Волшебник Одинокой башни Глава 15 Утбурд

Глава 15
Утбурд (шаг третий)

1.

 Он и не предполагал оказаться здесь; точнее, конечно предполагал, думал и даже мечтал о том, как вернется в родные места. Однако Кукиш хотел войти в Заповедный лес победителем, рука об руку с Красомиром, чтобы бросились к ним навстречу обрадованные Илленари с Радовидом, чтобы все окрестности знали об их великой победе над Злом. Ох, какие бы тут начались расспросы! В своих мечтаниях злыдень часто видел себя, скромно потупившего взор, и так, между прочим, будто само собой разумеющееся, ведущего бесконечный рассказ о великих подвигах волшебника Одинокой башни. Он и приодевшейся в дорожный наряд Эллее рубанул тогда без запинки:
 – Ну, чего, Эллеюшка, теперича прямиком в страну Забвения, к скале Смерти, Красомиру на выручку?!
 – Ты, как всегда, торопишься, волшебник, – покачала головой сестра Бруно.
 – Что-о-о?! Сызнова заминка?! Ноне чего не достает? Меч при нас, анкха тожеть, какого тебе еще рожна требуется?!
 – Мне ничего. А вот, чтобы не попасть в очередную ловушку, чтобы не создавать себе очередных трудностей, чтобы друга твоего неосторожностью своей не сгубить, многое еще нужно.
 – Эт, что ж такое? – в голосе домового засквозило неприкрытое ехидство.
 Брови волшебницы сошлись к переносице. Теперь она не была бесплотной тенью, и Кукиш мог не только слышать, но и воочию лицезреть гнев своей наставницы, спутницы и подруги. Однако Эллея вдруг улыбнулась и, передразнивая злыдня, спокойно произнесла:
 – Ты энто, милай... Ты чего ж энто, кумекаешь, что Карго с братцем моим придурки конченные что ли?
 Домовой насупился. Он обиделся и обиделся ненашутку.
 – Па-а-адумаешь, ученые какие! Говорят они, вишь ты, по красивому! И выпендриваются еще энтим! Принижают! Токмо, иде ж вы умнешенькие были, когда телеса ваши из беды выручали, да потеряли их чего ж?! А? И ответствовать неча? То-то.
 Эллея моментально замолчала. Кукиш ощутил вдруг, как ласково касаются загрубевшей кожи ее нежные руки, как девичьи пальчики настойчиво теребят всклокоченную бороду, а вслед за теплым дыханием к затылку приникают мягкие губы.
 – Отыдь! Отыдь, тебе говорю. Добром говорю, слышишь...
 Голос злыдня звучал все тише и тише. На мигом поглупевшем лице заиграла дурацкая улыбка. Старик млел и таял на глазах. И кто бы не сомлел, когда в довершение прикосновениям в уши вплелись смущенные слова:
 – Прости, прости пожалуйста, меня неразумную. Ты действительно волшебник, настоящий волшебник и герой. Немного упрямый, однако и этим ты мне по нраву пришелся. Ведь за эти месяцы невзгод и странствий я тебя полюбить успела. Это правда, волшебник. Только ты не зазнавайся, прошу тебя...
 – А я и не зазна... – приоткрылся рот домового, но был тут же накрепко запечатан долгим волнующим поцелуем.
 Злыдень перевел дух:
 – Послушай, Эллеюшка, не называй меня больше волшебником, ладноть?
 – Хорошо, – послушно согласилась Эллея. – Однако почему?
 – Имя, имя у меня имеется. Кукишем меня зовут. Ясно?
 – Да, – потупила взор волшебница.
 – Ну, и хорошо. Так куды ж теперича? – спросил домовой и прибавил в сторонку: – Так-то вот из нас, мужиков, веревки и вьют.
 – Теперь нам нужно отыскать утбурда.
 – Кого-о-о?!
 – Расскажу на месте. Сначала перенесемся к центру Подземелья. Там живут титаны, а под их охраной скрыто кладбище невинно убитых младенцев – утбурдов. Кладем ладони на рукоять.
 Они положили, сначала злыдень, потом Эллея, прикрыли веки, задумали место переноса, открыли глаза, и очутились... прямо посередине Заповедного леса, у дорогого сердцу домового Русалочьего озера.

2.

