ лейтенант, сами позвоните на “Алейрон”, замполиту полка. Он Вам все доступно объяснит… И смотрит победно. Типа, против нашего замполита ты, литер, как с гранатой без запала против танка...
     Замполиты - это уже тяжелая артиллерия. С ними спорить опасно. Пусть даже с теми, кому, согласно устава, не подчиняешься. Припишут еще саботаж с ярко выраженными элементами волюнтаризма. Хлебай потом лаптем щи! Но вожжа у Селиванова под хвостом прочно зависла, и удила он уже закусил. К тому же высокое звание офицера-двухгодичника позволяло ему с некоторым юмором относиться ко всей серьезности армейского бытия. Поэтому, изо всех сил стараясь, чтобы лицо его приняло выражение страха и покорности, он тут же скрылся в машине. Но позвонил не замполиту этому, а начальнику связи дивизии. Уже на квартиру. В Мурманск. И бодренько доложил о мрачных тучах, сгустившихся над постоянной воздушной линией связи, так героически восстанавливаемой в суровых условиях советского Заполярья. Ну, а начальник связи мужик нормальный. И труд связной, нелегкий и неблагодарный, уважал. А потому, пережевывая ужин, предложил гостей этих в командировку отправить. Правда, не лесом, но в том же направлении. Селиванов начальника связи тоже  уважал, потому врать не стал. И пояснил, что киношники эти уже ранее тут снимали. И зритель, с их слов, не поймет, если в кадре  посреди девственной тундры внезапно вырастет рукотворный столб. Социалистический реализм в искусстве начальник связи уважал не меньше, чем труд связиста. Потому, подумав и что-то проглотив, горестно согласился. Ладно, говорит, выдерни ты эти опоры, Селиванов! Шут с ними! Ты же понимаешь... И давай ему про судьбу горькую связную повествовать. Как будто Селиванов не знал про нее. Выслушал его, конечно. Ответил “Есть!” и пожелал подполковнику спокойной ночи.
     Но пепел обиды таки стучал еще в сердце Селиванова. А потому, прежде чем команду выполнять, решил он сыграть у этих самоуверенных “голливудов” на нервишках их, в борьбе за кино потрепанных. Причем, сыграть что-нибудь  жизнеутверждающее. Из того же Листа хотя бы. “Рапсодию венгерскую”, например. Номер, правда, Селиванов не помнил. Но у Ференца этого они все хороши! А потому выходит он на воздух и, печально оглядев гостей, нагло врет, что замполита не нашел. Но, мол, у лейтенанта есть УРАЛ, и ближайший телефон он может найти в Корзуново. Или в том же Луостари. Да и до Печенги отсюда не так уж и далеко. И полный достоинства и значимости, к раскладушке своей остывшей путь держит, чтобы солнечные ванны свои продолжить. Эффект был произведен! Лейтенант захлопал ресницами своими девичьими, а второй... Второй тут же взгрустнул. Словно до расстрела его осталось только сигаретку выкурить. Увлажнились глаза его и наполнились вполне читаемой безнадегой. Уставился он на солнышко и говорит Селиванову обидные слова. Мол, бесчувственный Вы человек! Вы же искусство топчете! Селиванов посмотрел на свои сапоги. Ну, да. Кое-где в глине они засохшей. Но таки следов искусства не нашел. И снова фуражку на нос надвинул. А у товарища даже голос подсел, глядя на Селиванова, сапоги свои изучающего. Смотрите, говорит, во-о-он на ту сопку. Через один час и, примерно, сорок две минуты за нее закатится солнце. И мир превратится... преобразится... Это такое зрелище... Это красота неописуемая... Пылающие облака на бирюзовом небе и ослепительно яркий ореол вокруг вершины... И замершая, словно завороженная, тундра... И поцелуй главных героев на фоне этого дивного неба!... Это нужно видеть!!!... И эротически задышал, словно стометровку пробежал...
