Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -6

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -6


          Теперь, более чем когда-либо, не имея уверенности в себе, чтобы посетить Марутянов, Шахян ходил по улицам около их дома по два-три раза на дню, с нетерпением ожидая увидеть Еву или ее мать и отца на улице (мысль увидеть Ашхен ужасала его). В таких случаях он шел торопливым шагом человека, идущего на работу, так что, если бы он встретил кого-нибудь из Марутянов, и они спросили бы (ему казалось, что они должны были бы непременно спросить), что он делает в этих местах, он мог ответить что, идет либо на работу, либо - с работы.

Действительно, это случилось с Евой и ее матерью однажды, но не на тех улицах, где он бродил в надежде увидеть их, а совсем на другой улице и в то самое время, когда он не выходил из дома в надежде увидеть их. Встреча была неожиданной. Однако, удивительно, что при его каждодневном желании встретиться с ними, теперь, когда его желание почти исполнилось, и оставалось всего десять или двадцать шагов подойти, поприветствовать друг друга, поговорить друг с другом. Но как только он увидел Еву и ее мать, тут же свернул с дороги и пошел прочь, будто не заметил их. Между тем, его сердце начало трепетать. Отойдя подальше, он украдкой оглянулся, но больше не увидел ни Еву, ни ее мать. Он невольно остановился и спросил себя, зачем он это сделал? Почему он сделал вид, что не видит их, ведь он их видел и хотел видеть?... Ничего не понимая в своем бессмысленном поведении, он только недоуменно пожимал плечами.
Но что было еще более удивительно, так это то, что этот опыт не послужил уроком для Шахяна. Почти в тех же обстоятельствах он снова встретил Еву и ее мать и снова сделал вид, что не видит их. «Наконец-то, хватит, ты, водяное существо, будь хоть немного человеком», — возмущался он сам на себя, и снова, когда он уже собирался стать «человеком», он снова столкнулся с неприятностью. Но на этот раз неприятность была такой, что, при всём желании, он не смог ее избежать.
Это был воскресный вечер. Шахян снова вышел с намерением (скажем так, у него не было других намерений) встретиться с Марутянами и быстро шел по одной из улиц, прилегающих к их дому. Не встретив никого из Марутянов, он уже посчитал напрасным усилия этого вечера и собирался было свернуть на другую улицу, чтобы вернуться домой, как вдруг на самом углу двух улиц он лицом к лицу столкнулся с Евой.
Шахян задрожал и остановился. Как будто он был вором, и его внезапно поймали на месте кражи.
«Ооо, парон Шахян», — воскликнула Ева.
- Вы же наверно были у нас дома? Да?
«Нет, ориорд», — как то решительно ответил Шахян.
- У меня тут было дело к одному человеку....
— Как, какие дела в воскресенье? Давайте пойдём домой. Потрясающе. Вы, кажется, избегаете нас. Сколько раз мы видели Вас на улице, и Вы не хотели с нами даже поздороваться?
«Где... когда... что Вы говорите?» — пробормотал Шахян, сбитый с толку.   
- Извините, я, наверное, не видел вас. Я же близорук.
«Да, и то правда», — рассмеялась Ева.
- Я и забыла, что Вы носите очки. Пошлите. Мы тут мешаем людям ходить. Дома никого нет. Ашхен только. Пойдемте, немного поболтаем. Пойдемте.
- К сожалению...
 - Думаю, это не имеет большого значения. В чем дело? Сегодня воскресенье. Я не думаю, что Ваша работа так уж важна. Быть одному просто убийственно для меня. А Ашхен постоянно занимается. Но сегодня я заставлю её присоединиться к нам. Пойдемте.
Шахян не на шутку испугался, когда узнал, что ни Марутяна, ни его жены нет дома. Особенно он испугался, услышав имя Ашхен. На мгновение он представил себе печальную перспективу остаться наедине с двумя молодыми девушками и решил этого избежать.
«Нет, ориорд... Я бы с радостью... но... дома будут волноваться», — снова пробормотал он.
Ева разлилась своим громким смехом.
«Что Вы говорите, парон Шахян?» — воскликнула она.
"Будто, Вы девчонка? Но я Вас не заставляю», — всерьёз добавила она.
- Вижу, Вы не хотите идти к нам домой.
- Напротив...
-Тогда, пошли.
