Глава 19. Горький дым в трактире Хлым

18+. В главе содержатся описания сексуальных сцен, нецензурные выражения



Система Глизе-433, планета Болхиа. Научно-производственное объединение «Сталинград-на-Болхиа». 20.02.2347 г.



В среду в батальон все же прибыл новый командующий, назначенный Москвой. Вопреки ожиданиям многих, высокая должность прошла мимо Дэвида Иоффе. Старожил-болхианец вынужден был смириться с неизбежным. С Москвой не поспоришь!

Новый генерал-майор вступал в должность с пятницы, но прилетел в четверг, чтобы по возможности за сутки более-менее понять, чем живет легендарный фронтир на краю Федерации. И неожиданно оказался в гостях Лилии Маргалитадзе и ее супруга Адениро. Лилия неожиданно сделала ход конем и фактически выкрала генерала из его временного пристанища, устроив дорогому гостю хлебосольную встречу. Похоже, что руководительница местного отделения КГБ решила, что генерал должен знать обстановку именно из ее уст.

Таким образом, именно Маргалитадзе стала первой, кто вступил в контакт с новым командующим по рабочим вопросам. Она даже устроила ему экскурсию в свои владения, устроив ему по ходу дела и внеплановую проверку на мнемоскопе. Командующий результатами проверки оказался доволен.

Фамилия у генерал-майора была вполне сталинградская, - Чуйков. Будто специально подбирали… Только нынешнего сталинградского военачальника звали Иван Васильевич. Ему было пятьдесят пять лет, ранее он занимал должность командующего одной из космодесантных полков на Веге.

В четверг, в последний рабочий день, вступив в должность, генерал-майор Чуйков в лучших традициях новых метел созвал офф-лайн совещание на флажке рабочей недели, отняв у служащих какое-то количество свободного времени.

Впервые члены Военного Совета (кроме Лилии, конечно) воочию лицезрели нового командующего. Это был настоящий гигант, гораздо выше, шире и сильнее любого из мужчин планетарных сил обороны. Как известно, космодесантники подвергаются специальным генетическим модификациям для увеличения силы и выносливости. Чуйков был высоколобым чернобровым здоровяком с черными блестящими волосами, зачесанными назад и черной скандинавской бородкой. Генерал с виду был грозен и походил на испанского гранда или гуриассийского князя, заставшего любимую наложницу под нелюбимым конюхом. Внешне, кстати, Чуйков был немало похож на князя Жю Клидат, и незнакомый человек вполне мог принять их за родственников. Жю Клидат, правда, был на целую голову ниже и гораздо субтильнее сибирского богатыря, - генерал Чуйков был родом из Ямбурга.

- Добрый день, товарищи! Рад приветствовать старший командный состав батальона, на должность командующего которым я заступаю, - пробасил грозный генерал-майор. – Особенно я благодарен товарищу полковнику Лилии Георгиевне, которая вчера приютила меня… вместе с супругом, временно бездомного, а заодно и ввела в курс дела. Ну и попутно, познакомила с работой своего отдела, а заодно выяснила, что я не хвилланский агент!

При этих словах у присутствовавшего здесь Дэвида Иоффе нервно дернулась щека, и он метнул ненавидящий взгляд в сторону абсолютно спокойной и бесстрастной 651Х. Не переиграть человеку киборга! А Чуйков продолжал:

- Должен предупредить, структурные изменения в командовании батальоном произойдут обязательно и максимально быстро. Для меня, кстати, было откровением, что целое боевое подразделение на планете фактически обескровлено и обездолено! Медслужба, тыл, инженерно-ремонтные службы, - все выведено из состава батальона и передано в гражданский сектор? Кто сотворил такую диверсию?!

- Округ, товарищ генерал-майор! – развела руками 651Х. – Так как боевых действий по-взрослому давно не было, значит, надо нас разобрать и в гараж поставить.

- Это, конечно, не дело! – строго сказал генерал-майор. – Буду на эту тему разговаривать с командующим округа. А пока что о грядущих изменениях… Увы, будут и еще потери… Слава богу, не боевые… Сегодня утром меня уже порадовали, в кавычках… Из состава батальона выводится танковая рота. Выводится и перебрасывается на новую советскую базу «Мирград», где ведутся боевые действия с аборигенами, фашистскими недобитками. Майор Ристич! К сожалению, вынуждены с вами распрощаться, увы, не по своей воле! Я лично вас не знаю, но товарищи вас очень хвалят! Жаль!

- Может, вообще тогда распустят батальон?! – возмущенно сказал Иоффе. – Нас вообще не осталось!

- Но я не хочу! – возмутился Ристич. – Ево моје жене, моји другови*! Мы вместе фашистов били!

- Товарищ Ристич! Вы же сами знаете, что нет в армии слова «не хочу!» Или увольняйтесь, или выполняйте! Увы, но это приказ Округа... Нам всем будет трудно расстаться с вами.

- А как же Аурия? – спросила Лилия.

- Как она сама захочет, - сказал расстроенный Илия, почему-то махнув рукой. Похоже, что в сербско-гуриасийской семье было не все ладно.

- В общем так…Начнем с главного! Структура подразделения изменится, - твердо сообщил новоявленный командующий.

Далее Чуйков сообщил, что должность командира сухопутной группировки упраздняется. Теперь каждое подразделение подчиняется непосредственно командующему батальона и решениям главного штаба:

- Сам штаб. Начальник – подполковник Иоффе. Прибудут еще два штабных офицера с Веги.
- Разведрота. Командир – майор Макджадд. Ему переподчиняются рейдеры-поисковики Везера.
- Десантно-штурмовая рота (штатная численность мирного времени). Командир – капитан Голованов.
- Авиационное соединение. Командир – майор Черданцев. Будут новые машины-штурмовики (по словам Чуйкова). Киборг Гор-Селим переподчиняется авиаторам.
- Рота охраны (бывшая комендантская). Командир – капитан Каракозов.
- Мотострелковый полк Болхианской АССР. Командир – полковник Едфай.
- Союзный местный полк «Черное Знамя». Командир – Вождь Гуэннохоррской нации полковник Игрения.
- Резерв - рота огневой поддержки (боевые роботы-андроиды, выписанные Лилией Маргалитадзе) во главе с прапорщиком Тором.
- Отдел безопасности (сиречь КГБ). Командир – полковник Маргалитадзе-651Х. Отдел также выполняет функцию военной полиции и контрразведки.
- Ремонтная рота. Командира предстояло воспитать в своем коллективе.

- В новых условиях нужно сделать ставку на аэромобильные соединения, - сказал Чуйков. – Тем более, что нам ничего другого и не остается.

- Вот в том-то и заковыка, товарищ генерал! – взяла слово не в свой черед Иванникова, которая по старой памяти окормляла и родной батальон. – Ставка-то есть, а вот подвижного состава нет! Вечно «бортов» не хватает ни для десанта, ни для эвакуации!

- На эвакуацию будет работать Татьяна! – вмешалась 651Х. – Мы с исполкомом договорились, что в случае необходимости спасения раненых и пострадавших, это будет первоочередная задача Жю Сет.

- А как ты, Лиль Георгиевна, гражданскую демобилизованную девчонку-инвалидку в пекло отправишь? – спросила Иванникова. – Да и потом, что, одна Таня на весь сектор?

- Таня в таком случае не откажет!

- Таня не откажет! А если она, тьфу-тьфу, не дай бог грабанется, или собьют ее, кто отвечать будет?

- Так, товарищ главврач больницы! Вы пилот? Имеете отношение к авиации-космонавтике? – удивился Чуйков.

- А я, товарищ генерал, ко всему тут имею отношение! – Иванникова с вызовом вперла руки в бока и шагнула вперед. – Я здесь медблоком командовала, с тридцать третьего по сороковой! Подполковник медслужбы в отставке! Эх, жаль Стеллочки нет, я бы к ней на корабль пошла, мы бы с ней вдвоем все небо закрыли бы!

- Не дай бог! – воздел руки к потолку Иоффе. – Мы еле-еле тот сериал до конца досмотрели!

- Дэвид Аркадьевич, а вот ваш каламбур, вспоминая те события, вообще неуместен! – заявила Лилия.

- Лилия Георгиевна, давайте без драматизма! Вы прекрасно поняли, о чем я!

- Дэвид Аркадьевич, чья бы корова мычала!.. – с презрением в голосе ответила Иванникова. – Да что бы мы тогда со Стеллой не творили, эвакуация и лечение раненых работала как часы! И, да, мне если и есть, чего стыдиться, то только перед Стеллочкой. Могу при всех заявить, я ее любила искренне и жизнью была готова ради нее пожертвовать!

- Простите, товарищ генерал, мою бывшую супругу, она сама не знает, что говорит! – галантно-унизительно извинился за Иванникову Иоффе.

- Я вас забыла спросить, гражданин бывший, к счастью, муж! – повысила голос Иванникова.

