Очерки командира ССО, часть 2

На столбовых линиях.
Проблемы с работой начались в первый же день. Одна группа наших уселась неподалёку от базы набивать траверсы изоляторами на штырях, а другая должна была начать растаскивать столбы по линии из куч, куда их сваливали лесовозы – вдоль трасс, через примерно каждые 50 метров. Растаскивать предполагалось с помощью совхозного трактора, который по всем контрактам они и должны были нам выделить, но… По словам директора: «займитесь пока чем-нибудь другим, а техники вам дать не можем, так как»… – далее следовали убедительные аргументы, что скоро уборочная, трактора на пресловутой линейке готовности, нет запчастей, нет механиков, нет тракториста и т.д. А вот через несколько дней – пожалуйста.
 Но дал вместо трактора бортовой ГАЗон, поскольку до начала уборочной кампании он был не сильно им нужен. Ждать мы не могли никак: у нас оплата была не за простои и отсидку, а за сдачу в оговоренные сроки объекта. Весь навар и цимес по договору мы должны были получить после приёма всей линии в эксплуатацию, в противном случае нам оплачивали только по факту выполненных работ, так называемую «процентовку» - без чуть ли не двойной премии – на что у стройотрядовцев и был основной расчёт.
ГАЗон – так ГАЗон, тем более, что он нам все равно полагался для подвоза личного состава и материалов с оборудованием и инструментом. Это был не сильно потрёпанный ГАЗ-53, шофёр которого за приписки в его отработанных часах был согласен на всё, в том числе и запороть двигатель при волочении тяжеленых шестиметровых столбов. Этот ГАЗон, наверное, с неделю таскал нам столбы, пока это безобразие не увидел кто-то из начальства и грузовик у нас забрали. Я потом каждое утро ходил на планёрку и постоянно ныл, что нам нужен трактор. Дали, наконец-то, колёсный типа «Беларусь», но весь уже убитый в хлам на предыдущих работах – у нас он окончательно и сдох.  Буквально на руках. Но остался тракторист. Потом дали совершенно никчёмный маленький Т-16 – такой таракашка с кабиной позади платформочки. Этот тракторный гном годился только для доставки нас со скоростью 25 км/час к месту работы (или в столовую).
Тем временем, кое-как и потихоньку часть опор (столбов) была растащена куда надо, к ним подвозили и устанавливали траверсы, Вовчик-крановщик бурил в грунте ямы и с нашей помощью втыкал туда столбы. Чтобы столб не завалился (хотя бы сразу) по-хорошему, в идеале, его нижний конец-комель надо было бы заливать в грунте бетоном, но такового не предполагалось изначально, поэтому мы просто утаптывали суглинок вокруг столба инструментом под названием «трамбовка». Это был просто метровый отрез толстой жерди, которым надо было уплотнять грунт вокруг основания опоры-столба.
Вертикальность опор обеспечивалась «на глазок» ручным выравниванием, сама линия столбов выстраивалась в линию автоматически визуально уже на третьем столбе (как оказалось из практики). Линию нужно было тянуть как можно прямее, но все же недалеко от дороги, так как на поворотах трассы приходилось ставить технически более сложные угловые опоры с откосом. Пока одна группа монтёров устанавливала с помощью БКМ столбы, другая уже карабкалась наверх на уже стоявшие, карабкалась и довольно шустро с помощью «кошек-когтей». Наверху, обернув себя страховочной цепью от монтажного пояса, монтёры начинали обвязку проводов на изоляторах вязальной проволокой. Обратно на землю соскакивали уже без всяких «кошек» - просто вниз в обнимку со столбом. Лазанье по столбам мы освоили мгновенно (молодые были, гибкие и ловкие) и поднимались наверх стремглав со скоростью бешенной белки.
Да, я не рассказал про траверсы. Это такие поперечины ближе к верхушке столба, на которых торчат изоляторы, а ним должны быть привязаны телефонные провода. В реале это брусья длиной метра по два сечением 10 на 10 см с отверстиями, в которые устанавливаются штыри изоляторов. На их верхнюю резьбовую часть наматывается пеньковая пропитанная смолой верёвочка, которую называют «каболка», а уже на эту каболку как на уплотнитель навинчивается керамический изолятор. По неопытности мы мало уделяли внимания прочности этого соединения, о чем впоследствии проходилось очень горько сожалеть: плохо насаженный изолятор выскакивал со штыря, увлекая за собой два пролёта уже натянутого к тому времени телефонного провода, а это за километр видимый брак.
Траверсу надо было приделывать к верхушке столба через заранее готовую дырочку длиннющим болтом. И вечно чего-то не хватало: то этих болтов с гайками, то столбы заканчивались, то откосины под траверсы, то сами траверсы или изоляторы и прочая ерунда. Бывало, кончался бензин на БКМ, а в совхозной заправке именно в этот день, как назло, тоже. И тогда простой и потеря темпа. Ну, и разумеется, в дождь тоже было делать нечего, но дожди были редки.