 Недовольных можно отыскать всегда и везде. Даже самое прекрасное, доброе и честное управление рискует столкнуться, по меньшей мере, с неприятием. Кто-то хотел быть замеченным, просто из кожи вон лез, а его обошли вниманием. Кто-то посчитал, что сделал много доброго, но не получил за это достаточно благодарности, либо ее раздавали слишком мелкой для него «монетой». А кому-то просто-напросто не понравился взгляд соседа слева или справа. Таковы, к сожалению, все: и люди, и нелюди.
 В свое второе посещение Заповедного леса Эг был куда осторожнее, однако недовольных установившимися порядками нашел очень быстро: кикиморы, мороки болотные, упыри, что схоронились после Красомирова побоища, гнусь подколодная. Посланник Карго прекрасно помнил, слова хозяйки о том, что угроза Злу будет исходить именно из славянских просторов, и поэтому старался не столько сколотить войско, сколько собрать необходимые сведения. Однако на лесных просторах и прилегающих к ним землях стояла удивительная тишина, не только самой угрозы, даже намека на нее не виделось Эгу и его шпионам. Каждое утро с восходом солнца верные лесовики растворяли створы ворот дома у Русалочьего озера, убирали выпавший за ночь снег, скалывали лед у берега, носили водицу, перебалтываясь с подплывавшими из глубин сонными русалками, готовились к выходу Хозяюшки. Илленари позже на крылечко выходила, добрая да улыбчивая, в плат пуховый длинный укутанная. Замирали тогда лесовики и обитательницы водные, с любовью за каждым шагом Хранительницы наблюдая. Щемило сердца слуг преданных. Знали они, что для них Хозяюшка крепится, их поддержать старается. Сама же вечерами долгими, ночами темными грустит-печалится, о супруге пропавшем тоскует. Хоть и прятала волос, да знали все, что седеет он день за днем, волос за волосом, от Банника болтливого знали. Раньше и без того любой взгляд Илленари ловили обитатели леса заповедного, а ныне не то, что взгляд, вздох угадать старались. Куда уж тут Злу угрозу растить?! Некуда.
 Все это Эг прекрасно понимал, но не спешил однако; ждал, присматривался, слабые места выведывал, чтобы Карго потом донести. Очень хотелось скелету не подкачать, не ошибиться снова, а еще больше желал он наконец-то получить обещанное лесной колдуньей новое тело. Так желал, аж челюсти сводило. Почти все предусмотрел Эг, кроме одного: собрать-то войско он собрал, а вот удержать его от глупостей – это скелету оказалось не по силам. Дня не проходило, чтобы головы горячие к штурму друг дружку не подталкивали, чтобы, значит, с «гнездом Красомировым» без Хозяина поскорее разобраться. Да только давно ведомо: не всяк, кто торопится, поспешает быстро.
 Возвратился Эг однажды из странствий по болотам дальним, глядь, а воинства им по крупицам набранного след простыл. Кинулся по снегу натоптанному. Шаг за шагом все ближе и ближе тропа к озеру Русалочьему подводила, и с саженью каждой доносились до него крики да шум сражения. Когда же совсем подобрался, так и огнем сверкнуло и дымом потянуло смрадным. Так и есть! Понесло скорых да глупых на захват дома Красомирова.
 – Только Эг не дурак сегодня, – порешил скелет про себя и в бой не сунулся, у самой кромки поляны лесной схоронился, за тем, как дело повернется, наблюдая. Поначалу повезло нечисти: дело к закату клонилось, внезапность роль свою сыграла, превосходство численное. В общем, смяли упыри заслоны слишком малые, оттерли защитников от ворот к крылечку заветному, заполонили двор толпой бессчетной. Кикиморы под воду ушли, русалок на поверхность выкуривать, чтобы там упыри, значит, дрекольем да дубинами головы им длинноволосые сшибали. Морок болотный хохотом гнусным панику создавал, любые попытки за подмогой послать пресечь успевая. Гнусь подколодная, меж ногами путаясь, ко всему липла, движения ратников сковывала, на стены рубленные вползала, к окошкам подбираясь. Сами же упыри, под огнем трутовым да пальцами лесовиков цепкими погибая, неуклонно к двери в терем близились. И совсем туго стражам лесным пришлось, да показалась на крыльце Хозяюшка Илленари. Косы, посеребренные, тугими кольцами под шеломом уложены, грудь статная под кольчужкой плетеной вздымается, глаза гневом пылают, а в руках крепких лук тугой со стрелами огненными. Кинула воительница стрелку каленную на тетиву тугую – р-раз! – и полдюжины упырей на снежок утоптанный положила. Оживились защитнички, напор усилили, отдавили нападавших к воротам дубовым, приткнули створы крепкие, засов тяжелый задвинули. Гнусь, что скрыться не успела, подавили да потоптали. И все бы ничего – до утра продержаться можно, кабы не стоны-крики русалок, на озере убиваемых.
 – Негоже, други, сестриц в беде оставлять! – вскрикнула Илленари-воительница. – Ох, негоже! Или пробьемся к страдалицам или все здесь поляжем в битве славной!
 Осторожных-то не нашлось рядышком, всех горячка сражения захлестнула, Сказано – сделано. Распахнули лесовики ворота изнова, окружили Хозяюшку да в сечу лютую ринулись. Тут-то их вороги в кольцо и, от терема спасительного разом оттерли, к озерцу погибельному теснить принялись. Поворотило, видать, счастье боевое. Напрочь поворотило.
 Эг, все события из кустов да зарослей наблюдавший, совсем было решил объявиться, чтобы к дележу добычи победному не припоздниться, значит. Дернулся вперед, но впопыхах за корягу зацепился и только лбом снег взрыхлил, аж челюсти друг об дружку клацнули. Это его и спасло.
 
