Разные люди. Глава 8

Глава 8.

Расставшись с Добровым, Иван Федорович Меньшов отправился на встречу со своим знакомым. Звали его Устоев Николай Петрович. Он был владельцем одного из дорогих магазинов, находящихся на той «особенной» улице города П. Магазин его торговал часами. Сам он часов не производил, а лишь занимался перепродажей часов известных и не очень мастеров и фабрик. Часы золотые, серебряные, с камнями и без, на любой вкус и почти на любой достаток. Совсем уж дешевых часов найти в этом магазине не представлялось возможным. Отличительной особенностью хозяина магазина была феноменальная память на лица. Он с первого взгляда запоминал человека и помнил его имя и внешность даже годы спустя. Он знал и помнил чуть не всех своих покупателей, которые когда-либо покупали у него часы. Помимо часов в магазине был небольшой ломбард, в котором принимали ценности под небольшой процент. Некоторые из ростовщиков недолюбливали Устоева из-за того, что тот выдавал ссуду ниже всех в округе, хотя раньше за ним подобного не замечалось. Сам он это свое решение (не брать с людей больших процентов) объяснял просто. Он говорил, что денег у него предостаточно (оно так и было), а тратить ему их было практически не на что. Жил он один, жил достаточно скромно, при этом нельзя сказать, что он был жадный или скупердяй. Так уж повелось. Жилье его представляло небольшую квартиру, в которой было три комнаты, кухня и каморка. Одна комната служила спальней, другая кабинетом, третья гостиной. Из прислуги у него была только кухарка, которая выполняла всю работу по его небольшому жилищу. Жила кухарка в каморке. В магазине Устоев работал сам, иногда оставляя вместо себя помощника, что случалось достаточно редко. Николай Петрович вел размеренный образ жизни, со сложившимся на протяжении многих лет графиком: во столько-то встает, во столько-то завтракает, гуляет, работает, спит и т.д. Он жестко придерживался этого графика, стараясь никогда его не нарушать. Друзей у него было немного, точнее сказать, у него было несколько знакомых, с которыми он иногда встречался. В целом, он был нелюдим и особенно педантичен во всем. В магазине и дома у него был строгий порядок. На первый взгляд могло показаться, что он был немного странным, но это только на первый взгляд, к его странностям люди быстро привыкали. Родственников в городе П. у него не было. Где-то в Москве жили дальние родственники, с которыми он не общался. Так он жил, по сути, один, иногда общаясь с немногочисленными знакомыми (покупателей он просто знал и редко с ними общался вне стен магазина, само собой соблюдая приличия при встрече на улице). История знакомства Устоева с Меньшовым нам не известна, да это и не важно.
Итак, Меньшов отправился на встречу с Устоевым. Он знал, что тот должен находиться еще в своем магазине, поэтому отправился туда, а не домой к Устоеву. Подойдя к магазину, он увидел сквозь витрину Николая Петровича и помахал ему. Тот замахал в ответ, приглашая войти в магазин. Зайдя в дверь, Меньшов поздоровался:
 – Добрый вечер, Николай Петрович. Я смотрю, Вы все хлопочете, все в делах весь.
 – Здравствуйте, здравствуйте, Иван Федорович. Да-с, хлопочу, а как же иначе, без меня тут никак, сами знаете, – заговорил скороговоркой Устоев.
 – Знаю-знаю, без Вас тут совсем никак, потому и пришел сюда, а не домой к Вам. Знал, что встречу Вас тут. Как дела, как торговля?
 – Да, слава Богу, торговля идет, покупатели есть, не жалуюсь. Вы присядьте, Иван Федорович, я сейчас все закончу, поймаю извозчика и поедем ко мне домой. Я распорядился приготовить ужин на двоих. Не откажите, иначе обижусь, у меня к Вам важный разговор.