- Отставить! – рявкнул басовитый голос Чуйкова так, что стекла дрогнули. – На службе прошу мыльных опер не устраивать! Не та специфика… Лилия Георгиевна, потом проведете со мной ликбез, расскажете, что за «Стеллочка» такая! Это ее скульптура у парка?

- Обязательно проведу, - с готовностью согласилась 651Х. – Местная легенда… Москвичи увели!

- Кстати, разрешите вопрос, товарищ генера-майор? А чем вас горбольница не устраивает? – взъерошилась Иванникова. – Мы, по-моему, разницы не делаем между военными и гражданскими! Да и я не могу просто так вот людей подвести.

В этот момент Лилии пришло бешеное стремительное сообщение от Иванниковой: «ОН ЖЕНАТЫЙ?». Лилия честно ответила, что аж дважды в разводе, двое взрослых детей, а вот свободно ли сердце генерала, она не в курсе.

- Вопрос о собственном медицинском подразделении пока остается открытым, не торопитесь Лилия Георгиевна, - состорожничал Чуйков. — Но, несомненно, батальон от вашего присутствия только бы выиграл, … простите, как ваше имя-отчество?

- Иванникова Ирина Геннадьевна! — гордо возвестила главврач всея Болхиа.
- Бывший Депутат Верховного Совета СССР, на секундочку, заслуженный врач Самарской области!

- Вот именно, что на секундочку! — снова сострил Иоффе.

- Дэвид Аркадьевич, помолчите, за умного сойдете! — повелительным тоном приказала Иванникова. Простите, товарищ генерал-майор, не могу! Людей подведу!.. Да и… Не уживусь я теперь в военной форме. Года не те… Хотя… Я бы с радостью!..


19:30, гуриассийский сектор «Сталинграда-на-Болхиа».



…Сквозь холодный, отстраненный свет новых электрических фонарей цокала каблуками по пеногранитному тротуару в сторону местного трактира Ирина Геннадьевна Иванникова. Завтра выходные, на работу идти не надо… если только не случится какого-нибудь аврала, не дай бог!

Грустная, погруженная в свои мысли женщина была облачена в лиловую рубашку в черный горошек, зеленую длинную юбку с оборочками, черное кашемировое осеннее пальто, черные же сапожки на высоком каблуке. На шейке красовался зеленый шарфик, скрывавший огромную хризолитовую каплю на платиновой цепочке, - подарок одной гуриассийской ведьмы. В душе одинокой женщины царила осень еще с октября. А, может, и гораздо раньше…После реструктурирования батальона, на совещании с Чуйковым был поднят вопрос о строительстве на базе копии сталинградской Родины-Матери, которая была задумана еще в январе, после подписания договора о сотрудничестве и шефстве со Сталинградской областью РСФСР на Волге. Правда, если на Земле Родина-мать выполняла в основном памятную и декоративную функцию, то здесь грозная женщина-мать с мечом должна была стать и маяком, и передатчиком, и даже генератором сверхвысоких энергий. Строительство пятидесятиметровой статуи должно было завершиться в апреле. Чуйков развел руками и молча подписал приказ о строительстве. Тем более, все равно строить должны будут производственники.
А затем разговор зашел об общем психологическом состоянии персонала. И впервые Лилия упомянула, что каждую недели сотрудники гражданского сектора и военные частенько гостюют у хилликийцев в 19 веке. Через это снижается общее психическое и моральное состояние сотрудников и воинов. Уже были случаи, когда земляне задерживались полицией или ввязывались в местные ссоры и драки.
Когда у Иванниковой спросили, знает ли она, куда кочуют земляне, и не искала ли она сама приключений «за рощей», Ирина Геннадьевна с абсолютно честными глазами ответила отрицательно. Хотя сама с нетерпением ждала окончания рабочего дня, чтобы окунуться в атмосферу доиндустриального мира.
Гуриассийский сектор представлял собой по сути, большую доиндустриальную деревню с частными домиками, построенными землянами, с огородиками, конюшнями и мясными фермами, где выращивали синтетическое мясо (забой скота был строго запрещен). Был здесь и обязательный базар, и хилликианская церковь, и больница, и гостевые дома, и центральное административное здание и, конечно же, трактир, - трехэтажное здание спод названием «Хлым», которое земляне тут же перекрестили в «Крым». Каменно-шлакоблоковое строение обладало огромным залом и «нумерами» на втором этаже, для желающих скоротать ночку вне дома или уединиться с дамой. Публика здесь в основном была крестьянская, забредающая отдохнуть от трудов праведных, еда, питье и развлечения тоже немудренные, простонародные, да и отношения не отличались изысканной изощренностью. И в эти отношения уже давно были втянуты земляне… Уже были случаи, когда гуриассийские мужики чуть ли не с вилами ходили в центральный сектор Сталинграда с требованиями: «Испортил девку – женись, гад, а то на вилы подымем!» Уже было несколько браков, когда крестьянские девушки выходили замуж за землян-сотрудников базы. А наоборот, за мужчин-гуриассийцев землянки шли неохотно, и только если за благородных, культурных персон. Простые гуриассийцы-мужики не горели желанием сходиться с образованными землянками. Все знали, что куалийку-землянку простому мужику в узде не удержать, - они с девичества порченые, бесстыжие, хуже самой развратной куртизанки, знают больше академика, встревают вперед мужика и никакого пиетета перед мужским полом не испытывают. К тому же они, - о, ужас, - безбожницы и язычницы! Зато повстречаться разок-другой без обязательств, – это всегда пожалуйста! Куалийки – бабы податливые, страстные, особенно те, кто постарше, и жеребиную мужскую силу уважают! И стыда не чувствуют за свои блудодеяния! А куалийские мужчины почти все подкаблучники, и бабу не то, что кулаком поучить не могут – прикрикнуть на них лишний раз боятся.
А местные молодые (да и не молодые) крестьянки, избавленные от рабского труда, унижений, плетей и оков, уже хлебнули воздуха свободы и в своих девичьих грезах видели своими мужьями не мужиков-соплеменников, а образованных, умных и богатых куалийцев. А матери Пророку молились, чтобы дочка с хорошим куалийцем сошлась, - и почетно, и выгодно, и мужья у куалийцев смирные, к покорности своими бабами приученные. Умная крестьянская девка и профессором куалийским вертеть будет, как ниткою, коль захочет.
И, да, кстати, здесь ходили временные бумажные деньги и монеты. Властям Сталинграда пришлось пойти на такой шаг, так как с киберденьгами вчерашние рабы и холопы-землепашцы упорно не дружили, равно как и виртуальной реальностью вообще.
Гуриассийский квартал, заповедник аграрного социализма, занимал территорию целого городского квартала, для чего пришлось увеличить площадь покрытия защитным полем-куполом почти в полтора раза. От околицы деревеньки до границ купола тянулись поля в три уровня, белковые фабрики, пастбища, где разводили местных грозных рапторов, - и них нашлась управа! - и подземные ходы в царство прирученных пауков, которые давали сталинградскому хозяйству легкую и прочную паутину, светящийся дезинфицирующий мох и сладкую белковую кашицу.
Ирина шла к трактиру, здороваясь и раскланиваясь по дороге со степенными, плечистыми хилликийскими мужиками и одетыми в старинные до земли платья женщинами, чувствуя на себе восхищенные мужские взгляды и осуждающие женские. Ишь, ходит тут с голыми ногами, как даже самая бесстыжая уличная девка не выйдет, путных мужей соблазняет! Про земную моду гуриассийки знали … и клеймили ее при мужчинах на чем свет стоит, - дескать, порождение дьявола! А мужчины важно поддакивали… и бывало, прогуливались в куалийский сектор, чтобы на голоногих куалиек поглядеть, а то и познакомиться с молодой куалиечкой.
К Иванниковой здесь было смешанное отношение. С одной стороны – докторша, кудесница, госпожа-княгиня, да еще и, говорят, раньше в куалийской столице, в Сенате заседала! Докторша знатная, мертвых с того света возвращает, шестерых ребятишек с того света вернула в прошлом году, когда их уже матери оплакивали. И ордена у нее княжеские! С другой стороны – ведьма-ведьмой, распутная «шелковичка», да и здорова больно, - руки-плечи у нее мужские, волосы, говорят, крашенные! Сильна, может и в рыло дать, да еще и одевается либо как мужчина, либо как куртизанка, руки-ноги на улице! Конечно, когда ты княгиня, все можно! А знающие люди поговаривали, что госпожа-барыня Иренэ, - бывшая хозяйка и повелительница самой княгини Стеллы! Вот только чего-то они разругались…
У трактира поздоровалась с местным полицейским-околоточным, бывшим рабом-каменотесом, который теперь следил за порядком. Поздоровалась, спросила, не мучает ли его больше кашель, - в свое время беднягу лечили в сталинградской больнице от туберкулеза.
- Вашими-то стараниями здоров, аки младенец, госпожа-барыня! – пробасил околоточный. – Дай Пророк вам здоровья! Вы чего, озорничать пожаловали?!
- Озорничать, озорничать! – грустно улыбнулась Иванникова.
- Вы это … не шибко! – в шутку погрозил пальцем представитель власти в стандартной зеленой полицейской форме.
- Ну, если шибко буду, заберешь меня в участок, - ободрила его Ирина и прошла в заведение, где была уже своей в доску. Немало землян были здесь желанными гостями. Не зря полковник Маргалитадзе говорила, что после работы в конце рабочей недели многие земляне растворяются на территории «маленькой Хилликии» на пару дней и ночей. И руководство не могло понять, что ищут изнуренные дети Земли, дети звездных трасс XXIV века на территории феодальной деревни. Неужели, низменных, примитивных удовольствий?
В трактире, где горел приглушенный мягкий свет, а за столами было уже множество народу, Ирину Геннадьевну приветствовали официанты. К ней тут же подскочил, угодливо кланяясь, хозяин трактира, бывший графский псарь Зелро Афф в белой рубашке, красном щегольском пиджаке с белым полотенцем на плече:
- Мое почтение, госпожа-барыня Иренэ! Чего изволите? Как в прошлый раз?!