* * *

 Двое за спинами нападавших будто из-под земли выросли. Объявились и, мгновения не раздумывая, в драку ввязались. Тот, что поменьше, даже меча не обнажил. Так, между делом, палочкой махонькой нешто булавой поигрывая, причитал только:
 – И, э-эх-ма! – хрясть огнецом опаляющим – полторы дюжины ворогов как языком слизало. Перекинул прутик свой из правой ручки в левую. Бац! Шквал морозный еще пару дюжин в сосульки хрупкие оборотил. Так-то вот, играючи, и пробивался воитель к горстке храбрецов лесных. Только разочек и крикнул, головушку кзади поворотив:
 – Пособляй, Эллеюшка, душа моя!
 А и другой воин, что поболее ростом да статью выдавался, тоже не отставал от первого: то поднимет кого в воздух и об землицу шмякнет, то надует пузырем мыльным да и лопнет вдребезги, то в узлы закрутит, а то простыней тонкой раскатает – короче, изгалялся, как хотел, над нечистью поганой.
 Скоро кончено побоище было. Никто не ушел, а, если и скрылся кто, то совсем немногие.

3.

 – Ну, други, – Радовид положил ладони на плечи лесовиков. – Стародавняя знакомица наша выбор предлагает: то ли смерть красна, то ли гибель одна. Так чего ж выбирать станем?!
 – Известно чего, – возмутился Вешенка. – Мы сюда не прятаться, а биться пришли. Значит, крысами под полом сидеть не к лицу. Драться будем!
 Однорукий молчал, сурово хмурился и лишь скреб пальцами единственной руки шершавую кору на опаленном в давнем сражении плече. Вешенка оторопело посмотрел на друга:
 – Ты почто молчишь? Али струсил?!
 – Не-е...
 – Так, какого лешего запинаешься?!
 – Да погоди ты! Заладил свое: струсил, запинаешься! Ни то и ни другое. Просто думаю.
 – Ах, ду-у-умаешь, – съехидничал было молодой лесовик.
 – Думаю, – спокойно подтвердил Однорукий. – Мы сюда зачем пришли? Чтобы ведьму дождаться. Так? А для чего? Чтобы дорогу к месту, где Хранитель заточен, сыскать. Так? А, ежели задаром погибнем, кто тогда Красомиру поможет, кто из беды выручит? А? То-то.
 – Хорошо! – живо согласился Вешенка. – Вдвоем выйдем. Ворогов на себя отвлечем. Радовид же тем временем пускай схоронится!
 – Ну, уж нет! С мечом волшебным и хорониться – не бывать тому! Не для того клинок Гринклоак возрождал, чтобы снова ему потерять силу колдовскую. Выслушал я вас, а теперь, хоть и молод, сам скажу. Мощь меча не считана, не меряна, посему он и нечисть порубать поможет и от напасти ихней прикроет: ножны-то, Фастфут сказывал, не меньшей, чем острие, властью владеют. Как ни кинь, выходит, что мне в битву ввязываться, вам же отсиживаться, да глядеть, чтобы в спину никто не ударил.
 Лесовики и возразить-то не успели, как юнец хлопнул дверью и быстрее молнии сиганул с крыльца во двор.
 – Вот он я, твое королевское величество! – в неверном свете поглощенного вековыми соснами чахлого зимнего дня заблестел обнажаемый Меч Четырех Ветров. – Начнем, что ли?!
 Описав полукруг, клинок метнулся в сторону Гэллы, и, хоть стремительности повелительнице летучих мышей было не занимать, однако достал ее меч, самым краешком бархатного плаща коснулся. Властительница завизжала от боли, не по-королевски, по-бабски завизжала истошным криком. На выручку со всех сторон ринулись огнеглазые нетопыри. От их огненного шквала весь двор, вся поляна полыхнули слепящим белым пожаром. На миг Вешенка с Одноруким потеряли росича из виду. Сквозь пелену слышались только вой и шелест крыльев. Постепенно глаза попривыкли к яркому свету, и лесовики разобрали, что Радовид взмах за взмахом словно гигантской косой сечет подлетающие ряды врагов. Дюжина за дюжиной падали чернокрылые твари к ногам сына Красомира, громоздя холмы мертвых тел; шаг за шагом юный герой продвигался к дворовым воротам. Еще немного, и воин скрылся из виду.
 – За ним! Быстро! Чую беда грядет, в ловушку его нечисти манут! – от былых колебаний Однорукого не осталось и следа. Оба лесовика, не раздумывая, выскочили из избы на улицу.