Ещё чем лично мне запомнились именно траверсы, так это тем, что одной из них мне засадили по лбу, при неосторожном переносе их с места на место – шрамик остался «на всё потом». И в ушах позванивает.
Особенно сложным делом оказалось натяжение проводов – уже в воздухе на столбах. Для этого предварительно размотанную бухту провода укладывали вдоль линии столбов и затем поднимали длинными шестами наверх – на траверсы опор. Провод длиной в 8 пролётов (это 350 метров) надо было натягивать трактором, который, наконец-то у нас появился на постоянной основе, правда, гусеничный тихоход ДТ-75. На траверсе могло быть одновременно по 8 проводов и требовалось, чтобы все они имели одинаковый провес относительно земли. Без навыка и сноровки задача очень трудоёмкая и физически затратная. По идее для натяжки проводов должны были быть некие ручные лебёдки-полиспасты, но нам они по какой-то причине не достались – спасибо, что хоть трактором кое-как можно было, а не лошадью, как на заре телефонной эры.
Судьба тракториста.
Тракторист на селе, вроде как, с одной стороны, весьма уважаемый член общества – зачастую это механизатор широкого профиля, широкого настолько, что средняя продолжительность жизни этого «профиля» едва ли достигала (в ту пору) 50 лет. Судите сами.
Работа в поле или где угодно – это, как правило, от зари до зари. Тогда ни то что кондиционера, вентилятора-то в кабине не было предусмотрено и пахал (или что угодно делал на своей технике) бедный тракторист – или комбайнёр - летом в дикой жаре и духоте в облаках пыли, а зимой ковырялся в стужу в стальных внутренностях своего коня, проклиная и мороз, и бригадира, и председателя, и всех прочих до самого Генерального Секретаря. И всё это за жалкие гроши: зарабатывали они по городским меркам копейки. Так, насколько помню, нашему трактористу начисляли по тарифу 50 копеек в час, поэтому мы писали ему по 20 часов отработки ежедневно, чтоб он хоть какие-то деньги увидел. Вся надежда у сельчан была на возможность стащить мешок зерна (а лучше сразу грузовик) или свеклы для собственной скотины. И поэтому наш бедолага-тракторист был счастлив работать на щедрых студентов. Директор совхоза, разумеется, понимал, что 20 часов ежесуточно человек не в состоянии работать, но смотрел на эти шалости с пониманием – тогда у всех рыльце было в пушку.
Нашего тракториста все звали почему-то Штирлиц – такой был у него по хутору позывной – уж не знаю с какой стати. Небольшой мужичок-казачок, разбитной, весёлый и затейливый. Разумеется, был он постоянно поддатенький и без стакана самогонки за пульт управления своего железного коня не садился. Было ему лет 40, но выглядел на все 60. Впрочем, так было тогда у всех: внешность и паспортные данные отличались значительно, в том числе у женщин, которые сразу после свадьбы начинали превращаться в старух.
Вот этот Штирлиц и возил нас в кузове Т-16 и тянул провода и столбы на ДТ-75. Иногда, уступая нашим ежеутренним (на каждой планёрке) мольбам, директор выделял убитый в хлам тот самый колёсный «Беларусь» и тогда работа шла заметно веселей.
Штирлиц любил всех и его любили все наши, а когда садились обедать (или вечерять, в смысле, ужинать) и без стакана никогда не обходилось, он норовил запевать свои протяжные казацкие песни. Я пытался освоить вождение трактора, чтобы заменять часто устававшего от работы и от самогонки Штирлица, но однажды этот опыт чуть не привёл к трагедии. Мчались мы как-то со Штирлицем по просёлку на гусеничном ДТ на предельной скорости 10 км/час, на рычагах сидел я, а навстречу ехал на «Пирожке» (Москвич-«каблучок») парторг и разминутся просто так на узкой дорожке не получалось. Я сдуру дернул не тот рычаг и нас понесло на машину парторга - тот вильнул в кювет. Потом мы его, разумеется, вытащили. Штирлиц притворился трезвым, но парторг все равно его унюхал (настоящего коммуниста на перегар не разведёшь) и грозился его чего-там лишить. Но Штирлиц давно был всего лишен – оттого его нам и отдали как ненужную в хозяйстве вещь – и прижать его было уже нечем. Ни о каком ГАИ, само собой, речи не могло быть – да и какой дурак попрётся сюда за 40 километров тракториста лишать прав, которых тот уже и сам лет 20 не видел.