- Да, только вина побольше! Напиться хочу! И… если что, номер свободный найдется?

С этими словами Иванникова с грустной улыбкой протянула трактирщику пачку пластиковых купюр. Афф торопливо сгреб деньги в карман передника, угодливо улыбнулся:

- Да как не найти, для вас-то найдем! Номер прикажете на одну персону, или … с гостем? Или С ГОСТЬЕЙ?

- Давай сначала выпьем-закусим, а там как пойдет! — лукаво улыбнулась Иванникова. — Вина-то подай, трактирщик, видишь, у дамы душа горит?!

- Сию минуту, все сделаем! — поклонился Зелро, отлично понимая, что за хмарь на душе у рыжей куалийской барыни. — Эй, бездельники! Вапо, Уно! Госпожа доктор, волшебница Иренэ, детей наших воскресительница, в нашу забегаловку зайти изволила! Барыню на лучшее место отвести, усадить и обслуживать-обхаживать, как королеву Хилликийскую! Чего бы она не пожелала, - сие закон для вас! Прикажет на urdur* сыграть, - еще и спляшете! Прикажет ночью ее кормить-поить-ублажать, - еще и утром будете, да с улыбкой и с поклонами!

- Да не болтай ты лишнего, сглазишь, дурень! — спохватилась Иванникова. — Все в руках Божьих, и я, дура-грешница тоже… На ночь пока не надо! Пепельницу подайте, да вина хлебного, да закуску! Курить очень хочется, а ради твоего хлебного вина, Зелро, я даже дома не обедала, чтобы к тебе голодной прийти!

- Ежели бы вы, госпожа доктор, моей барыней бы были, я бы рабство возлюбил, как Рай Небесный! — аж прослезился бывший холоп. - Обслужим-накормим-напоим в лучшем виде! Оллара покликать?

- Покликай! – подмигнула ему Иванникова. – Мужских объятий хочу!

Двое молодых мулатов-официантов в белых рубахах, ребята не старше двадцати лет, с поклонами и великим почтением проводили Ирину Геннадьевну на царское место, - за большой, стол в уголке, за зелеными цепочками-занавесями, от посторонних глаз подальше. Прямо на ее глазах услужливые официанты сменили скатерть, постелив нарядную, узорчатую, принесли бутыль любимого хлебного вина с копченой рыбкой в кляре, - первая закуска для янтарного напитка! Уведомили, что сию минуту все остальное доставят, а если барыне-госпоже чего-то понадобится, пусть изволит в колокольчик позвонить.

Не сказать бы громко, но Ирина просто влюбилась в хилликийское хлебное вино, которое по вкусу было похоже на перебродивший ароматный ржаной кисло-горький квас. Под этот вкус идеально подходила слабосоленая со сладковатым привкусом нежирная рыба duk, обильно приправленная знаменитыми хилликийскими приправами, да еще и с кисленьким соусом, похожим на ткемали… Верх блаженства!

А вскорости перед Иванниковой предстал рослый плечистый молодец в крестьянской рубахе, вязаной безрукавке, штанах, похожих на турецкие шальвары и начищенных до блеска сапогах. Парню было восемнадцать, он был рослым и сильным (по гуриассийским меркам) блондином со светло-русыми волосами. Молодого паренька звали Оллар,

- Мое вам почтение, госпожа Ирэнэ! – учтиво поклонился, опустившись на одно колено, паренек-мужичок.

Он склонился к самому полу, чтобы коснуться лбом туфли куалийской госпожи, но расплывшаяся с счастливой улыбке Ирина Геннадьевна остановила его, схватила за ворот безрукавки и с силой притянула его к себе:

- Пришел, мальчик мой! Ох, как я по тебе соскучилась, Олли, малыш мой сладенький!

- А то как же?! К вам и из тюрьмы сбежишь!

Парень был дальним родственником трактирщика Зелро, который, бывало, припрягал его к работе в трактире. В основное время Олли работал на ферме, помогал ухаживать за лошадьми. Ирина заприметила его в прошлый раз, когда он работал официантом-разносчиком, познакомилась с ним, утянула за свой стол, подарила почти пятьсот «эр» купюрами, а под вечер, хмельная, чуть не утащила парня в «номер» на втором этаже, - так она соскучилась по любви. И, - Ирина удивлялась, - если раньше ее привлекали молодые девушки и женщины, то теперь ей стали дико нравится молодые парни, причем откровенно детского возраста, моложе двадцати лет! Когда такое бывало, чтобы Ирина Геннадьевна смотрела на двадцатилетних мальчишек, как на мужчин?! Совсем ей мозги своротили набок!

Сам Зелро не только не противился связи двоюродного-хрен-знает-какого племянника с пятидесятипятилетней Иванниковой, но и по возможности старался эту связь подогреть. Он понимал, что рыжая ведьма-докторша только из-за паренька сюда ходит, и денег приносит побольше, чем десяток местных мужиков вместе взятых! Да и кума-куалийка-докторша государственного масштаба в знакомых не помешает. Будь его воля, он бы молодого паренька Иванниковой в рабство продал бы! И сыт будет, и обласкан, и деньгами не обижен. Вон, демоница Лиле, говорят, аж молодого аристократа в рабство взяла, так тот, по слухам, как принц живет! Нужно ли говорить, что куалийцы, миллионеры по местным меркам, были в трактире желанными гостями?!

А Иванникова с удивлением, непонятным удовольствием и с легким испугом сжимала сейчас сильные, мускулистые не по-юношески плечи и мозолистые руки Оллара и чувствовала, будто она молодеет на глазах, и ей снова двадцать, не больше. И ее даже не смущало, что от юноши слегка попахивает навозом.

- Олли, пастушок мой сладкий, какой же ты красивый, брутальный парень! Не знаю, что с тобой сделаю! Ну-ка целуй меня быстро!

Бывшая подполковник медицинской службы сама, как ураган, набросилась на оробевшего юношу, сжимая его плечи и мышцы, наградив ее долгим куалийским поцелуем в губы.

- Ты что? – удивилась Иванникова робости кавалера. – Ты меня боишься? Я тебе разонравилась?! Забыл, как я тебя учила?

- Да нет же, госпожа! – опустил глаза Оллар. – Вы мне очень нравитесь. Вот только стыжусь я вас! Как же так, губами целоваться-то? Грех ведь!

- Грех, - это для тебя мне не угодить! – грозно сказала воспрянувшая, захмелевшая Иванникова. – На колени, холоп!

Испуганный Оллар рухнул на колени перед грозной землянкой. А Иванникова, больше нагоняя шума, чем гневаясь, в шутку схватила его за челку… которая была такой мягкой, волосики были такими детские, светлые, что Ирина побоялась причинить мальчику боль, а лишь обняла его, прижала к груди и стала гладить его ароматные волосы, пахнущие детской беззащитностью. От осознания сладкого греха у любвеобильной Иванниковой аж голова закружилась:

- Ох, жаль, что я не твоя хозяйка! Замучила бы! Высекла бы! На цепь бы посадила, чтобы никто такое сокровище не видел, не отнял у меня! Ну-ка посмотри на меня! Ну прости меня, прости, что-то я захмелела, голову потеряла совсем! Не бойся, миленький мой, тетя Ира не с пустыми руками пришла. У меня для тебя подарок есть!

Ирина хищно улыбнулась, - загорелись глаза у юноши, когда грозная госпожа презентовала ему хромированные квантовые часы, которые и время подскажут, и в Мировую Сеть окно откроют, и позвонить могут, и спасательную службу вызовут, если беда случилась, и еще много чего умели. Надо отдать должное, Ирина действительно раскошелилась на достойную вещь, которую не стыдно преподнести молодому мужчине.

- Спасибо, госпожа, за подарок царский! – искренне улыбнулся Оллар.

- А ты как думал? – довольно улыбнулась рыжеволосая повелительница. – Встань, милый мой! Ты кушал сегодня? Тебя никто не обижает?

- Нет, госпожа! Вашими молитвами… и матушкиными… Все слава богу!

- Ну и хорошо!

- Госпожа, позвольте вас поцеловать? – решился отблагодарить повелительницу Олларо. – Только, не гневайтесь, позвольте по-нашему!