 На лесной поляне творился кромешный ад. Черное облако сотен кожистых крыльев полностью скрыло Радовида. О месте нахождения росича можно было судить лишь по то и дело летящим к земле убитым нетопырям. Однако толпа – это толпа. В мире нет ничего страшнее и сильнее озверелой толпы. Самому сильному герою, вооруженному самым непобедимым оружием, все равно не противостоять ее неудержимому напору: сомнет, собьет и растопчет так, что на утрамбованной тысячами ног поверхности не останется даже мокрого пятна. То же происходило с сыном Хранителя. Но в отличие от безумия толпы действия погибающих крылатых монстров подчинялись коварному плану. Захваченному сражением юноше некогда было следить по сторонам, и натиск нападавших теснил героя к опушке, туда, где сокрытые до времени стояли наготове толпы обитателей колдовского леса: покрытые темной с рыжими подпалинами шерстью вервульфы, маленькие цепкие руты, развернувшие свои липкие сети белесые пауки. Это была погибель. Даже с Мечом Четырех Ветров нечего было и думать о том, чтобы одолеть такую армаду.
 – И-эх, пропадем! – крикнул на бегу Вешенка, уворачиваясь от одиночного «выстрела» огнеглазого.
 – Рано. Рано пропадать задумал, – переводя сбитое дыхание, ответил Однорукий.
 Оба остановились шагах в десяти от волны колыхающихся тел.
 – Спину прикрой! – скомандовал старый лесовик молодому. Однорукий пригнул голову, сощурил веки, а когда распахнул их во всю ширь, по атакующим рядам скользнул луч белого огня. Это была сила: там, где волшебный меч косил десятки, огонь Хранителя Перекрестка превращал в кусочки сажи сотни и тысячи нападавших! Яркими свечками полыхнули окружавшие поляну гигантские ели. В их жарком пламени один за другим, брызгая по сторонам клейкой жижей, лопались толстобрюхие пауки, молча корчились чернеющими стручками руты, заходились в предсмертном вое, воняя паленой шерстью, вервульфы. Среди этого смешения визга, стонов и треска в воздухе тихо кружились снежинки горячего пепла. Бой окончился.
 – Ну и ну! – только и вымолвил оторопевший от неожиданности Вешенка. На глаза лесовику навернулись слезы радости. – Победа. Мы их одолели!
 Эх, молодость! Забыв обо всем на свете, Вешенка ринулся к замершему с поднятым клинком Радовиду. Однорукий остался один. Старый лесовик зажмурился, пытаясь унять вызванное пламя. Армий Зла больше не существовало: и пять тысяч огнеглазых и десятки тысяч лесных чудовищ Карго темнели сугробами черного снега. Однорукий расправил плечи, победно вметнул вверх сжатую в кулак ладонь, вдохнул полной грудью. Он даже не почувствовал удара в незащищенную спину. Просто стало вдруг нестерпимо жарко, да затрещали почему-то на голове корявые сучки волос. Говорят, в последние минуты умирающее сознание единым порывом вспоминает целую жизнь. Но нет, лесовик только и успел с удовлетворением подумать, что, наверное, он прожил свою жизнь не зря. Еще его горящий рот выкрикнул: «Радови...!».
 Сын Илленари и Вешенка оглянулись разом. Оба увидели ковыляющую на коротких лапах Гэллу. Перебитое волшебным мечом крыло королевы волочилось за ней бесполезным ошметком. Ударив исподтишка, коварная тварь стремилась скрыться за кромкой деревьев. Но не это привлекло внимание росичей: на обожженной земле, догорая, корчилось тело их сотоварища и спасителя, того, чье настоящее имя так и осталось скрыто временем, кто запомнился им простым прозвищем Однорукий. Радовид на бегу отмахнул клинком в сторону убийцы, накрывая горящее тело друга. Пламя мигнуло, слегка опалив кожу, дернулось в попытке удержать ускользающую пищу и погасло.
 Понурив головы, росичи встали над мертвыми останками Однорукого. По щекам Вешенки текли теперь смоляные слезы горечи и запоздалого раскаяния.

