Девочка с зелёными волосами. Гл. 21

                Поэт Александр Твардовский
                в день рождения своей жены, каждый
                год, в январе дарил ей живую сирень.

Вверх по течению от моста с медузами был перекинут через реку ещё один мост, пошире. Около него грудилась стая уток. Они с кряканьем, опережая друг друга, гонялись за кусками булки, которые кидал им с моста полный, румяный мальчик. Он с важным видом отщипывая куски от длинного батона и широко, неумело, по-детски размахнувшись, бросал их в воду. Мальчик старался попасть в сторону от уток и смеялся, наблюдая, как к упавшему куску тут же бросалась наперегонки вся стая водоплавающих.

- Это кряквы. Цветастые – селезни, коричневые - уточки, - объяснила старшенькая.

У селезней были зелёные головы и такие же, переливающиеся изумрудным металлическим блеском, шейки. Казалось, что на птиц были натянуты сверху облегающие, изумрудные капоры, из которых торчали только длинные, плоские, жёлтые клювы и чёрные бусинки глаз. Снизу капоры были оторочены белой каймой, отделяющей горлышки птиц от коричневых слюнявчиков и сереньких спинок. По всей длине сложенных шоколадно-чёрных селезневых крыльев, тянулись светлые полоски, из-под которых выглядывали оборками синие перья, так называемых, птичьих зеркал. Дополняли карнавальное убранство самцов белые, коротенькие, беспокойные хвосты.

Уточки с такими же плоскими, но серенькими клювиками, в невзрачном, коричневом в крапинку оперении, выглядели рядом со своими кавалерами сущими скромницами. Они были мельче селезней и постоянно проигрывали в борьбе за брошенную с моста еду.               

- Вот он - подлинный нарцисс, - глядя, как разукрашенный селезень выхватил булку прямо изо рта зазевавшейся уточки, да ещё и сердито крякнул на неё, - молвила старшенькая. – Всё одинаково - что среди водоплавающих, что среди людей. Когда им надо, эти самцы в лепёшку разобьются. И перья распушат, и корм притащат. А когда добьются своего, ничего от них уже не получишь. Хорошо, если не обдерут нас, бедных девочек, будто липку, как этот селезень уточку.

- А чего эти нарциссы добиваются от нас, бедных девочек? – спросила Русалочка.

- Вырастешь, объясню. Вообще-то по легенде Нарцисс, сын речного бога и нимфы - главный красавец античности, - решила всё-таки пояснить свои слова старшенькая. - Люди осуждают его. А по мне, так безобиднейшее существо. Ну да - никого не любил, любовался собой и умер от этой своей любви, превратившись в цветок. Но кому он мешал? Ну да - в упор не хотел видеть воздыханий обожавших его античных богинь. Так это и понятно - кому они нужны, эти дебелые красотки? Ну не ответил взаимностью нимфе Эхо, воспылавшей к нему дикой страстью. И что? В чём его вина, что она так иссохла по нему, что с горя от неё остался один только голос? Античный Нарцисс безобиднейший эгоистик, цветок. Вот современные да - монстры!

- Тоже умирают от любви?

- Если бы! - засмеялась старшенькая. - Хотят, чтобы умирали другие. Да ладно бы ещё красавцы были, как легендарный Нарцисс. Куда там! Охмуряет такой дон жуан девчушку, ни кожи, ни рожи, одно самомнение. Но выступает гоголем, танцы с саблями и с бубнами изображает. Перья распушит, в клювике торты, пирожные, мороженые всякие, духи, букетики таскает. Ни дать ни взять – селезень, который уточку свою обхаживает. Ну или клушу - индюк. А когда девочка привыкнет, привяжется к этому индюку, он сразу отползать от неё начинает - дело, как он считает, сделано. Бывает даже обижать, оскорблять пытается.

- Так может бедным девочкам не надо привязываться к этим индюкам?

- А ты попробуй устоять. Если сто знаков внимания, цветы, рестораны, излияния на коленях, и руки поцелуями облизанные. И вот, когда ты ощутишь себя почти его половинкой, когда посчитаешь, что превратилась с ним чуть ли ни в одно целое, сразу охладевает, начинает чураться тебя, избегать - резать начинает по живому. Ты не представляешь, дружочек, как это больно, когда режут по живому! И делают они это медленно, с удовольствием, с чувством, с толком, с расстановкой. Наблюдая, как ты корчишься. Напитываются, насыщаются твоей болью. А потом и вообще добьют - улизнут к другой.

- А если попробовать самой, раньше его улизнуть?

- Куда ты денешься, глупенькая? Ведь ты уже его половинка. От себя не улизнёшь. Вот время – оно да, может исцелить. От полугода до трёх лет.

- Так долго?