- Ну, давай попробуем! – улыбнулась Иванникова.

Она вспомнила, как гостила у Стеллы на Гуриасси, в ее имении в стародавние времена… Вспомнила, когда юноша подвинулся поближе к ней и потерся носом о ее нос. Иванникову, как на грех, разобрал смех.

- Что такое, госпожа Ирэнэ? – смутился Оллар, нервно кусая ноготь на большом пальце.

- Да…просто непривычно! Извини! Как дети носиками щекочемся! Не грызи ногти! Не имей такой привычки! Не маленький уже, да и под ногтями знаешь сколько микробов скапливается?! Вот зачем тебе такие когтищи черные? В следующий раз, придешь с такими, сама лично лазером подстригу!

- Простите, виноват я! – Юноша вновь кинулся в ноги. – Только что с фермы!

- Ну-ка встань, дурачок! Скажи, ты боишься меня?

- Есть немножко… - признался Оллар, опуская белокурую головушку. – Моя прежняя хозяйка меня порола больно и волосы драла!

- Если я эту мразь увижу, я ей сама волосы выдеру по ниточке! Как на такого ангелочка можно вообще руку поднимать?! – угрожающе прорычала Иванникова. – Не бойся, малыш, я тебя не обижу!

- И вовсе я не малыш! – насупился Оллар. – Мужчина я!

- Ну слава Богу! – расплылась в довольной улыбке Иванникова. – А, коли мужчина, иди сюда, целуй даму! И не думай, что я выше тебя! Называй меня просто Ирэнэ! Или еще просто, - Ира!

- И-ра… - попробовал на вкус незнакомое слово парень. – Непочтительно как-то… Вы дозволяете, госпожа?

- А ты представь, что я никакая не госпожа Ирэнэ, а обычная двадцатилетняя девушка Ира, - мечтательно сказала Иванникова. – Еще не беременная, не замужняя, нормальная девушка, которая хочет, чтобы ее любили… и сама хочет любить… Хочет ребенка родить любимому… Которая только-только практику проходит в больнице…

- Почему вы плачете, госпожа? – испугался Оллар. – Я вас обидел?! Прости меня… Ира… Так хорошо? Разреши тебя поцеловать, … молодая девушка И-ра?

- Целуй, чего спрашиваешь?! – прошмыгала носом сквозь слезы Иванникова. – Или тебе прицелом подсветить?! Я, может, сама стесняюсь тебя!

Юноша приободрился, осенил себя знамением Молнии и несмело прикоснулся губами губ Ирины Геннадьевны. Иванникова нечеловеческим усилием воли сдержалась, чтобы не рассмеяться над этой невинной робостью.

- Еще смелее, Оллар… Смелее… Я юная неопытная девушка… Покажи свою уверенность! Соблазни меня! Вот, умничка…

С минуту Иванникова учила Олли «правильно» целоваться, - мягко, ненавязчиво, гладя паренька по голове. Она чувствовала, что улетает куда-то в небеса от восторга, от одновременного ощущения почти детской робости своего партнера в сочетании с сильными руками и все нарастающим напряжением. Ирина почувствовала, как у нее бьется сердце, сокращается что-то ниже диафрагмы, как ей хочется петь и смеяться, как глупой молодой девчонке.

- Можно я тебя еще немножко за волосы подержу?! Ой, какие они мягкие! У-и-и-и-и! У меня башню сносит! Иванникова, дура, педофилка чертова, что же ты творишь?! Ой, как я Маргалитадзе понимаю, она там, наверное, вообще в облаках летает! Умничка ты мой!

А потом Иванникова позволила себе невероятную наглость:

- Я тебя, кажется, запачкала… Сейчас! – Иванникова стала мягко отряхивать невидимую пыль с … низа живота юноши, там где у того на брюках была ширинка. – Ой! Что это у тебя там? Ха-ха, это тебе так целоваться понравилось? Это хорошо! Иди, садись со мной, сладкий мой Казанова! Давай за любовь выпьем! Не бойся, немножко можно!

Развращая молоденького парнишку, Иванникова попутно окидывала взглядом зал и с удивлением обнаруживала среди разношерстной хилликийской публики землян. Среди гомонящих за столами мужиков и женщин в длинных небогатых платьях и платочках, между купеческих костюмов и дворянских пышных лент она то и дело натыкалась на современные земные наряды.

Ирина насчитала уже человек десять мужчин и женщин не то из научного сектора, не то из производственников. Некоторых она помнила, с кем-то даже здоровалась. А вот она углядела кого-то из летчиков, из хозяйства Черданцева. Да какой там, вон они, человек пять молодых пилотов, которые раньше постоянно тусили с Татьяной! Уселись тесным кружком с хилликийской молодежью, шутят, смеются, о чем-то оживленно беседуют. Интересно, а Татьяна тоже с ними? Вот молодую Жю Сет Ирина здесь не видела не видела. Хотя, когда они с ней созванивались, Таня была в принципе не против прогуляться в гуриассийскую зону. Ирине Геннадьевне очень хотелось увидеться с ней.

А тем временем на сцене несколько музыкантов в красных рубахах наигрывали немудреные мелодии на примитивных струнных инструментах, похожих на старинные балалайки или мандолины. При этом они напевали, каждый в свою очередь, не совсем приличные куплеты про свое житье-бытье, некоторых односельчан, канувших в Лету хозяев, старую хозяйку Мариатте Жю Ракке, которая со своим зверем-любовничком морозили людей заживо в клетках… Для нее особенно не жалели эпитетов, а зал взорвался проклятиями, не выбирая выражений. «Прошлись» слегонца и по Стелле, и по самой Иванниковой, правда, с куда большим уважением, - мол, местная Ирада, красна волосами, бела ликом, одной рукой младенцев воскрешает, другой рукой матушек «за попку обнимает». Пошли ей, Господь, мужа доброго уже! На хилликийском языке это звучало складно и в рифму, хоть и остро, но с немалым почтением, как о доброй хозяйке-владелице, которая и о простом народе заботится, но и поозорничать не дура.

- Устарели ваши данные! – прогорланила Иванникова через весь зал. – Матушек уже не обнимаю, а вот сыночков их обнять могу!

Зал грянул овацией… А дальше куплетисты спели уже без каких-либо шпилек про другую Ираду, земную госпожу Жю Иитс, которая от богатства отказалась и от титула, чтобы народу помогать. И тоже докторша… Речь шла о бывшей графине, подруге Стеллы, заправлявшей в местной амбулатории. Ирина была знакома с ней шапочно, на уровне «hello – buy», и решила как-нибудь навестить коллегу, укрепить знакомство. Здесь ее не было.

Нагорланившись вдоволь, Ирина Геннадьевна вернулась к закусками и вину, обнимаясь и целуясь с молоденьким Олларом. А народу все прибывало, и трактирщик приказал своим подчиненным выносить дополнительные столы. И каждый второй входящий был землянином. Официанты с подносами и заказами носились по залу, как электровеники.

А «балалаечников», как их окрестила про себя Иванникова, сменила молодая женщина по имени Атэ, закутанная в длинное платье и платок, похожая на средневековую мусульманку с Ближнего Востока. Ирина узнала ее, - она когда-то поступила в горбольницу, избитую до черноты, - бывший муженек заподозрил в измене. Ирина знала, что бедная тридцатилетняя женщина когда-то носила на правой груди выжженное клеймо, - знак собственности от старого барина. Залечивали, убирали его земные хирурги долго, целую неделю.

Как поняла Ирина Геннадьевна, эту самодеятельную артистку здесь знали все, потому что мужики и бабы из зала стали выкриками просить, чтобы она исполнила две песни: «Дочкин плач» и «Бусинки». Примерно такие названия, если перевести на русский. Ни одну из песен Иванникова, разумеется, не знала. Подыграть женщине вызвались сразу двое мужиков с длинными дудочками.

- Барыня-госпожа, можно я покушаю? – попросил Оллар, моляще глядя на Ирину Геннадьевну и ее изобилие на столе. – С работы только, не успел домой забежать! Мне хоть немножечко!

- Конечно, кушай, что ты спрашиваешь, дурачок! – спохватилась Иванникова. – Бери вот мяска тебе, и кашки… И не немножечко, а сколько хочешь!

- Благодарствую, госпожа-матушка! – Паренек тот же принялся с аппетитом поглощать предложенную пищу, а Иванникова с умилением смотрела на него, подкладывая куски получше из своей тарелки и поглаживая его по голове.

- Кушай, ангелочек мой! Совсем изголодал?

- Чего еще изволите, госпожа? – Рядом с Иванниковой как из-под земли вырос мулат-официант, который, неодобрительно глядя на Оллара, начал убирать использованную посуду.

- На-ка, братец, тебе на чай! – Иванникова покровительственным жестом вложила парню в карман купюру. – А то совсем я вас загоняла! Скажи, молоко у вас есть?

- Благодарствую, госпожа-барыня, спаси вас Бог! Простите, не понял? Молока изволите?