* * *

 Бруно на передовую не рвался, а потому, когда убедился в том, в чем был уверен с самого начала – в бесполезности глупой выходки Гэллы, спокойно скрылся в лесной чаще. Черный колдун медленно брел по кругу, бормоча под нос что-то о «тупости коронованных особ», о том, что «нужно прислушиваться к словам умных людей», о том, как «из-за непомерных амбиций гибнут самые великие замыслы». Однако, наблюдая картину бесславной битвы, волшебник сделал для себя и некоторые полезные умозаключения. Во-первых, теперь он воочию убедился в чудесном возрождении сил Меча Четырех Ветров, во-вторых, узнал, что после смерти однорукого лешего, кроме этого самого меча, у противника других магических сюрпризов не осталось, в-третьих, понял, что противник молод и глуп, следовательно, легко может попасть в тенета лжи и обмана. Необходимо лишь находиться поблизости, сплести эти самые сети да расстелить их в нужный момент.
 Вот о чем размышлял спутник Карго, когда наткнулся вдруг на кусок черной окровавленной плоти. Из-под пригоревшей сосны доносилось перемежавшееся со стонами хриплое дыхание.
 – Ну, что, ваше величество, доигралась? – хищный взгляд Бруно впился в подернутые поволокой смерти глаза Гэллы.
 – Помоги, – голос летучей мыши звучал едва различимо.
 – Раньше, раньше о помощи думать надо было. Говорили тебе, не лезь на рожон. Так нет, бабья дурь сильнее разума оказалась! А сейчас уж все, милая. Кто потерял армию, тот не больше король.
 – П-пом-моги-и, – маленькая когтистая лапка с трудом потянулась к колдуну, вцепившись в край его плаща.
 – Помоги, помоги, – передразнил однорукий, вырывая одежду. – Кому ты теперь нужна. Сама заварила кашу, сама и расхлебывай.
 Волшебник повернул, чтобы уйти, и задержался, скосив взор в сторону умиравшей. Он был не настолько глуп, чтобы подставлять спину. Глаза Гэллы расширились, туман в них на мгновение уступил место жгучей ненависти, но силы поверженной королевы оказались исчерпаны: из зрачков вырвались лишь два маленьких язычка пламени, пыхнули и тут же угасли. Коварная повелительница летучих мышей ушла из жизни. Наблюдая ее агонию, черный колдун дернулся в испуге, однако тут же расслабился с глумливой усмешкой.
 – Тьфу! – по мертвому окровавленному лицу растекся густой плевок Бруно.

4.

