Ч2. Глава 3. Алая Стынь

Дорогой читатель! Вы открыли шестнадцатую (от начала) главу моей книги «Огни чертогов Халльфры». Если вы ещё не читали предыдущих глав, я рекомендую вам перейти по ссылке http://proza.ru/2024/12/06/1741 и начать чтение с первой главы. Помимо неё, там вы найдёте также аннотацию и предисловие к роману.

Если же вы оказались здесь в процессе последовательного чтения, я очень рада. Надеюсь, это означает, что вам нравится моя история!

Напомню, что роман состоит из трёх частей. В первой, «Слуга колдуна», 13 глав. Во второй, «Отряд Мираны», 7 глав. Количество глав в третьей части, «Дикие горы», пока неизвестно, но уже точно больше 7.
 
Приятного чтения!

 
* * *

 
ОГНИ ЧЕРТОГОВ ХАЛЛЬФРЫ
Часть 2. Отряд Мираны
Глава 3. Алая Стынь


Темнело. Раскинулись по небесной синеве простыни облаков с рваными краями: розовые и рыжие у самого горизонта и красновато-сиреневые — над просторным полем, заросшим сладко пахнущими высокими цветами. Без телеги двигаться стало куда легче, и кони быстро скакали по еле намеченной тропе. Трепал ветер лошадиные гривы и волосы уставших всадников. Вечерняя прохлада, будто мягкая речная вода, струилась по разгорячённым телам и надувала парусами плащи.

Вот и дома — всё ближе и ближе: уже видно и местных жителей, испуганно хватающих детей и разбегающихся в разные стороны. Мало ли что за всадники? От приходящих на закате не жди добра. Тем более — если приходят они со стороны Вязкого леса.

— Селяне! Мы с миром! — воскликнул Гимри, спрыгивая с коня, но на всякий случай держа ладонь на рукояти меча. — Нам нужна вода! И мы готовы заплатить за еду и ночлег! Не откажите нам!

— Тьфу, — сплюнул Хугар за его спиной и тихо добавил: — Придумал тоже: платить... Мы могли бы просто взять это.

Гимри и ухом не повёл. Люди озадаченно выглянули из своих укрытий и стали осторожно выходить к всадникам.

— А вы кто такие? — спросил их высокий темноволосый мужчина, щурясь.

Он единственный не дрогнул при приближении незнакомого войска и теперь стоял перед ним, скрестив на груди руки. Остальные жители деревни словно выглядывали из-за его необъятной спины: кто-то — робко, а кто-то — воинственно потрясая кулаками. Гимри бросил взгляд на топор, воткнутый в пень рядом с этим могучим человеком, поглядел на испуганных женщин и любопытных детей, чьи лица уже плохо различались в сгущающихся сумерках, и вздохнул:

— Мы из Лисьей Пади, — ответил он.

— Лисьепадские крысы?! — гневно переспросил мужчина.

— Но-но! — Хугар тоже спрыгнул с коня. — Какие мы тебе крысы? На драку нарываешься?

— Помолчи, Хугар, — велел Гимри, отстраняя его.

— Известно, какие! — выкрикнул молодой парень из толпы. — Пока ваш Рован не поссорился с Ингом Серебряным, мы и бед не знали! У нас здесь стоял город! А теперь что? Захудалая деревенька...

— Про «захудалую» ты зря, — оборвал его мужчина, ставя ногу на пень с топором. — Нормальная у нас деревня. Но да. Покуда лисьепадские псы не начали прочёсывать каждый куст нашей земли в поисках Инга, жечь наши дома и убивать наших людей, у нас всё было хорошо. Что вам теперь нужно? Опять хотите нашей крови?

— Как тебя зовут? — спросил Гимри спокойно.

— Удвинг, — с вызовом ответил человек, за спиной которого пряталась вся деревня.

— Я Гимри, сын Фарина, — представился предводитель. — И я сожалею, что наши князья принесли столько горя твоим родным землям.

— Сожалеет он, будет врать! — крикнул кто-то из селян.

— Дедов наших порубили, а теперь «сожалеют»...

— Но я здесь не от имени князя, — повысив голос, произнёс Гимри. — И не по его делам, а по своим личным, — он указал на Мирану. — У этой женщины тяжело больна дочь, и мы ищем колдуна или другого способного лекаря, потому что в наших землях никто не в силах справиться с этой хворью.

— Это вам кара, — мстительно засмеялась одна из женщин, но Удвинг не проронил ни слова.

— Тьфу, — вновь с раздражением сплюнул Хугар.

— Возможно, и кара, — осторожно согласился Гимри, следя за руками воеводы — не схватился бы тот за меч. — И всё же... Пусть даже наши князья и разоряли ваши земли в прошлом, но мы лично, — предводитель указал на весь свой отряд, — зла вам не делали. На пути нас ждал обвал, загородивший всю дорогу. Пришлось пробираться через лес: там мы потеряли соратника. И у нас кончилась вода. Я буду благодарен за воду из ваших колодцев. И повторю, что заплачу за еду и ночлег — хотя бы для женщин и ребёнка, — Гимри достал заранее подготовленный мешочек с монетами и кинул его Удвингу. Но тот не стал ловить, и мешочек тяжело бухнулся к его ногам.

— Мамочка, — вдруг подала голос Инара. — Мамочка! Пить...

Удвинг поглядел на Мирану, скользнул взглядом по исхудавшему лицу ребёнка у неё на руках, и, наконец, кивнул:

— Ладно. Вон колодец, — указал он себе за спину. — Наберите, сколько нужно. Еды лишней у нас нет. Ночлег — на старом сеновале, — он кивнул на высокое деревянное строение, темнеющее на пригорке. — Это всё, Гимри, сын Фарина?

К мешочку с монетами он так и не притронулся.