      Та-ак вот он о чем! Ну, так эту картинку Селиванов ежедневно наблюдает при ясной погоде. Правда, без главных героев с их поцелуями. Действительно, красиво. Ну, и что, спрашивает?... Как это что? У режиссера глаза на лоб полезли, норовя замечательную во всех отношениях кепочку на землю сбросить. Это же такой кадр!!! Такое прочтение!!! Такая режиссерская находка!!! Как у великого Протазанова в “Вещем Олеге”, когда против солнца... Это отлично увязывается и с сюжетом, и с характером главного героя, его помыслами в поисках этих... полезных очень ископаемых. Да Вы просто не представляете себе…Это также может стать сенсацией и настоящим прорывом и среди операторских работ! Что всенепременно  поднимет наш синематограф на небывалые высоты... И сам уже всем телом с кепочкой чуть ли не в облака устремился! А потом вдруг вздрогнул, посмотрел на Селиванова, словно перед ним римский солдафон, мечом замахнувшийся на бессмертные чертежи Архимедовы, и горестно вздохнул. Что, мол, могла бы эта работа шедевром стать, если бы не Вы с Вашим непонятным упрямством...
     А Селиванов смотрит на него из-под фуражки своей полевой, как на блаженного, и спрашивает. А что, мол, Вам, товарищ режиссер, мешало строгать этот шедевр где-нибудь поближе? В той же Карелии, например? Или среди Хибин заснеженных? Да и тут, ежели что, можно прокатиться чуть дальше. Вот хотя бы по этой старой Луостарской дороге. Там такие пейзажи откроются, что мама не горюй! И без столбов с капонирами опять же!... Но режиссер замотал головой. Ничего, говорит, Вы не понимаете. Есть утвержденный сценарий. Есть план работы. Есть... Мы уже здесь были. Все замеры сделали. И ракурс, и диафрагма, и баланс... И сотня метров израсходованной пленки!... А если точку съемки поменять, то все прахом...Понимаете, ВСЁ-О-О!!! ...
     Выдержал Селиванов издевательскую свою паузу и снова интересуется, как ни в чем не бывало. Мол, а об чем кино? Лейтенант плечами пожимает. А режиссер, видимо,  уже иссяк, и только рукой горестно махнул. И к “УРАЛУ” засеменил, путаясь в вереске. Лейтенант следом. Тут уже Селиванову неуютно стало. Переборщил он, видать, со своими изуверскими штучками. И в спину уходящим молвит вкрадчиво, что исключительно из любви к искусству готов перетереть условия. Но не с Вами, уважаемый товарищ режиссер, а во-о-о-н с тем толстяком. Он кто у вас? Режиссер с вновь вспыхнувшей надеждой за пальцем селивановским проследил и отвечает. Директор, мол. Тут Селиванов с раскладушки своей подпрыгивает и восклицает, что директор - это самое то для переговоров. Потому как директор - он и в Африке директор. И если хотите получить свой поцелуй в диафрагму, то давайте его сюда!...
     Пока лейтенант мотался за директором, Селиванов дал команду на свертывание. И лично, под облегченный вздох режиссера, сложил свою раскладушку.
    У толстяка при виде Селиванова ожидаемо провисла челюсть. Стоит. Смотрит подавленно. Узнал. И чует, что сейчас придется своим же весом на себя и наступать. А Селиванов, весь в мести праведной купаясь, бушлат свой замызганный с мятыми погонами надевает, складочки под ремешком расправляет, потягивает грозно носом и вежливо так спрашивает:
   - А что, любезный, «пшенку» Вы уже употребили? От товарищей своих преступно заныкав? Или таки оставили на потом, чтобы под одеялом?...
     Тот взор свой московский и потупил. А режиссер глазами хлопает. Какая, спрашивает, пшенка? И причем здесь одеяло, если у нас времени в обрез? И в часы свои тычет. А Селиванов правильно соображает, что если режиссер узнает про водку, то директор может легко превратиться в, скажем, помощника осветителя. Или кто там у них еще какие тяжести таскает? Но он таки выше того, чтобы такое тело начальнику закладывать! И ручкой так режиссеру. Типа, спокойно, товарищ! Еще не вечер! И продолжает наслаждаться моментом. А Вы говорит, товарищ директор, говорите слова! Можно даже попроще, чем в магазине намедни. Тот умоляюще посмотрел на Селиванова, но слова, наверное, забыл... Но так на Селиванова еще никто не смотрел. Никогда! И что-то в Селиванове шевельнулось человеческое, и он, сам того не ожидая, со всей армейской прямотой предложил им ... чаю! И бойцы, давно уже с интересом на все это любующиеся, тут же бросили масксеть и метнулись к костру, затушить который не успели. И тут директор дар речи таки обрел. И была она не такой витиеватой и выспренной, как в магазине, но простой и вроде даже искренней. Простите, говорит, товарищ  лейтенант, меня за тот случай! Бес попутал! Правильно люди говорят - не плюй в колодец... Но Вы... Вы тоже должны меня... нас.... понять. Сроки сжаты, бюджет урезан, командировка дальняя, людей минимум. А тут, в тундре, еще, говорят, и кислорода не хватает... Так что, ради Христа, войдите в наше положение и...