С этими словами Николай Петрович стал еще больше суетиться, разбирая какие-то коробочки и бумаги. Меньшов сел на стул и стал наблюдать за работой своего знакомого. Устоев торопился все доделать, изредка покрикивал на своего помощника, скорее для порядка. Это была его привычка. Меньшов же смотрел на эту суету и улыбался про себя. Ему был симпатичен этот щуплый старичок со своими безобидными странностями. Устоев суетился и немного нервничал из-за того, что заставлял себя ждать. Когда он суетился или нервничал, движения его становились какими-то немного дерганными, придавая некую комичность его сухой, немного сутулой фигуре. В эти моменты он был похож немного на эдакого болванчика, конечности которого дергают за нитки.
Закончив с делами в магазине, Устоев отдал последние распоряжения помощнику, оделся и вышел с Меньшовым на улицу. Уже темнело, и Николай Петрович торопился попасть домой. Поймав извозчика, они сели в коляску. Всю дорогу до дома Устоев молчал, и Меньшов терялся в догадках: о чем хотят поговорить с ним? Накануне Устоев передал ему записку, в которой говорилось, что Николай Петрович хочет его видеть и что речь идет о бумагах. О каких бумагах идет речь, Меньшов не знал, что создавало некую интригу. По дороге Иван Федорович попробовал завести разговор о предстоящем деле, но Устоев ничего не ответил, сделав вид, что не услышал вопроса. Это немного задело Меньшова, так как он посчитал это неуважением. Однако немного погодя он про себя решил, что раз Устоев не хочет говорить об этом, значит не хочет распространяться об этом вопросе на улице, в присутствии извозчика. Но любопытство буквально распирало Меньшова. «О чем он хочет говорить? О каких бумагах пойдет речь? О завещании? Причем тогда я? Неужто хочет что-то мне оставить? Однако. Близких родственников у него нет. Он говорил, что дальняя родня живет в Москве, но он с ними не общается. А с чего ему мне что-то оставлять? Кто я ему? Вряд ли такое возможно. Но тогда о чем пойдет речь? Вот ведь странный старик. Все время какой-то скрытный и нелюдимый. Скорей бы уж все прояснилось, и домой. Хотя куда мне торопиться? Поужинаю у него, домой рано незачем приходить. Зябко на улице, быстрей бы уже доехать. Эх, неплохо бы получить наследство, можно тогда развернуться. Купить хороший дом, перестать ходить на службу. Непременно купил бы дом в городе и за городом еще один для отдыха и охоты. Славно было бы уехать из города совсем и встретить старость в тихом месте, в доме, где есть свой сад. Люблю сады, люблю природу вообще. Старость… Старость…Старуха…». Меньшов как бы встрепенулся, вспомнив о сцене со старухой. Он опять стал мысленно прокручивать в голове этот эпизод. Чем больше он думал о нем, тем больше его охватывала паника. Ему представилось, что те деньги, которые остались ему от отца, пропали, так как предприятие, в которое он вложился, разорилось. Представил, как будет жить только на зарплату канцелярского работника. Представил, как с возрастом у него ухудшится зрение и его «попросят» со службы. Кому нужны старые и больные? От этих мыслей ему стало не по себе, его охватил страх. Страх перед возможной нищетой в старости. Денег-то у него не станет, и некому будет его содержать. Он представил себя на месте этой старухи. Представил, как будет побираться и на него будут также кричать и прогонять его. Ему стало страшно. Он уже не хотел ехать домой к Устоеву, ему хотелось поскорее попасть к себе домой, там он чувствовал себя в безопасности.
«И чего это старик секретничает? Как будто у меня нет других дел, как ездить к нему домой. Вот же старый плут. Что он хочет?». Настроение Меньшова ухудшилось. Чем дольше он думал, тем мрачнее становился.
 – Приехали, Иван Федорович, – голос Устоева заставил Меньшова «очнуться». – Чего ж Вы сидите? Вылезайте. Коляска в дом не заедет.
Устоев пытался шутить. Он видел, что Меньшов ехал хмурый и думал, что тот обиделся на него из-за вопроса, оставленного без ответа. Ему было немного неловко перед Меньшовым, но иначе он не мог поступить. Он не любил распространяться о делах при посторонних.