— Позволь ещё спросить... Не появлялся ли в ваших краях Инг Серебряный или какой другой колдун?

— Даже если появлялся, думаешь, я сказал бы об этом людям из Лисьей Пади? — усмехнулся Удвинг. — Никого мы не видели.

— А что за обвал на дороге за лесом, знаешь?

— Не знаю. Да и здесь у нас редко кто в ту сторону ходит.

— Ясно... — кивнул Гимри. — Что ж, я благодарен тебе, Удвинг. Мы спешим и утром уже покинем твою деревню.

— Она не только моя, — поправил мужчина, приосанившись.

— Не нужно быть провидцем, чтобы понять, кто здесь главный, — и Гимри слегка склонил голову в знак уважения.

— Деньги можешь забрать, — Удвинг указал на мешочек у своих ног. — Никто их трогать не будет, — разочарованный вздох вырвался у людей за его спиной, и Удвинг грозно повернулся к ним: — Я сказал: никто их трогать не будет!

На том и разошлись.



* * *



Ночь наползала густыми сумерками и волнами прохлады. Она стелила кругом непроглядные покрывала: в низинах — темнее, на пригорках — тоньше, и сквозь сотканную мглой ткань уже едва различались очертания деревни. Лишь виднелось высокое пламя, разведённое посреди открытой площади, где Гимри и беседовал с Удвингом. В свете рыжих языков порой сновал туда-сюда человек: то дров подкинет, то по сторонам оглядится. Деревенские, верно, выставили караульного: мало ли чего ждать от незваных гостей?

Уже догорел поминальный костёр, который Гимри сложил в память о Говаре, и рассыпались горячие угли, переливаясь красным сиянием. И теперь предводитель стоял на пригорке перед старой постройкой и вслушивался в доносившиеся со всех сторон звуки.

На сеновале ночевала нынче Мирана со своей дочерью и служанкой, а воины расположились лагерем ниже по склону. Люди утолили жажду и наполнили про запас меха, а потом и поели. Слышно было, как трещат костры, возле которых ещё вяло разговаривало несколько человек. Кто-то уже улёгся, и негромкий храп долетал до усталого предводителя. Внизу, у реки, воины Хугара поили и мыли лошадей, и животные блаженно фырчали и плескались в холодившей их тела воде.

— Ай, да не брызгай ты на меня, морда! — недовольно завопил Хьянг, лучник воеводы. — Я помылся и больше не хочу!

Трещали кузнечики в покошенной траве вокруг сеновала. Ещё громче стрекотали они с пышных ив, растущих у берега. Пролетела над головой большая ночная птица: судя по размаху крыльев, сова или филин:

— Шух, шух, шух...

И скрылась за сеновалом. А там, выше крыши, если поднять голову, раскинулась бесконечная чернота, усеянная звёздами. Будто тысячи свечей, горящих серебристым пламенем, — огни чертогов Халльфры.

«Пусть путь твой к предкам будет прямой и лёгкий, Говар», — пожелал Гимри.

Он прихлопнул комара на шее и вздохнул: вроде всё так спокойно и обыденно, что можно и самому лечь спать...

— Гимри? — раздался вдруг позади голос Мираны. — Это ты там стоишь?

Тёплая улыбка тронула губы предводителя:

— Я.

— Так и знала!

Она выскользнула наружу, аккуратно прикрыв покосившуюся дверь, и села на поваленное рядом дерево. Верхнюю одежду она сняла, оставшись в просторной рубахе и лёгких штанах, которые носила под платьем для удобства езды на лошади. Волосы Мираны ещё не просохли после вечернего купания, и она не стала заплетать их в косы. Сегодня все, наконец, смогли вымыться. И, Гимри, входя в прохладную речку, с грустью подумал, что Говар, верно, забоялся бы русалок, живущих в ночной воде, и стал бы отговаривать дружину от купания в сумерках. Он всегда такой был: ходячий набор примет.

Гимри вздохнул и подошёл к Миране:

— Как Инара?

— Да никак, — глухо отозвалась та. И неожиданно призналась: — Мне страшно, Гимри. То, что она сегодня говорила, когда мы были в лесу... Дети не говорят таких вещей обычно. Они просто играют с другими, бегают по полям, собирают цветочки... Инара никогда раньше не слышала шёпота леса. И раз теперь она слышит, должно быть, уже... — Мирана шумно выдохнула: — Должно быть, она уже одной ногой за гранью нашей жизни.

Мирана сгорбилась, обхватив голову руками:

— Я понимаю, рассчитывать и так не на что... Но как не хочется отдавать её Халльфре! Ведь Инара ещё столько не видела! Жизнь такая... такая красивая... — Мирана закрыла глаза и с силой сжала челюсти, стараясь не заплакать.

Гимри молча сел рядом, не зная, что отвечать.

— Я, наверное, странная, — усмехнулась Мирана, справившись с подступавшими слезами. — Но в этом походе я чувствую себя такой живой... У меня умирает дочь, и это ужасно. Мы потеряли Говара... Но вместе с тем... Когда я последний раз делала что-то, что считаю по-настоящему важным? Я говорю не только о лечении Инары. Ведь колдуны покинули людей очень давно, и с тех пор люди судачат, что всё в мире идёт не так. Я думаю даже, уж не потому ли хворь бушует в Лисьей Пади, что равновесие мира нарушено? Представь: вдруг нам удастся изменить это? И если даже мы не вернёмся назад, я хотя бы умру с чувством, что жила в самом деле, пыталась сделать что-то! А не была лишь тенью при своём отце и муже.

У Гимри вырвался сдавленный смешок:

— У меня бы язык не повернулся назвать тебя тенью, — проронил он.

— И всё же, — возразила Мирана и вздохнула: — Мне в детстве так хотелось стать великой воительницей — знаешь же, из тех женщин, о которых слагают легенды. Которые в каждой руке могли поднять по рослому мужику и растереть их друг об друга.