 У Русалочьего озера они задержали ровно на три дня. Кукиш хотел было отправиться сразу после пролившихся слез встречи. Они текли по щекам у всех: горькие по павшим в неравном бою с нечистью и радостные от наконец-то состоявшегося свидания.
 – А ведь мы считали тебя погибшим, – то ли от сквозившей в голосе грусти, то ли от оттенявшей молодые черты лица неестественной седины, но печальной казалась Хозяюшка терема в Заповедном лесу.
 – Эт с чего энто?! – возмутился злыдень, и тут впервые услыхал он слова той героической песни, что сочиненная Эрлафом разнеслась уже по всему свету:
 – Много великих героев в веках на земле пребывало!
 Много достойных рассказу они совершили событий!
 Но об одном из героев нам хочется людям поведать.
 Жил на просторах славянских он, звался же попросту – Кукиш...
 – Ну, чего ж, песня, неча сказать, хороша и, вроде как, в сам деле обо мне сложена, – домовой, дослушав до конца, чуть смутился (больно хорошо пересказал грифон все предшествовавшие перелету в страну пирамид события). – Одначе рановато меня хоронить-то. Мы еще повоюем, правда, Эллеюшка?
 Взгляд, брошенный в сторону подруги по странствиям, объял волшебницу теплом, куда более горячим, чем в натопленных палатах, и она отвечала Кукишу тем же. Оба давно промеж собою обсудить успели, как так вышло, что летели в центр Подземелья, а очутились в лесу Заповедном. Тогда, в самый момент последний, будто игла кольнуло в сердце домового, ощутил вдруг он, что дом родимый в беде лютой, ну и, само собою, не о кладбище младенцев невинно убиенных, а о дорогой сердцу сторонке подумал. И вот – получилось вовремя: знать, захват-то его сильнее оказался.
 После погрома учиненного на заснеженном лугу приозерном не стали победители разрозненную нечисть преследовать; злыдень выпустил лишь из сосуда оловянного Доро, проговорив:
 – Стосковался, поди, по просторцу?! Ну, полетай до рассвета, разомнись, а заодно и работенку заверши, нами начатую: чтобы ни един ворог не ускользнул.
 Илленари, Кукиш и Эллея проговорили всю ночь; до утра позднего толковали, события друг дружке пересказывая. С восходом солнышка туманным да сумрачным замолчали, на крылечко вышли, чтобы друзей оплакать, почести им воздать достойные, схоронить в землице русской. Изрядно потяжелевший Доро скользнул в свое убежище, на ходу на вопрос домового отвечая.
 – Чего, милай, всех подсобрал гаденышей-то?
 – Ну, всех – не всех, а уйти, так немногие ушли.
 – И на том, друже, тебе спасибочко.
 Затем тризну свершили, еще малость разговорами себя потешили, после чего к походу дальнему готовиться стали. Пока подружившиеся Илленари с Эллеей сборами занимались, сгонял Кукиш по быстрому к балке Змеиной, снегом запорошенной. Долго у холмика дорогого сидел, прощаясь, а, может, извинения шепча за неверность свою бабке Вырице, или знака какого дожидаясь. Холодно да неуютно в балке было, и в доме, что Красомир когда-то заново отстроил, тоже. Неуютно и пустынно, ни души единой: ведь гадюк, избу стороживших, фиолетовый Доро почти под корень извел. Не ведал об этом Кукиш, но чувствовал, что не на зиму уснули родимые, а навсегда. А и знал бы, все едино ничего б не поделал: зло сотворить ни ума большого, ни силы, ни смелости не надобно, а вот исправить...
 Расставаясь, как положено, обнялись, облобызались троекратно, ладони на рукоять положили и исчезли. Лишь остался в ушах Хозяюшки голос гаснущий:
 – Не печалься! Скоро все мы назад возвертаемся! Слышишь, милая, все!
 Кивнула Илленари, слугами в живых оставшимися окруженная, словам этим, однако у самой на душе будто камень повис тяжкий.

* * *

 Когда фиолетовый знакомец промеж елок показался, Эг буквально растворился в белом сугробе. Опасался, что заметят. Только Доро мертвая плоть не сильно интересовала. Так и провалялся скелет до утра, а после до самой ночи, морозным холодом пробираемый. Как стемнело, решил наконец подальше убраться. Только вот, куда... Где его теперь ждали? Нигде. Все провалил, все разрушил, надежд, на него возложенных, не оправдал. Умереть бы в пору, да не получится: все едино уже мертвец. Заплакать бы со злости-досады, а нечем. Вот и пошел он, скрежеща зубами, пошел, не разбирая дороги. Уж и лес Заповедный до опушки прошагал, в поле выбрался, в степи бескрайние. Снова побрел днями безлюдными, ночами холодными, сквозь метель да вьюгу. Так и растворился в пурге белой: то был, а то вдруг не стало...
 