И Шахян последовал за Евой, крайне униженный и смущенный. «Будто, Вы девчонка?» Слова Евы, вместе с ее громким смехом, забились в мозг Шахяна, как гвоздь, и он чувствовал, что никогда не сможет забыть эти убийственные слова и смех. Но теперь он не столько думал об этом. Его беспокоило, как он проведет несколько часов с Евой и Ашхен, без Марутяна и его жены?
«Знаете, что, парон Шахян», — тихо сказала Ева, когда они зашли домой и Шахян снял пальто в прихожей. Мы просто зайдем к Ашхен».
— Вы же говорили, она занимается. Не потревожим ли её?
- Я возьму на себя эту проблему.
Ева подошла к двери в комнату Ашхен, сначала постучала по ней средним пальцем, затем медленно открыла ее и просунула голову. Через ее плечо Шахян увидел Ашхен, сидящую за столом и читающую книгу при свете лампы.
«Можно?» — спросила Ева.
Ашхен подняла голову с книги и посмотрела на неё.
- Это ты, Ева?
- Нет не я, это гость.
- Кто он?
— Парон Шахян. Можно?
- Входите, почему не входите?
«Парон Шахян, милости просим», — а Ева пропустила его.
Шахян притронулся к пуговицам своего сюртука и вошел.
«А я сейчас», — сказала Ева и исчезла. С болезненной улыбкой на лице, Ашхен поприветствовала Шахяна и предложила ему стул.
Шахян пододвинул стул и сел.
«Мне кажется, мы Вас потревожили», — сказал он и тут же задался вопросом, зачем, он сказал слово «мы».
«Нет, я уже устала», — ответила Ашхен, немного опустила фитиль лампы и села на своё прежнее место.
Шахян замолчал. Он думал, а что сказать дальше?
«Знаете, Ева чуть ли не силой затащила меня сюда», — сказал он и рассмеялся.
 - Почему с трудом? Вы, что, не хотели придти к нам?
— Нет... наоборот... то есть, у меня было небольшое дело... скажем так, не такое уж и важное.
И Шахян снова замолчал.

Ашхен тоже молчала. Казалось, она очень устала и отдыхала. Однако было трудно определить, устала ли Ашхен или грустит. Её длинное лицо, как обычно, было чрезвычайно мирным. Как будто у неё было какое-то тяжелое горе, с которым она давно смирилась, но которое лишило её способности интересоваться жизнью и окружающим. Она сидела умиротворённо, молча и равнодушно и, по-видимому, совсем не обращала внимания на Шахяна, тогда как Шахян, сильно озабоченный своим положением, изредка поглядывал на дверь, осматривая комнату, ожидая возвращения Евы.
Комната была маленькая, скромная, почти бедно обставленная, но производила хорошее впечатление. Поражал порядок и высшая степень чистоты. Деревянные ставни двух окон, выходящих на улицу, были закрыты. Синий абажур лампы, горевшей на столе, окрасил потолок и стены более чем до половины в голубоватый цвет, от чего в комнате царил удушливый полумрак. У одной из стен стоял большой книжный шкаф со стеклянными дверцами, все полки которого были заставлены книгами. На столе тикали маленькие никелевые женские часы на цепочке. Взгляд Шахяна упал на фотографию молодого человека в красивой вертикальной рамке под лампой. Чтобы что-то сказать, он хотел спросить, кто этот молодой человек, но побоялся получить еще один сухой и чёрствый ответ и оглянулся на дверь.
Давление тишины уже становилось невыносимым даже для Ашхен, которая, по-видимому, совершенно не умела развлекать гостя, когда вошла Ева своими обычными живыми шагами, переодевшись. Активность, которую она внесла, была такой живительной, что даже полумрак в комнате, казалось, посветлел.
— Тебя не удивляет, Ашхен, что я оставила там отца и мать и вернулась домой? - сказала она, как только вошла, и, взяв стул, села рядом с кузиной.
— Они хотели оставить меня там, чтобы потом отвести в клуб, но я не захотела. Я шла писать письмо Арменаку — ты же знаешь, я не написала ни одного письма на этой неделе, — но по дороге встретила парон Шахяна, и мы зашли провести с тобой немного времени. Что ты читаешь?
Ева положила одну руку на плечо Ашхен, наклонила голову вперед, а другой рукой открыла обложку книги.