Расплатившись с извозчиком, Устоев и Меньшов вошли в дом. У входа их встретила кухарка, сообщив, что ужин готов и она ждет указания накрывать. Устоев распорядился, чтобы накрывала, а сам пригласил Меньшова в гостиную присесть, пока кухарка хлопочет. Меньшов уже немного отошел, и настроение его немного улучшилось. Про себя он даже улыбнулся, решив, что перегнул палку с наследством и возможной нищетой в старости. С ним подобное бывало: приступы мнительности и излишней фантазии.
Кухарка быстро накрыла на стол и позвала ужинать. Ужин был приготовлен с большим размахом, чем обычно, Устоев старался питаться без излишеств, но сегодня у него гости. По этому случаю было даже куплено весьма дорогое вино. Устоев был хитер и просчитывал все заранее. Он знал, что Меньшов любит вкусно поесть и решил сыграть на этом. Будем считать эту хитрость небольшой «взяткой» Меньшову.
 – Иван Федорович, кушайте-кушайте, уважьте старика, ко мне редко гости приходят. Обычно я один ужинаю. Иногда, знаете ли, тоска из-за этого находит, не с кем поговорить, не перед кем душу излить.
«Что это с ним? Внезапный приступ хандры? Что-то с ним не так», – подумал удивленно Меньшов.
 – С Вами всегда приятно поговорить, Николай Петрович. Я, признаться, удивлен, что Вы испытываете недостаток в собеседниках, – Меньшов решил немного польстить Устоеву, зная, что тот непременно это оценит.
 – Да полно Вам, кому нужен старик со странностями? Да-да, не возражайте, это так. Знаю, что иногда выгляжу странно, но такой уж я, примите таким, какой есть.
 – Странностями? Не замечал. Вы просто педантичный человек. Уж простите, иногда слишком педантичный, – вино немного развязало язык Меньшову, вслух обычно он не давал прямых оценок людям.
 – Да, это так, мой дорогой друг. Я педант, ужасный педант, и ничего с этим поделать не могу. Такой уж я. Я рад, что Вы говорите со мной откровенно. В наше время люди редко говорят правду в глаза, ха-ха-ха, да так было всегда, давайте говорить прямо. Предлагаю в этот вечер говорить, как есть, ничего не скрывая.
 – Договорились, – Меньшов при этом усмехнулся про себя, вспомнив опять про вопрос без ответа. Он внимательно стал смотреть на Устоева, молчал и ждал. Всем своим видом он давал понять, что готов слушать и обсуждать тему, ради которой он сюда пришел.
Устоев немного заерзал на стуле, опять стал подрагивать конечностями. Было видно, что он колеблется, не решается на то, чтобы предметно начать разговор. Так продолжалось пару минут. Молчание затянулось, оба они понимали, что нужно что-то говорить, но никто из них не решался начать. Наконец, Устоев сказал:
 – Видите ли какое дело, Иван Федорович, – он встал со стула и стал расхаживать по комнате. – У меня есть некоторые записи, касающиеся моей работы. Вы верно подметили, что я педант, это так. Уже много лет я веду, как бы это правильнее назвать, дневник что ли.
 – Дневник?
 – Да даже не знаю, как правильно назвать.
 – Просто расскажите, о чем речь, о названии, я думаю, можно не беспокоиться.
 – Да, пожалуй, Вы правы… – Николай Петрович выдержал паузу. Все это время Меньшов внимательно смотрел на него. – Уже много лет я веду записи. Вы же знаете, что я давно держу магазин. Это мое детище, я создавал и развивал его на протяжении многих лет. В самом начале своего пути я начал делать записи. Делал это регулярно, но, вот беда, делал это без привычной для меня аккуратности. Записи делались на разрозненных листах, иногда даже на обрывках, все экономил. Конечно, я не забывал ставить дату, но это мало помогает делу, так как записи эти представляют сейчас груду бумаги. Я постарался сложить все в хронологическом порядке, сделал это, хоть мне было и нелегко. Возраст, сами понимаете, зрение уже не то.
 – Я не понимаю, о каких записях идет речь?
 – Записи о моей работе. Каждый день я записывал, что и кому продавал. Сколько я заработал на этом человеке. Что мне принесли в ломбард, сколько и под какой процент я выдал ссуду. Назовем это дневником торговца, если будет угодно.