- У некоторых и дольше. И всё это время надо как-то жить с незаживающей раной. Они ведь ещё и возвращаться пробуют. И так искренне притворяются: мол, понял, осознал – ты единственная и неповторимая. Лицедеи! И если не устоишь - конец. Так и будут мотаться туда-сюда. Здесь многое зависит от того, сколько он ещё при ухаживаниях успел тебе напакостить. Если были звоночки, уже тогда обнаружил свою гнилую натуру, бывает проще. Начинаешь вспоминать, плакать…

- А им-то самим при расставании не больно?

- Этим-то? Самовлюблённым! – расхохоталась старшенькая. – Ты шутишь? Они уже рождаются дохлыми - без чувств. Даже когда изображают пылкость, внутри ледяные. Страшные существа. И впрямь – после них может остаться в душе только эхо. Их не разжалобить ни мольбами, ни рыданиями. Даже если попытаешься свести счёты с жизнью, будут наблюдать как за спектаклем. И даже кичиться – полюбуйтесь, мол, из-за меня вены себе вскрывает стеклом. Ну или бритвой.

В это время они услышали бульканье – прямо над их головами в воду плюхнулся камень.

- Лыбки, лыбки! Больсые лыбки! – раздался голос полного мальчика. – Мама, иди сюда! Больсые лыбки! Они похозы на зенсин! Только с хвостами! И волосы как водолосли зелёные!

- Где, где женщины с хвостами?

Мама вместе с любопытными подругами, болтавшими до этого в сторонке о чём-то важном, поспешила к ограде моста. И ажурное перильное ограждение, через которое просвечивало небо, быстро заслонилось с противоположной от Русалочки стороны цветастыми юбками, платьями. На фоне этих красочных подолов, чугунные звенья перил, соединённые стойками ликторских пучков и украшенные круглыми, прозрачными античными щитами на скрещенных копьях и растительными узорами, стали казаться ещё легче, изящнее и даже веселей.      

Вслед за женщинами посмотреть на хвостатых женщин стали собираться и мужчины. Да и мальчик уже сжимал в кулачке следующий камень. Почему у этих румяных мальчиков всегда есть камни? Им даже не приходится бегать, искать, они обязательно находятся у них в карманах. 

Пришлось сестричкам срочно прятаться под зелёную, украшенную небольшими, позолоченными масками львов и овальными венками, арку моста.

- Они сейчас выплывут с другой стороны! – кричали, бегая поперёк моста и стараясь высмотреть сестричек в длинных, колеблющихся по течению водорослях, собравшиеся зеваки.   

Под аркой было темно и тихо, но пути бегства для сестричек были отрезаны.

Неожиданно их выручила парочка серых ворон. До этого они завистливо наблюдали с перил за кормлением уток, взлетая и с испуганным криком на каждый взмах кидающей булку ребячьей руки, и тут же возвращаясь на место. Серые хищницы думали, как им ухватить лакомство. Внизу дрались за еду крупные алчные водоплавающие, вырвать кусок вверху из рук мальчика тоже было невозможно. И они решили, что надо исхитриться и попробовать поймать пищу на лету. Но только парочка пришла к такому умозаключению, как со всех сторон сбежались на зов мальчика ротозеи, вынудив ворон с гневным карканьем подняться в воздух.

Маленький толстячок, решил видимо всерьёз заняться выслеживанием и ловлей «лыбок». Он подошёл к гранитной тумбе с краю моста, и приподнявшись на цыпочки, положил на неё отвлекающий его батон.

На гранитных основаниях по четырём углам моста возвышались чугунные фонарные торшеры. Они состояли из связок пик, с позолоченными стяжками в виде щитов с масками львов на коротких мечах-гладиусах, и цветочных венков, также перехватывающих древки. Шестигранный стеклянный фонарь висел на поддерживаемой волютой стреле с позолоченными наконечником и оперением. Связки увенчивались сверкающими золотом, с расправленными крыльями, двуглавыми орлами.

Но воронам не до было дела до художественных изяществ и красот моста. Увидев лежащий батон, они опустились на дальний от мальчика край тумбы, и осторожно, бочком-бочком приблизились к пище. Распробовав булку, они полностью забыли об осмотрительности, вскочили на неё, и начали яростно клевать лакомство. Батон был городской – длинный, чуть солоноватый, с корочкой и пышный внутри, и очень понравился воронам. Однако их, как и большинство воришек, сгубила жадность. В какой-то момент, видимо подумав об одном и том же, они переглянулись, и схватив батон за края, одновременно поднялись в воздух. Вороны решили утащить его куда подальше. Но в полёте потянули груз в разные стороны и уронили его в воду.
Теперь уже пир начался у крякв – вся стая мгновенно сгрудилась сплошной, серо-коричневой, шевелящейся и радостно галдящей массой у плывущей булки.

А на мосту раздался рёв. Мальчика потребовал от толпы бежать вслед за батоном вдоль реки и попытаться выловить его из воды. И сам первый, пыхтя, поспешил к набережной.

Сестрички всё это время сидели смирно, стараясь ничем не обнаружить себя.  Но поняв, что людям сейчас не до них, осторожно выплыли с другой стороны моста и направились под водой дальше.