— Всегда считал, что они выглядят как уродливые великанши. С бородами и бородавками, — признался Гимри. — Никогда не хотел столкнуться с такой.

— А я хотела, — улыбнулась Мирана. — Мечтала, что однажды повстречаю какую-нибудь Ривану, дочь Милльдора, и она научит меня, как быть сильной и отрывать чужие головы. И потом в мою честь тоже назовут море... А вместо этого я встретила знахарку.

— Гарунду?

Не отвечая, Мирана подняла голову к небу. Над деревьями уже всходила неполная луна, и её бледный свет мягко ложился на поля, на крыши деревенских домов и верхушки прибрежных ив, за которыми слышались плеск и ржание. Лошадей всё ещё мыли. Странно, подумал Гимри, зачем так долго? Неужто люди Хугара не устали и не хотят спать?

— Даже не помню, сколько времени прошло с тех пор... — промолвила Мирана. — Мне минуло зим семь или восемь, когда я решила, что тоже буду ходить с отцом в военные походы. Отец меня, конечно, не пустил. Оставил дома с матерью... Но я тайно пробралась в его обоз и прикрылась вещами. Хорошо, погода тогда стояла не жаркая, а то я бы, наверное, спеклась и задохнулась. Ну и дожди не шли. Телега качалась, качалась... Я уснула. А когда проснулась, на меня таращились папины дружинники. Они искали какие-то вещи, а нашли меня.

Гимри рассмеялся:

— Я помню это!

— Ты? — удивилась Мирана.

— Да, я тогда тоже... ну... — Гимри развёл руками, — приврал про свой возраст, чтобы пойти с твоим отцом. Мне, конечно, не восемь было, побольше... Но никто не задавал вопросов. И я помню, какой переполох начался, когда в телеге среди провизии обнаружилась рыжая девочка, дочь грозного Винлинга.

— Ох, а я тебя совсем не помню, — расстроилась Мирана, но Гимри лишь пожал плечами:

— Ну, чего там... Я старался не попадаться на глаза лишний раз: вдруг меня назад отошлют? Вот ты и не заметила.

Мирана улыбнулась:

— Должно быть, так. Но знаешь, отец совсем не рассердился, когда меня нашли. Он смеялся! До сих пор иногда слышу его хохот, стоит только закрыть глаза... А потом он оставил меня в деревне, которая попалась нам по пути. Отец говорил, он оттуда родом. Так что, может, даже и нарочно заехал. Как же она называлась? Не могу вспомнить... Ты не помнишь?

— Нет, — покачал головой Гимри.

— Ну, не важно. Я, конечно, воспротивилась и кричала, что всё равно проберусь в обоз... — Мирана усмехнулась. — Отцу даже пришлось меня связать. Он примотал меня к дереву возле дома знахарки и велел ей отвязать меня лишь к обеду, не раньше, иначе я побегу за его дружиной и потеряюсь в лесу. Он сказал Гарунде, что если не вернётся за мной сам, то меня следует отвезти в Ощрицу и разыскать там мою мать. Не знаю, что всё это время думала мама... Наверное, места себе не находила. Но отец хорошо знал Гарунду, они росли по соседству. Он считал, что лучше оставить меня у неё, чем доверять кому-то везти меня домой. И в тот раз он действительно вернулся... Ох, и досталось нам с ним от мамы! Как же она ругалась, когда нас увидела! Таких слов даже отец никогда не произносил.

— У вас в роду все женщины необычные, — улыбнулся Гимри.

Он уже не слышал плеска от реки, хотя тот всё ещё разносился по округе. Теперь предводитель слушал лишь голос Мираны. Лицо её матери, которую он смутно припоминал, возникало перед ним из небытия. Он видел как наяву эту сердитую худую женщину, отчитывающую мужа, который был выше неё на целую голову. Видел, как смеётся Винлинг — что ему эти крики и слабые женские кулаки? — а потом обнимает жену и говорит: «Ну, ну, всё ж обошлось, вон твоя рыжая козявка, живая приехала». И маленькая Мирана испуганно выглядывает из-за его ноги.

— Ну... необычные, — задумчиво повторила взрослая Мирана. — Мне просто так всегда хотелось сделать что-нибудь, чтобы отец гордился мной.

— А разве он не гордился?

— Не знаю... Его не стало слишком рано. Да и мужчины часто... — Мирана прерывисто вздохнула, — хотят сыновей. А я у папы была единственная. Я желала стать сильнее. Стать такой же могучей, как он. И целыми днями всё вокруг колотила — руками, ногами, палкой. Надеялась, что папа вернётся и заберёт меня воевать, если я стану сильной. Но Гарунда отобрала у меня палку и сказала: «Отец не пустит тебя на войну. И я не пущу. Тебе следует жить. И жить долго! Не только на поле боя можно обрести славу. Найди для себя иную дорогу, и я клянусь: придёт день, и люди сложат легенды не только о храбром Винлинге, но и о дочери его, Миране, чьё сердце не ведало преград!».

Мирана усмехнулась, вспоминая, с каким жаром говорила это Гарунда.

— Ну вот, Гимри, нашла я иную дорогу... И куда меня это привело? — вздохнула Мирана. — В несчастливое замужество. А теперь и на эту тропу — в поисках колдуна-лекаря. И я не могу не идти вперёд, но мы уже потеряли Говара и наверняка потеряем ещё людей. А я так не хочу этого! Что же выходит? Что люди сложат потом легенды о том, как Мирана, дочь Винлинга, привела целый отряд на смерть?

— Отряд следует за тобой по доброй воле, — возразил Гимри.

— Они следуют не за мной, а за толстым кошельком.

— Разве это плохо? — удивился предводитель. — Но кто-то и в самом деле верит, что у нас получится найти колдуна. Ведь многие потеряли близких из-за Белой смерти.

