С видом на море

«С видом на море» – золотой фонд Иосифа Бродского. 1969 год, позади ссылка за тунеядство под «ату его!» большей части советских литераторов, а впереди – бросившая поэта муза и три года до вынужденной эмиграции с ощущением, что неустроенность, бедность и одиночество – это навсегда, и надо учиться жить в этом состоянии.

Бродский реагирует на оскал бытия по-разному. Переходя на личность музы Басмановой, сдаётся и мстит за несбывшееся (хотя, именно в этой комбинации Иосиф – Марина сбываться нечему). Тем не менее:

Сначала в бездну свалился стул,
потом — упала кровать,
потом — мой стол. Я его столкнул
сам. Не хочу скрывать.
Потом — учебник «Родная речь»,
фото, где вся семья.
Потом четыре стены и печь.
Остались пальто и я.
Прощай, дорогая. Сними кольцо,
выпиши вестник мод.
И можешь плюнуть тому в лицо,
кто место моё займёт.

Но как только поэт отпускает, хотя бы на время, межличностную ситуацию, реакция на страдания и унижения без малейшего знания об их продолжительности – восхитительная.

Да, одиночество. Да, поездка к морю в несезон в октябре. Да, привычная терапия и анестезия через смену локации.

В стихах нет лишь одного, что я постоянно вижу, например, у Цветаевой: вы меня бросили, жизнь окончена. В самой патовой ситуации Бродский чиркает спичкой и зажигает ровно тлеющую философскую свечу: 

Здесь виноградники с холма
бегут тёмно-зелёным туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
её и тьму других светил
залив бы с лёгкостью вместил.

Подлинная поэзия дарует главное: эффект личного присутствия в стихотворении и возможность спроецировать его на себя в любой географической точке. Пол вторичен, а первична надежда: описывая Крым, где он побывал, Бродский дарует уже то утешение, что ты соприкасаешься с незнакомыми тебе прежде людьми и частью жизни вдали от столиц и любой имперской эстетики. Этот залив достаточно вместителен и здесь возможно осознать гораздо большее, поднявшись над привычной сансарой: возжелал, привязался, не получил взаимности, пострадал и разбит.

В этом смысле, «С видом на море» – стихотворение не об одиночестве того самого лишнего человека и не о терапии переосмысления («и речь бежит из-под пера/не о грядущем, но о прошлом»).

Это дневник человека, учащегося заново ходить после комы. Шаг, два – и после первых четырёх повествовательных, большей частью, строф больной вполне твёрдо шагает, не спотыкаясь. Начиная с пятой части (Перо. Чернильница. Жара.) Бродский глубок и точен настолько, что может игнорировать внешнюю тавтологию («о гладь щербатую асфальта»). Ощущение, что невозможно произнести иначе для меня всегда было выше суммы филологических придирок:

Перо. Чернильница. Жара.
И льнёт линолеум к подошвам…
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом…

Серебряный век. Ничего более гармоничного – в моём восприятии – уже не случится.

Век этот тоже несёт свои предрассудки. Например, убеждение, что поэт выше любого земного императора даже в трёхмерном пространстве, и оттого мудрый правитель обязан сделать его если не пророком, то одним из первых советников при дворе. Об этом мечтали Гоголь, Булгаков, Мандельштам. Бродский расстаётся с этой иллюзией через иронию – к морю в несезон, пробуя бряцать на лире с дырой в кармане и без мечтаний о масштабах влияния. Ибо негоже у престола стоять певцу. В любых внешних обстоятельствах.

С повествовательной части стихотворение идёт до катарсиса в финале, как и в «Натюрморте» или «Новом Жюль Верне». Финал становится лакмусом, прекрасно иллюстрируя пропасть между массовой культурой и личностной поэзией. Строка –

 Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря

– в наш век предсказуемо плодится в инстаграмах с красивыми открыточками. Боль превращается в благозвучие, выдернутое из контекста: великий поэт Иосиф Бродский о красотах Крыма, да. Можно щегольнуть: знаком, читал.

Финал никто не цитирует. Хотя, в моём восприятии, именно эти строки – один из ответов на вопрос о смысле создавать стихи:

Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

Моё личное потрясение от стихотворения в том, что человек сам себя вытаскивает из внешне патовой ситуации через поэзию. В том 1969-м ничего не случится «вдруг», как в счастливом кино, но смыслы жить дальше уже прорастают. Что всегда случается рядом с тем, кто более мудр – с морем.

Так исчезает неудачник в поношенном пиджачке с раной в сердце и многолетней неустроенностью. Жизнь стоит того, чтобы её продолжить, и она «окажется длинной», по меркам поэта. Остальное уже история: как выиграть внешне безнадёжную партию у жизни, для жизни не предназначенной.


****** 


С видом на море, Иосиф Бродский

I

Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечётку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на вёсла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

II

Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчёсывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьёт уже
на набережной в неглиже.

III

Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.

IV

Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь даёт как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.

V

Перо. Чернильница. Жара.
И льнёт линолеум к подошвам…
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.

VI

Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот ещё резон,
что это — временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берёт —
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орёл двугривенника прав,
четыре времени поправ!

VII

Здесь виноградники с холма
бегут тёмно-зелёным туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
её и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.

VIII

Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.


На фото: Эолова Арфа в Крыму