- Да, обыкновенного молока? Олли еще мальчик, у него еще организм формируется. Олли, ты молоко пьешь? – Иванникова вспомнила, как у Стеллы была непереносимость лактозы, и ей было чрезвычайно стыдно, что этот «мальчик-подросток» вызывает у нее, взрослой бабы, отнюдь не материнские чувства.

- Пью, барыня! – Олли с первой космической скоростью поглощал то, что положила ему Ирина Геннадьевна.

- Молока у нас не бывало, но, коли надо, найдем! Простите, барыня-госпожа, а молока ВАШЕГО, белого, или НАШЕГО желаете?

- А любого! Наше по сравнению с вашим диетическое будет!

- Сию минуту!

Прислужник исчез со скоростью ракеты, а Иванникова, уперев подбородок в кулак, поневоле заслушалась пением Атэ. Та пронзительным голосом, со слезками на щеках, пела о страшной судьбе маленькой девочки, которую продали в другое имение, насильно оторвав от матери. И вот она пела, как она сидит на телеге и роняет слезки, а матушка бежит за ней, зовет ее, простирая к ней руки. Похоже, что женщина знала, о чем пела, и выступившие у нее на глазах были совсем не наигранными.

Иванникова вдруг со страшной силой ощутила тоску и сочувствие к героине песни, будто это происходило с ней. Песня тронула ее до такой степени, что Иванниковой больше всего на свете захотелось по волшебству очутиться на месте описываемой драмы, да не с голыми руками, а хотя бы с плазматом Никонова или, ладно уж, с легким ПП «Кипарис». Ох, она бы там устроила Крампус-на-Майне!

Иванникова доселе и представить себе не могла, что обыкновенная акустическая песня, набор, казалось бы, примитивных звуков, и совсем немудреные слова, могут пробудить такие эмоции. И эти примитивные, буквально выструганные из деревящек, музыкальные инструменты будто плетут звуковые кружева вокруг слов песни, ровно столько, сколько надо. Безо всяких усилителей, без сложной аппаратуры, без нейроизлучателей сильный, пронзительный голос женщины, не профессиональной певицы даже, вынимает душу, разрывает ее на атомы. Вот оно, искусство-то!

А ведь на Земле 24 века эмоциональность уже давно была признаком слабости, индикатором невротических заболеваний, а сильные отрицательные эмоции – печаль, горе, переживания о горькой судьбине или о неразделенной сильной любви, - остались, по сути, в прошлом. Даже смерть родных и близких людей не была больше убийственным горем, которое человек переживал наедине. Десятки психологических служб поддержки немедленно выходили с осиротевшим человеком на связь для оказания помощи и поддержки, звонили друзья и совсем незнакомые люди со словами утешения, в соцсетях организовывались группы поддержки… В особо тяжелых случаях социальная служба организовывала курсы реабилитации для человека, со сменой работы и места жительства. Так было с Татьяной, когда погибла Моане, - соцслужбы буквально бились об упрямство Тани, которая почему-то не шла им навстречу, а пряталась от них, будто в раковину. Утрата любви тоже не была трагедией, - найти нового партнера, для отношений любой продолжительности, было не проблемой, хоть в тот же день. Всемирная Система Управления и Контроля Федерации считала, что излишняя эмоциональность вредит и человеку, и машине, поэтому сделала все, чтобы негативные эмоции люди испытывали по минимуму.

На Земле все потребности людей были удовлетворены с лихвой. Исчезли голод, нищета, печаль одиночества и неразделенной любви, практически была уничтожена преступность. Младенческая смертность на всех континентах была сведена к нулю, смерти по неестественным причинам на всех континентах не превышали пары десятков в год. У среднестатистического землянина за всю жизнь и поводов для печали-то было не так много. И большая часть землян вообще едва бы поняли, какую беду, какое горе переживает маленькая девочка, героиня печальной песни.

Или нет?! Вон как затихла публика! Подгулявшие мужики-селяне смолкли, сжали кулаки, бабы-крестьянки и молодые девушки утирают слезки. Многие здесь не понаслышке знают, помнят еще, что такое тяжелая рабская доля… Но стихли и земляне! Вон кусает кулачок Эльза Майснер, вон насупилась Ромуланская…она-то что здесь делает? Вон сжали кулаки ребята с машиностроительного завода… Да и у нее, у Иванниковой, глаза на мокром месте! Ох как способны понять земляне чужую боль! Вот только привыкли земные юноши и девушки не печалиться и нести свою беду сквозь жизнь на вытянутых руках, а, взяв в руки оружие и инструменты, своротить источник горя и зла под гору. В отличие от гуриассийцев, у землян был богатейший опыт свержения, сбрасывания со своей шеи всяких хозяев, господ, олигархов, миллиардеров, фюреров и гангстеров. То, что у гуриассийцев пробуждает печаль, скорбь и набожность, у землян рождает гнев и желание взять винтовку в руки.

И тут Иванникову пронзила догадка. А ведь человеку необходима печаль, так же как и радость! В небольших дозах, как лекарство, но необходима! Печаль рождает сострадание, эмпатию, а скорбь заставляет переосмысливать свою жизнь, критически оценивать ее. Да и в конце концов, учит ценить, беречь хрупкое счастье. На совещании Чуйков задал вопрос, - что ищут земляне, дети высокотехнологичного межзвездного мира в гуриассийском секторе? А, может, и ищут они как раз не баб и не выпивки, и не возможности подраться, а ПЕЧАЛИ? Печали, скорби, чтобы попереживать, всколыхнуть душу, чистых, неразбавленных человеческих эмоций, страстей, если угодно?! И потому так популярны у людей до сих пор старая музыка, классическая литература, восстановленные копии старых фильмов, где можно плакать и ненавидеть, а не современный описательный реализм и производственные драмы, которые и драмами уже не назовешь. Не хочет человечество расставаться со своими эмоциями, не хочет превращаться в бесчувственные механизмы! И не потому ли высшие машины, та же Лилия 651Х такое значение придает человеческим эмоциям? Может потому что эмоции, душевные страсти, неудовлетворенность – и есть корень творчества, корень всех инноваций, начало творческих поисков, метаний, путь к новым открытиям и изобретениям?

- Олли, милый… И ты тоже знаешь, что такое неволя и нарушение личных прав? – с тревогой спросила Иванникова у молодого хилликийца.

- Как же, знаю, барыня-госпожа! Матушку однажды чуть до смерти не засек барин! – невесело ответил Олли. – А уж плетью по спине, так это как хлеб к обеду, каждый день! Я думал, я в клетке на морозе не выживу, когда нас на улицу выставили. До сих пор помню, как меня маменька согревала, а сама коченеет, дрожит и плачет…

- Никогда больше такого не будет! –воскликнула Иванникова. – Не допущу! Руки повырываю с корнем! Иди ко мне!

- Спасибо вам, госпожа-барыня! – искренне поблагодарил Олли «барыню», которая обняла его, прижала к себе и нежно гладила по голове. – Ей-богу, умереть бы так хотел, в ваших объятиях, ровно в раю! Покамест не разгневались за какой-нибудь грех.

- Я тебе умру, дурак! – рассердилась Иванникова, дергая своего кавалера за ухо. – Ты молоденький, тебе еще жить да жить!

- Не поймете вы, барыня! – немного укоризненно сказал молодой землепашец. – Вы-то госпожа богатая, а мы, простой люд, живем по воле Божьей, да по воле барской. Захоти Господь, да барин, им достаточно пальцем щелкнуть, и нет тебя! Сколько мне прожить? Лет сорок, дай Бог, да только умереть по-разному можно! Батюшку моего, считайте, насмерть запороли, нас с матушкой чуть не уморозили ради потехи! Потому и смотрю я на вас, как на богиню, со страхом да молитвою!

- А вот теперь представь, дурачок, что никакая я не богиня! – поднапряглась Иванникова. – А простая баба, которой никак в жизни не везло! Первый муж меня с ребенком бросил, второй бросил… Жизнью я рисковала в «горячей точке», меня чуть не убили несколько раз! Мужика любила, так у него сердце встало, второй в бою погиб, третий, пока жил со мной, все о другой грезил… И вот осталась я одна, да двое дочек взрослых уже, одна замужем… Один ты у меня остался! И так хочется… по-бабски, чтобы хоть в чье-нибудь плечо уткнуться да разреветься! Тебе хорошо, ты молодой красавец, за тобой девки бегать будут! А я кому нужна, старуха?! Вот такая я барыня! Хоть ты меня утешь немножко, поделись со мной своей молодостью, пока я жива еще… А то настолько тошно, что застрелиться иной раз хочется!

Олли смотрел на нее, казалось, абсолютно тупым, отстраненным взглядом. Но, похоже, мальчишка понял ее, потому что в следующий миг сорвал с себя простенькую вязанную безрукавку и водрузил на плечи Иванниковой:

- Дозволь, барыня, поухаживать за тобой по-мужицки! Тут, вишь, дует, а вы в легкой одежонке-то! А на улице зима еще! Ты прости за дерзость, барыня-госпожа, но вот так, с голыми ногами сейчас ходить нельзя, попростужаете себе все! Так матушка моя говорит!