Мирана повернулась к Гимри, и во взгляде её отразилась луна — по половинке в каждом глазу.

— А ты веришь? — серьёзно спросила она.

— Как знать, Мирана...

— Не веришь, значит, — она отвернулась. — Вот Говар тоже не верил. Считал, что боги против нашего похода. Нелегко, наверно, умирать за то, во что не веришь. Ведь никакое золото не окупит этого!

— Мы все здесь по собственной воле, — напомнил Гимри. — Воины часто не возвращаются домой. И они всегда готовы к этому.

Мирана закрыла глаза и опёрлась спиной о пахнущую сеном и солнцем стену. Какие знакомые слова! Когда-то ведь и отец говорил ей ровно то же самое. Сидел с ней почти так же, бок о бок, под раскинувшимся над ними безбрежным звёздным небом. Лёгкий ветер овевал его лицо, с грустью касаясь выбившихся из хвоста седеющих прядей волос. Он казался таким большим, таким сильным и бесконечным — невозможно было даже представить, что когда-нибудь наступит день без него.

«Мирана, — промолвил Винлинг, прижимая к себе дочь тёплой ладонью, — воины часто не возвращаются домой. Возможно, и я однажды не вернусь».

«А куда ты денешься?» — не поняла Мирана.

Отец поднял другую руку и указал вверх:

«Я буду там, — ответил он, и ветер, будто повинуясь его жесту, тоже поднялся и растревожил листья на деревьях. Он холодно задул прямо под платье Миране, и она поёжилась и плотнее прильнула к отцу. — Видишь, сколько серебряных точек? Всё это — огни чертогов Халльфры. К ней отправляются, когда жизнь подошла к концу. Там уже ждут меня многие из моих воинов, павшие в давних битвах. И мои родители. И даже мои враги...»

«А как же я?» — насупилась Мирана.

«Наступит день, и ты присоединишься ко мне там».

«А когда он наступит?»

«Кто знает? Но я надеюсь, не скоро».

«Опять ты не хочешь брать меня с собой! — Мирана надула щёки и отвернулась. — Я недостаточно мальчик для этого?»

Винлинг расхохотался и притянул её обратно:

«Нет. Я просто хочу, чтобы ты пожила здесь и насладилась всем, что даёт жизнь. Когда Халльфра придёт за мной, я стану приглядывать за тобой из её чертогов. Я буду где-нибудь... — он задумчиво чертил пальцем по небу. — Вон там! Видишь? Такая яркая-яркая точка. Уверен, это самые красивые чертоги, и я обязательно займу тебе место рядом с собой. Но сначала ты вырастешь, родишь своих детей, станешь вся такая в морщинах, — Винлинг свободной рукой оттянул одну щёку, пытаясь изобразить отвисшую кожу, — сгорбленная, трясущаяся...»

«Я не хочу такой быть!» — возмутилась Мирана.

«Но я всё равно узнаю тебя, — заверил её Винлинг. — Ведь ты моя дочь».

Он помолчал и с усмешкой добавил:

«А из меня наверняка будет торчать чей-нибудь топор. А, может, и не один».

Другая, взрослая Мирана распахнула глаза и взглянула вверх, пытаясь отыскать чертоги, откуда отец обещал присматривать за ней. Но звёзды так густо усеяли небо, что сложно было понять, где там самая яркая звезда. Вот эта? Или эта? А, может, отец гуляет от одних богатых чертогов к другим, навещая знакомых и колотя врагов? А мама ходит за ним и ругается, ходит и ругается — потому что ужасно боится вновь остаться без него.

Мирана покачала головой: кто бы мог подумать, что мама так привязана к отцу? Она отправилась за ним к Халльфре на следующую же зиму. Хотя, может, она лишь хотела закатить ему взбучку, которую не успела устроить при жизни? Мирана усмехнулась: наверняка, встретив дочь за гранью жизни, мама и на неё наорёт первым делом. И только потом — обнимет и расцелует. И вздохнув, она повернулась к Гимри:

— Отец тоже говорил мне, что воины часто не возвращаются, — она помолчала и добавила с грустью: — Но мне очень жаль, что это так. Мне хотелось бы сохранить как можно больше людей. Вылечить болеющих, помирить враждующих... Чтобы тихо стало в чертогах Халльфры!

— Это слишком большая ноша для одного человека, — покачал головой Гимри.

— Но кто-то должен это делать!

Гимри не ответил. Он вдруг поднялся на ноги, напряжённо вслушиваясь в ночь.

— Что случилось? — с тревогой спросила Мирана, тоже вставая.

Внизу по-прежнему купали лошадей. Да сколько ж можно их купать? До утра они что ли это делать решили, сердился Гимри, пытаясь расслышать что-то за плеском воды и ржанием животных. Ведь не показалось же ему только что? И тут Гимри понял: он потому и не слышит, потому и не различает ничего больше, что всё заглушают эти всплески, это намеренно долгое мытьё, которое уже и не мытьё вовсе, а лишь отвлекающий приём...

И Гимри стремглав бросился вниз по пригорку, не чуя под собой ног от овладевшей им ярости. Мирана кинулась за ним, ещё ничего не понимая. Но вот впереди заблестела в лунном свете потревоженная гладь обмелевшей речки, показались её поросшие травой и ивами берега, вынырнули из тьмы очертания лошадиных тел, а за ними...

— Хугар, скотина! — взревел Гимри, с разбегу налетая на княжеского воеводу и сбивая того с ног ударом кулака.

Мирана, бежавшая сразу за Гимри, похолодела: да что же такое происходит? Но тут она увидела перед собой девушку, которую тащили двое дружинников Хугара. Вокруг её рта была обвязана ткань, и девушка изо всех сил вырывалась и мычала, не имея возможности кричать во весь голос. Коса её растрепалась, из волос торчали ветки и трава, платье кое-где порвалось: по всей видимости, её уже поваляли по земле, пока тащили, или пока...