— Всеобщая история. Парон Шахян, Вам не скучно? Знаете, почему я спрашиваю — потому что я слишком много говорю — как и все в нашем доме, кроме Ашхен, — и боюсь, что и на этот раз тоже буду слишком много говорить, хотя, мне кажется, я и так слишком много говорю. Знаете, я могу говорить о чем угодно, но как — это другой вопрос. Например, о самой всеобщей истории, из которой, скажу Вам, я многое забыла. Или — о скуке. Признаюсь, я вообще люблю много говорить, особенно о вещах, требующих больших усилий. Кстати, поговорим о скуке. Нас тут трое. Посмотрим, кто от чего скучает. Знаете, когда говоришь о таких пустых вещах, иногда в голову приходят умные мысли. Мне, например, скучно оттого, что не с кем поговорить. Ашхен скучно от безделья, — не правда ли, Ашхен? — А Вам от чего скучно, парон Шахян? От болтунов? Шахян рассмеялся.
— Нет, поверьте, парон Шахян, давайте поговорим серьезно. Удивительно, Ашхен, почему все думают, что я шучу, когда говорю? Папа меня совсем с ума сводит. Вы, скажем так, немножко... ну, опять... Видите, вы рассмеялись? Парон Шахян тоже смеется, видите. Поверьте мне, парон Шахян, если моя болтливость Вас утомляет, я буду говорить меньше, я постараюсь говорить меньше.
— Наоборот, ориорд.
— Что же наоборот? Скажете, моя болтливость занимает Вас?
— Да.
Ева пожала плечами.
— Это еще хуже. Значит, Вы просто издеваетесь надо мной и, возможно, считаете меня одной из легкомысленных.
"Что Вы говорите, ориорд", — с искренним упреком заметил Шахян.
Ева на этот раз посмотрела на него очень серьезно.
— Заметьте, парон Шахян, я очень расстраиваюсь, когда люди говорят не то, что думают и чувствуют.
— Уверяю Вас, ориорд, я говорю правду.
— Что же Вы говорите, что не издеваетесь над моей болтливостью?
— Нет... То есть... что... Ваша болтливость мне не скучна.
Ева резко подняла брови.
— О, так Вы и вправду считаете меня болтливой? Большое спасибо за комплимент.
Ева произнесла эти слова с таким комичным спокойствием от удивления, что Ашхен не смогла сдержать смех.
Шахян покраснел как свекла, но он тоже улыбнулся, чувствуя, что эта боливая девчонка, может быть, и специально, дурачится над ним.
— Очень любезно, — сказала Ева. — Ну, раз я болтлива и моя болтливость не надоедает Вам, я буду много говорить, буду говорить, пока Вам не надоем. Вы сидите далеко, садитесь, пожалуйста, поближе.
Шахян немного подвинул свой стул вперед. Он все время улыбался какой-то глупой улыбкой.
— Теперь начнем. Нам нужно поговорить о скуке, то есть о том, кому из нас что скучно. Я сказала, что мне скучно, когда рядом не с кем поговорить. Ашхен скучно бездельничать. А Вам от чего скучно, парон Шахян?
— Мне... от  жизни, — вырвалось у Шахяна.
— Что Вы сказали... от жизни? — воскликнула Ева в большом удивлении. Мгновенная перемена на ее лице ясно показывала, что она не ожидала получить такой ответ на свой шутливый вопрос.
Ашхен с интересом посмотрела на очки Шахяна.
А Шахян был одновременно напуган и смущен.
— Заметьте, парон Шахян, нам сейчас не следует говорить шутками, — предупредила Ева, меняя легкий тон разговора на серьезный, — потому что Вы сказали нечто очень серьезное.
Тревога Шахяна усилилась. Он чувствовал, что вот-вот попадет в ловушку, и, чтобы этого избежать, хотел пошутить над тем, что сказал. Но Ева крепко держала его.
— Я не позволю Вам отказаться от своих слов, парон Шахян, потому что я слишком люблю жизнь, а Вы сказали, что Вам скучно жить, и, насколько я заметила, Вы сказали это не в шутку. Мне очень интересно узнать, как может надоесть то, что дается человеку лишь раз. Жизнь... Ведь это я, это Вы, это эта книга, эта чернильница, эта фотография, — брат мой, — вся вселенная, все, что я вижу, осязаю и чувствую... Как может все это надоесть?... Пожалуйста, объясните.
Шахян совсем испугался.
— Уверяю Вас, ориорд, я действительно пошутил, — на этот раз ему просто хотелось уйти.