  Вот-вот, говорит Селиванов, обрывая его. Про минимум людей это Вы это правильно заметили. А ну-ка, попробуйте вот тот искомый столбик втроем выдернуть? Не вспотев и не испачкавшись. Впрочем, не пытайтесь. Не получится и за час! А вы предлагаете уложить на землю целых два, да еще силами вот этих пацанов!...
   Селиванов уже давно остыл, и самолюбие его было удовлетворено. Но уж очень ему хотелось показать, каков тяжелый и неблагодарный труд связистов. Чтобы киношная эта братия, неосторожно когда-то и кем-то сделанная  то ли элитой, то ли богемой, не возносилась до небес.  И только он собрался уже скомандовать на эвакуацию столбов, как директор этот вдруг воспрял и предложил ему... денег. В качестве компенсации. Вы, говорит, не подумайте чего-нибудь такого, но раз уж такое дело, то я готов оформить вас... на работу. Временно. На пару дней. И расстегнул свой портфель. У нас, говорит, и ставки есть. И режиссер вот не против... Режиссер был не против! Он смотрел на часы, горестно вздыхал и переминался в нетерпении. Ведь если они не успеют снять эту панораму сегодня, то завтра... завтра уже могут быть дожди. Это же Север! Чудный и коварный...
     Упоминание о деньгах польстило самолюбию Селиванова. Подмигнул он режиссеру и говорит назидательно. Ладно, мол, “Absolvo te!”. Режиссер непонимающе на Селиванова глянул. А тот с ободряющей улыбкой уточнил, что искусство, мол, требует жертв. Режиссер радостно согласился с переводом, и толстяк с новой силой полез в портфель, чтобы, значит, договор составить. А Селиванов великодушно руку его придержал. Мол, не надо нам ваших денег. А вот в плане героической помощи нашим славным Вооруженным Силам могли бы выделить, скажем, четыре банки сгущенки? Бойцы мои сильно ее уважают. И бойцы радостно головами закивали в знак согласия и подтверждения уважения. И у режиссера лицо сразу осветилось, словно он Оскара уже получил. А толстяк портфель свой облегченно застегивает и взахлеб начинает обещать, что завтра же раздобудет эти четыре..., нет!...  ПЯТЬ (!!!) банок и лично доставит сюда же...
     Свернулись в самые кратчайшие сроки. И столбы выдернули не то, чтобы уж легко и непринужденно, но красиво и под аплодисменты. Потому как, лебедка на ГАЗоне и огромный в этом деле опыт имелись. И съемки прошли вовремя и качественно. И поцелуй был чувственный. Даже дубля не понадобилось. К великому огорчению солдат…
   Утром Селиванов с бойцами столбы эти назад воткнули. А до вечера и еще три из пяти привезенных. Но сгущенки не дождались. И в следующий день тоже. И только через неделю, когда они уже заканчивали свой труд, подъехал знакомый УРАЛ и давешний лейтенант с девичьими ресницами вручил Селиванову упаковку сгущенного молока. Мол, вот... как и обещал... обещали. А киношники уехали вчера в свою Москву. И смотрит так весело и честно, что Селиванову и без слов стало ясно, что сгущенка эта - личная инициатива и средства лейтенанта этого. А никак не директора! Ну, и хрен бы на него! И разлил Селиванов остатки спирта по кружкам, и выпили они с этим замечательным парнем за дружбу. И за наш лучший в мире кинематограф!
     Такое вот кино...

                Декабрь 2021 года.