 – А зачем Вам это? – Меньшов искренне удивился такому повороту, отметив про себя, что старик и вправду странноват.
 – Видите ли, я хочу все это переписать красиво. Каждый день на новой странице. Потом все это сшить и…
 – И?
 – Отдать это тому, кому достанется мое наследство.
 – Для чего?
 – Чтобы тот, кому достанутся эти деньги, знал, каким трудом они были добыты. Знал, что деньги эти я ЗАРАБОТАЛ. Пусть иногда я брал с людей процентов больше, чем нужно. Тем ценнее будут эти деньги для того, кому достанутся, пусть он знает, что деньги эти добыты моим трудом и трудом множества людей. Он должен знать, что деньги из воздуха не берутся, их всегда кто-то платит.
«Старик либо начал трогаться умом, либо стал излишне сентиментальным, либо это вино», – подумал Меньшов. Его озадачило заявление старика.
 – То есть вы хотите, так сказать, преподать урок бережливости вашим наследникам? Я правильно Вас понял?
 – И это тоже. Я хочу, чтобы он (или они) знали, что тратить их нужно с умом. Не скрою также, что еще тем самым хочу подчеркнуть и свои заслуги тоже. Можете считать это тщеславием, в какой-то степени это так.
 – И вы хотите, чтобы я переписал ваши записки?
 – Да, хочу. Не бесплатно, конечно. Я Вам доверяю. Сами понимаете, я хочу поручить работу человеку, в котором уверен. Ведь эти записи – это вся подноготная моего магазина, дела всей моей жизни. Я не хотел бы доверять ее человеку, в котором не уверен. Ваша работа связана с бумагами. Вы много пишете. Для Вас этот труд привычное дело.
 – Много у Вас этих записей? – перебил Меньшов.
 – Не так уж и много, но и не мало. Тут больше вопрос в количестве страниц. Продажи и залог были ведь не каждый день, сами понимаете. Особенно в начале моего пути. В начале продаж могло не быть неделю-две. Тем ценнее эти ранние записи для меня. Сами записи достаточно скупые, так что на странице будет немного текста. Повторюсь, каждый новый день на новой странице.
 – Я, признаться, немного растерян. Я не готов к такому объему работы.
 – Я заплачу, Вы не переживайте.
Меньшов задумался. С одной стороны он не хотел огорчать старика, отказывая ему. С другой, ему не хотелось связываться с таким объемом работы, ведь работать придется по вечерам и выходным. Он так не привык. Он помнил про просьбу Доброва, но Устоев предлагал именно ему этим заняться и объяснил почему. Отказать нельзя согласиться. Где поставить запятую? Меньшов все же решил попробовать предложить услуги Доброва.
 – Николай Петрович, я признателен Вам за ваше доверие, мне льстит то, что Вы считаете меня человеком, который умеет хранить тайны, но я не готов помочь Вам. Понимаете, я ленивый человек. Для меня заниматься чем-то после службы слишком утомительно. Как Вы смотрите на то, что предложу услуги своего коллеги. Я в нем уверен, с него можно взять слово, что он не будет распространяться на эту тему, слово он свое сдержит. Почерк у него ровный и красивый, если Вам это важно.
 – Ужасно не хотелось бы привлекать кого-то со стороны. Вы точно ему доверяете?
 – Как самому себе, – Меньшов лукавил, у них с Добровым были просто рабочие отношения, не более.
 – Пожалуй, я соглашусь. Но при одном условии: он не должен знать, кто владелец этих бумаг.
 – Как Вам будет угодно, – Меньшов вздохнул с облегчением. Он одновременно решил сразу несколько вопросов, угодив в итоге всем.
 – Тогда, пожалуй, выпьем за наши договоренности, – с этими словами Устоев разлил по бокалам остатки вина из бутылки, приказав подать еще одну.