Особо Штирлиц сдружился с одним из наших – огромным парнем по прозвищу Босс. Тот не был особо высоким, или особо жирным, просто он был (и есть) большой, большой сам по себе - от рождения. Очень забавно было наблюдать, когда они плелись на работу или после работы в сельпо к куму Димитрию вдвоём: крошечный Штирлиц и здоровенный Босс и запевали песни про казаков и дальние походы. Казак Штирлиц не знал, что есть такое «Босс» и поэтому обращался к новому другу по-своему: Бося!
Однажды Босс покорил всё наше великое собрание (совместное с девочками) небольшим представлением, запомнившемся на всю жизнь. В один из редких и, скорее всего вынужденных выходных, мы собрались на пляжике у Хопра – кто купался-загорался, кто рыбалкой занимался, а Босс сосредоточенно несколько часов подряд возводил из прутиков и веточек какой-то кукольный домик – с крылечком, оконцами, чердаком и крышей из соломы. Он не отвечал на вопросы что это и зачем, а в конце концов воткнул в крышу шестик, подвязал к его кончику красную тряпочку (получился как бы флаг на флагштоке) и затем поджёг своё творение с трёх сторон. Когда пламя занялось, он наконец произнёс: «Вот так кулаки поджигали сельсовет» – мы умерли все со смеху!
Через пару лет я случайно узнал, что Штирлиц умер и было ему, дай Бог, лет 45 на ту пору. Вот так-то. И от работы, и от водки, и от общей безысходности. Царствие ему Небесное, хороший был человек. А Босс живёт и здравствует, хотя сельсоветы больше не поджигал.
Автобус с диверсантами и вредителями.
Жизнь и наша работа шли своим чередом, пока не произошло непредвиденное: к нам на зерноток с областного центра из какого-то НИИ привезли целый автобус сотрудников этого научного центра, которые все оказались женского пола. Привезли их с целью оказать подшефному совхозу посильную помощь в битве за урожай. Тогда подобные командировки так и называлась: «Послать в колхоз» или «На картошку» (ещё вариант «На овощную базу»). Отправляли, как правило молодых холостых бездельников и бездельниц, без которых предприятие могло обойтись без особого напряжения и срыва государственных планов.
В советские времена любая работа на земле (на ферме, на элеваторе и т.д.) считалась битвой за урожай, которую ни в коем случае нельзя было проигрывать. Но, тем не менее, судя по пустеющим прилавкам магазинов, сражение это все чаще терпело фиаско. Весь вновь прибывший женский десант заселили в каком-то бараке относительно неподалёку от нас, и дисциплина в нашем отряде сперва пошатнулась, а потом и рухнула окончательно. Такое соседство было стратегическим промахом командования упомянутой битвой.
Задача девичье-женского отряда состояла в манипулировании деревянной лопатой на зерновом току и подачи зерна с её помощью на транспортёры. Грузовики привозили с полей пшеницу (возможно овёс – не важно) и сваливали на огороженной дырявым забором площадке прямо на землю, затем к этим кучам подгоняли передвижной транспортёр, который своими лопаточками наваливал зерно в длинный зерновой вал высотой в несколько метров. Для какой цели – не ведаю, возможно, для просушки и убиения паразитов. Так вот, дамы, должны были своим лопатами нагребать зерно в нижней части транспортёра, чтобы тот пропихивал его дальше на вершину пирамиды. Пылюка стояла неимоверная, женский личный состав был укутан в тряпьё с головы до пят и только глаза оставались открытыми. Они-то и зыркали по сторонам, эти глаза. И видели таращащихся на них оборванных после месяца лазанья по столбам, студентов в стройотрядовских куртках.
Уже к вечеру начались знакомства и братания, чему немало способствовали имеющаяся у нас гитара с гитаристом и песняром, а также то самое незабвенное «Плодово-ягодное» из сельпо.
Среди нас была парочка «женатиков», один из них числился комиссаром и был самым старшим в отряде, и, если память мне не изменяет, он к тому времени уже был членом партии (КПСС, кто не знает – она одна была), в которую он вступил, будучи на срочной службе в армии – карьерист, получается. Так и тот не устоял – дрогнул: ходил с нами, грешными, на ночные хороводы с этими девицами, но дошло ли там дело до греха и измене родинке – не ведаю. Он молчал как истый коммунист.
Другое дело наш шофер-оператор БКМ Вовчик. Было ему лет 25-26 и не так давно он женился, мадам его проживала в райцентре, и он к ней мотался раз в неделю – как я уже упоминал. Но вот тут приклеилась к нему (или он к ней) одна из приехавших городских, и наш друг Вовчик совсем потерял голову: он перестал навещать жену, выгнал меня – практически своего работодателя – с пассажирского места на своём ГАЗ-66 и возил там только свою зазнобу (как правило по ночам). Иногда они оба (и Вовчик, и его краля) забивали сообща на работу и пропадали по целым суткам, что дополнительно отвлекало наш не очень стойкий коллектив от производственных вопросов.