— Нет, нет. Пожалуйста, объясните. Вы не пошутили, нет. Может быть, я не знаю жизни, может быть, мое понимание жизни неверно. Вы не знаете, насколько я любознательна и как мне всегда хочется узнать что-то новое, научиться чему-то новому. Вы мужчина и, конечно, несравненно более опытны, Вы знаете жизнь лучше меня. Пожалуйста. Почему Вам жизнь кажется скучной?
- Нет проблем.
Шахян набрался смелости и решил высказать все то, что в его жалкой жизни, под влиянием чтения произведений любимых философов-пессимистов, стало постоянным источником раздумий для его праздного мозга. Мысли его были уже готовы, хотя и спутаны, и эти мысли теперь становились все более спутанными и запутанными перед настойчивыми вопросами Евы.
"Вряд ли я смогу сказать что-то новое, ориорд", — начал он, поправляя очки. Улыбка уже исчезла с его лица, и это лицо выражало бурно напряженное состояние духа.
— Жизнь вообще скучна... Все Вам скажут одно и то же.
— Я, например, не говорю одно и то же.
— Вы... да... но... я не думаю, что даже самый оптимистичный человек доволен жизнью... если, конечно, он не притворяется.
— Уверяю Вас, я не притворяюсь, а я такой оптимист, такой оптимист...
— Я говорю не о Вас, ориорд. Я абсолютно убежден, что Вы никогда не притворяетесь. Я говорю главным образом о себе. Я сказал, что мне скучно жить. Почему мне скучно? Потому что... потому что... я вижу, что... все тщетно... абсолютная суета царит на земле... от дворца царей до последней нищенской хижины... абсолютная суета... ничто не вечно.
Удивленная, широко распахнув глаза, Ева не мигая смотрела на очки Шахяна и с большим интересом ждала продолжения. Но Шахян под воздействием ее взгляда потерял ход своих мыслей и замолчал.

«Дальше? дальше? Пожалуйста, продолжайте», — воскликнула Ева.
- Что еще мне следует продолжить? Я же сказал всё.
— Нет, подождите. Это такая интересная тема, что мне бы хотелось узнать о ней побольше от Вас. Подождите. Так жизнь кажется Вам скучной, потому что все в этом мире временно, потому что нет ничего вечного?
- Да.
-Это удивительно... Очень хорошо. Но неужели и впрямь нет ничего вечного?
- А что такого есть?
— Ну как? Во-первых, скажите, пожалуйста, что Вы подразумеваете под словом «вечный»?
-Остаётся...То, что остаётся, не умирает?
- Прекрасно. И Вы не нашли ничего на Земле, что оставалось бы, что не умирало бы?
- Ничего.
— А, что Вы скажете, парон Шахян, а доброе дело, доброе имя, добрая память — разве они не остаются, разве они умирают? Разве умерли, например, изобретатели этих чернил, этого пера, этих букв, благодаря которым я могу знать не только то, что было столетия назад, до меня, но и передать поколению, которое придет столетия спустя после меня, происходящее сегодня? Разве умер изобретатель этой фотографии, благодаря которой я могу видеть образ моего любимого брата каждую минуту, каждую секунду, когда захочу, как будто он стоит передо мной? Кого из них мне следует упомянуть, могу ли я пересчитать их по одному? Если мы внимательно посмотрим вокруг себя, внимательно рассмотрим окружающие нас предметы, даже эту крошечную спичку, благодаря которой у нас всегда может быть огонь и свет, — мы увидим, что каждый из этих предметов связан с добрым делом, добрым именем, доброй памятью, которая не умерла и никогда не умрет. Она не умрет, пока существует человечество. Я так думаю. А Вы, парон Шахян, будьте любезны, что Вы думаете? Неужели добрые дела, имена и добрые воспоминания не длятся вечно, неужели они умирают?

Шахян снова поправил очки.
— Доброе дело, доброе имя, добрая память... Конечно, можно сказать... они остаются, они не умирают, но... не всегда... на какое-то время... но... можно сказать, что... они всё-таки умирают.
Ева снова ждала, что он продолжит, но, видя, что он по-прежнему ничего не говорит, заговорила сама.
- Очень хорошо. То есть Вы хотите, чтобы все существовало вечно, никогда не умирало?
- Да.
-И человек?
— Человек тоже.
-И по Вашему, всё, всё умирает?
- Всё.
Ева рассмеялась и посмотрела на Ашхен.
Ашхен продолжала с интересом смотреть на Шахяна. Шахяна больше смущал её странно настойчивый взгляд и продолжающееся молчание, чем тревожные, быстрые вопросы Евы.