— Что ты делаешь, урод?! — прошипел Гимри. — Кто позволил тебе самовольничать? Ты хочешь, чтобы нас всех вилами во сне закололи за твои выходки?!

Хугар, не поднимаясь, попытался поддеть Гимри ногой, но тот отскочил. Воины, державшие девушку, отпустили её и тоже кинулись в драку, навалившись разом на одного. Явились ещё двое, купавшие лошадей: всего четверо, не считая воеводы. Но Гимри был так разъярён, что сбросил с себя сразу троих, а четвёртому наподдал коленом в пах, и тот согнулся пополам от острой боли. Мирана подбежала к девушке и принялась трясущимися руками снимать с неё кляп и развязывать узлы на запястьях.

— Что они с тобой сделали? — спросила она, страшась ответа. — Они... тебя?..

— Не успели, — выдохнула девушка. — Только... приволокли... — взгляд её бегал вокруг, не способный ни на чём остановиться, и она вновь прерывисто выдохнула. — И всё. Всё... Всё... — девушка закачалась взад-вперёд, пытаясь справиться с пережитым ужасом, и вдруг громко разрыдалась.

Мирана обняла её, как ребёнка, и стала тихонько покачиваться вместе с ней, гладя по голове, пока рыдания не стихли, перейдя в редкие всхлипывания и икоту. Тем временем кончилась и драка, и Гимри, стоя к женщинам спиной, тяжело дышал и вытирал рукавом кровь, сочащуюся из рассечённой губы и разбитого лба. Тёмное лицо Хугара тоже было в крови. Его дружинники скорчились вокруг и всё пытались подняться. Один из них, Тангур, отполз на четвереньках подальше, бормоча:

— Ну в баню этого Гимри: у него, видать, тоже железные кулаки...

Воевода вынул изо рта выбитый зуб и со злостью закинул его в кусты.

— Что б ты сдох, — прохрипел он, с ненавистью глядя на Гимри. — Сам не отдыхаешь и другим не даёшь.

— Отдыхаешь?! — опешил Гимри. — Ты в своём уме? Ты понимаешь, что за этой девушкой может вся деревня прийти? Чего ты добивался?

— Драки я добивался, — ответил Хугар, сплюнув кровяной сгусток. — Они нас крысами назвали. Мы могли бы перебить всю деревню и перетрахать всех баб за это. Людей-то здесь... Один дровосек и какие-то калеки, — Хугар ткнул пальцем в Гимри: — Но ты просто проглотил это. Ещё и сам в извинениях рассыпался: ах, простите, пожалуйста, за наших князей, как мне жаль, как мне жаль... Не дадите ли водички? Возьмите все наши деньги... Тьфу!

— Хугар! — Мирана поднялась. Её трясло от гнева, но голос звенел подобно ледяной стали. — Зачем Мьямир отправил тебя со мной?

Хугар посмотрел на неё здоровым глазом, двигая из стороны в стороны челюстью, будто проверяя, всё ли с ней в порядке. Хриплый голос воеводы прорезал ночь:

— Чтоб я берёг его подстилку? — спросил он с издёвкой.

Гимри едва не кинулся вновь в драку, но Мирана удержала его и, прищурившись, поглядела на Хугара:

— Это Мьямир тебе так сказал?

— Да кто ж такое прямо скажет? — ухмыльнулся воевода. — Я сделал выводы. Что, скажешь, я ошибся?

— Скажу, что это не твоё дело — выводы делать. Какой приказ дал тебе Мьямир?

— Привезти тебя назад живой, — помрачнев, промолвил Хугар.

Мирана вскинула брови:

— И как ты выполняешь этот приказ? Ты думаешь, что сможешь защитить меня, унизив девушек в этой деревне? Или, может, ты собой прикроешь меня от топоров разъярённых мужчин, которые явятся сюда?

— Зачем прикрывать? — усмехнулся Хугар. — Ты, верно, забыла, госпожа, как меня называют. Я просто им всем топоры пообломаю.

— Ты слишком самоуверен, Хугар Железные кулаки, — холодно заметила Мирана. — Пока ты обламываешь им топоры, меня могут убить. И кого тогда ты вернёшь князю? Вряд ли он даст тебе награду за мой труп.

Хугар озадаченно почесал затылок:

— Любопытная ты баба, Мирана, — изрёк он. — Я только что прилюдно оскорбил тебя, а ты и ухом не повела. Как и твой прихвостень, — Хугар кивнул на Гимри, — когда нас обозвали лисьепадскими крысами. Я за оскорбления убивать привык, а ты...

— У меня другие цели, Хугар, — перебила его Мирана. — Я не потерплю насилия над женщинами...

— А у себя дома терпела... — ядовито вставил воевода.

— Что это значит?

— Да не прикидывайся, госпожа, будто не знаешь, что твой Дарангар направо и налево трахал всех девок в округе. Ему, стало быть, ты позволяла... А у других такого не потерпишь, — оскалился Хугар.

Мирана покачнулась, и Гимри с тревогой оглянулся на неё, готовый подхватить. Но она устояла, с силой сжав кулаки. Холодный порыв ветра разметал по плечам её волосы, охладил разгорячённую грудь и взмыл ввысь, беспокоя деревья и нагоняя тёмные облака на небо. Да когда же Дарангар оставит её, наконец? Он ведь умер... Умер! Но нет-нет, да и встанет, как живой, разбуженный от вечного сна словами тварей, подобных Хугару. Мирана глубоко вздохнула, успокаиваясь. Она бросила отрешённый взгляд на княжеского воеводу, будто был он не больше, чем пыль под её сапогами — подует вновь ветер, и всё развеется.