Как он иногда в минуту откровенности (после «Плодово-ягодного») нам рассказывал, городская его пассия выделывала такие фортеля, что его сельской жене-простушке и не снились. Вот что значит правильная квалификация и опыт! Чего не было у нас, простых советских студентов – ни в работе, и, тем более ни в чём таком в те пуританские времена…
А Вовчик распоясался до того, что ездил в гости домой к родителям этой своей тёлки (она была родом с какой-то станицы) и был принят там за своего с распростёртыми объятиями. Вряд ли он рассказывал им о своей законной жене по ту сторону Дона. В сентябре он у нас стал редко бывать – нужды в его БКМ уже не было, – но продолжал жить на два дома. Вот така любовь на тихом Дону. Далее сведений о его счастливой семейной жизни не имею.
Мне же приглянулась застенчивая стройненькая блондиночка, которую я отметил про себя при первом же беглом осмотре вновь прибывшего контингента – она единственная из всего этого спецотряда была в оптических модного фасона очёчках. Интуиция меня не подвела: когда эта «Гюльчатай» сняла противопылевую чадру, из-под неё показалось миловидное девичье личико в рыжих веснушках. Я и сам ношу очки с ранней юности, может, именно оттого это юное восемнадцатилетнее создание потянулось к такому же вроде как интеллигентному на вид юноше (мне было 22).
Катенька – так звучало имя этого дивного создания – не смогла сразу после школы поступить в институт на дневное отделение, её баллов хватило только на заочное, поэтому её папенька пристроил девочку в свой НИИ на непыльную должность типа лаборантки. Получается, в тот год она перешла на второй курс одного из Волгоградских ВУЗов и вот летом ей довелось попасть «в колхоз».
Мы как-то подозрительно быстро сошлись (в хорошем смысле этого слова), как будто притянулись разноимённые заряды, те самые Инь и Янь. Роман вышел скоротечным, как на фронте: и ей, и мне предстояло в обозримом будущем уезжать каждому в свой город, поэтому она при первой возможности сбегала ко мне на свидания от своих незадачливых подруг (парней на всех не хватило), а я, в свою очередь, всё чаще отвлекался от работы в её пользу. Разумеется, в ущерб делу. Но мои не обижались и не поднимали бунта на корабле, так как почти каждый увлёкся своим делом – кто тоже девочками, кто рыбалкой, кто гусями и самогоном. В итоге заработали мы немного, но зато, как говорится, есть что вспомнить.
Объект в итоге мы не сдали, ни в срок, ни даже в дополнительные недели в сентябре и, соответственно, призовые бонусы получены не были. Все сливки сняли профессиональные связисты из межрайонного треста следующим летом.  Но, все равно по зарплате – мы же что-то всё-таки, сделали – вышло как будто мы работали монтёрами на линии плюс командировочные. Нам давали на прожитие авансы рублей по 40 в месяц, а в оконцовке по расчёту вышло всё же рублей по 500 на каждого, да плюс дома в институте ждала стипендия за три месяца. По тем временам для бедного студента очень неплохо – можно было и чуть приодеться, и прифасонится.
Насчёт «приодеться» в те жёстко дефицитные времена было не разбежаться. Девчонкам приходилось особо туго (вернее, их родителям) – всё-таки им требовалось шмотья, как ни крути, больше нашего, на одних колготках можно было разориться. Но и мне (и таким, как я) тоже хотелось выглядеть поприличней, для чего приходилось ездить в Москву и мотаться там по универмагам в надежде что-нибудь урвать из одежды или, что чаще всего, лазить у себя по комиссионкам. Тогда, как это ни удивительно, в сельских райцентрах и небольших городках можно было нарваться на приличные костюмы, пальто, сорочки-туфли и т.п. Может, потому, что местные вполне обходились ватниками и валенками с галошами? – (шутка).
Кстати, именно Катенькины очки своей модной оправой и завлекли меня в тот самый первый момент, а так бы и внимания не обратил на нечто бесформенное, закутанное с головы до пят в пыльный балахон. В общем, очки были виноваты.
Она через месяц уехала вместе со всеми, но это было ещё не всё.
Помните, я летал на самолёте в областной центр как бы на слёты-семинары стройотрядовцев? – так вот: это была такая отмазка, на самом деле я летал к ней. У её родителей оказалась дачка на каких-то островах, и мы туда плавали на корабликах-трамвайчиках. Для папы с мамой дочка как бы прогуливалась, а на самом деле – вона что… Меня она, понятное дело, им не афишировала.
После второго такого свидания я вернулся в наш совхоз немного не в себе и это было заметно окружающим.
Не знаю, стоит ли продолжать?