- Ну, поухаживай! – приятно удивилась Иванникова, запахиваясь в крестьянскую одежонку. Пожалуй ты прав… такая она теплая!

- А вы, барыня, ее так и забирайте, коль не побрезгуете простой одежей! – расхрабрился молодой мужичок.

- Что-то замерзла я… Прав ты… - Иванникова, глядя тоскливыми глазами побитой собаки на сильного молодого парня, наклонилась назад, спиной в руки к кавалеру, напрашиваясь на ласку. Оллар барыню понял – раскинул руки, будто ангел крылья, и обнял, прижал к себе земную женщину, коснувшись кончиком носа ее щеки. А потом, как бы невзначай положив ладонь ей на грудь, коснулся ее губ поцелуем, как делают куалийцы. Иванникову дважды просить было не надо, - она тут же ответила на поцелуй, прижав его сильную ладонь к своей груди.

- Только сильно не сжимай! Аккуратно, нежно, будто воздушное пирожное трогаешь… Ну, хватит, а то люди вон смотрят!

- Барыня…И-ра! – Олли, распробовав главное «блюдо», тяжело дышал. – Дозвольте вам еще угодить! Уж больно вы сладкая!

- Нравлюсь? – улыбнулась Ирина, пальцем поглаживая молодого кавалера по ушку. – Подожди, сладенький мой, я сейчас! Отойду на секундочку!

- Как изволите, барыня!

Так как Ирина выпила много вина, она просто не могла не посетить туалетную комнату. Выйдя оттуда, она была в ярости и направилась к трактирщику:

- Стой! Смирно! Вот кого я сейчас убивать буду! Ты в дамское давно заходил?

- А на что мне в дамское заходить, я же не дама! Почто гневаться изволишь, госпожа? – Бывший псарь, стоя перед недовольной Ириной, стал потихоньку втягивать голову в плечи, как черепаха в панцирь.

- Да как, что такое? – кипятилась Ирина. – Это же элементарная гигиена! Хорошо, я с собой стерильные салфетки ношу! Это же полная грязь и антисанитария! Кухня-то у тебя хорошая, а вот сортир – грязнее некуда! Ладно мужики втроем в одно ведро поссать могут, а мы, женщины, - мы же приседаем на эту грязь, дурья твоя башка! А там не то, что присесть, - стульчаки, похоже, той же тряпкой моют, что и полы, на отъебись! Ты знаешь, сколько там бактерий?!

- Госпожа-доктор, не гневайся ты на меня! – заморгал глазами-семафорами Зелро. – Я трактирщик, мое дело готовить! А на сортиры уборщица есть!

- Нет, братец! Ты за все заведение ответственен! И за чистоту в отхожих местах тоже! – Иванникова протянула хозяину несколько запакованных капсул. – Скажешь своей уборщице, чтобы отдельное ведро на унитазы готовила, разводила это средство и им мыла! И проверишь за ней! Если что, я ей выскажу все, как женщина и как главный врач! В другой раз приду, увижу такую грязь – не обижайся, своей властью главного врача запрещу куалийцам твое заведение посещать и сама больше не приду! И это я еще в мужское не ходила! Схожу, - держись тогда за свои кастрюли!

- А … может Олли что не так сделал? – жалобно спросил Зелро.

- А вот это еще поглядим! – ухмыльнулась Ирина. – Я у тебя третий номер не сегодня занимаю! И чтоб там все белым-бело сияло, чтобы я простыню увидела и русский снег вспомнила! Гляди мне! И вина туда подай с закусками!

Пригрозив трактирщику, Ирина с легким сердцем направилась к своему столику. Зал шумел, гремела плясовая музыка, мужики и бабы в пляс пустились, а земляне почему-то заразительно смеялись, показывая пальцем на сцену. А на сцене играл импровизированный оркестр народные хилликийские часту… Так, стоп, а хилликийские ли? И скрипки у них есть? Точнее, гитара-скрипка? У землян переняли? И музыку переняли? Мотив песни подозрительно напоминал одну старую земную песню, которую Ирина слышала последние несколько лет своей жизни довольно часто…

- Да ладно? – удивилась Иванникова. – Твою же мать! Это же «Хава нагила!» И этот питерский упырь здесь?!

На сцене рядом с оркестром, к величайшему ужасу Иванниковой, с виртуальной гитарой наперевес, как какая-то рок-звезда, отжигал сам Дэвид Иоффе с лицом, как у кота, нализавшегося сметаны с валерьянкой вперемешку. Бывший муж Стеллы Жю Сет и Ирины Иванниковой в нарядных темно-синих брюках, атласной изумрудной рубашке с галстуке в бриллиантах, задавал тон всему оркестру, а его ноги выписывали кренделя, как у лидера класса на школьной дискотеке. А хилликийским пейзанам задорная, веселая еврейская песенка пришлась по вкусу. Ишь как отплясывают!

- Хава нагила… Хава нагила… Хава нагила вэ нисмеха! – горланил довольный Иоффе.

- Вот гнида! Еще и радуется! Двум бабам жизнь сломал, и хоть бы *** по деревне! – вытаращила глаза Иванникова.

Вдоволь порадовавшись жизни, веселенький Иоффе под всеобщие овации спустился со сцены и с довольным жалом продефилировал мимо Иванниковой к столику, где его ждали две восхищенные крестьяночки, ровесницы Олли.

- Добрый вечер, Ирина Геннадьевна! И вы поближе к трудовому народу решили? А как новый командующий спрашивал, такие невинные глаза делали?

Иоффе снял небесно-голубой пиджак со стула, облачился в него, в то время, как одна девушка с влюбленными глазами поднесла ему стопочку, а вторая уже держала наготове ложечку с местным салатом. Похоже, Иоффе, как настоящий стратег, решил брать крепости оптом.

- Ай да молодец, барин! – восхищались крестьяночки, курчавенькие, фигуристые полногрудые девушки, каждая ростом едва до подбородка высокого петроградца. – Как молодой!

- А я и есть молодой! – Иоффе с торжествующим видом обнял обеих красавиц за талии и коснулся носом одной и второй. – Я, если надо будет, на вас на обеих женюсь!

- Ах ты ж гад ползучий! – зашипела взбешенная Иванникова. – Дэвид Аркадьевич, можно вас на секундочку?

- А шо такое? – издевательским тоном поинтересовался Иоффе.

- Ты что творишь? – Иванникова посмотрела на него, как на растлителя малолетних. Тебе вообще не совестно? Сколько этим соплюшкам лет?! Они же тебе в дочери годятся! Ты бы хоть Шинджу гостинец какой прислал, папаша херов.

- Мне стыдно?! – удивился Иоффе. – Я на них прямо в зале не лезу и языком не вылизываю, как ты своего школьника за занавесочкой! Вот где стыд-то! Не вам, Ирина Геннадьевна, мне мораль читать-то!

- А ты что, шпионишь?! Я женщина свободная, холостая и теперь, заметь, полностью гетеросексуальная! Что хочу, то и делаю! Понял?!

- Понял. Ко мне какие вопросы?! Такая же фигня! Ревнуешь, так и скажи!

- Я?! Ревную?! – Иванникова, демонстрируя свое изумленное возмущение, накренилась вперед, к бывшему мужу и потерла мизинцем бровь. – Ну, у вас и самомнение, товарищ Иоффе! Да я радуюсь, что с меня свалился камень в виде вас! И обнимайтесь, и целуйтесь с этими секушками сколько влезет! Бедные девушки, они не знают, с кем они связываются! Хотя… Они же, верно, за деньги?! Не ты им нужен, а деньги твои, Иоффе, вот они тебя и терпят!

- А твой пастушок, я погляжу, с тобой по любви большой, до гроба! – поставил руки на бока Иоффе. – Поэтому его надо деньгами и подарками заваливать, чтоб не сбежал к НОРМАЛЬНОЙ, молодой девушке? Типичная стареющая нимфоманка!

- Да уж поискреннее твоих фей! Он молодой трепетный мальчик, которого никогда не касалась женщина! – принялась заступаться за своего кавалера Иванникова. – А у твоих шлюшек на лице написано, что ты у них, наверняка, даже не тридцатый!

- Ничего! Старый конь борозды не портит!

- Да ради бога! Главное, чтобы старый конь с его-то сердечком на этих бороздах копыта-то не откинул!

- Ну что же! Не самая плохая смерть! А вы спешите к своему дошкольнику, пока он не остыл и не надрался!

- Да с удовольствием! Только бы вашей довольной морды не видать! Дон Жуан херов!

Злющая Иванникова, чуть не врезавшись в официанта, направилась к столику, где ждал ее Олли.

- Скотина! Тварь! Да нет, не ты! Муж мой бывший! Тоже здесь зависает, с какими-то шаламындрами! Зря время не теряет, хотя формально мы еще в браке!

- Он обидел вас, госпожа? — напрягся подвыпивший Оллар. — Хотите ради вас морду ему набью?!