«Извините, парон Шахян», — сказала Ева с улыбкой, «мне кажется, мы отклонились от темы нашего разговора».
- Мы начали говорить о том, что скучно... нет, Вы должны говорить о том, почему Вам скучно жить, и мы дошли до того, что все умирает... или не умирает. Разве не так?
Шахян невольно улыбнулся.
- Это верно. Но не совсем.
- Вы начали говорить о чем-то более серьезном. Это меня больше интересует. Давайте продолжим. Нет, подождите. Знаете, какое впечатление на меня произвели ваши слова? Мне кажется, Вы знаете какие-то ужасные вещи, о которых не хотите говорить прямо, возможно, потому, что боитесь, что я разочаруюсь. Так?
Шахян вновь невольно улыбнулся.
— Да, ориорд.
— Напрасно, совершенно напрасно. Скажите мне правду, и я буду Вам очень благодарна. Что мы можем сделать, иначе разочарование будет жестоким. Разве не лучше знать правду, чем жить в ложных мечтах? Не знаю, лучшая или худшая черта моего характера, в том, когда я верю непременно абсолютно слепо, если я не нахожу ничего ложного, но, если я вижу, что ложно, то, это- всё. Поэтому, умоляю Вас, что бы Вы ни собирались сказать, говорите это ясно, искренне, говорите так, как Вы сказали бы это себе. Пожалуйста, что Вы знаете?

Шахян окончательно почувствовал себя беспомощным. Он понял, что действительно ничего не знает, ничего не может сказать. Эта пытливая девушка своим горячим интересом совершенно сбила с толку его медлительный ум. Он всецело ощущал всю свою умственную слабость перед гибким умом Евы, резкими, как яркие вспышки молнии, а с другой стороны он видел упрямый, гнетущий взгляд Ашхен, застывший на его очках.
«Нет, ориорд, лучше поговорим о чем-нибудь другом», — сказал он, решив на этот раз вообще этого избежать.
— Нет, нет, нет. Я умоляю Вас, парон Шахян. Считайте, что я Ваша ученица и хочу чему-то у Вас научиться. Почему Вы обращаете внимание на то, что всё умирает на Земле, и почему Вы не хотите замечать, что, что-то вечно?
- Разве это не так?
— О, а как же? Жизнь, ведь, так дорога... Как ни печальна смерть, как бы я не боялась умирать, тем не менее, смиряюсь, потому как вижу, что иначе быть не может, и оттого еще больше люблю жизнь. А Вы, кажетесь, не таким, Вы разочарованы, Вы раздражены, Вы не любите жизнь, почему, почему, я Вас спрашиваю?
"Уверяю Вас, ориорд, было бы лучше, если бы мы вообще не говорили об этом», — сказал Шахян, словно умоляя ее пощадить его.
Но Ева, по своей наивности, не поняла смысла его слов.
«Эх, — сказала она, слегка раздраженно. — Это Вы боитесь за меня».
«Я не боюсь, ориорд, но я не хочу... говорить о таких грустных вещах... Наконец, я не собираюсь долго говорить, и я не имею ничего нового говорить. Я всего лишь скажу... сама жизнь разочаровывает (Шахян произнес это слово со смехом, отчего он еще больше покраснел), потому что... сознание всеобщей абсолютной бесполезности и без того гнетет человека чрезмерно...
«Всеобщее осознание абсолютной …», — задумчиво повторила Ева.
- Простите, как Вы сказали?»
— Всеобщее сознание абсолютной бесполезности,  говорю слишком давит на человека.
— Всеобщее... абсолютное... сознание... бесполезности... Подождите, дайте подумать.
И Ева, не мигая, глядя на очки Шахяна, повторяла эти слова одно за другим с той же задумчивостью, качая головой взад и вперед.
— То есть, Вы хотите сказать, - человек знает, что все тщетно, и это давит на его сознание?
- Да.
-Очень хорошо. А, потом?
-Что потом?
-  Потом, ничего?
— Потом, ничего.
Ева снова в недоумении пожала плечами и замерла.
-Я хочу о сути, а Вы говорите только общие слова. Ладно, не будем больше об этом, я не хочу Вас принуждать.
И Ева встала, позвала служанку и приказала ей принести чай.
Её внезапная холодность подействовала на Шахяна убийственно. Никогда он не казался себе таким жалким, таким робким, как в этот момент.
Недолго подействовала на него угнетающая тишина.