— Хугар, — даже голос её звучал как издалека, — не припомню, чтобы ты жил в моём доме. Тогда откуда тебе знать, что было между мной и моим мужем, противилась я его поведению или нет? Правила нашего отряда ты слышал. Здесь главный — Гимри. Не нравится, — она указала на тёмную массу Вязкого леса вдали, — дорогу назад ты знаешь.

Ухмылка сползла с лица Хугара, но Мирана уже отвернулась. Она подошла вновь к девушке и присела перед ней:

— Как тебя зовут?

— Одра.

— Одра... — повторила Мирана мягко, — воины из моего отряда поступили ужасно. Ни я, ни предводитель не знали об этом. Я прошу тебя простить нас. Мы с Гимри проводим тебя домой и дадим тебе денег. Взамен, — она умолкла, вслушиваясь в ночь: нет, никто из деревни до сих пор сюда не бежит, — взамен я прошу тебя никому ничего не говорить о случившемся, пока мы не покинем ваши края.

Девушка колебалась, и Мирана с неохотой добавила:

— Мои воины закалены в битвах, и мечи их очень остры. Я не сомневаюсь, что в вашей деревне живут такие же сильные мужчины, — Хугар за её спиной сплюнул, — но, в конце концов, будет много жертв и крови. Я хочу избежать этого. Пусть останутся живы и мои люди, и твои близкие. Договорились, Одра?

Девушка, наконец, разлепила пересохшие губы:

— Ты добрая, — слабо улыбнулась она. — Мне сразу так показалось, как я увидела тебя... А у нас всегда говорили, что лисьепадские — точно дикие звери. Только и могут, что убивать.

Мирана благодарно сжала её руку и помогла подняться. Гимри стоял рядом и задумчиво глядел на высокие языки сторожевого костра, видные даже под холмом:

— Одра, — обратился он к девушке, — ты можешь провести нас мимо вашего дозора? Чтобы не вызывать лишних вопросов, — и Одра согласно кивнула.

Гимри велел Хугару и его людям взять лошадей и подниматься к сеновалу.

— Если ты всё ещё хочешь драки с местными, — сказал Гимри воеводе, — то хорошенько подумай, кто первый попадётся им под руку, — он кивнул на Мирану, уже уходящую вслед за Одрой во тьму у реки.

Хугар не стал отвечать. Гимри провожал его взглядом какое-то время, пока окутанные лунным светом фигуры людей и лошадей не скрылись за вершиной холма. А затем с Мираной и Одрой двинулся вдоль берега реки, обходя деревню по дуге.

Земля, густо поросшая травой, влажно чавкала. Над головами шуршали листьями невысокие ивы, скрывавшие путников в своей тени. Тонкие лунные нити пронизывали кроны, то тут, то там падая под ноги. Озарялась тогда синевато-молочным светом узкая тропа, и мелькали в этом свете сапоги Мираны, идущей впереди. Гимри обеспокоенно вслушивался во тьму, подступавшую со всех сторон: во тьму, застывшую над рекой, во тьму, поднимавшуюся на холм, за которым спала деревня, во тьму, где остался отряд и склочный княжеский воевода... Если деревенские и слышали крики и драку, то, верно, решили не вмешиваться в разборки лисьепадских воинов. И то хорошо...

Гимри попытался припомнить, сколько мужчин он увидел, едва только спешился в деревне, но отчего-то не мог. Всех затмевала громадная фигура Удвинга, хмуро сдвинувшего брови, да большой, воткнутый в пень топор — оружие под стать мощной руке.

Тропа начала подниматься вверх, и Одра шепнула:

— Сюда, мы почти пришли.

Она вдруг пропала в густых зарослях, но спустя несколько шагов кусты сами собой расступились, и Гимри увидел низкий покосившийся дом, на крыльце которого стоял старик. Лицо его, освещённое бледным лунным светом, показалось вначале лицом мертвеца, но тут жизнь озарила его:

— Одра! — выдохнул он. — Я уж собирался будить Удвинга...

И он неуклюже сошёл по ступенькам и протянул к девушке трясущиеся руки.

— Всё хорошо, дедушка. Всё хорошо, — но старик сжал её плечи и с тревогой всмотрелся в лицо. От его взгляда не укрылась ни растрёпанная коса, ни порванное платье, ни пришедшие с Одрой люди.

— Что вам нужно? — спросил он, пытаясь загородить собой внучку.

— Дедушка, они... выручили меня из беды, — Одра взяла его за руку и со вздохом добавила: — Я ходила к лесу, узнать вернётся ли Одган...

— Дура ты, — посетовал старик, но без злобы. — И чего тебя сегодня понесло?

— Так сон мне приснился, — оправдывалась девушка. — Не могла я ждать, дедушка, ну правда. Надо было знать.

— И что же? Встала звезда над лесом?

Одра потупилась:

— Я не успела увидеть, — и быстро обернувшись к Миране и Гимри, пояснила: — У нас есть поверье: если кто-то долго не возвращается, сходи к Вязкому лесу после ясного дня, дождись ночи и погляди, встанет ли над кронами яркая звезда Аганара, которая ведёт по земле всех путников. Если встанет, значит, жив ещё человек и вернётся к тебе. Но если небо застелют тёмные облака... — голос Одры оборвался, но спустя мгновение она продолжила: — Вот я и ходила сегодня: хотела знать, дождусь ли любимого.

Все помолчали, и Гимри, кашлянув, промолвил:

— Ну, Одра, мы тебя проводили... — больше им тут делать нечего, и он потянулся к висевшему на поясе кошелю, помня, что Мирана обещала дать девушке денег.

— Зайдите к нам, — вдруг предложила Одра. — Я накормлю вас. Ну или с собой дам что-нибудь. У вас ведь долгий путь впереди...

— Спасибо, мы с радостью, — улыбнулась Мирана и легко последовала за хозяевами в ветхий домишко.