5.

 В центре Подземелья было тихо и безлюдно. Каждый шаг отдавался гулким эхом, улетавшим в пустоту гигантских недостижимых глазу сводов. Всюду царил привычный мягкий полумрак. Несмотря на предусмотрительно захваченные Кукишем тулуп и валенки, холод здешних мест пробирал до костей. Эллею в Заповедном лесу тоже приодели, правда намного легче, однако волшебница, казалось, вовсе не замечала объявшего пространство мороза.
 – Тут всегда так? – злыдень не выпускал из рук меч, оттого речь домового оставалась правильной, без обычных его вывертов.
 – Как так?
 – Так, прямо скажем, прохладно?
 – Не-е-ет, – покачала головой Эллея. – Раньше здесь было даже жарко. И шумно, очень шумно. Горели подземные горны. Низвергнутые богами титаны плавили руду, добывая из нее металлы и выбирая драгоценные камни. А еще они разогревали и гнали по подземным каналам «кровь земли». Благодаря их неусыпным трудам полнились кладовые гномов, ковались оружие и утварь, надземные народы радовались жизни. Эгону такое положение вещей пришлось не по нраву, и в одно из своих возрождений Повелитель Зла коварным обманом сковал титанов, пригвоздив их к телу матери-земли. Лишенные подвижности гиганты не могли больше поддерживать подземный огонь. Их горны потухли, «кровь» застыла, запасы металлов и драгоценностей стали оскудевать. Если так будет продолжаться дальше, людям, гномам и всем прочим смертным грозит медленное вымирание от холода, голода и нищеты.
 – Да, весьма печальное будущее. И что же необходимо, чтобы оно не наступило?
 – Разжечь огонь, раскалить горн, выковать ключи от цепей, расковать титанов...
 – Предполагаю, что эту «парочку пустячных делишек» ты планируешь предложить сделать нам обоим. Или я не прав? Только вот одно не ясно: действительно ли нам это нужно и зачем. Нет, конечно, не спорю, роль вселенского спасителя почетна и, наверняка, приятна, только, что это лично даст мне и тебе в исполнении нашей нынешней задачи?
 – Многое...
 – Например, что?
 Волшебный меч прекрасно выправлял речь Кукиша, но был совершенно не в силах справиться с его по-крестьянски домовитой закваской. В голосе Эллеи послышалось раздражение:
 – Например, то, что без титанов нам не пробраться к утбурду, а без него не одолеть Бруно и Карго.
 – Это с мечом-то? – злыдень поиграл серебристым клинком в воздухе.
 – Ты прекратишь меня перебивать или нет? – волшебница разозлилась не на шутку. – Ты же слова не даешь сказать, чтобы не встрять со своими замечаниями...
 – Если замечание справедливо, отчего же к нему не прислушаться...
 – Ну, нет! Или ты меня сейчас же дослушаешь или...
 – Или что? – не сдавался домовой.
 – А вот что, – последовавший за этими словами поступок подобал разве что несмышленой девчонке, но никак не волшебнице. Эллея, стремительно развернувшись, кинулась к словоохотливому злыдню и принялась что есть мочи молотить его своими хрупкими кулачками: по груди, по плечам, по лысой макушке.
 – Эй, эй, эй! Прекрати немедленно! – чтобы отбить неожиданный натиск, домовому пришлось вложить клинок в ножны. – Все! Будя, будя тебе проказничать! Нешто девка малая! Охолонь, тебе говорю! Ну, молчу, молчу, мо-о-олчу же!!!
 С трудом переводя дыхание, Эллея успокоилась, после чего продолжила, то и дело бросая на Кукиша притворно свирепые взгляды.
 – Во-первых, не забывай, что кроме Меча Четырех Сторон Света остается еще и драконий меч – Меч Четырех Стихий. Думаю, на пороге неминуемого поражения Бруно раскроет тайну его местонахождения, и враги тоже вооружатся, если уже не сделали это. Тогда нас будет двое на двое, клинок против клинка. И неизвестно еще, в чью сторону взглянет переменчивая судьба при нашей встрече. Поэтому, во-вторых, нам нужен утбурд – невинно убитый младенец. Дело в том, что давным-давно у Карго и моего братца родился ребенок, очаровательный малыш. На несчастье мать-ведьма определила у него доброе сердце, а потому удавила ребенка куском пуповины, после чего несчастный отправился сюда, на кладбище. Все утбурды отличаются безжалостным желанием справедливой мести своим подлым родителям, все имеют для этого необоримые силы, ибо противостоять собственной плоти не в состоянии никто из волшебников. Однако после пленения титанов из этих мест не ушел еще ни один из невинно убитых младенцев – гиганты земли держат их в стальных объятиях. Вот почему, в-третьих, нам нужно заручиться поддержкой титанов. Теперь понятно?
 – Ага. Вот токмо иде они, титаны твои. Чегой-то не видать. Испужались, наверное, а? – довольный полученной наконец возможностью поперечить Кукиш расплылся в хитрющей улыбке.
 – Да нет. Им пугаться нечего. Титанам не страшны ни волшебства, ни простое оружие, ни стихии. Они – суть земная твердь, дети матери-земли. Посмотри себе под ноги, ты стоишь на плече одного из колоссов. А под их телами скрыто кладбище невинно убиенных младенцев.
 В груди злыдня зародился невольный холодок. Почва, на которой стоял домовой, слегка заколебалась. Стараясь не проявить страха, он медленно скосил глаза вниз. Да! Это была силища! Вырвись она на свободу, земная твердь просто не выдержала бы такой мощи и титаны провалились бы назад в темные глубины мироздания.
 – Эт как же мы с тобой им подмогнуть сумеем, эдаким огромадинам? А? Волшебством каким, что ли?
 – Никакого волшебства, милый мой Кукиш. Наберем черной земной крови и с ее помощью разожжем пламя одного из горнов.
 – Так-то легко! – поразился домовой.