«Простите, парон, Шахян», — послышался обычный спокойный голос Ашхен.
— Я тоже хочу у Вас кое о чем спросить.
Шахян посмотрел на неё сквозь свои сверкающие очки и задрожал.
«Пожалуйста», — сказал он, чувствуя, как у него высыхает в горле.
Ашхен не сразу начала говорить.
Она наклонилась над столом и начала перебирать пальцами страницы книги, лежащей перед ней.
Шахян ожидал. Торжественный тон, с которым говорила эта странная, тихая девушка, просто ужаснул его робкий ум.
Ева стояла поодаль и с большим интересом ждала, что скажет ее двоюродная сестра.
«Скажите, пожалуйста», — наконец начала Ашхен и остановилась. —«извините», — сказала она между тем, —«что я хочу вернуться к затронутой Вами теме, хотя бы для того, чтобы мы могли подвести Еву к определенному выводу».
Она подняла голову, посмотрела на Еву, улыбнулась и, вновь приняв спокойный вид, продолжила играть со страницами книги.
— Скажите, пожалуйста, парон Шахян, неужели Вы не знаете средства, как Вы сказали, от всеобщего осознание абсолютной бесполезности?
- Средство?
— Да.
— Что это за средство?
— Это значит? Я думаю, это, должно быть, то, что называется стремлением.
— Стремление?
— Да, стремление.
— Какое стремление? Стремлений много.
— Это без разницы. Хотя бы, к примеру, такое стремление, исполнение которого могло бы осчастливить не только Вас, но и других, как можно большее число людей, например, общество или нацию, которой Вы принадлежите... Разве у Вас нет такого желания?
Руки Шахяна снова потянулись к очкам.
«Может ли такое желание, вообще какое-либо иное желание, быть лекарством, то есть, хотел сказать, против тяжести осозная всеобщей тщетности?» — сказал он и сам не понял, почему улыбнулся.
Ашхен посмотрела на него.
«Я думаю, что это возможно», — ответила она и тоже улыбнулась. но она поняла, почему улыбнулась.
Шахян понял значение ее улыбки и почувствовал, как горячая кровь внезапно обожгла его лицо. Однако на этот раз он спросил машинально.
- Как?
Ашхен отодвинула от себя книгу.
— Очень просто. Человеку со стремлениями некогда думать о подобном, поэтому в нем не может быть давления по поводу сознания тщетности. Если я не ошибаюсь, это так.
И Ашхен снова улыбнулась. Чем мягче, нежнее была его улыбка, тем смертоноснее она была для Шахяна.
Шахян, подобно человеку, находящемуся на грани смерти, собрался с силами и предпринял последнюю отчаянную попытку удержаться от окончательного падения.
«Но... в тщетности... какое стремление... и какая в этом нужда?» - вымолвил он запинаясь.
Ашхен более не переставала улыбаться. Казалось, она разговаривает с ребенком.
— А я Вам скажу, парон Шахян, что такое тщетность в стремлениях и почему об этом нужно думать...

Все сложилось идеально. Последняя складка занавеса открылась, и Шахян с унижением увидел, как тщательно скрытое от чужих глаз его истинное ничтожное нутро, было выставлено на сцену перед этими двумя молодыми особами, одна из которых смотрела и улыбалась, другая смотрела и была поражена.
Он считал бесполезным продолжить этот разговор, точнее, его больше не заставляли говорить об этом. Он понял, будто его поняли с сожалением.
Служанка принесла чай. Шахян машинально взял чашку, хотя ему вовсе не хотелось пить ни глотка.
Ашхен умело сменила тему разговора и, что удивительно, на этот раз говорила почти одна. Нежная улыбка не сходила с его умиротворенного лица. Казалось, она сидела среди детей, рассказывая им веселую детскую сказку, чтобы занять их. И, при этом, казалось, она была единственной, кто способна получать удовлетворение от этой сказки.
Ева снова села рядом с ним и больше не проявляла никаких признаков активности. Ее некогда живое лицо застыло, но приобрело более изящную красоту. Она почти не говорила, а только смотрела на очки Шахяна своими большими серьезными глазами, как будто с удивлением гадая, почему эти очки на его глазах.
Шахян с верблюжьим терпением мучительно считал минуты и ждал подходящего момента, когда он сможет встать и покинуть это невыносимое заключение.
И вот, наконец, этот момент настал, и он убежал.
Это было бегство мужчины-морального ничтожества от преследования  женщин- более могущественной и моральной силы.