Гимри покачал головой: ну что за женщина... Как можно быть такой беспечной?! Мало ли кто там прячется? Но внутри оказалось пусто, лишь кошка в страхе шмыгнула за дверь, испугавшись гостей. Дом состоял из одной большой комнаты, в центре которой чуть теплился огонь в очаге. Одра наклонилась над ним, раздувая пламя, и поставила греться воду в котле.

— Одган обещал, что когда вернётся, мы станем жить вместе, и он построит большую глиняную печь в нашем доме, — поделилась она. — В деревне ни у кого нет печей, но, говорят, это очень удобно... И куда теплее зимой, чем вот так топить. Но у нас нет мастеров, которые умеют делать печи. Кто-то пробовал сам, да плохо вышло: целый дом угорел... Вот Одган и сказал, что заработает денег да уговорит хорошего печника прийти к нам. Ну и не только печника... Хочется ведь, чтоб здесь жизнь кипела!

— А куда отправился твой жених? — спросила Мирана.

— За соболиными шкурами. Здесь у нас нет соболей, а там, — Одра махнула рукой на северо-запад, — там много.

— В Живолесье? — поразилась Мирана.

— Да, — кивнула девушка. — Страшные места... Сколько людей оттуда не возвращается! Но сколько там зверья — обогатиться можно на всю жизнь! Только надо потом в Ерилль-град идти торговать. Ну или в Лисью Падь, но туда у нас редко кто ходит, сами понимаете... В Живолесье соболей много! Их шкуры ведь дороги-и-ие. Краси-и-ивые. За одну такую можно было бы целую корову купить, наверное. У нас так-то много людей ушло, не только Одган, уж давно их нету. Потому все так и переполошились, когда вас увидели: деревню защищать один Удвинг, считай, и остался.

— Одра, не болтала бы ты лишнего, — вздохнул старик.

— Ну а что такого, дедушка? Они и сами всё понимают, — она ткнула пальцем в Мирану и Гимри. — Ты их видел вообще? Посмотри, какой меч! — она скользнула взглядом по оружию в ножнах. — Какие кулаки! Сам Гумгвар, отец всех воинов, верно, незримо шагает с их отрядом! Наш Удвинг, конечно, молодец — кто ж спорит? Но он один, а их вон как много.

— А почему Удвинг не пошёл за соболями? — спросила Мирана, желая сменить тему.

— Да на что они ему? — удивилась Одра, но тут же опомнилась: — А, да вы ж не знаете... У нас говорят, будто Удвинг — сын Вязкого леса.

— Да мамка его там просто бросила, — вставил старик.

— А я в это не верю! — горячо возразила девушка. — Какая мать бросит своё дитя?! Родился он там, и лес его выкормил. К нам он вышел мальчишкой, зим двух от роду. Говорил, будто его нашёл в лесу колдун в зелёном плаще и проводил до деревни...

— Ишь навыдумывал! — вновь вмешался старик. — Колдун! В зелёном плаще...

— Он ещё и на чёрном коне был! — сердито вставила Одра. — И спрашивал, не помнит ли Удвинг, как попал в лес... Но Удвинг не мог вспомнить. Так он и стал жить в нашей деревне. И вырос таким сильным, что никто с ним не может сравниться. К нам однажды явились разбойники из Лисьей Пади... Дьяр их знает, как они прошли через Вязкий лес! Да только они наткнулись на Удвинга: он в тот час в поле работал. И знаете, что? Он их сначала отмутузил, а потом заставил пахать землю! И они пахали как миленькие! Не знали, как восвояси убраться...

Одра засмеялась, вспоминая. И добавила уже серьёзнее:

— Удвинг никогда не покидает этих земель. Он прям стал нашим хранителем. И знаете, он говорит, что однажды тот колдун ещё явится сюда, — Одра пристально посмотрела на Мирану. — Вот ты идёшь за колдуном... Может, и правда найдёшь его. Попроси его тогда прийти к нам! Попроси! Ладно? В деревне многие болеют. Травы порой гниют прям на полях. Дичи — мало. Прошлой зимой наша корова померла: видите, ни молока, ни масла для каши... А ведь когда-то — дедушка рассказывал мне! — когда-то тут были такие урожаи! Земля полнилась!

— Полнилась, — кивнул старик. — Да сам я этого тоже не застал. То было ещё в те времена, когда Инг Серебряный жил в Диких горах. Тогда он частенько спускался, чтобы помочь людям и нашептать что-то полям... Да с тех пор, как Инга не стало, из нашей деревни даже Диких гор не видно. Пропали они.

Мирана нахмурилась:

— Что значит — пропали?

— Да там они, — отмахнулся старик. — Просто теперь на них всегда облако лежит. С нашей стороны не видать. Говорят, если смотреть из других мест, то можно увидеть высокие пики, покрытые льдами. Далеко блестят они... — старик чуть подался вперёд, и лицо его в свете огня сделалось зловещим, а глаза колюче вцепились в гостей. — Далеко дуют ветра, летящие с гор. Несут они холодные снежинки, которые никогда не тают. А кто вдохнёт эти снежинки, тот сойдёт с ума!

— Дедушка, да будет тебе... — испуганно промолвила Одра. Она как раз сыпала крупу в закипевшую воду, но рука её дрогнула, и часть овса полетела в огонь.

— Будет не будет, а пусть они знают, что их ждёт, — отрезал старик. — С ума вы все сойдёте, ясно?

— Дедушка! — умоляюще воскликнула Одра.

Старик отвернулся, и Мирана с изумлением заметила слезу, покатившуюся по его дряблой щеке: она блеснула в свете пламени, да пропала как не было. Как Дикие горы пропали для жителей этих мест.

— У нас считают, будто лес — дело рук Инга, — заговорила Одра. — Был обычный лес, стал Вязкий — Инг наложил на него колдовство, чтобы защитить нас от лисьепадских князей.