- С ума сошел?! Не вздумай, не стоит он того! Пусть отвисает со своими девицами, раз совести у него нет, при живой… Олли! Повинуйся мне, мой красавец! Пойдем наверх уже! Сил нет, как хочу твоей молодой силы испить!..



21.03.2347 года, 4:20 утра. Сталинград-на-Болхиа, гуриассийский сектор, трактир ….



…Еще было темно, а Ирина Иванникова поднялась с гостиничной постели, - жутко мучила жажда. В рту было сухо и кисло от крестьянского вина, в голове мутно, на душе серо, на теле - ощущение налипшей грязи. В последние годы, Ирина Геннадьевна была больная до чистоты, и трактирной мебелью и посудой она откровенно брезговала, хотя ей очень нравилось здешняя атмосфера. Понятно, что на данном этапе развития гуриассийская цивилизация не знает, что такое настоящая стерильная чистота, от которой стали так зависимы земляне.

Но было и другое ощущение грязи. Липкой, душевной грязи… Было такое впечатление, будто ее изнасиловали, хотя она сама только что не лезла на своего молодого любовника. Было чувство стыда перед этим мальчиком, что она фактически поигралась с ним в любовь, употребив его, словно живую игрушку. Было стыдно… перед Иоффе, которого она все еще любила, хотя и терпеть не могла за … за многое. Именно поэтому, наверное, Иванникова, костеря Дэвида Аркадьевича на чем свет стоит при свидетелях, так до сих пор и не подтвердила их развод на сайте гражданского состояния, ссылаясь на забывчивость.

Она вспомнила прошлое… Их полузабытые, будто из другой жизни, встречи со Стеллой Жю Сет в самарской гостинице… Их сумасшедшую, страстную, обжигающую страсть. С ней она жила, с ней она чувствовала себя королевой по жизни. Когда это было? Была ли это она, Иванникова? А после сорокового года Иванникова будто бы умерла, а на ее место пересадили чужую личность.

Ирина надела местный халат, который тоже казался ей недостаточно чистым. Другого, однако, нет… Когда она придет домой, она наполнит ванну с дезинфицирующим раствором и будет отмокать в ней час, чтобы смыть это липкое, брезгливое ощущение нечистоты.

Рядом с ней на постели храпит, завернутый в вонючее гостиничное одеяло, молодой
любовник, мальчик на ночь, Оллар. Его лицо спокойно и расслаблено, от него пахнет алкоголем, русая челка спадает на лоб… Иванникова, улыбнувшись про себя, легонько касается пальцами его волос, убирает челку со лба… Почему, когда ей было двадцать ей не встретился такой вот мальчик-пастушок, - дубоватый, малограмотный, конечно, но открытый, бесхитростно-честный и наверняка способный на чистую, честную, непосредственную любовь?

Как бы помолодеть на тридцать пять лет?! Чтобы не было ни первого мужа, ни проклятой свекрови, ни даже Стеллы… Чтобы был просто вот такой вот мальчишка, без гроша в кармане, но с чистой душой. Интересно, есть ли у него девушка? Наверняка есть, какая-нибудь молоденькая девчушка-соплюшка! Нет, Иванникова, он с тобой из-за любви великой! Прав ведь Иоффе! Для Олли старая рыжая барыня-куалийка — всего лишь способ подзаработать и хорошо покушать за чужой счет! А барыня за это получит его молодую страсть. Проституция наоборот…

Вчерашняя ночь была, как наркотик, как пьяный угар… Ирина вчера познала бешенную, простую, как три копейки, плотскую сумасшедшую любовь неопытного, но пылкого молодого самца, который не меньше часа вдавливал ее в постель, долбил, как пневматический отбойный молоток, потом катал ее на себе, на своем «нефритовым стержне». Для него Иванникова была просто самкой, бабой... А Иванникова, пьяная и необузданная царапала его, кричала, стонала, материлась… а сейчас стоит и думает, - влюблена она в этого молодого альфонса, или он для нее просто мальчик для удовольствий? Очень хочется влюбиться, как дуре, потерять голову, чтобы потом уже совсем разочароваться в жизни… ради нескольких недель безудержной страсти.

А потом Иванникова снова вспомнила огромные, под вуалью страсти, глаза Стеллы Жю Сет. Вспомнила ласки молодой Тани… Вожделения она уже не испытывала, но сожаление по утраченной красоте и страсти — пожалуй… Даже сейчас Ирину все еще волновали женщины, - хотя, теперь уже наверное только эстетически. Врачи сделали свое дело, и в женщину, а уж тем паче в молодую девушку, она точно не влюбится. К Татьяне Иванникова теперь испытывала чувства сродни тетко-материнским.

Вчера был праздник, а сегодня близится похмелье, - горькое и беспощадное осознание того, что ты больше не лучезарная красавица, не сексуальная госпожа Ирен, а стареющая тетка и без пяти минут бабка. Дети-то уже взрослые, скоро и они ребеночка сотворят!

Одной из старых привычек Ирины было ночное курение во время межсонных бдений. Она потянулась за сигаретами…, но не стала курить в номере. Травить спящего молодого пастушка — это уже преступление! В коридоре есть урна для курения, где портят воздух все, кому не лень.

Иванникова притворила дверь в номер, укутавшись в банный мужской халат, и, раскинув по плечам еще влажные волосы, пошла по гостиничному коридору, по грязному, смятому фиолетовому ковру-дорожке к окну, за которым горели несколько фонарей. Отсюда можно было увидеть, как небо-силовой купол срастается с землей. А за куполом, конечно же, все та же мерзость запустения, - занесенная снежком полупустыня с зарослями марсианского баранца и сухие рощи местного борщевика.


Окно прибрано темно-красными «господскими» гардинами, на которые и мухи, наверное, брезгуют садиться. Одна из створок открыта, с улицы веет сыростью… Стекла загажены до полупрозрачного состояния. На подоконнике банка из-под пива, заменяющая пепельницу.

Слава богу, все спали… Вчера, когда они занимались сексом с Олли, Иванникова поняла, что она не единственная исполнительница стонов и криков в этом ансамбле грешниц — акустика в здании была потрясающая! Ирина снова вспомнила, как гостила у Стеллы, как они занимались любовью втроем с ее служанкой-блондиночкой, и как стыдно было смотреть в глаза служанке Рамле, которая оказалась настоящей матерью Стеллы и которая прекрасно слышала, как и в каких позах трахали ее доченьку. Иванникова знала, что на данный момент ни негритянки Рамлы, ни блондиночки-служаночки Ули уже нет в живых. Весь привычный мир рухнул с клинической смертью Стеллы.

Интересно, а поганец Иоффе вчера тоже согрешил со своими крестьянками? Их голоса тоже были в этом бордельном хоре? А вот и он, собственной персоной, черт возьми! Вспомнишь солнышко, вот и оно! Караулил он ее что ли?! Только его не хватало!

- Здравия желаю, товарищ подполковник медицинской службы! — поприветствовал бывшую жену подошедший Иоффе, в таком же банном халате, что и Ирина. — Разрешите присутствовать?

- Я бы отказала, но это все равно, что ребенка в ливень из-под зонтика выгнать… Пожалуйста, товарищ начальник штаба! Как врач должна заявить, что курением вы уничтожаете легкие только что проснувшегося организма! — ледяным голосом сказаала Иванникова. — Да и ваше сердечко, видимо, подорвано, вчерашними ночными скачками! Неужели вы сразу двоих одолели? И как, ничего не подвело? Ни силы, ни совесть?

- Давайте про совесть-то не будем, Ирина Геннадьевна? — ответил Иоффе голосом человека, у которого болит зуб. — Я же про вашу совесть не спрашиваю! Скажем так, я был джентльменом, - оказал внимание обеим, но по очереди.

- И почем они с вас взяли?

- Не думаю, что дороже, чем стоила любовь вашего юнца! - парировал Иоффе. — Ирина Геннадьевна, вы ничем от меня не отличаетесь, не надо меня стыдить. Я вышел, чтобы не причинять вред легким женщин доиндустриальной планеты.

- Мне нет никакого дела до ваших мотивов! — категорически заявила Иванникова. — Хотя за такие деньги могли бы и потерпеть. А стыдить вас действительно дело безнадежное! Вы в принципе не знаете, что такое стыд!

- Да бог с вами, я рядом с вами — дитя малое! — в тон Ирине отвечал Иоффе мягким, невозмутимым тоном, который всегда так бесил вспыльчивую Иванникову. — Мне до вашего послужного списка-то…

- А вы не останавливайтесь, всегда отвечайте ударом на удар! — вспыхнула Иванникова. — Даже с женщиной! Нормальный бы мужчина промолчал хоть раз, а вы любите вступать с женщиной в полемику! Иоффе, неужели мужское вам до такой степени чуждо?!