Заключительная часть ужина была посвящена вопросам, уже не касавшимся заказа от Устоева. Вино было допито, кухарка подала десерт. Меньшов и Устоев разговаривали на общие темы, обсуждали какие-то местные новости. Оба они в этот момент находились в прекрасном расположении духа. Оба они были довольны тем, как решилась их задача. Устоев больше не нервничал насчет разглашения его коммерческой тайны, а Меньшов не переживал насчет неудобства отказать своему знакомому. Оба они дорожили этим знакомством. Помимо корыстного интереса, если можно так сказать, у них были общие темы для разговора, в чем-то схожие взгляды на те или иные вещи. Меньшов засиделся у Устоева допоздна. Ему не хотелось одеваться, выходить на холод и добираться до дома. Ему было комфортно, и он не хотел что-то менять в данный момент. Но правила приличия никто не отменял: пора было собираться. Они условились с Устоевым, что Меньшов будет раз в несколько дней забирать часть бумаг и аванс за работу, а потом приносить готовый результат. Меньшов решил, что за эти услуги не будет брать денег ни с того, ни с другого, чем даже немного удивил сам себя. Он не был жадным, но деньги любил. В этот же раз он даже проникся нежной симпатией к старику (возможно дело было отчасти в вине), а Доброва он уважал. Да и не нуждался он особо в тех небольших деньгах, которые можно было бы получить за услуги посредника и курьера.
Попрощавшись с Устоевым, Меньшов поймал извозчика и поехал домой. Было холодно, и Меньшов стал замерзать в своей щегольской шинели. Холод немного взбодрил его, разум его просветлел (они выпили достаточно вина с Устоевым). В голову полезли мысли о том, не прогадал ли он с тем, что бесплатно согласился помогать? «С Устоева лишних денег не возьмешь, он старик прижимистый, но не возьмешь их и с Доброва, так как оплата за работу будет мизерной. Добров-то согласится и на такую сумму, но обижать его все же нельзя. Надо было «трясти» Устоева. Куда ему все его капиталы? Вот же ж, мемуары захотел написать. Ха-ха-ха, точно педант. Как будто кому-то будет интересно это читать. Мне бы было точно не интересно. Впрочем, читать эти мемуары мне и не придется. А жаль, было бы неплохо стать читателем этого дневника торговца. А старик все же симпатичный, хоть и странный. Спишем это на его возраст, он уже не молод», – думал Меньшов, трясясь в коляске.
Приехав домой, он разделся и сразу лег спать. Плотный ужин и вино разомлели его, сказались усталость и поздний час.
Проводив Меньшова, Устоев решил еще немного посидеть, прежде чем идти спать. Он думал о сегодняшнем разговоре, о своих деньгах, о возможных наследниках и т.д. Если с записями все было теперь решено, то вопрос, кому оставить свое состояние, был еще открыт. В последнее время он часто обращался к этой теме. Несмотря на свою странность, Николай Петрович обладал аналитическим складом ума, мог заранее просчитать ситуацию и сделать объективные выводы, опираясь на имеющуюся информацию. Надо отдать ему должное, он не питал иллюзий и трезво понимал, что уже далеко не молод, что годы прошли и вряд ли Бог даст ему еще много времени здесь, на земле. От подобных мыслей ему становилось грустно, но в отчаяние или хандру он не впадал. Он думал о своей смерти, продолжая при этом жить и работать. Ему, конечно, хотелось и впредь вести свой размеренный образ жизни, подчиненной жесткому порядку, но при этом не лишенной простых жизненных радостей: отдых, прогулки, еда и т.д. Но больше вопроса смерти его волновал вопрос наследства. Я уже говорил, что близких родственников у него не было. Также он не был сильно привязан к кому-либо из знакомых, привязан настолько, чтобы отдать свои деньги. Да, ему было жалко своих денег и своего дела. Понять его можно, ведь все это создавалось и приумножалось им на протяжении многих лет.
Он расхаживал по комнате и думал. Он позабыл про время, так что кухарке пришлось напомнить ему о том, что пора готовиться ко сну. Она за все эти годы досконально изучила распорядок в этом доме, повинуясь ему и, в конце концов, полюбив этот распорядок. Устоев хорошо к ней относился, а она платила ему тем, что заботилась о нем, как о маленьком ребенке, не обращая внимания на его странности.