— Да себя он просто защищал, — проворчал старик.

— Может, и себя, — согласилась Одра. — Да и нас заодно: только из наших деревень люди могут сквозь него ходить и не бояться... Да что я всё — деревень, деревень... — одёрнула себя девушка. — Была ещё одна деревня на востоке, да мы уж зим пять никого из неё не видели. Теперь, наверно, только мы и остались.

— А всё из-за ваших князей...

— А лес-то наш и правда колдовской, — повысив голос, продолжала Одра. — Он что-то сотворил с нашими закатами. Вы, верно, тоже заметили? Они всегда такие багряные... Нигде больше таких закатов нет. Хотя я сама и не бывала нигде больше, но люди так говорят. Оттого-то наша деревня и зовётся Алая Стынь. Алая — из-за закатов. Стынь — из-за студёных зим. Снега здесь наваливает иной раз по самую крышу. Вышел поутру, к вечеру, может, откопаешься...

Одра помешала кашу в котле и постучала ложкой о край, чтобы стряхнуть налипший овёс. Пламя в очаге заискрило и занялось сильнее и ярче.

— Но из-за леса мы теперь отрезаны от всего мира, — грустно поделилась Одра. — Раньше тут несколько деревень было, да где они все теперь? А ещё раньше, говорят, Гадур-град стоял... Вот бы посмотреть на такое диво! Целая крепость близ Диких гор! И на дороге, верно, было не протолкнуться от торговых обозов... — она невесело усмехнулась. — Теперь-то такая глушь кругом! Зимой иногда выйдешь из дому, крикнешь, и будто один на всём белом свете... И нигде больше людей нет.

Она замолчала, и Миране подумалось, что и теперь-то в мире такая тишь стоит, словно не явился в Алую Стынь небольшой отряд воинов, не устроил тут переполох и не навёл страху.

— Последняя зима у нас больно голодная выдалась, — продолжила Одра и вновь умоляюще воззрилась на Мирану: — Приведите к нам колдуна, если найдёте его! Приведите, прошу!

— Многие пытались отыскать Инга, — хрипло промолвил старик, покачав головой. — Говорят, в Диких горах живёт и другой колдун — да никто его отродясь не видел. Мы давно потеряли надежду. Сколько уже людей ушло туда и не вернулось! А всё из-за ваших лисьепадских князей! — он ткнул пальцем в Мирану и резко обернулся к внучке: — Никого они не найдут, Одра! Слышишь? Никого! Одним богам известно, чего ради они рыскают снова по нашим землям! Может, чуму нам принести решили! Ехали бы лучше восвояси: меньше бед будет.

Мирана утомлённо прикрыла глаза: сколько боли, верно, причинил род Рована этим людям... Но у неё самой уже не осталось сил для сочувствия. Это оказалось слишком трудно: выслушивать всех, пытаться примирить, искать решение, которое... Которое бы что? Чего она хотела на самом деле? Вылечить дочь? Остановить Белую смерть? Положить конец древней вражде, о которой мало что знала? Да возможно ли это? Чувствовала Мирана, что Мьямир умалчивает об истинных причинах разлада князей и колдунов. А как мирить стороны, если не знаешь, из-за чего они в самом деле поссорились? Будто издалека услышала Мирана голос Гимри:

— Прости, добрый хозяин, что так тебя беспокоим. Если хочешь, мы сейчас же уйдём.

Старик обернулся к нему:

— Сдурел что ли? Каша почти готова, куда ты пойдёшь?

— Как скажешь, — кивнул Гимри, но в тоне его зазвучала усталость и злость: — Тогда оставь свои обиды, пока мы здесь. Ни я, ни госпожа Мирана не сделали тебе ничего дурного. А, может, мы даже сделаем тебе добро, если отыщем колдуна и уговорим его прийти и к вам тоже.

Старик поглядел на него, сощурившись, но промолчал. Одра разложила кашу по деревянным плошкам: самые лучшие протянула гостям, а себе оставила с выщербинкой.

— Дура, — нахмурился дед, отбирая у неё миску и отдавая ей свою. — Кто ж из треснувшей ест? Тебе ещё Одгана своего ждать! Будто забыла: кто из битой посуды обедает, тому и жизнь будет битая.

— А ты сам, дедушка?..

— А я потом поем, — и старик решительно отставил миску и поднялся. Не оборачиваясь, он бросил через плечо гостям: — Ешьте и уходите. А то увидеть вас могут, переполох поднимется. Никто у нас лисьепадских не любит.

Он уже вышел за дверь, и с порога вновь послышался его голос:

— Спасибо. Что помогли Одре.

Скрип, скрип, скрип, — сошёл старик по ступенькам, не дожидаясь ответа, и заковылял прочь по ночной прохладе. Сел на старую лавочку неподалёку от дома да глянул в небо, в котором еле-еле различал лишь самые яркие звёзды — зрение уж давно подводило его. Где-то над Вязким лесом, должно быть, горит сейчас Аганара, светит в спины всем бредущим по миру... Хоть бы Одра дождалась своего Одгана: а то на кого девку оставить? Ведь помирать уже пора, помирать...

И старик с тяжёлым вздохом сгорбился на лавочке. Луна тихо раздвинула листья и невесомо коснулась его усталых плеч, но он не шелохнулся. Лишь едва слышное дыхание, так похожее на дыхание спящего, доносилось с лавки. И бледный свет вскоре соскользнул прочь и пятнами пополз по земле дальше: не сегодня забирать с собой эту душу. Не сегодня...



* * *


Читать следующую главу «Смерть на пороге» — http://proza.ru/2025/04/04/1926

Справка по всем именам и названиям, которые встречаются в романе (с пояснениями и ударениями) — http://proza.ru/2024/12/22/1314