- Как сторонник равенства и равноправия мужчины и женщины хочу сказать, что меня абсолютно не трогают ваши сексистские выпады. А также устаревшие рассуждения про слабый и сильный пол, и про то, что мужчина всегда должен. Дрессировать извольте своего малолетнего любовника! — Иоффе пытался сохранить невозмутимость. - Ирина Геннадьевна! Мы уже почти полгода как свободные друг от друга люди. А я у вас как будто конфету украл, вы себя ведете, как школьница! Ну, оставьте уже меня в покое, избавьте меня от вашего показательного презрения! Я к вам, возможно, испытываю такие же нежные чувства, но я же об этом не трепещу на всех углах! И, кстати, при всей вашей показательной неприязни, кликните уже подтверждение о нашем разводе, иначе я это сделаю через суд!

- Господи, как же вы меня достали! — всплеснула руками Ирина. — Вот все время забываю! Сегодня же, обязательно! И идите вы… К чертовой матери!

- Что, опять к вам? — ухмыльнулся Иоффе. — Ир, скажи ты мне начистоту, просто на будущее, - что я сделал не так? Почему ты не можешь расстаться спокойно?

- Потому что я ненавижу тебя, Дэвид! — вспыхнула Иванникова. — Ты еще спрашиваешь?! Наглости хватает?! Ты мою жизнь испортил окончательно и бесповоротно!

- А ты - мою? В рай превратила? Да еще и делала вид, что все так и надо!

- Я делала вид?! Когда заставала тебя с твоими молодыми любовницами?

- У меня не было любовниц! Это были мои студентки! Не имею привычки гадить на работе!

- Зато гадишь дома! — прошипела Иванникова. — Ты же всегда ЕЕ любил! Я же для тебя была, как запасной аэродром после Стеллы!

- А ты кого любила?! — вдруг резко прервал ее побагровевший Иоффе. - Или ты ко мне по принуждению бегала, пока Стелла в отлете была?!

- Было, не спорю! — махнула рукой Иванникова. — Мразь я! И поделом мне! Но Дэвид, гнида ты прилизанная, скажи мне, ПОЧЕМУ, КОГДА МЫ СОШЛИСЬ, ТЫ ВДРУГ СТАЛ СОБСТВЕННОЙ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬЮ?!

- Потому, почему и ты, дура! — рассердился Дэвид Аркадьевич. - Потому что мы с тобой, по хорошему счету, оба иуды! А осознание собственной ничтожности, знаешь ли, не добавляет самооценки. Хотя я со Стеллой и так планировал развестись, и сказал ей об этом в тот же проклятый день, когда завертелась вся эта чехарда с ее дочерью!

- Я бы ее убила, тварь такую! — сжала кулаки Иванникова. — Такого на мать наговорила! Да если бы не Стелла… Дэвид, ты вообще понимаешь?! Ты хотел разойтись со Стеллой, просто искал повод! А я в тебя влюбилась, как сумасшедшая! Как же я завидовала Стелле, дура я мразотная! Ты ведь мне еще при Вершинине нравился, но я тогда со Стеллой фактически жила… А когда ты у нее руки просил, мне аж застрелиться хотелось! Я и ее лишилась, и тебя! И когда Стеллы не стало, - я остановиться уже не могла! Я башку потеряла, хотела тебя любой ценой заполучить, даже в память о Стелле! Я тебя из синей ямы вытащила! Я тебе нянькой была, между тобой и коматозной Стеллой металась! Ужас, одной рукой ее спасала, и сама же хотела, чтобы она… Я не знала, что я способна стать такой мразью!

- Да никто не мразь! Что еще способен делать человек, когда ему говорят, что ваша жена с вероятностью пятидесяти процентов умрет в течение года, а если выживет, то с вероятностью девяносто процентов станет физическим и умственным инвалидом! — возмутился Иоффе. — Закон о браке в таких случаях разводит автоматически! Мы с тобой сошлись, хотели сохранить о ней память, а в итоге стали иудами! Кто же знал, что Жю Сет поставят на ноги?!

- Да ладно тебе! — отмахнулась Иванникова от бывшего мужа, как от комара. — Ты ее убил фактически! И я, еще до этого гребаного восьмого ноября! От тебя потеряла голову, решила влюбиться в последний раз… Переступила через себя, через лучшую подругу, через свои принципы, через человечность, в какой-то степени! Думала даже спасти тебя ради Нее... А ты оказался обычным мужланом! Ты же жил со мной, а думал о ней! А потом назло мне открыто начал гулять. Ты будто бы за что-то презирал меня... Наверное, за то, что я передала Стеллу, хотя ты сам не предал почище меня!

- У тебя комплексы, - сказал, потемнев, Иоффе. — Явные комплексы! Или я не пытался говорить с тобой? Ты отмахивалась, все, мол, нормально, или скандал начинала! Другие люди борются со своими комплексами, а ты ими наслаждалась, насыщалась ими! Я пытался спасти наши отношения!

- От кого спасти? От Стеллы?! — Ирина посмотрела на Дэвида, как на ненормального. - Да не надо было их вообще начинать! Было бы намного лучше! Но ты правильно говоришь — я уже насыщаюсь своей дурью, как едой! Вся моя жизнь!.. Человек реально глуп по природе своей, и он очень часто попадает в те ситуации, в которые он мог бы не попадать. Но нет, так не бывает! Человечек послушает, взвесит все «за» и «против», и один *** сделает именно тот выбор который ему делать не надо было ни в коем случае! А когда в итоге всё становится хуево. он начинает думать что же помешало ему ?! Конечно же обстоятельства, другие люди, кто же признает, что сам себе враг?! Хоть красный запрещающий, сука, знак перед ним повесь и открытым текстом скажи: «Не делай глупостей, мудила!» Похуй, даже еще быстрее полезет под лучи! Самый первородный инстинкт человека - это не умение ходить говорить или спасаться от опасности, нет… Это желание творить глупости и портить себе и другим жизнь! И хуй ты с этим инстинктом что сделаешь!

- Короче, я правильно понял, что не оправдал твоих надежд?

- Правильно, если хочешь… Я думала, что ты со мной будешь таким же, как и с НЕЙ. А получилось…

- А, может, нам еще раз попробовать? — вдруг как-то робко, невзначай, проронил Иоффе.

- Чего?! — вытаращила глаза Иванникова. — Дэвид, ты совсем, что ли, без ума?! Я только что от тебя на свободу вырвалась, а ты мне предлагаешь опять в то же болото, чтобы совсем там сгинуть?! Нет уж, теперь только от тебя подальше!

- То есть, единственное, что у тебя осталось от нашей жизни — это отвращение? — сморщился Дэвид Аркадьевич.

- Ну, считай, что так, - не моргнув глазом, соврала Ирина. — Давай только не будем дешевой демагогией заниматься и на весах взвешивать, что лучше, что хуже… Не начинай!

- Понятно… - насупился оскорбленный бывший супруг. — Тогда нам лучше больше не видеться вообще. И вообще — жениться надо на молодых. А тебе на будущее, - не окрашивай своих будущих в цвета твоих неудач! Иначе, все остальные будут такими же разочарованиями для тебя и ОТ ТЕБЯ.

- Вот только давай без советов, дорогой отставник, я их не просила! — возмутилась Иванникова. — Покурили, товарищ начальник штаба? До свидания! На молодых сил-то хватит? Или хотите из местных кого-то взять? Они невзыскательны, вы на их фоне королем будете, понимаю...

- Любую молодую, которая мне ребенка родит! — нанес жестокий удар Иоффе. — Это единственное, что имеет для меня значение. С моим опытом, я любую местную девушку перенесу, уж после вашего ГУЛАГа-то, мне любая будет ангелом казаться! До свидания, Ирина Геннадьевна! В этом отношении нам не по пути.

- Скатертью дорога, Дэвид Аркадьевич! — прошипела вслед ему Иванникова, которой из-за угасающего здоровья пути в молодые мамочки был заказан. — Ничего по дороге не растеряйте! Какая же ты гнида, Иоффе!

Последней фразы Дэвид Аркадьевич уже не слышал. Он, распрямившись во весь рост, напевая песенку, прошел по коридору и скрылся в своем номере. А Иванниковой было стыдно и мерзко, и от Иоффе, и от своих поганых слов. Вот теперь Дэвтд, надо полагать, потерян окончательно.

У Иванниковой сердце сжалось, - половина ее слов были едкими шпильками, чтобы позлить бывшего мужа, чтобы он просил у нее прощения и раскаивался. Тогда бы она ПОЗВОЛИЛА ЕМУ ВЕРНУТЬСЯ. Жаль вот только Иоффе был из довольно твердого материала и гнулся плохо. И ее отказ он воспринял однозначно.

- Жениться ему! — с горечью, глотая слезы, шептала Иванникова. — Ребенка ему! Да я еще сама рожу! Пройду курс лечения, найду донора и забеременею! Да хоть от Олли нагуляю, тебе назло! Сволочь питерская! Ненавижу тебя! Никого так еще никого не ненавидела, как тебя!
ПОЯСНЕНИЯ И РАСШИФРОВКИ - *


- Ево моје жене, моји другови! – Здесь моя жена, здесь мои друзья! (серб.)
;
urdur – хилликийский струнный музыкальный инструмент.