* * *

 Однако легко все оказалось только на словах. Даже со всеми волшебными познаниями оба вымучились и перемазались донельзя, пока наконец не загрузили в гигантские недра достаточное количество тягучей маслянистой жидкости цвета сажи. Огонь разгорелся на диво быстро: «кровь земли» полыхала лучше сухих поленьев. Горн загудел. Куски металла нашлись рядом. Злыдень увеличил свой рост до пределов магических возможностей. Конечно, по сравнению с титанами он оставался почти что ребенком, но вполне мог удержать в руках огромные клещи и молот. Наскоро передохнув, они снова принялись за работу, и вскоре тяжелый ключ с хрустом повернулся в отверстии сковывавших детей земли цепей. Оковы с одного из колоссов пали. Дальше дело пошло много быстрее; через пару часов все одиннадцать обитателей темных глубин снова занимались привычной натруженным рукам работой.
 Открывшееся взору кладбище представляло собой великое множество одиноких холмиков.
 – Иде ж тута сыскать того, ихнего, утбурда? – покачал головой Кукиш.
 – Вот это действительно легко. Ведь в моих жилах и теле ребенка Бруно течет частичка общей крови – крови моей матери.
 Эллея уколола палец кончиком волшебного меча, выдавила каплю крови, скатала ее в шарик и пустила по воздуху, приговаривая:
 – Плоть к плоти, кровь к крови. Лети, ищи, родное с родным соедини!
 Капелька на мгновение застыла, дернулась из стороны в сторону и помчалась вперед так споро, что Кукиш с Эллеей едва успевали следить за ее полетом. Стремительный бег завершился внезапной остановкой над одним из могильных холмов. Повисев немного над горкой каменистой земли, капелька юркнула вглубь.
 – Теперича чего, копать что ли? – злыдень вопросительно посмотрел на подругу.
 – Нет. Немного подождать.
 Волшебница протянула над захоронением раскрытую книзу ладонь, и почти одновременно земля в том месте начала шевелиться, словно кто-то невидимый изо всех сил пытался выбраться на ее поверхность. Вскоре из просыпавшейся почвы на самом деле показался нежно-розовый пальчик, затем маленькая кисть, крохотная ручка, после чего на свет выбрался совершенно голый младенец с покрытой пушком кожей и обиженным выражением сморщенного лица. Новоявленный запищал, протягивая к своим спасителям слабенькие ручонки.
 – И вот энто чудо нам может помочь? – Кукиш пренебрежительно ткнул пальцем в сторону утбурда, называя существо в среднем роде. – Оно же помене Красомира будет, когда того Вешенка в балку Змеиную припер. Ох, сумневаюсь я однако.
 – Поживем – увидим. Думаю, что сомнения твои рассеются и очень скоро.